скачать книгу бесплатно
– Простудитесь, – сказал он, надеясь, что она уйдёт и даст ему возможность побыть наедине с тополями ещё несколько минут.
Но вместо этого она бесстыдно прижалась к его бедру своей ногой, обтянутой полупрозрачными колготами. Подол юбки поднялся высоко, но это его не смутило, ведь в то время почти все носили короткие, открывающие колени юбки.
Посидев ещё минуту, она резко поднялась. Он решил, что Эмилия уходит, но она села к нему на колени и поцеловала его. Он не сопротивлялся. Не то, чтобы она ему очень нравилась – нет, тогда она была ему безразлична, как были безразличны почти все окружавшие его женщины, молодые и не очень, красивые и обычные, здоровые и больные – он был приветливо-равнодушен со всеми, не брезгуя, впрочем, тем, что он называл «быстрый секс». Сексом он не только не брезговал – он без него уже не мог жить. Он вполне отдавал себе отчет в том, что то спокойное время, когда он механически-холодно выполнял свою работу, прошло. Он помнил тот день, когда во время аборта сорокалетняя пациентка, находясь под наркозом, была сильно возбуждена. Она податливо двигалась навстречу кюретке и сладко постанывала. Это было чудовищно – мать получает удовольствие во время убийства своего собственного ребёнка, но это завораживало! Её рот был слегка приоткрыт, мягкий живот трепетал, соски под тонкой рубашкой затвердели. Медсестра придерживала её полноватые дряблые колени, а он вынимал по частям её ребёнка. Во время того аборта он возбудился, и от этого стал сам себе омерзителен. В тот день он ушёл пораньше домой и набросился на жену так неистово, что испугал её, но удовольствие, которое он получил, было ярким, как никогда. А некоторое время спустя он понял, что для интима в любой момент можно найти безотказную коллегу. Вскоре секс на работе стал для него привычным делом. Он был симпатичным, хорошо сложенным молодым блондином, с крепким прямым носом, широкими бровями и трогательной ямочкой на подбородке, и без труда заводил вялотекущие романы с медсёстрами, а однажды он сблизился со статной и весьма горячей, любящей жёсткий секс пожилой дамой, хирургом. Они встречались лет пять, пока она не ушла на пенсию, и не уехала с мужем в Вильнюс.
Как ни странно, после того, как Яков начал изменять жене, его отношения с Риной потеплели. Всегда уставшая, каждый вечер норовившая отказаться от близости чтобы поспать подольше, она радовалась тому, что муж стал менее навязчивым, зато более спокойным и внимательным. Ей и в голову не могло придти, что её закомплексованный Яша изменяет ей. А он играл с Риной, как кошка с мышью, и наслаждался её наивностью, невинно целуя жену в макушку – этого маленького проявления нежности ей хватало, чтобы поверить в то, что муж её любит.
Яков знал женщин, можно сказать, изнутри. Он помнил их виноватый, подавленный вид и взволнованный взгляд до аборта, и каждый раз поражался какой-то дерзкой, злой весёлости и неистовой дурашливости после того, как они отходили от наркоза. В женщинах, избавившихся от ребёнка, появлялось что-то новое, неведомое, необъяснимое. Звериное. Бесстрашие, безжалостность, что-то ещё, чего нельзя передать словами. Он чувствовал, что женщина, пройдя через аборт, безвозвратно утрачивала что-то чисто женское, нежное, словно вместе с сердцем плода он вынимал из лона несостоявшейся матери её сердце. Особенно отчетливо он наблюдал эту метаморфозу у женщин, переживших первый аборт.
Его многолетний роман с Эмили не был похож на беззаботные, ничего не значащие отношения с другими женщинами. Эмилия расслабляла его не только физически, но и душевно. С ней можно было посмеяться, пошутить, она всегда умела выслушать, она всегда была доступна, раскована в сексе, и любила экспериментировать, в отличие от вечно уставшей жены. Они подолгу бродили по маленьким дворикам вдоль Садового кольца, целовались, забегали в их любимую закусочную, где подавали самые вкусные на свете сосиски с горчицей, а потом шли к ней домой, и неистово занимались сексом. В её комнате, на дне шкафа, где висели её платья, Якова всегда ждала бутылка коньяка, конфеты или приторно-сладкий ликёр, который прекрасно сочетался с крепким кофе. Кофе Эмили умела варить так вкусно, как никто другой. Он искренне привязался к ней, баловал её подарками, но её намёки по поводу того, что ему пора бы развестись, всерьёз не воспринимал. С ней было комфортно, ей можно было доверять, она была его боевой подругой, но иных отношений он не желал. Зачем? Чтобы снова упасть в омут опостылевших семейных проблем? Новые дети, маленькие, орущие, писающие и какющие, а рядом – не весёлая подруга, а невыспавшаяся непричёсанная баба, которая уделяет всё своё время не ему, а детям. Поцелуи – детям, объятья – детям, нежности, вкусности, покупки только детям, детям, детям. Его просто тошнило от детей, этих паразитов, тихо притаившихся внутри до поры до времени, которые, рождаясь, становились божками для своих родителей, бабушек и дедушек.
Он жил от отпуска до отпуска – только тогда он мог съездить к родителям на дачу хотя бы на несколько дней. Его мечтой было вернуться в детство, выспаться, отдохнуть, наестся маминых оладушек. Он мог пойти один на дикий пруд, находящийся в глубине лесного массива, и часами, в одиночестве исступлённо нырять, не боясь никаких советов, вопросов и упреков.
Возвратившись от родителей весёлым, посвежевшим и загорелым к жене и детям, он получал новую порцию обид и претензий: как же, ведь он бросил их и поехал отдыхать! Никакие объяснения и уговоры на Рину не действовали: отпускать детей с мужем к бабушке с дедушкой или ехать с ними на дачу она не желала категорически. Ей хотелось, чтобы муж был постоянно при ней, возил её по магазинам, гулял на детской площадке с ней и детьми, стоял вместе с ними в очередях в поликлинике. А Яков смертельно устал от всего этого. Он ненавидел Рину, ненавидел быт, иногда ему даже казалось, что он ненавидит своих собственных детей с густыми, как у жены, каштановыми волосами.
Илья
25 сентября 2014. 15:45
Дозвониться удалось только до дочери Эмилии Геворкян. Она жила в районе Садового, в Княжьем переулке. Голодный и невыспавшийся Илья, уставший от текучки и бесконечных пробок, широко зевал, а Трошин младший сидел рядом и ел шоколадный батончик, методично потряхивая головой. Из его ушей торчали маленькие ядовито-зелёные наушники.
Илья покосился на батончик. Чем, интересно, порадует его сегодня Светлана? Вяло ползущая впереди машина вдруг резко тронулась, и Илья, надавив на газ, тяжело вздохнул. Он понимал, что сегодня вряд ли поужинает раньше полуночи.
25 сентября 2014. 16:20
– Можно нам чайку? – нагло спросил Трошин, глядя на огромную конфетницу, возвышающуюся над плоским блюдцем с печеньем.
– Да, конечно, – растерянно ответила женщина лет двадцати пяти. Она подошла к плите, зажгла газ и поставила ярко-оранжевый, как огонь, чайник на плиту.
Илья, с благодарностью посмотрев на Трошина, попросил:
– Продолжайте, пожалуйста.
– Как я уже говорила Вашему сотруднику, в тот день мама была на дне Рождения у одного из коллег. Мы с ней не созванивались, подробностей я не знаю, – сказала женщина и, поджав губы, вытерла набежавшие слёзы.
– Можно я ещё раз осмотрю её комнату?
– Пожалуйста, – кивнула дочь потерпевшей, ставя на стол две большие белые чашки с чёрной каймой по краям и огромными круглыми ручками, чем-то напомнившие Илье тазы. Или ночные горшки. Поежившись от такого сравнения, он встал и пошёл по длинному коридору, в конце которого располагалась огромная, больше 30 метров, комната неправильной формы. Илья взялся за ручку двери, и тут его взгляд упал на небольшую старинную этажерку, стоящую в углу. Она была завалена пыльными старыми журналами. На нижней полке Илья увидел кипу ярких буклетов, и, протянув руку, зачем-то взял один из них.
«Аборт – это убийство», – прочитал он. Оторвав взгляд от буклета, Илья задумчиво посмотрел куда-то в сторону, нахмурив светлые, но очень красивые выразительные брови.
– Илья Анатольевич!
Трошин опять помешал ему углубиться в раздумья и поймать за хвостик мысль, которая то и дело мелькала, каждый раз проносясь мимо. Илья недовольно вздохнул и сказал:
– Подожди!
– Идите пить чай, Илья Анатольевич! – выкрикнул из кухни назойливый Трошин, который до сих пор так и не понял того, что недопустимо отвлекать Илью, когда он работает.
Пить. Чай. Илья, сглотнув, развернул буклет и поморщился – на маленьком белом судне, которые держали руки в окровавленных перчатках, лежало маленькое детское тельце. На другой фотографии Илья увидел кровавое месиво, в котором угадывались крохотные ручки, ножки и расплющенные головки.
Это судно чем-то напомнило Илье чашки, которые поставила на стол дочь потерпевшей.
Он хотел уже пойти на кухню, но что-то не давало ему уйти. Это чувство он знал давно, оно было проверенным – его личное шестое чувство, которое всегда подсказывало ему, что нужно непременно искать улики в том месте, где родилась мысль, или была найдена хоть какая-то зацепка. Илья присел на корточки и увидел кончик полиэтиленового пакета, заваленного женскими журналами. Он потянул его, и неожиданно из пакета высыпались крохотные резиновые куклы размером с мизинец. Но они не были похожи на кукол, а скорее, на тех человечков, что на картинке, изображённых на буклете против абортов.
– Илья Анатольевич! – нетерпеливо крикнул Трошин.
– Иду, – пробурчал Илья, доставая из кармана визжащий телефон.
Звонил Герасин.
– Илья Анатольевич, я дозвонился до Семёна Павловича Головина! – сообщил он, – и договорился, что вы будете у него через сорок минут.
– Перезвоню, – вздохнул Илья.
Он отключил телефон, вошел на кухню, и встретил напряженный взгляд Трошина.
– Что это у Вас?
Трошин взял из рук Ильи маленького человечка, потом буклет, и нахмурил лоб.
Илья машинально, не глядя, положил в чашку четыре куска сахара и достал из блюдца маленькое круглое печенье. Он взял ложку, чтобы размешать чай, посмотрел в чашку, и к его горлу внезапно подступила тошнота. В белую чашку был налит красный чай каркадэ. Лепестки плавали на дне, напоминая фарш, или кровавое месиво, в которое превратились убитые абортами эмбрионы, чьи фотографии он только что видел на буклете.
– Илья Анатольевич! Вы думаете, это имеет отношение к нашему делу? – спросил Трошин.
– Пока не знаю, – честно ответил Илья, и, повернувшись к женщине, спросил:
– Откуда это у Вас?
– Впервые вижу. Наверное, мама с работы принесла, – пожала плечами она.
– Если Вы не против, мы заберём это и это, сказал Илья, и положил на стол буклет, а поверх него – муляж эмбриона.
Он откусил кусок печенья, но к чаю так и не притронулся.
25 сентября 2014. 17:00
– Ну кто тебя дёрнул договариваться на сегодня? – сердито пробурчал в трубку Илья, поворачивая ключ зажигания.
– Так ведь это совсем недалеко, Илья Анатольевич! – виновато ответил Герасин.
– Недалеко, но пробки! – проворчал Илья, не спуская руки с коробки передач.
– Туда можно дворами, а потом на набережную, – предложил Герасин.
Илья, вздохнув, резко повернул руль.
Через двадцать минут они уже были на месте. Семён Павлович Головин находился на дежурстве, но подойти не мог – недавно привезли больную с кровотечением.
– Начавшийся аборт, срочно ушёл делать выскабливание, – сказала медсестра.
– Выскабливание? – переспросил Трошин.
– Операцию, – сказала молоденькая медсестра, кокетливо глядя на Трошина.
– Начавшийся аборт? А его что, остановить нельзя? – спросил Трошин.
– Не знаю, – пожала плечами медсестра. Вроде, там отслойка плодного яйца.
– Понятно, – как-то недобро ответил Трошин, глядя куда-то в окно, поверх старых тополей, окружавших больничный двор.
– Присядьте, он скоро подойдёт.
– Как скоро? Это же операция. Надолго.
– Что Вы, это быстро. Минут десять, – ответила медсестра и, вынимая из кармана зазвонивший телефон, скрылась в ординаторской.
Илья с недоумением посмотрел на Трошина:
– Что это с тобой?
– В смысле? – удивился Трошин.
– С каких это пор ты гинекологией интересуешься?
– Так. Просто спросил, – ответил Трошин, глядя в пол сузившимися глазами.
Вскоре к ним подошёл невысокий плотный мужчина.
– Семён Павлович Головин, – представился он, протянув руку Илье, и, повернувшись к Трошину, спросил:
– Мы знакомы?
– Не думаю, широко улыбнулся Трошин.
– Кажется, я Вас где-то видел. У меня хорошая память на лица, я несостоявшийся скульптор, – мечтательно сказал Семён Павлович.
– Мы Вас надолго не задержим, у нас несколько вопросов, – сказал Илья, садясь на неудобную кушетку, стоящую у окна.
– Пожалуйста, я на дежурстве, никуда не тороплюсь, – приветливо ответил Семён Павлович.
– В день убийства Вы общались с потерпевшей? Заметили ли что-то необычное в её поведении?
– Она немного нервничала в последнее время, – кивнул Головин.
– В чём причина, как Вы считаете? – спросил Илья.
– Без понятия, – развёл руками Семён Павлович.
– Где у вас туалет? Я отойду на несколько минут, – тихо сказал Трошин.
– Пожалуйста, по коридору налево, вторая дверь направо, – махнул рукой Головин и, посмотрев вслед быстро скрывшемуся за поворотом Трошину, добавил:
– Точно помню – где-то я его видел!
– Скажите пожалуйста, может быть, кто-то приходил к ней? Кто-то, кого Вы не знаете?
– Нет, не было никого. Только пациенты и их близкие. Правда, как-то раз ребята зашли. Молодые. Эти точно никак не были связаны с пациентками.
– Почему Вы так решили? – уточнил Илья.
– Пациенты и их родственники ведут себя иначе, – покачал головой доктор, – а эти спорили, что-то доказывали, причём, весьма эмоционально.
– Сколько их было? – спросил Илья. Крылья его носа затрепетали.
– Два парня и девушка, – Головин, задумавшись, наморщил лоб.
Тут из ординаторской раздался дребезжащий голос анестезиолога:
– Семён Палыч! Вас Иван Андреич к городскому телефону!
– Одну минуточку, – вежливо попросил Головин и быстро зашёл в ординаторскую.
У Ильи возникло знакомое чувство, будто бы рыба соскочила с крючка.
Пискнул телефон – пришло смс. Он вынул телефон из кармана и прочитал сообщение жены. На ужин сегодня его ждал салат, картофельное пюре и запечённая рыба.
Через несколько минут вышел Головин и снова повторил, что, в сущности, ничего необычного в последние недели и месяцы жизни Геворкян не происходило.
– Вы говорили, что приходили молодые люди. – напомнил ему Илья.
– Да, но я этих ребят я не запомнил, потому что они стояли ко мне спиной, – махнул рукой Семён Павлович, но сейчас припоминаю, что Эмилия Ашотовна рассказывала кому-то по телефону, что приходили молодые люди и принесли несколько листовок. Может быть, это были те самые молодые люди? Видимо, они хотели, чтобы мы разрешили разложить листовки у нас в холле, на стойке информации.
– Что за листовки? – спросил Илья.
– Буклеты против абортов, – усмехнулся Головин.
– И она разрешила?
– Нет, что Вы, – рассмеялся врач.
– Почему же? – удивился Илья.
– Ну… понимаете ли, у женщин и так стрессовое состояние. Зачем его усугублять?
– Насколько я понял, буклеты содержат информацию о том, что аборт является убийством? – спросил Илья.
Головин, тяжело вздохнув, ответил:
