скачать книгу бесплатно
Им несказанно повезло.
Одно то обстоятельство, что грохочущий на все близлежащие кварталы «Запорожец» вообще доехал до находящегося в пятистах метрах от дома Воронцова и Мыскина городского парка, было маленьким чудом. Проехал мимо патруля ГИБДД, мимо патрульной машины ППС, по синусоиде, сильно напоминающей траекторию передвижения кардинально нетрезвого человека. Да и вообще – доехал.
Возле одного из входов в парк находилось летнее кафе, почти под завязку забитое посетителями. Мыскинское суперавто, периодически испуская жирные клубы дыма, чавкая и рыгая, ворвалось на автостоянку близ него, едва не вписавшись в крыло грязноватой темно-серой «бэмвэшки» потрепанного ветеранского вида. Клиентура кафе замерла, а спустя несколько секунд напряженного, как бык-производитель при исполнении, созерцания впала в истерический хохот. Особенно смеялся крайний столик, уставленный пивными бутылками и утыканный пьяными мелкоуголовными харями. К счастью, Алик с внушительного тычка Сережи понял, что останавливаться и выяснять отношения с возмутительным столиком чревато значительным ущербом для здоровья. Поэтому он прошкандылял мимо, да так удачно, что зацепил стул, на котором сидел один из весельчаков, и тот – разумеется, упомянутый весельчак, а не стул, – с воем ухнул на землю.
– А, уррроды!! – торжествующе завопил Сережа, привставая на своем месте. – Газуй, Алик!!!
– А-а-а!!
«Запорожец» с треском продрался через кусты и на полном ходу выкатил на аллею, в конце которой виднелся небольшой, метров десять длиной и примерно три шириной, каменный мост, переброшенный через безнадежно протухший и обмельчавший ручей. В другом же конце аллеи Сережа увидел двух грозного вида лиц в милицейской форме, полным ходом спешащих к нарушителям общественного спокойствия.
– А вот этого не надо… – пробормотал Воронцов, отчего-то шаря по карманам. – Пора соскакивать, Алик.
– М-менты?
– А ты кого надеялся здесь встретить… ым-м-м… архиепископа? – в духе Джона Сильвера проскрежетал Воронцов и басовито икнул, потому что на одной из колдобин рахитичное тельце «Запора» тряхнуло так, что чуть не вышибло дух и из его изношенных внутренностей, и из его незадачливых седоков.
– Былля-а-а!..
«Запор» проехал по аллее и бодро взлетел на мост. Если бы его рулевое управление не так очевидно дышало на ладан или Алик Мыскин был хотя бы не так пьян, то все бы обошлось.
Но так…
…в самый ответственный момент «кабриолет» снова подлетел на очередной кочке, руль заклинило, и автоодр, затрещав на какой-то головокружительно высокой ноте, от которой бы не отреклись лучшие теноры Ла Скала и Большого, врезался в перила с левой стороны моста и, легко круша податливый обветшалый камень, спланировал в неподвижную темную воду в двух метрах под ним.
Шлейф пепельно-белых в подступивших сумерках брызг вырос над захлебнувшимся собственной песней и водной стихией горе-кабриолетом, и в следующую секунду Мыскина швырнуло головой прямо в вонючую прибрежную тину, а Сережа Воронцов, протаранив грудью державшееся на не очень честном слове лобовое стекло и демонтировав его вместе с частью капота, по-жабьи шмякнулся в воду в самом глубоком месте ручья.
Глубина здесь доходила до шестидесяти сантиметров. В машине удержалась одна Света, мокрая как цуцик.
– Кажется, у нашего «Запора» теперь подмоченная репутация, – пробормотал оглушенный падением Сергей, выплевывая изо рта отвратительную слизистую тину.
– Это точно, сукины дети, – прозвучал над его головой голос, в котором нетрудно было распознать не сулящие ничего хорошего административно-правоохранительные нотки…
В отделении Мыскина и Воронцова продержали всю ночь. Свету же отпустили домой часа в два ночи, а вот двух молодых людей серьезно пожурили. Даже несмотря на то, что Сережа и Алик явно не относились к категории лиц, с которыми можно было поступать как угодно. В частности, им сделали скидку как непосредственным участникам второй чеченской…
Впрочем, отделались они все-таки легко: у Мыскина на год отобрали права, а в отношении Сережи Воронцова вообще ограничились штрафом по безобидным статьям административного уложения о наказаниях: «мелкое хулиганство» и «появление в общественном месте в нетрезвом виде».
– Такие серьезные, заслуженные люди, – укоризненно сказал капитан, – отслужили, как полагается, не то что всякие молокососы, которые косят во все лопатки и через папу-маму перекрываются. В Чечне не были? Где служили-то?
– В армии, – буркнул Воронцов.
Сережа явно не был расположен вести душеспасительную беседу с ментом ППС.
Но главный итог вечера трудного дня был для них все-таки иной: «Запор» реанимации не подлежал, а дорогостоящая «Пионеровская» система, досыта наглотавшись инфекционной воды и тины, приказала долго жить.
Если бы они только знали, что на самом деле вовсе не утрата несчастного автоодра станет главным итогом этого феерического уикэнда.
Если бы они только знали, что совершенно иное, вытекающее именно из этого буйного летнего вечера, послужит не только главным следствием этого вечера, но и тем, что перевернет их, Сережи и Алика, последующую жизнь. Перевернет, тряхнет, а потом поставит на край погибели.
Если бы они только знали.
* * *
В то время, как в городе, где жили Воронцов и Мыскин, была жара, в Москве начался ливень с градом и ураган. Ураган тем более неистовствовал, что ему наконец удалось сломать сопротивление теплого и толстого, как медвежья шуба, антициклона, укутывавшего российскую столицу больше месяца и поддерживающего столбики термометра в исключительно приподнятом настроении. Ураган прокатился по Москве, как разъяренный слон в посудную лавку. Он ломал и крушил. Потом ураган улегся, но только набрал силу ливень. Он клокотал и пенился за окнами, неласковый, злобный, тащил за собой, как бычка на привязи, рычащий и спотыкающийся гром, – а в плотно зашторенном огромном кабинете, богатейше обставленном и тихом, как неописуемо роскошный саркофаг, царила тишина. Сквозь ее властный полог не пробивались ни звуки дождя, ни конвульсивно-рваные вздохи ветра. Ее, эту тишину, тревожили только негромкие и отрывистые слова – холодные, веские, падающие на матово мерцающую поверхность огромного стола, как капли расплавленного воска. Нет, свинца. Мягкий рассеянный свет сочился с потолка и стен, отчего оказалось, что на них раскидано несчетное количество микроскопических светильничков. Да, быть может, так оно и было…
А слова – капли свинца – падали и падали:
– Я не думаю, что это возможно. Эти джеймсбондовские штучки и установочки – не метод для серьезной работы.
Сказавший эти слова рослый светловолосый здоровяк лет около тридцати пяти настороженно посмотрел на небритого черноволосого мужчину в дорогом сером костюме – очевидно, «Brioni». У мужчины было длинное узкое лицо с холодными серыми глазами и утиным носом, строгие тонкие губы и властный подбородок, выдающийся вперед. Услышав то, что сказал его собеседник, небритый мужчина поджал губы и, положив руку на трубку одного из стоящих перед ним многочисленных телефонов, негромко проговорил:
– Мы платим вам большие деньги не за то, чтобы вы становились во вторую позу Геннадия Андреича Зюганова перед принятием «грабительского» и «антинародного» бюджета в первом чтении и говорили мне тут: ах, это невозможно, – и забарабанил пальцами по столу.
– Но, Антон Николаевич…
– Да не нужно мне никаких «но»! – перебил его мужчина с холодными серыми глазами. – Я сам понимаю, что это в самом деле невозможно. Подумать только: уничтожить Романа Вишневского! Примерно с такой же степенью вероятия можно выдать директиву: убить Бориса Березовского или даже – убить Путина. Но ведь нужно не констатировать собственную беспомощность, а пытаться изыскать какие-то новые способы, новые методы ведения работы, вот что! Думаете, я не имею понятия о том, какой уровень охраны у господина Вишневского? Если вы так думаете, что совершенно заблуждаетесь! Я прекрасно знаю цену его службе безопасности. Она очень высока, эта цена. Все-таки не кто-нибудь, а олигарх! Не нравится мне это словечко, но тем не менее… Один Адамов, шеф «секьюрити» Вишневского, стоит десяти… вот именно, десяти!.. десяти дюжин таких деятелей, как вы!
– Но в таком случае отчего же вам ни прибегнуть к помощи другого, более высокопрофессионального специалиста? – мастерски подстроившись под холодный, сдержанный тон собеседника, спросил блондин.
Небритый постучал по столу полусогнутым пальцем и, закурив, проговорил сквозь зубы:
– Потому что лучше вас я пока что не нашел. Разумеется, среди тех, кого можно купить. А вот Адамов не продается. К моему сожалению и сожалению моего шефа.
– А говорят, что приказ на уничтожение Вишневского имела ФСБ, и получен был приказ чуть ли не от… в общем, велись же обыски и выемки документов из головного офиса «Мик-ойла», «Альмерского алюминия» и даже «Транссибнефти» – самого лакомого кусочка из жирного пирога империи Вишневского!
– Вы слишком много болтаете, – перебил человек с холодными серыми глазами. – Возможно, что это и соответствует истине. Я не собираюсь ни подверждать, ни опровергать сказанное вами касательно приказа на физическую ликвидацию Романа Арсеньевича. Значит, структурам ФСБ оказались не по зубам службы безопасности Вишневского.
– По-моему, он собрал у себя чуть ли не самых лучших специалистов во всем бывшем Союзе, – осторожно заметил его собеседник. – Они работают практически идеально. Я сам не раз убеждался в том, что…
– Ну вот… вы начинаете хвалить собственную контору – службу безопасности Вишневского. Хотя, наверно, ваша оценка близка к истине. – Антон Николаевич потер небритую щеку и прищурил и без того узкие глаза. – Впрочем, в любой, даже самой неприступной крепости можно найти слабое место. Определенная брешь. Мне кажется, у господина Вишневского такое место есть.
– Вы, конечно, говорите о его племяннике? – осведомился блондин. – Об Андрее?
– Вот именно, Алексей. Постарайтесь познакомиться с ним поближе. Говорят, дотаточно интересная личность. Или вы уже знакомы с этим господином?
– Да.
– Ну что ж… тогда постарайтесь побыстрее…
Алексей пожал плечами и осмелился перебить Антона Николаевича:
– Я работаю в этом направлении. У меня есть знакомство с одним человеком из близкого окружения Вишневского.
– И кто же это?
– Моя жена.
– О! – выговорил Антон Николаевич. – О! Однако. И кто же она при этом Андрюше Вишневском?
– Она солирует в его группе подтанцовки.
– Ясно. Она с ним как… в каких отношениях?
Алексей помрачнел.
– Кажется, в никаких, – наконец сказал он. – Андрюшу Вишневского, по всей видимости, женщины не интересуют. Вообще он редкий отморозок. Из гей-клубов не вылезает: то в «Центральной станции», то в «Черном лебеде»… то еще где-нибудь.
– Значит – педераст?
– Вообще-то, вроде как би.
– Что, простите?
– Би. Бисексуал то есть. И с мужиками, и с бабами.
Антон Николаевич пожал плечами:
– Вот как? Ну что ж… бывает. А репертуар у него, по-моему, ничего. Моя дочь, во всяком случае, слушает и на концерт ходила раза два. В ночной клуб. Во всяком случае, бывает и хуже.
– Я не люблю нашей эстрады, – холодно ответил человек из службы безопасности одного из богатейших людей России, из числа тех, кого кратко именуют «олигархами», – владельца нефтяной империи и ряда алюминиевых заводов Романа Арсеньевича Вишневского.
– В общем, так, Алексей, – сказал Антон Николаевич, – я могу вам помочь в разработке племянника Вишневского. У меня есть неопровержимые доказательства того, что несколько лет назад Роман Вишневский и Лев Габрилович подстроили гибель матери Андрея. Своей соответственно сестры и жены. Она знала что-то такое, отчего им мало бы не показалось. Ее убрали…
ГЛАВА ВТОРАЯ. ЗАНИМАТЕЛЬНЫЙ ВЕЧЕР ИМЕНИ ЖЕНИ КОРНЕЕВА
* * *
Женя Корнеев всегда считал себя очень крутым, преуспевающим и вообще в высшей степени замечательным человеком. Будучи вполне нормальным заурядным снобом, отличающимся от серой людской массы разве что количеством дензнаков – иногда зеленой окраски – в кармане пятитысячных джинсов, он тем не менее с трогательной высокомерной непосредственностью полагал, что человек, покупающий себе трусы меньше чем за сорок долларов, определяется простым и полифункциональным понятием «лох».
Утвердился он в этом примечательном мнении после того, как с подачи отца, преуспевающего бизнесмена, поступил на работу в казино при ночном клубе «Золотые ворота» и с первой же получки демонстративно приобрел в дорогущем бутике упомянутую деталь нижнего туалета на глазах несколько озадаченного Сережи Воронцова.
– Типа стоящая вещь, – сказал Женя, взвешивая на руке жалкий сверточек за пятьдесят семь долларов. – Надо учиться жить по-человечески. Когда я был во Франции проездом из Амстердама в Милан…
Заграничные поездки Евгения Корнеева ограничивались посещением ближнего зарубежья, то есть Крыма и Эстонии, а также короткого визита в Лондон, куда его как-то раз взял отец. Но это не мешало г-ну Корнееву строить из себя графа Монте-Кристо, объездившего весь мир. Правда, пока Женя не говорил с пренебрежительно отвисшей нижней губой: «У меня гарем в Смирне, гарем в Каире и гарем в Константинополе», как то позволял себе классический герой Александра Дюма, но какие его, то есть Корнеева, годы!
Ведь ему было только двадцать один год, т. е. ровно столько же, сколько его бывшему однокласснику Сергею Воронцову, так что он еще надеялся успеть покорить весь мир.
Тот же граф Монте-Кристо в этом возрасте злобно протирал тюремные тюфяки замка Иф и поджидал, как его осчастливит и облагодетельствует своим визитом аббат Фариа. А вот Женя не ждал ни от кого благодеяний, напротив, он сам выступал в роли благодетеля – Женя Корнеев милостиво дозволял обучать себя преподавателям романо-германского отделения филфака университета – людям, которые совершенно явно подпадали под категорию «лошья», поскольку едва ли получали в месяц денег достаточно хотя бы для того, чтобы заплатить за половину новообретенных корнеевских трусов. Своим же многочисленным знакомым – друзей он принципиально в обзаведении не держал – он милостиво позволял именовать себя на нездешний лад Юджином. Третью милость Юджин оказывал своим подругам, коих, несмотря на его хоть и видную, но откровенно снобистскую внешность, у него почему-то было много. Милость заключалась в том, что Корнеев снимал на скрытую камеру свои любовные игрища, а потом, раздуваясь от спеси, показывал знакомым, хотя бы тому же Воронцову.
И вот этого честного гражданина Земли занесло в квартиру Сережи поздно вечером, на следующий день после чудесного автомобильного вояжа в горпарк. Хозяина квартиры он застал в совершенно растрепанных чувствах. Сережа нервно расхаживал по комнате и периодически восклицал себе под нос:
– Ну, на хер такое надо?!
В углу сидел, вернее, полулежал в глубоком кресле похмельный Мыскин с разбитой физиономией и тоже рефлексивно грустил.
Юджин поинтересовался, а в чем, собственно, дело. После того, как Воронцов, то и дело перемежая информативную часть своего рассказа сочными ругательствами, довел до его сведения, что произошло ночью, Корнеев начал хохотать.
Смеялся он долго, с наслаждением, так, что на глазах выступили слезы. Сережа буркнул что-то непечатное, а Юджин невольно ухмыльнулся, хотя забавного вообще-то было немного.
– Ладно, в общем, ситуация обрисовывается так, – заявил Юджин, – довольно предаваться сетованиям о растраченной юности и все такое… предлагаю культурно развеяться.
С тех пор как Корнеев поступил в казино, он почти полностью исключил из своего лексикона нецензурные выражения, а если и употреблял, то выговаривал их без всякой экспрессии, цедил сквозь зубы. Изъяснялся он вычурными формулировочками типа сакраментального бендеровского «всемилостивейше повелеть соизволил».
Сережа поморщился.
– Куда?
– Ко мне, естесссна-а. В «Золотые ворота». Проведем досуг как белые люди.
– А деньги? – тоскливо спросил Воронцов.
– У многих складывается ошибочное мнение, что в казино предполагается только просаживать деньги, – помпезно заявил Корнеев, краем глаза поглядывая на себя в зеркало: красавец! – но это совершенно неверно. Ко всему надо подходить с умом и осмотрительностью. Тогда даже самое расточительное, казалось бы, дело может приносить доход. Ловите мою мысль, нет?
Мыскин пробурчал что-то неопределенное, Сережа Воронцов и вовсе от комментариев удержался. Он просто сонно таращил глаза в стену, а в финале Юджиновой речи издал неопределенный звук, долженствующий означать смеховую реакцию, но на деле представляющий собой нечто промежуточное между кудахтаньем курицы и хрипеньем завзятого астматика.
У Сергея по-прежнему не укладывалось в голове, каким таким манером можно пойти в богатое казино, не имея за душой ни гроша.
– Например, известно ли вам, господа, что такое «ройал флэш»? – красуясь и гарцуя на стуле, выговорил Юджин. – «Ройал флэш» – это такое милое дело, благодаря которому в нашем казино недавно состоялся выигрыш в пятьдесят тысяч долларов. А все потому, что везение – ррраз! – начал загибать пальцы Корнеев, – рисковость – два, ну и, так сказать… гм… некоторая ангажированность крупье – три.
– Чево? – буркнул Алик, которого при пышном слове «ангажированность» едва не осчастливил визитом рвотный спазм.
– Да просто все, – сказал Сережа Воронцов, – клиент и крупье обули казино и поделили выигрыш. Так, нет?
– Совершенно верно, – торжественно объявил Юджин. – И я предлагаю вам сегодня вот такую игру. Ведь, если не ошибаюсь, вам нужны деньги?
Аргумент был, как говорится, из разряда неотразимых. Воронцов скользнул взглядом по обшарпанным стенам своего обиталища, из соседней комнаты которого слышался ужасающий храп деда, и выговорил:
– А ты что, предлагаешь нам такую махинацию?
– Не знаю, как Алик, а ты, Серега, всегда, кажется, был парнем рисковым. Так что я по старой дружбе предлагаю тебе услугу. Конечно, небезвозмездно: я получу определенный процент от выигрыша.
Воронцов, щурясь, смотрел на непроницаемо серьезную физиономию Юджина: ему показалось подозрительным такое прекраснодушие человека, который никогда не славился меценатскими качествами и деньги если и вынимал из кармана лишний раз, то только для того, чтобы, как говорится, «пофишить» ими перед куда менее богатыми знакомыми. Юджин даже не моргнул под пристальным взглядом Сережи.
– Нет, – наконец выговорил он, – не понимаю, к чему ты клонишь, Юджин. Может, говоришь одно, а получится совсем другое. Игра – оно дело непредсказуемое. Если что, как я потом из долгов выкарабкиваться буду.
Юджин тяжко вздохнул и встал с кресла.
– Ну что, Серега, тебе сказать? – отозвался он. – Нечего тогда мне тебе сказать. Я-то думал, что ты хватаешься за шанс обеими руками. А теперь вижу, что ты хоть и отхватил от деда фамилию Воронцов, но все равно как был Нищин, так им и остался. Кстати, о Нищиных: видел твоего почтенного батюшку. Он у нас в подвале с канализационными трубами возился, а потом на седьмой этаж за самогоном поднялся, к Машке.
Упоминание фамилии Нищин и, в частности, персоны папаши, самого ответственного и яркого носителя представленной фамилии, взорвало Сережу:
– Ну, ты!.. Полегче. Не на до меня на «слабо» брать, тут тебе не передача «Сам себе режиссер».
– Ладно, ладно, – примирительно замахал руками Юджин, – мое дело предложить, твое отказаться. Просто новеньким всегда везет, а если я еще немного помогу, то может повезти крупно. Ну ты что, Серега, в самом деле… я же вижу, ты из армии пришел, денег нет, работа тоже на таком солнце никакая… а тут если шанс быстро и ловко нарубить бабок. Как Родион Раскольников нарубил, а?
И, выдав эту примечательную литературную ссылку, Юджин хитро подмигнул Сергею и Алику. Воронцов передернул плечами: от храпа деда шел такой звуковой эффект, словно остервенело драли железом по стеклу, и несчастное стекло визжало и искрило блестками во все стороны. Сергею внезапно стало стыдно за свои колебания, и он подумал, что в своей короткой жизни приходилось ему идти и на больший риск.
– Ну что ж… – отозвался он, чувствуя, как начинает гулко подпрыгивать сердце, – можно попробовать. Когда, сегодня, нет?
