скачать книгу бесплатно
Добавил сомнений и беспокойный сосед Девятаева по нарам – Тимофей Сердюков:
– Дальше – только в общую могилу. Расстреляют ведь нас, мужики! Ей-богу, расстреляют!
– Нас все равно всех расстреляют! – начал понемногу заводиться Кривоногов. – Корячитесь на секретной немецкой базе и надеетесь выжить?! Вы в своем уме?! Наши уже на подходе – через день-другой начнут наступление и захватят остров. Неужто вы думаете, что немцы нас оставят в живых?! Всех в расход пустят!
– Ну, может, не успеют…
– Ну и оставайтесь, коли так!
Кутергин поглядел на убитого фашиста, с которого Соколов проворно стаскивал шинель, и вздохнул:
– Как же теперь оставаться-то?.. С вами пойдем…
* * *
От трех звонких ударов по куску металлического рельса прошло не более четверти часа. Это подтвердил и Соколов, снявший с запястья мертвого вахтмана наручные часы.
– Двенадцать часов, пятнадцать минут, – сказал он.
Следовало поторапливаться. Не дай бог, на аэродроме объявят тревогу или прилетит транспортный самолет с важными чинами.
Девятаев и Соколов лежали у вершины капонира, спрятавшись за выступающий бетонный блок. Все фасадные части подобных сооружений были выложены из массивных бетонных блоков. А нутро с огромным сводчатым потолком закрывалось столь же массивными створками стальных ворот.
Володька глазел по сторонам, чтобы не проворонить внезапное появление немцев, Михаил выбирал пригодный для побега самолет.
Ближе других стоял «Юнкерс Ju 88». Это был один из самых универсальных самолетов люфтваффе – бомбардировщик, торпедоносец, разведчик, ночной истребитель. В секретном ракетном центре Пенемюнде этот тип самолетов использовался для летных испытаний новых ракет.
«Нет, „Юнкерс“ не подходит – возле него возятся два механика», – заметил Девятаев фигурки в черных комбинезонах. Механики перетаскивали стремянку и не видели, что происходило за капониром.
Слева за «Юнкерсом» стоянку занимали многоцелевые бомбардировщики «Дорнье Do 217». Какой-нибудь из них тоже подошел бы для осуществления дерзкого плана. Однако о порядке запуска моторов и о том, как управлять «Дорнье», Девятаев не знал ничего.
А вот справа от «Юнкерса» – в двухстах метрах от капонира, поблескивал плоскостями тот самый «Густав Антон» – «Хейнкель He 111» с красивым вензелем на фюзеляже в виде двух сплетенных букв «G» и «A». Самолет коменданта авиационного гарнизона Карла-Хайнца Грауденца всегда содержался в идеальном состоянии. Команда техников и механиков каждый рабочий день копалась в его лючках, проверяла уровень масел, мыла фюзеляж и хвостовое оперение, протирала ветошью остекление кабины. Вот и сегодня, прогрев двигатели, техническая обслуга вместе с пилотом отправились в столовую на обед.
По мнению Девятаева, «Хейнкель» наилучшим образом подходил для побега. Не благодаря безукоризненному внешнему виду или выдающимся летным характеристикам, а потому, что Михаил успел с ним немного познакомиться – понаблюдал с близкого расстояния, как немецкий пилот осуществлял запуск моторов.
И все же, покуда Девятаев рассматривал стоящий поблизости двухмоторный самолет, в голове один за другим всплывали тревожные вопросы: «Есть ли на борту бомбардировщика аккумуляторные батареи? Смогу ли я самостоятельно включить все системы и запустить двигатели? Справлюсь ли с управлением на рулении и на взлете?»
– Все, мужики, операция стартовала, и обратного пути у нас нет, – плюхнулся рядом с друзьями Кривоногов. – Надо действовать!
– Да. Сегодня или никогда, – прошептал Девятаев в ответ.
– Выбрал?
– Вон стоит.
– «Густав»?
– Он самый.
– Согласный я. Ты с самого начала в его сторону поглядывал. Надо подумать, кого в охранники нарядить.
– Петька Кутегин самый высокий – его и наряжайте.
– Да ну его! Вялый он какой-то, все сомневается, – отмахнулся Иван. – Сам пойду.
– Поторопись, моторы еще запустить надо. Да и погода портится, будь она неладна.
– Тогда рвите с Володькой к самолету, а я переоденусь и приведу остальных…
* * *
Просветов в облачности действительно становилось меньше, облака опять налились свинцовой серостью и опустились до высоты двести – двести пятьдесят метров. Правда, скорость и направление ветра не поменялись, что было на руку.
«Главное – оторвать машину от земли и взять курс на юго-восток, к нашим, – рассуждал Девятаев, вместе с Соколовым передвигаясь короткими перебежками к „Хейнкелю“. – Остальное решим по ходу дела…»
Стрелки немецких часов показывали 12.20. Пилоты и аэродромная обслуга по-прежнему находились в столовой. Ближайшая бригада заключенных вместе с охранником обедала метрах в пятистах от выбранного Девятаевым самолета и вряд ли заметила бы странное поведение соседей. Имелись на острове и подразделения СС, занятые общей охраной секретной базы. Однако эсэсовцы патрулировали ее внешние границы и на аэродроме появлялись крайне редко.
Вездесущий Ванька Кривоногов уже находился внизу и торопливо скидывал с себя полосатую робу. Энергия и решительность этого человека восхищали Девятаева, без него удрать с проклятого острова наверняка не получилось бы. Надо подобрать группу единомышленников? Сделает. Нужны таблички на немецком языке с приборных досок разбитых немецких самолетов? Добудет. Устранить охранника? Запросто. Нацепить мундир и изобразить конвоира? Пожалуйста.
Однако на этот раз чрезмерная инициатива натолкнулась на железный довод здоровяка Кутергина.
– Ну, куда ты лезешь? – пробасил тот, отбирая немецкие шмотки. – Не видишь, какого он роста? Дай сюда. Сам надену…
Вначале Петр натянул брюки серо-зеленого цвета. Но даже ему они оказались чуть великоваты – пришлось запихать лишнее в голенища сапог.
– Подайте китель, – попросил Кутергин.
Первоначальный испуг и волнение у новичков группы, связанные с убийством немца, поугасли. Теперь на первый план вышло понимание ответственности момента. Ежели одолеют страх, сумеют действовать слаженно и быстро – появится шанс не только выжить, но и вырваться из этого ада. А не сумеют, так все без промедления будут расстреляны. Здесь же, в ближайшем лесочке, за крайним рядом капониров.
Петр застегнул последнюю пуговицу на шинели, приспособил на поясе ремень, притопнул по мерзлой земле сапогом.
– Ну как?
– Сойдет, – отойдя на пару шагов, оценил Немченко. – Издалека не заметят, а близко мы не подойдем.
Миша Емец нахлобучил на голову товарища суконную пилотку с козырьком, а Федя Адамов подал винтовку:
– Держи…
* * *
Первыми, скатившись с капонира, к самолету рванули Девятаев и Соколов. Следом готовились покинуть укрытие и остальные заключенные.
– Никакого волнения! Идем так, как всегда передвигаемся по аэродрому: без спешки, не в ногу, – инструктировал товарищей Кривоногов.
– Ты сам, Ванька, не подведи, – недовольно откликнулся Кутергин. – Вечно выкидываешь фортели.
– Чего пристал? Какие еще фортели?
– То шутками сыплешь не вовремя, то окурок на краю бетонки заметишь – кинешься…
– Тише, братцы, – остановил перепалку политрук Емец. И по-доброму посоветовал «охраннику»: – Петя, держись сбоку от строя, немного приотстань. Ссутуль спину, воротник шинели подыми. И приклад лениво так ладошкой придерживай, чтобы по ляжке не хлопал.
– Постараюсь, – принял сибиряк наставления товарища. – Помню я, как они ходят. Не первый год на их рожи ненавистные смотрю…
Образовав подобие строя, заключенные топтались у края земляного холма, скрывающего под собой мастерскую по ремонту авиационных моторов. Все было готово для передвижения к «Хейнкелю», но… никто не решался дать команду к началу движения. Казалось бы, что проще? Пройди двести метров, и ты у цели. Но мужикам было страшно. Кашу они заварили непростую; цена любой ошибки – жизнь. Каждый про себя представлял, как часовые на вышках подозрительно глядят в их сторону; как лязгают пулеметные затворы, загоняя в патронники мощные винтовочные патроны; как огненные трассы тянутся к маленьким беззащитным фигуркам в полосатых робах…
– Шаго-ом марш! – собравшись с духом, скомандовал политрук. – Левое плечо вперед!
Он стоял первым в строю и сам же, повинуясь собственной команде, решительно зашагал в указанном направлении. Федор Адамов был вторым; перекрестившись, он двинулся следом. За ними потянулись и остальные.
Неровная колонна из семи заключенных и одного «охранника» появилась из укрытия, тут же повернула и двинулась вдоль авиационных капониров…
Шагов триста, что разделяли догоравший костерок и блестевший новенькой краской «Хейнкель», преодолели успешно, хотя и с изрядной внутренней тряской. Легко было бросить: «Никакого волнения! Идем как всегда…» А вот поди пройди две сотни метров как ни в чем не бывало по открытой равнине аэродрома. Ведь на том месте, где только что находилась бригада, остался лежать фриц с размозженной головой.
Тем не менее они дошли до заветной стоянки «Хейнкеля», куда несколькими минутами раньше прошмыгнули Девятаев с Соколовым.
* * *
Володька Соколов родился в небольшом селе Вологодской области. Его внешность была самой обыкновенной: чуть ниже среднего роста, худощавый, с выразительными зеленоватыми глазами и лицом, обильно усыпанным веснушками. Из особых примет – разве что сильно вздернутый нос, «украшенный» довольно заметным шрамом. Обладая великолепной памятью, в школе Володька учился хорошо, предметы давались ему с легкостью. К слову, он неплохо выучил немецкий язык, не предполагая, что его знание в будущем спасет ему жизнь.
На войне Соколов получил специальность артиллериста, однако повоевать толком не пришлось – в феврале 1942 года он угодил в плен. Дважды пытался бежать, но оба раза его ловили и в итоге отправили в концлагерь, где судьба свела его с Кривоноговым. Вместе с Иваном, как непокорных и склонных к побегу, Соколова переправили на остров Узедом. Обратной дороги с острова не было – все работавшие здесь заключенные умирали от истощения и болезней. Или их попросту расстреливали.
В здешних бараках у друзей и родился рискованный план побега через Балтийский пролив. Сначала побег с проклятого острова планировался на лодке или вплавь, потом к парочке заговорщиков примкнул летчик Девятаев со своей идеей угнать самолет.
Несмотря на крепкую дружбу Кривоногова и Соколова, их характеры разительно отличались. Оба выросли в сельской глубинке, но Иван был непоседливым, вспыльчивым, вечно куда-то спешил. Владимир же куда больше походил на сельчанина: хозяйственный, вдумчивый, обстоятельный и на удивление находчивый. Он, напротив, никогда и никуда не торопился. Прежде чем что-то сделать, он долго «кумекал и смекал».
До стоянки «Хейнкеля» Девятаев с Соколовым бежали, согнувшись пополам. Полосатая роба на аэродромной равнине была приметна, поэтому приходилось прятаться и все делать быстро. Бежали к металлическим контейнерам – большим серым ящикам, стоявшим рядком возле каждого самолета. В них техническая обслуга хранила инструменты, масла, ветошь, краску, мелкие запчасти.
Присев у контейнеров, друзья осмотрелись. Вроде никто не заметил их рывка. Вокруг по-прежнему все было спокойно.
Михаил подобрался к краю ящика, осторожно высунул голову и посмотрел на самолет.
– Ну что там? – шепотом спросил Володька.
– Пока тихо.
– Ты уверен, что в самолете никого?
– В пилотской кабине точно пусто.
– А внутри фюзеляжа?
– Да почем же я знаю! Должны были умотать на обед.
– Тогда надо поторапливаться.
– Рвем. Нам нужно к левому борту…
Обоих колотила нервная дрожь, друзья понимали, насколько рискованной была их затея и насколько мизерным оставался шанс на успех. Убить часового и добраться до самолета – это не полдела и даже не треть. Это лишь начальный этап невероятно трудной затеи, в которой наряду с точным расчетом, слаженными действиями и летными навыками Девятаева обязательно должна присутствовать удача.
Оставив временное укрытие, два заключенных снова побежали.
Преодолев последние метры, они оказались у левой плоскости.
У обычных бомбардировщиков «Хейнкель He 111» вход во внутренние отсеки осуществлялся через люк подфюзеляжной гондолы нижнего стрелка. «Густав Антон» немного отличался от своих собратьев, в частности основной вход в его фюзеляж находился над левым крылом и представлял собой квадратный люк с открывавшейся внутрь дверцей.
Специальной стремянки Девятаев поблизости не увидел, а забраться без нее на плоскость было проблематично.
– Ну-ка, подсоби, – попросил он.
Соколов подставил сцепленные ладони и помог товарищу залезть на широкое основание крыла. Тот на четвереньках, с осторожностью – чтобы не скатиться по скользкой металлической поверхности – стал продвигаться к закрытой дверце.
Вдруг оба замерли. С противоположной стороны «Хейнкеля» кто-то спрыгнул с крыла на бетон площадки…
СССР; Казань
30-е годы
– А помнишь, какие оладушки пекла моя бабуся? – мечтательно вопрошал Сашка Учватов.
Небо угасало. Над портовыми сооружениями повис щербатый месяц. Друзья возвращались в общежитие с разгрузки баржи. Оба были уставшие и расстроенные, потому как народу на разгрузку в этот вечер собралось много, и каждый получил на карман всего по полтора целковых.
На секунду прикрыв глаза, Михаил представил миску, наполненную деревенскими оладушками, и протяжно вздохнул:
– Еще бы. С тех пор не ел ничего вкуснее…
Бабушку со старым мордовским именем Атюта внуки из уважения и любви величали «бабусей». Все немалое хозяйство она поднимала сама своими натруженными руками. Трое ее сыновей работали в городской артели и в рабочем поселке Торбеево появлялись редко. Одна невестка жила своим домом, две другие держались при свекрови, ну и дети всем гуртом обитали в одном большом доме. Сашка в семье был едва ли не самым младшим.
Когда сыновья наведывались в родное село или передавали с кем-нибудь часть заработка, бабушка Атюта шла на единственный рынок в центре поселка и закупала продукты. Дома в этот день непременно шипели сковородки, а на большом плоском блюде росла гора небольших оладушек. Они выходили у нее одинакового солнечного цвета с темно-коричневой корочкой по краям. Атюта добавляла в тесто воду, сахар и немного сливочного масла, отчего оладьи получались пышными и сладкими. Их с превеликим удовольствием уплетала вся семья и соседские ребятишки.
– Не отставай, – поторопил Сашка. – Вдруг пирожки закончатся? Придется опять ложиться спать голодными…
* * *
Поступив на судоводительское отделение Казанского речного техникума, юный Михаил взялся за учебу самым серьезным образом. «Раз пообещал директору – должен держать слово», – говаривал он другу Сашке, допоздна засиживаясь за учебниками. Тот звал его прокатиться на трамвае или пройтись до порта в поисках заработка. Вдруг подвернется какая работенка по разгрузке пришвартованной баржи? Питались студенты техникума скудно, поэтому никто из них не отказывался подзаработать два-три рубля на вкусные пирожки, продававшиеся рядом с учебным корпусом. Когда брюхо совсем сводило от голодухи, Михаил соглашался, и друзья по несколько часов кряду таскали по узким деревянным сходням тяжелые мешки с рожью. Потом усталые, но счастливые с аппетитом жевали хрустящие пирожки и запивали их сладким чаем…
В целом учеба и будущая профессия речника Девятаеву нравились. Ведь работать предстояло на просторах величественной Волги, которую до переезда в Казань юноша видел лишь на картинках. Однако не оставляли его и мечты о небе. Над большим городом самолеты появлялись довольно часто, перевозя пассажиров, почту и всевозможные срочные грузы. И каждый раз юноша замирал, провожая их восторженным взглядом.
* * *
В напряженной учебе и постоянных заботах пролетел год. Девятаев и Учватов успешно сдали экзамены и перешли на второй курс Казанского речного техникума.
В один из холодных осенних вечеров друзья решили остаться в общежитии. За окном вечерело, моросил нудный мелкий дождь, повсюду валялась опавшая желтая листва. В такую погоду не хотелось выходить на улицу. Даже чувство голода – вечный спутник студентов – не могло выгнать молодых людей из небольшой комнатки на втором этаже старого кирпичного здания. Тем более что приходившие с Нижней Волги баржи с зерном в дождь не разгружались.
Михаил наглаживал тельняшку взятым у соседей по общежитию угольным утюгом. Погода была сырой, и «тельник» никак не желал высыхать. Сашка лежал на кровати и шелестел газетой «Казанский рабочий». Шевеля пухлыми губами, он бубнил, изучая последнюю страницу с объявлениями и рекламой, а когда попадалось что-то интересное, громко читал заметку с самого начала.
– Государственному тресту «Госшвеймашина» требуются на постоянную работу масленщики с месячным окладом в шестьдесят рублей и мастера швейного производства, оклад – семьдесят пять, – ползал он пальцем по строчкам. – Нет, это нам не подходит. Так… напротив железнодорожного вокзала открылся торговый зал «Красный кооператор». Мясо говяжье – два рубля за килограмм, десяток яиц – один рубль двадцать копеек, масло сливочное – четыре рубля девяносто копеек. Ну и цены!
