скачать книгу бесплатно
Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848
Иван Степанович Жиркевич
Военные мемуары (Кучково поле)
Иван Степанович Жиркевич – офицер гвардейской артиллерии эпохи наполеоновских войн, чиновник артиллерийского департамента (1824–1829), губернатор Симбирской (1835–1836), а затем Витебской (1836–1838) губерний. Он был свидетелем и непосредственным участником многих важных событий того времени. Основная часть мемуаров посвящена событиям эпохи наполеоновских войн. Не менее интересны воспоминания автора в качестве чиновника. Прямой характер и твердые принципы внушают уважение и доверие к личности мемуариста. Его цепкая память, богатый жизненный опыт, стремление к правдивости в описании военных событий Александровской эпохи и повседневности провинциального дворянства и чиновничества царствования Николая I делают «Записки» ценным историческим источником. Издание снабжено подробными комментариями.
Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848
© Жиркевич И. С., 2009
© Кучково поле, 2009
* * *
Предлагаемые читателю «Записки» генерал-майора Ивана Степановича Жиркевича впервые были опубликованы в журнале «Русская старина» в последней четверти XIX в. и сразу вызвали живейший интерес читающей публики. Между тем, обнаружены эти мемуары были почти случайно, благодаря интересу одного любопытного человека, никакими узами с Жиркевичем не связанного. В конце 1860-х (или в самом начале 1870-х) годов предводитель дворянства Дисненского уезда Витебской губернии Сергей Дмитриевич Карпов, будучи в гостях у небогатого дворянина Владимира Ивановича Жиркевича, заметил небрежно лежавшие в углу комнаты два огромных тома, густо исписанных не слишком разборчивым почерком. Бумаги, очевидно, не раз использовались не по назначению: края обтрепались, надорвались крайние листы, пообтерлись обложки… Сергей Дмитриевич любил читать, не был и сам чужд сочинительству, поэтому старинные рукописи его заинтересовали. К тому же, быстро выяснилось, что принадлежат они перу человека, о котором еще помнили в Витебской губернии: бывшему здешнему губернатору И. С. Жиркевичу. Свидетель этой находки – внук И. С. Жиркевича Александр (в то время еще ребенок), вспоминал позднее: «С. Д. Карпов… ознакомившись с содержанием мемуаров и сразу убедившись в их ценности, взял на себя труд поместить их в «Русскую Старину».
И это был по-настоящему нелегкий труд: рукописи «писанные крайне связной, дурной скорописью, видимо начерно» (отмечал С. Д. Карпов), пришлось разбирать, переписывать набело, составить необходимые комментарии: отдельные имена и события, памятные в 1840-х годах, были уже забыты к началу 1870-х. Но журнал был заинтересован в публикации мемуаров известного в свое время человека, – и Карпов на протяжении нескольких лет (1874–1890) не оставлял начатого дела. Позднее Александр Владимирович Жиркевич, разбирая бумаги деда, обнаружил еще «несколько набросанных им заметок, имеющих несомненный бытовой и исторический интерес» – и они были опубликованы в «Историческом Вестнике» в 1892 году. К сожалению, не сохранилась обширная переписка, в которой были письма к нему известнейших людей – А. А. Аракчеева, А. П. Ермолова, Д. С. Блудова и др. Письма (по неизвестной причине) были сожжены дочерью бывшего губернатора З. И. Ган. Они могли бы значительно дополнить сведения, содержащиеся в мемуарах. Вероятно, очень интересны и другие принадлежавшие Ивану Степановичу документы, переданные позднее А. В. Жиркевичем в музей гвардейской артиллерии вместе с подлинной рукописью мемуаров деда.
Но и сами по себе «Записки» представляют огромный интерес для любого, интересующегося русской историей первой половины XIX в. И обусловлен этот интерес, прежде всего, личностью мемуариста. Предлагаемые читателю в данном предисловии биографические сведения о И. С. Жиркевиче содержат все, известные о нем на сегодняшний день данные. В совокупности с публикуемыми воспоминаниями, они могут послужить основой для написания полной биографии «дворянина-воина, дворянина-чиновника, дворянина-администратора», как назвал его Сергей Дмитриевич Карпов.
Иван Степанович Жиркевич родился 9 мая 1789 года в Смоленске, в семье небогатого дворянина, предок которого, носивший фамилию Сфурс-Жиркевич, в середине XVII в. выехал из Польши и поселился в Смоленском княжестве. Когда Ивану исполнилось 6 лет, отец определил его в малолетнее отделение Сухопутного шляхетного корпуса (12 июля 1795 г.). После десяти лет учебы 4 сентября 1805 года Жиркевич был выпущен подпоручиком в Лейб-гвардии Артиллерийский батальон, в рядах которого принял участие в сражении при Аустерлице. Неудачное сражение, закончившееся разгромом российско-австрийской армии, принесло первую боевую награду Жиркевичу – орден Св. Анны 3-й степени.
26 апреля 1806 года Жиркевич был назначен адъютантом Лейб-гвардии Артиллерийского батальона, командиром которого был А. А. Аракчеев. На этой должности состоял до 1809 года.
Принял участие в кампании 1807 года, за сражения при Гейльсберге и Фридланде награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость».
После завершения кампании, в декабре 1807 года получил отпуск и отправился на родину, в Смоленск, где и пробыл 4 месяца, вместо отпущенных 28 дней («рапортовав себя больным»).
В 1809 году, будучи прикомандирован к 10-й артиллерийской бригаде, принял участие в кампании против Австрии. 4 августа 1809 года произведен в поручики.
В кампанию 1812 года принимал участие почти во всех важнейших сражениях. Проявив в них достойные российского офицера храбрость и стойкость, ни разу не был ранен. За участие в сражении при Бородино штабс-капитан И. С. Жиркевич (произведен 13 января 1813 г.) был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом (19 февраля 1813 г.).
Вскоре после перехода российской армии через границу, в феврале 1813 года Жиркевич опасно заболел горячкой и был оставлен в местечке Лик. Но вскоре он догнал свою часть, в апреле отличился «в разных авангардных делах» и в сражении под Люценом (20 апреля), а затем «в разных арьергардных делах с 21 апреля по день сражения, бывшего под Бауценом». За проявленные в них отличия 5 декабря 1813 года получил Высочайшее благоволение.
4–7 октября 1813 года Жиркевичу довелось участвовать в «битве народов» под Лейпцигом, где он вновь отличился и был награжден орденом Св. Анны 2-й степени.
Тяжелые условия похода и перенесенная горячка вскоре дали себя знать: в сентябре-октябре того же года Жиркевич вновь сильно простудился, и в марте 1814 года был уволен в отпуск до излечения болезни. При этом некоторое время продолжал находиться при своей бригаде. По возвращении в Россию, 2 мая 1815 года женился на дворянке Смоленской губернии Александре Ивановне Лаптевой.
8 сентябре 1815 года назначен состоять при Гвардейских учебных ротах в Санкт-Петербурге.
9 марта 1816 года переведен капитаном в Батарейную № 58-го артиллерийскую роту, расквартированную в Орле.
Через три года, (1 июля 1819 г.) произведен в подполковники и назначен командиром 4-й Парочной батарейной роты. Дела службы занимали его всецело, но заботы семейные также требовали определенного внимания. Получив отпуск на 28 дней для поездки к матери в Смоленск, задержался там на 2 месяца.
30 января 1820 года получил новое назначение – командиром 2-й легкой артиллерийской роты 10-й артиллерийской бригады.
В 1824 году вышел в отставку, а в сентябре того же года поступил на службу в артиллерийский департамент начальником 1-го отделения.
В июне 1826 года был командирован в Московское артиллерийское депо. Затем – на Шостенский пороховой завод (июнь-ноябрь 1826 г.).
В начале 1827 года вновь переведен в артиллерийский департамент в С.-Петербурге. И почти сразу (в апреле) командирован в Кременчуг, затем – в Одессу. В следующем году несколько месяцев (с февраля по июнь) занимался в Одессе закупкой серы и открытием цен на свинец. В том же году произведен в полковники.
В начале 1829 года вновь отправился в командировки: в Киев, Каменец, Тирасполь и Измаил.
В апреле 1829 года И. С. Жиркевич назначен помощником командира Тульского оружейного завода по хозяйственной части. С этой должности вышел в отставку в декабре 1833 года, в чине генерал-майора.
24 ноября 1834 года вновь поступил на гражданскую службу по ведомству министерства внутренних дел с чином действительного статского советника.
5 марта 1835 года назначен симбирским гражданским губернатором. Не получив ни одного взыскания по службе, через год был от этой должности отставлен и 27 июня 1836 года получил новое назначение: витебским губернатором «с переименованием в генерал-майоры».
По причине разногласий с генерал-губернатором Витебской губернии П. Н. Дьяковым, через два года подал в отставку и получил ее (24 октября 1838 г.). После этого поселился в Полоцке с семьей – женой, сыном Владимиром и двумя дочерьми (одна из них в замужестве – Глушкова, другая – Ган). Скончался там же от холеры 3 июля 1848 года. Погребен 5 июля под Полоцком на «Красном кладбище».
Воспоминания о жизни своей Иван Степанович начал писать лишь после того, как окончательно оставил государственную службу, отдав ей более 30 лет жизни (первая запись датирована 14 января 1841 г.) и закончил за несколько месяцев до кончины – в 1848 году. Записи он вел не регулярно, от случая к случаю и не всегда придерживаясь хронологической последовательности событий. Повествование доведено до 1838 года, до времени отставки с поста Витебского губернатора.
Первые страницы рукописи посвящены детским и юношеским годам автора, проведенным в Кадетском корпусе. Удивительно, что из его памяти (кстати говоря, совсем не безупречной), не стерлись детские воспоминания о товарищах по классам и преподавателях, яркие впечатления о посещении корпуса императором Павлом Петровичем, цесаревичем Александром Павловичем и великим князем Константином Павловичем. Повествование о событиях наполеоновских войн, в которых И. С. Жиркевичу пришлось участвовать в качестве офицера гвардейской артиллерии (с 1806 по 1815 гг.), насыщенное подробностями, представляет особый интерес как источник по истории отдельных сражений и повседневной жизни российского офицерства той великой эпохи.
В воспоминаниях И. С. Жиркевича читатель найдет много уникальных подробностей из жизни российского чиновничества и дворянства 1820-х – 1840-х годов, организации службы в центральных, губернских и уездных учреждениях; подробностях частного быта провинциальных городов Российской империи: Орла, Тулы, Симбирска, Витебска. Немало интересных деталей, не сохранившихся в официальных архивных документах, можно узнать из «Записок» Жиркевича об организации производства на Тульском оружейном заводе, о реализации в Симбирской губернии правительственной программы по переводу нескольких сот тысяч казенных крестьян в удельное ведомство, о трудном процессе присоединения униат Витебской губернии к Православной церкви и сложных взаимоотношениях гражданских и церковных властей в отношении этого вопроса.
По службе в армии, а затем на гражданском поприще, И. С. Жиркевичу приходилось встречаться со многими известными деятелями первой половины XIX столетия. Надо сказать, что автор «Записок» не пытался скрывать свою небеспристрастность в отношениях к сослуживцам, сотрудникам, начальникам и просто знакомым. Его характеристики почти всегда откровенно предвзяты. Справедливость требует отметить, что в тех случаях, когда приходилось признаваться в негативном отношении к отдельным людям, Иван Степанович добросовестно старался объяснить его причины, подробно описывая все нюансы своих с ними взаимоотношений. В частности, много неприятных моментов в жизни И. С. Жиркевича в Симбирской губернии и позднее, даже в отставке, были связаны с именем помощника управляющего симбирской удельной конторой Андрея Васильевича Бестужева. Однажды И. С. Жиркевич даже заявил посещавшему губернию графу Перовскому: «…с господином Бестужевым… я не хочу иметь ни дела, ни знакомства, ибо последним я его не удостаиваю!» А. В. Бестужев умел найти себе «высоких» заступников, а слишком горячий и прямой, никогда не считавший нужным скрывать свои мысли от вышестоящих, И. С. Жиркевич лучше умел находить врагов. После публикации глав «Записок», посвященных службе автора в Симбирской губернии, где фамилия А. В. Бестужева была скрыта, в редакцию «Русской старины» поступило возмущенное письмо одного из многочисленных родственников Андрея Васильевича – некоего В. А. Бестужева. Автор письма, опубликованного в одном из очередных номеров журнала, настаивал на высокой честности А. В. Бестужева и прямо обвинял И. С. Жиркевича во лжи. Доводы его, однако, не выглядят обоснованными, а в пользу низкого мнения об «удельном чиновнике» Бестужеве свидетельствуют и другие современники и свидетели их отношений с губернатором, в частности, служивший в то время в Симбирской губернии жандармский офицер Эразм Иванович Стогов. Воспоминания Стогова были предложены им самим к публикации в «Русской старине» после появления на страницах журнала первых нескольких глав из «Записок» И. С. Жиркевича.
При всей информативности воспоминаний Ивана Степановича, в них очень мало можно найти сведений о нем самом и его семье. Описаны лишь обстоятельства женитьбы на Александре Ивановне Лаптевой, но о характере ее, внешности, привычках можно судить лишь по отрывочным и косвенным сведениям. Только один раз автор подробно остановился на описании распорядка своего дня, чтобы показать, как много сил и времени занимала у него работа с документами на посту симбирского губернатора. И однажды, когда тяжелые обстоятельства жизни в отставке, почти в нищете, стали уж совсем невыносимы, он позволил себе излить душу на бумаге. Но этот отрывок был выпущен из текста «Записок» при первом издании, не увидит его и нынешний читатель.
О характере и привычках самого автора также довольно сложно составить себе представление, основываясь на тексте его воспоминаний. Но к счастью, этот пробел помогают восполнить воспоминания о Жиркевиче уже упоминавшегося выше Эразма Ивановича Стогова. Позволим себе их процитировать:
«…Видаясь по разным случаям с Жиркевичем, я всегда заставал его за бумагами и составил о нем себе понятие, что это человек дела. Он всегда был как то сдержан, очень вежлив, но малейшая несправедливость, плутовство по делам – выводили его из себя; вспылив, он уже не знал границ гнева…
Жиркевича полюбить очень трудно, но нельзя было не почитать его, нельзя было не уважать честной его деятельности, его бескорыстия; он отдался весь, без остатка, полезному служебному труду…» При всех этих высоких деловых качествах, при том, что, по словам Стогова, его «достанет управлять тремя губерниями», симбирское дворянство (как впоследствии и витебское) губернатора невзлюбило: он не понимал и не умел строить с людьми человеческих отношений, не бывал в обществе, никого не приглашал к себе. «Как он для общества, так и оно для него – не существовали», – пишет Э. И. Стогов.
Об отмеченных Стоговым чертах характера И. С. Жиркевича сохранились и другие свидетельства. Старательно собиравший все доступные сведения о своем роде и особенно о родном деде, Александр Владимирович Жиркевич, писал, что ему «случалось нередко встречаться с людьми, или знавшими покойного Ивана Степановича лично, или слышавшими о нем от его современников: все отзывы обрисовывали покойного, как идеально честного, правдивого, бескорыстного русского деятеля».
К перечисленным достоинствам И. С. Жиркевича можем добавить, что был он еще и чрезвычайно скромным человеком. Об этом ясно свидетельствуют слова его завещания, написанного за несколько дней до кончины. Иван Степанович просил, чтобы похороны его были самыми скромными, чтобы близкие глубокого траура по нему не носили. И завершал свои последние распоряжения словами: «Да простит Господь мне, как я прощаю всех враждующих мне и ненавидящих меня».
Воспоминания свои Иван Степанович Жиркевич писал «в назидание сыну» («если он поймет меня», – было отмечено в подлиннике). Но, вероятно, думал и о том, что прочесть их могут и другие люди. Как он пишет сам в начал повествования, интерес к рассказам о его полной событиями жизни проявил один из приятелей, который и посоветовал их записать. В рукописи присутствуют следы саморедактуры, фамилии многих известных лиц (особенно тех, с которыми у Жиркевича происходили столкновения по службе) заменены инициалами или вовсе опущены. Все это еще раз свидетельствует о его щепетильности и стремлении не задеть явно своих недругов, многие из которых были живы и даже продолжали служить. Готовя «Записки» к публикации, Карпов раскрыл некоторые сокращенные имена, но в ряде случаев не сделал этого. Либо не смог, либо посчитал ненужным. В данном издании почти все «зашифрованные» Жиркевичем имена и фамилии приведены полностью, при этом исправлены и несколько ошибок, допущенных издателями при первой публикации.[1 - Научно-популярный характер данного издания позволяет исправлять явные ошибки и описки автора и издателей без специальных оговорок.]
При подготовке «Записок» Жиркевича к публикации, С. Д. Карпов сам, по-видимому, разделил их на главы. Кроме того, он написал предисловие и составил ряд примечаний. В данном издании предисловие Карпова опущено, так же, как его примечания, касающиеся, в основном, отдельных известных деятелей первой половины XIX в.: мы посчитали нужным в данном издании поместить небольшие биографические справки обо всех (по возможности) лицах, упоминаемых в тексте «Записок». Справки получились не равнозначными по объему и составу информации: о людях, оставивших заметный след в истории России, известно очень много, и нужно было лишь выбрать факты, значимые в контексте публикуемого источника; о некоторых людях имевшаяся в нашем распоряжении справочная литература позволила обнаружить лишь краткие упоминания; о многих скромных служителях учебных заведений или уездных начальниках, а также о ряде чиновников жандармского ведомства не было найдено никаких сведений. В примечаниях к данному изданию помещены также справки об описываемых автором значительных событиях, хорошо известных его современникам, но не слишком часто упоминаемых ныне.
Авторские примечания И. С. Жиркевича сохранены и помещены в подстраничные сноски.
Текст публикуется по изданию: «Русская старина», 1874, т. 9, 2, с. 207–244; т. 10, № 8, с. 633–666; т. 11, № 11, с. 411–450; № 12, с. 642–664; т. 13, № 8, с. 554–580; 1876, т. 16, № 8, с. 627–648; т. 17, № 9, с. 127–144; № 10, с. 251–266; № 12, с. 771–786; 1878, т. 22, № 7, с. 401–422; т. 23, № 9, с. 33–54; 1890, т. 67, № 7, с. 63–132; № 8, с. 225–277; № 9, с. 667–706. Доп.: Из бумаг генерала И. С. Жиркевича // «Исторический вестник», 1892, т. 48, № 4, с. 150–159.
Используя для удобства читателей современную орфографию, мы постарались сохранить авторский стиль источника. Кроме примечаний научно-справочный аппарат издания включает в себя алфавитный указатель упоминаемых автором имен. Статья указателя содержит лишь фамилию и инициалы лица в том случае, если в примечаниях помещена о нем биографическая справка. Если таковая отсутствует, статья указателя содержит краткие сведения о данном лице.
Часть I***1789–1805
Детство. – Шляхетный корпус. – Милорадович. – Генерал Клингер. – Малолетнее отделение. – Посещение корпуса императором Павлом и великими князьями. – Начальники гренадерской роты. – Учителя. – Товарищи. – Выпуск из корпуса. – Аустерлиц. – Подвиг Демидова.
Один из приятелей моих, слушая рассказ некоторых обстоятельств моей жизни, сказал: «Я бы на месте вашем написал что-нибудь, так много любопытного видели вы и испытали в жизни вашей». И эта мысль несколько раз невольно забегала в мою голову; но с одной стороны, леность, а более затруднение почерка до сего дня останавливали меня. А теперь пришла благая мысль взяться за перо. Вот повесть моего настоящего марания.
При всех превратностях моей кочевой жизни, справедливость слов Св. Писания: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия» – сбывалась со мной в самом строгом и буквальном смысле. Всегда и везде видел я на себе следы лишь одной благости Божьей, а не суетных домогательств и забот человечества.
Я родился в Смоленске в 1789 г., мая 9-го дня, поутру, в половине шестого часа, в тот самый момент, когда князь Потемкин[2 - Потемкин, Григорий Александрович (1739–1791), граф, светлейший князь Таврический, генерал-фельдмаршал (1789), видный государственный и военный деятель России.] имел въезд в сей город и был приветствован как фельдмаршал пушечными выстрелами;[3 - 6.12.1788 русскими войсками под командованием Потемкина после долгой осады был штурмом взят Очаков. После победы Потемкин выехал в С.-Петербург, где был произведен Екатериной II в генерал-фельдмаршалы. Весной 1789 г. возвращался к армии через Смоленск.] бабушка, принимавшая меня, тогда же изрекла пророчество матери моей, что я буду губернатором, – и эта идея с самого юного возраста моего была для матери моей постоянной, так что я более ста раз слышал от нее слова сии, – и, так сказать, надежду, что оное пророчество сбудется тогда, как сам я вовсе и помышления о себе не имел.
Едва исполнилось мне пять лет, в 1795 г., без малейшего особого ходатайства, по одному прошению отца моего записан был я в сухопутный шляхетный кадетский корпус[4 - Сухопутный шляхетный кадетский корпус – основан в 1731 г. как Шляхетный кадетский корпус, с 1743 г. – Сухопутный шляхетный кадетский корпус, с 1756 г. – Императорский Сухопутный шляхетный кадетский корпус. Указом от 10.3.1800 переименован в 1-й кадетский корпус. Корпус готовил офицеров, главным образом, для пехоты и артиллерии.] и, как рассказывали мне, был последний недоросль, помещенный в корпус распоряжением добродетельного графа Ангалта,[5 - Ангальт Федор Евстафьевич (1732–1794), граф, генерал-поручик (1783), генерал-адъютант Екатерины II. С 1786 г. по свою кончину – директор Сухопутного шляхетного кадетского корпуса.] чему я очень верю, ибо зачисление мое значится в актах 12 июля, а смерть графа последовала в том же месяце. В сентябре сего года привезли меня в Петербург, и с этого дня я начал жить, так сказать, сам собой.
Память я имел всегда скверную, а объем умственный достаточно быстрый, так что без особенного усилия слыл умным и хорошим учеником; но при этом страннее всего было, что я слыл хорошим учеником и по классу черчения, и рисования, тогда как рука моя не провела никогда ни одного прямого штриха, не нарисовала ни одной правильной головы, или даже уха, или глаза, – по другим же предметам я шел хорошо и был из первых учеников. В 1805 г. покойный Милорадович,[6 - Милорадович Михаил Андреевич (1771–1825), граф (с 1813 г.), генерал от инфантерии (1809). В 1805 г. – генерал-майор, шеф Апшеронского мушкетерского полка, командир пехотной бригады. За отличия в боях при Амштеттене и Штейне 8.11.1805 награжден орденом Св. Георгия 3-го класса и чином генерал-лейтенанта.] перед началом кампании против французов приехал в корпус и в классах хотел выбрать несколько кадет для своего штата. Я помню, как он обратился к полковнику Арсеньеву[7 - Арсеньев Никита Васильевич (1775–1847), генерал-майор, тайный советник. В описываемое время – полковник, инспектор 1-го кадетского корпуса. В 1815–1843 гг. – директор и почетный опекун Императорского военно-сиротского дома. Родной брат деда М. Ю. Лермонтова.] (инспектору корпуса) и сказал:
– Ну, этого вы, верно, мне также не дадите, – указывая на меня, а тот отвечал:
– Это у нас лучший ученик, которого мы готовим в артиллерию, а вернее в гвардию. И в сентябре того же года я был произведен в подпоручики лейб-гвардии в артиллерийский батальон, вместе с другим кадетом Поморским,[8 - Поморский Александр Петрович (ок. 1788–1814), штабс-капитан Лейб-гвардии артиллерийской бригады, однокашник Жиркевича по 1-му кадетскому корпусу. О нем упоминал в своих мемуарах А. Х. Эйлер среди тех офицеров, «с которыми по учености, ловкости и образованности трудно было всякому спорить».] который и был по кончину свою (1813) моим постоянным другом.
Накануне выпуска нашего директор корпуса генерал Клингер[9 - Клингер Федор Иванович (1752–1831), генерал-лейтенант, известный немецкий писатель-драматург, один из вождей литературного направления «Drang und Sturm» («Буря и натиск»). На русской службе с 1780 г. Директор 1-го кадетского корпуса (1801–1820).] при собрании всего корпуса, вызвал меня вперед, погладил по голове и сказал:
– Вот вам пример, господа: ему не более двенадцати лет от роду, а завтра он будет гвардии офицером!
На что я отозвался, что я 11 лет уже как в корпусе… Но обстоятельство это показывает, как я был мал ростом и моложав при выпуске, и следствием того было, что первая пара моей гвардейской обмундировки, а именно: гвардейский мундир с бархатным воротником и золотым шитьем, казимировое исподнее платье с золотом обошлись мне 28 рублей на ассигнации; остальная часть обмундировки в такой же пропорции, так что вся экипировка стоила 47 рублей на ассигнации.
Обращаясь к малолетству моему, я не могу без признательности вспомнить первых моих попечителей. Поступил я в отделение малолетних, в камеру к madame Савье, а по увольнении ее к mademoiselle Эйлер; как в первой, так и в другой, и особенно в последней, я нашел истинную материнскую заботу и нежность и по малому возрасту пробыл у нее годы более положенных.
Два случая этого времени врезались в мою память; первый из них – приезд в корпус государя Павла Петровича.[10 - Павел Петрович – Павел I (1754–1801), Император Всероссийский (1796–1801) из династии Романовых, сын Петра III и Екатерины II.] Мы все были в классах, и нас учили, когда приедет государь, приветствовать его: «Ваше императорское величество, припадаем к стопам вашим!» Но этот возглас приказано было делать только тогда, когда государь будет в зале, а не в классах. Павел I приехал во время классов и, войдя к нам в класс, с самой последней скамейки взял на руки одного кадета (Яниша, теперь, в 1841 г., служащего в артиллерии подполковником), взнес его сам на кафедру и, посадя на стол, своими руками снял с него обувь; увидя на ногах совершенную чистоту и опрятность, обратился к главной начальнице с приветом благодарности. Теперь еще не могу забыть минуту бледности и страха, а потом душевного успокоения и слез на лице этой начальницы, г-жи Бугсгевден, и как она, упав на одно колено, целовала руку монарха. По окончании класса, когда государь прибыл в залу, мы его встретили, как научены были, а он, не расслышав, что мы кричали, спрашивал: «Что такое они кричат?» – и был весьма доволен и с нами разделил полдник наш, скушав две булки, так что двоим недостало оных, и затем приказал всем дать конфет.
Другой случай – приезд поутру наследника престола Александра Павловича[11 - Александр Павлович – Александр I (1777–1825), император Всероссийский (с 11.3.1801), из династии Романовых. Старший сын великого князя (потом – императора) Павла Петровича. В 1800 г. – петербургский военный губернатор, сенатор, член Совета при Высочайшем дворе.] и великого князя Константина Павловича[12 - Константин Павлович (1779–1831), великий князь, цесаревич (с 1799), 2-й сын императора Павла I. В 1798 г. назначен главным начальником над 1-м кадетским корпусом.] вместе с князем Зубовым.[13 - Зубов Платон Александрович (1767–1822), светлейший князь (1796) генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Государственный деятель, фаворит императрицы Екатерины II. 23 ноября 1800 г. назначен директором, а в феврале 1801 г. – шефом 1-го кадетского корпуса. Автор утвержденного в 1804 г. Александром I проекта создания в губерниях военных корпусов для воспитания в них детей дворян.] Константин был назначен шефом корпуса. Когда они обходили наши камеры, генерал-майор Адамович,[14 - Адамович Иван Степанович, генерал-майор, шеф Павловского гренадерского полка с 14.2.1798. «По неисправности полка» был отставлен от службы 26.08.1798. В октябре 1812 г. в Арзамасе формировал резервы.] мой внучатый брат, командовавший тогда Павловским гренадерским полком,[15 - Павловский гренадерский полк сформирован 19.11.1796 г. из двух батальонов Московского гренадерского полка. 13 апреля 1813 г. за отличие в Отечественной войне 1812 года полк был причислен к составу Гвардии, под названием Лейб-гвардии Павловский, с правами Молодой гвардии. Упразднен в начале 1918 г.] сопровождал их и, поравнявшись против меня, остановил наследника словами:
– Ваше высочество, вот это мой брат!
Великий князь Александр Павлович ущипнул меня за щеку и сказал:
– Купидон!
А я закричал:
– Больно, ваше высочество!
Потом, когда мы прошли в столовую для утреннего завтрака, где обыкновенно я читал на кафедре вслух предстольную молитву, наследник, узнав меня, обратился к Адамовичу и сказал: «Из него славный будет поп!»
В том же (1800) году я был переведен из малолетнего возраста в гренадерскую роту, которой командовал майор барон Черкасов. После него были моими начальниками подполковник Пурпур,[16 - Пурпур Карл Андреевич (1771–1806), генерал-майор (1803), шеф Владимирского мушкетерского полка (1803–1805). До 1801 г. – преподаватель 1-го кадетского корпуса, полковник.] майор Железняков[17 - Железников Петр Семенович (1770–?), майор, учитель русского языка и литературы в 1-м кадетском корпусе. В 1807 г. вышел в отставку и принял место домашнего учителя у князя Т. Л. Дивлет-Кильдеева. Переводчик.] и майор Ралестин, – в командование ротой последним я выпущен из корпуса. Несмотря на то, что я, можно сказать, был крошкой и необыкновенно моложав, еще в самом корпусе я пользовался расположением и дружбой капитана Черкасова,[18 - Вероятно, имеется в виду Черкасов Павел Петрович (?–1837), генерал-майор, непременный член Военно-ученого комитета. В 1800 г. – капитан и преподаватель 1-го кадетского корпуса. В 1810 г. поступил майором в Свиту по квартирмейстерской части. В 1814 г., в чине полковника, переведен в Гвардейский генеральный штаб.] – он же был моим учителем фортификации, – и у других офицеров, а именно: Риля, Ореуса,[19 - Ореус Федор (Фридрих) Максимович (1783–1866). Генерал от инфантерии. В начале XIX в. – офицер 1-го кадетского корпуса. На рубеже 1840–50-х гг. был директором Полоцкого кадетского корпуса.] Эллермана[20 - Эллерман Христофор Иванович (1782–1831), полковник. В 1800–1808 гг. – преподаватель 1-го кадетского корпуса в чине подпоручика.] и др.; я пользовался уважением несообразно вовсе моему возрасту. Припоминая со всей строгостью о штрафах, неизбежных с малолетством и юностью, я только один раз был наказан розгами подполковником Пурпуром за то, что был записан в классе географии учителем Спироком за леность; но и этот раз несправедливо, в чем и сам Спирок впоследствии сознался, оправдываясь лишь тем, что он это сделал, получив выговор от директора, что он ничего не пишет в ленивом списке, и что, таким образом, один только жребий, пав на меня, был виной моего наказания.
Моими законоучителями в корпусе были: Феофилакт,[21 - Феофилакт (Русанов Феодор Гаврилович) (1765–1821), экзарх Грузии (1817), митрополит Карталинский и Кахетинский (1919–1821), член «Комитета по совершенствованию духовных училищ» Св. Синода, который в 1808 году (26 июня) преобразован в «Комиссию духовных училищ». В 1796–1798 гг. – настоятель Сергиевой пустыни и законоучитель кадетского корпуса.] Михаил[22 - Михаил (Десницкий Матфей Михайлович) (1762–1821), митрополит Петербургский и Новгородский (1818–1821), член Св. Синода (1814). В 1799 г. возведен в сан архимандрита Юрьева монастыря и назначен законоучителем в сухопутный шляхетский корпус.] и Евгений – пастыри, впоследствии известные в России; из них первые два были потом митрополитами.
В мое время начальники корпуса, один за другим, так следовали: Кутузов,[23 - Кутузов (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович (1745–1813), светлейший князь Смоленский (1812), генерал-фельдмаршал (1812), главнокомандующий Российской армии в 1812 году, разгромившей армию Наполеона. Первый в истории России полный Георгиевский кавалер. В 1794–1797 гг. – главный директор Сухопутного шляхетного кадетского корпуса. Провел реорганизацию и установил в нем строгий режим, усилил практическую направленность обучения, ввел преподавание тактики (сам читал этот курс, а также курс военной истории).] Ферзен,[24 - Ферзен Иван Евстафьевич (1747–1799), граф, генерал от инфантерии, директор 1-го кадетского корпуса (1797–1798).] Андреевский[25 - Андреевский – вероятно, Андреевский Иван Иванович (ок. 1754–1812), генерал-майор. Временно управлял 1-м кадетским корпусом до марта 1799 г.] и Клингер. Первого и теперь очень помню и живо себе представляю в голубом плаще, три звезды, две, на левой, одна, на правой стороне, и шляпа на голове. Вид грозный, но не пугающий юности, а более привлекательный. С кадетами обходился ласково и такого же обхождения требовал и от офицеров. Часто являлся между нами во время наших игр, в свободные наши часы от занятий, и тогда мы все окружали его толпой и добивались какой-нибудь его ласки, на которые он не был скуп. Второй, Ферзен, был в общем смысле немец; третий, Андреевский, просто солдат, а последний, Клингер, суровостью вида и неприветливостью характера навлек на себя общую нелюбовь воспитанников и слыл не только строгим, но даже жестоким человеком. Из офицеров того времени живы в моей памяти: Арсеньев – большой крикун, но любимый кадетами; Перской[26 - Перский Михаил Степанович (1776–1832). Генерал-майор, директор 1-го Кадетского корпуса (1820–1832). В годы учебы Жиркевича – майор, офицер 1-го Кадетского корпуса.] – иезуит в полном смысле слова, был одарен необыкновенной памятью, так что, увидев в первый раз новое лицо воспитанника, он спрашивал всегда имя его и отчество, а потом уже никогда не забывал и, когда через 25 лет, во время бытности Перского уже директором корпуса, я привез для отдачи туда своего племянника, при вступлении моем в комнату он меня встретил словами: «Не ошибаюсь, Иван Степанович Жиркевич». Хорошо был образован, но никогда не был любим кадетами. Железняков, учитель русского слова и душой русский, к несчастью, держался крепких напитков, но кадетами был любим за необыкновенную доброту свою. Ралгерт[27 - Ралгерт – возможно, имеется в виду майор Ранефт Карл Карлович (?–1813), преподаватель в 1-м кадетском корпусе. В 1811 г. – полковник.] – немецкий драгун, добрейшей души человек, но никем не уважаемый. Готовцев[28 - Готовцев Александр Кондратьевич, генерал-майор, шеф Смоленского кадетского корпуса (1.7.1812–1820). При Жиркевиче – майор, офицер 1-го Кадетского корпуса; подполковник (1806), полковник (1811).] – буффон, но души необыкновенной, был любим вообще. Чужин – страшный взыскательностью и хлопотливый, над которым кадеты издевались беспрестанно. Гераковы[29 - Гераков Гавриил Васильевич (1771–1838), учитель истории в 1-м кадетском корпусе (1797–1809), статский советник (1821), писатель.Гераков Семен Васильевич (ок. 1768–1831), полковник, офицер 1-го кадетского корпуса, казначей.] – два брата: один – писатель и учитель истории, шут в обществе, но держал кадет в уважении и слыл ученым; другой – простой офицер, без вычуров. Кадеты, с которыми я был более дружен и в связи: Ахшарумов,[30 - Ахшарумов Дмитрий Иванович (1785–1837), военный историк, генерал-майор (1820). 3.6.1803 выпущен из 1-го кадетского корпуса прапорщиком в Черниговский мушкетерский полк. Участник войн с Францией (1806–1807) и Турцией (1809–1811). В 1812 г. – дивизионный адъютант генерал-лейтенанта П. П. Коновницына, сотрудник походной типографии А. С. Кайсарова. В 1819 г. выпустил «Описание войны 1812 г.» – первую в России научную работу об Отечественной войне 1812 года.] Поморский, барон Пирх,[31 - Пирх Карл Карлович (ок. 1785–1822), барон, флигель-адъютант (1820), полковник, командир Лейб-гвардии Преображенского полка (1820). Выпущен из 1-го кадетского корпуса в 1805 г.] Глинка,[32 - Глинка Владимир Андреевич (1790–1862), генерал от артиллерии (1852). Учился в 1-м кадетском корпусе, выпущен в 1806 г. в Лейб-гвардии артиллерийский батальон. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813–1815 гг.] Милорадович,[33 - По-видимому, имеется в виду один из двух братьев: Милорадович Николай Николаевич, выпущен из 1-го кадетского корпуса 4.9.1805 подпоручиком в 4-й артиллерийский полк. Убит в сражении при Аустерлице 20.11.1805.Милорадович Андрей Николаевич (1780–?). Выпущен из 1-го кадетского корпуса 8.6.1805 подпоручиком в Свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части. В 1830 г. – Генерального штаба генерал-майор.] два брата Берхмановы и два брата Краснокутские.[34 - Краснокутский Семен Григорьевич (1784–1840), действительный статский советник, обер-прокурор Сената (на 1825 г.). Выпущен из 1-го кадетского корпуса 7.9.1805 прапорщиком в Лейб-гвардии Семеновский полк. Отставной генерал-майор (1821). Участник восстания 14.12.1825. Осужден на 20 лет ссылки на поселение. Умер в Тобольске.Краснокутский Александр Григорьевич (1781–1841), отставной генерал-майор. 4.9.1805 выпущен из 1-го кадетского корпуса подпоручиком в артиллерию. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничного похода 1814 г. Автор двух книг.]
Во все время нахождения в корпусе благодетелем и отцом мне был Степан Павлович Краснопольский, служивший при дворе обер-келлермейстером,[35 - Обер-келлермейстер – в 1722–1917 гг. – смотритель винных запасов при дворе, должность, соответствовавшая 14-му классу «Табели о рангах».] а семейство его и старшие сыновья были для меня первыми примерами быта житейского; младший же сын его, Петр Степанович,[36 - Краснопольский Петр Степанович. В 1806 г. выпущен из 1-го кадетского корпуса подпоручиком в 1-ю артиллерийскую бригаду.] совоспитанник со мной, был не только отцом, но и братьями любим менее моего в своем семейств.
Здесь я ознакомился с семействами Фигнеровых и Шестаковых. Первых второй сын, впоследствии известный партизан 1812 года,[37 - Фигнер Александр Самойлович (1787–1813), полковник (1813). Выпускник 2-го кадетского корпуса в С.-Петербурге. В 1812 г. в чине капитана командовал армейским партизанским отрядом. Владея французским, итальянским, немецким и польским языками, виртуозно умея перевоплощаться, отважно проникал в расположение неприятельских войск, добывал информацию, сообщал в Главную квартиру российской армии. М. И. Кутузов называл его человеком «высокой души», фанатиком «в храбрости и в патриотизме».] был мне еще тогда другом, а младший брат его оставил на голове моей всегдашнюю память, рассекши мне шаром с биллиарда голову, – ему было 3 года, а мне 8 лет. Александр Антонович Шестаков и по сие время (1841) дружбой своей оценяет меня, ибо таких людей, как он, надо поискать в мире; он был судьей в Красненском уезде Смоленской губернии и живет теперь (1841) в своем поместье того же уезда.
По выпуске из корпуса, в 1805 г., в октябре месяце, отправился я к батальону своему, бывшему тогда уже на походе против французов.[38 - Жиркевич был выпущен из корпуса 4 сентября 1805 г. в Лейб-гвардии Артиллерийский батальон. Лейб-гвардии Артиллерийский батальон был сформирован 9.11.1796. В кампанию 1805 г. он состоял из двух батарейных и двух легких рот. Роты назывались именами своих шефов. В 1811 г. переименован в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду.] Сопутниками моими были выпущенные в одно со мной время из пажей: Дохтуров[39 - Дохтуров Иван Сергеевич. Выпущен из Пажеского корпуса 4.9.1805 г. подпоручиком в гвардейскую артиллерию. 26.12.1807 уволен от службы поручиком «за болезнью».] и Козлов.[40 - Козлов Арсений Федорович. Выпущен из Пажеского корпуса 4.9.1805 подпоручиком в гвардейскую артиллерию. 22.10.1809 уволен от службы поручиком «за болезнью».] Батальон наш нагнали мы в Слониме.
Когда я прибыл к батальону, командиром был генерал-майор Иван Федорович Касперский,[41 - Касперский Иван Федорович (ок. 1760–?), генерал-майор (1801). В кампании 1805 г. – командир Лейб-гвардии Артиллерийского батальона.] обласкавший меня и принявший, как сына; он поместил меня для квартирования с адъютантом Саблиным,[42 - Саблин Яков Иванович (ок. 1784–?), полковник (1813). Офицер гвардейской артиллерии (1804–1811), батальонный адъютант (1805–1806), казначей (1806–1810). В 1811 г. назначен командиром 12-й артиллерийской бригады.] с которым всегда располагался вместе друг его лекарь Флеров, и хотя я был зачислен во 2-ю легкую роту, которой командовал полковник Роселем,[43 - Роселем – вероятно, имеется в виду Реслейн Федор (Фридрих) Иванович (1760–1838). Генерал-майор (1807), командир Казанского порохового завода (1806–1830). В 1805 г. командовал легкой ротой Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Участник сражения при Аустерлице.] но я всегда оставался при генеральной штаб-квартире и пользовался столом генерала. По молодости моей, по непривычке к походу и по ненастному осеннему времени на третий или на четвертый день после приезда моего к батальону оказался у меня отек в ногах, и я с трудом мог с посторонней помощью ходить к генералу, что продолжалось со мной все время похода даже до Ольмюца, в Австрии, где я в первый раз вблизи увидел государя. Здесь же увидал и австрийского императора Франца,[44 - Франц II (1768–1835), последний император Священной римской империи (1792–1806) и первый австрийский император (1804–1835). В качестве императора Австрии (а также Венгерского и Чешского короля) носивший имя Франц I. Выдал дочь Марию-Луизу за Наполеона I (в 1809).] бывшего тогда еще римским.
Трудно представить, какой дух одушевлял тогда всех нас, русских воинов, и какая странная и смешная самонадеянность была спутницей такого благородного чувства. Нам казалось, что мы идем прямо в Париж! Тогда и было только разговору о генерал-адъютанте князе Долгоруком,[45 - Долгорукий Петр Петрович (1777–1806), князь, генерал-майор (1798), генерал-адъютант (1798). В 1805 г. – в Свите императора Александра I.] юноше лет 25, который ездил от государя с ответным письмом к Наполеону,[46 - Наполеон Бонапарт, Наполеон I (1769–1821), император французов (1804–1814, 1815), король Италии (1805), протектор Рейнского союза (1806), медиатор Швейцарии (1803).] приславшему Дюрока[47 - Дюрок Жиро Кристоф Мишель (1772–1813), герцог Фельтрский (1808) и Фриульский (1808), дивизионный генерал (1803), обер-гофмаршал (1805).] поздравить государя с прибытием его к армии, – и все дивились остроумию адреса на письме, где будто, избегая титула царского, называли его «Chef de la nation fran?aise!». Так по крайней мере рассказывалось в войске, с добавкой, что когда князь Долгорукий представил письмо и Наполеон остался в шляпе пред ним, то и он тоже надел свою. Прошло несколько дней, и, увы, изменился тон наших суждений!.. Через три дня после того мы подошли к Аустерлицу и расположились на бивуаках по сю сторону города, воображая французов еще по крайней мере, верст за сто от нас. На другой день поутру, 20 ноября, объявлено нам, что во время марша через город будет смотреть нас государь. Обозы приказано оставить на месте. Прекрасная погода. Цель смотра обманула наши ожидания, – мы все были только в одних мундирах. Пройдя до города не боле как версты полторы, нас свернули с дороги в сторону, вправо, и объявили нам, что мы идем занимать позицию. Вдруг говорят нам: «Французы! Заряжайте пушки!» Этого сюрприза мы вовсе не ждали. Я был прикомандирован с двумя легкими орудиями к батарейной роте его высочества, которой командовал полковник Ралль[48 - Ралль Федор Федорович. В 1805 г. – полковник Лейб-гвардии Артиллерийского батальона командир Батарейной роты Его Высочества. Уволен со службы в 1810 г. за болезнью.] – единственное лицо между нами, бывавшее в огне против неприятеля; я же, со своей стороны, отроду не слыхал пушечного выстрела вблизи, а в бытность мою в корпусе во время парадов и пальбы с крепости затыкал уши, едва не падая от страха: так был пуглив! А теперь пришлось вдруг быть в настоящем деле!.. Легкими орудиями командовал старше меня подпоручик Сукин,[49 - Сукин Александр Яковлевич (ок. 1787–?), подполковник (1812). В 1805 г. выпущен подпоручиком из 2-го кадетского корпуса в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. В декабре 1811 г. переведен капитаном в 6-ю артиллерийскую бригаду.] а я был без орудий, и потому, чтобы дать мне особое занятие, генерал приказал мне быть при вторых зарядных ящиках и стоять вне выстрелов. К нашей батарее присоединились 10 австрийских орудий. Полки гвардии расположились в две линии на правом фланге; в первой линии стоял Семеновский полк,[50 - Семеновский Лейб-гвардии полк – один из старейших в русской армии (1687). В 1700 г. наименован Лейб-гвардии Семеновским. Упразднен в 1918 г.] а во второй – Преображенский;[51 - Преображенский Лейб-гвардии полк сформирован в 1687 г., в 1700 г. наименован Лейб-гвардии Преображенским. Упразднен в 1918 г.] на левом фланге в первой линии – Егерский,[52 - Егерский Лейб-гвардии полк сформирован 9.11.1796 г. из егерских команд, состоявших при Лейб-гвардии Семеновском и Измайловском полках и егерской роты подполковника А. М. Рачинского, как Лейб-гвардии Егерский батальон. В 1806 г. переформирован в два батальона и назван Лейб-гвардии Егерским полком. С 1856 по 1871 г. именовался Лейб-гвардии Гатчинским полком. Упразднен после октября 1917 г.] а во второй – Измайловский.[53 - Измайловский Лейб-гвардии полк сформирован 22.9.1730 в Москве из Украинской ландмилиции в составе трех батальонов на правах и преимуществах пехотных гвардейских полков. Упразднен в начале 1918 г.] Между батальонами, по флангам, поставлены были легкие орудия. Пехота сняла ранцы, положила их перед собой на землю и стала заряжать ружья. Внезапно раздались крики: «Гвардия на левый фланг!» – и батальоны, по отделениям, налево, сейчас построились задним строем, т. е. на заднюю шеренгу, позади батареи, отошли, оставя все свои ранцы на месте и батарею нашу одну в поле. Вдруг видим в отдалении: впереди нас, на расстоянии, наверно, мене двух верст, тянется войско. Нам говорят, что это французы, и мы открыли по ним огонь! Я от ящиков из любопытства ушел вперед к орудиям. Здесь-то в моих ушах раздались первые пушечные выстрелы и на них французские отзывы, и здесь впервые увидел я кровь и смерть, но страха во мне как будто вовсе не бывало! После нескольких выстрелов заметили мы, что от французского войска отделилась небольшая толпа и подвинулась вперед, как бы для наблюдения нас. Их, конечно, озадачивали линия ранцев, манерками[54 - Манерка – жестяная фляга для воды.] обращенных вверх, и от солнечных лучей отражавшийся блеск по линии: казалось, что лежат, скрываясь, целые батальоны, и толпа французов, видимо, колебалась – двигаться ли вперед, или нет. Спустя же несколько минут слева от нее начала показываться конница. Тогда полковник Ралль, вызвав офицеров пред фронт, стал советоваться, что нам делать, и, как у нас не оставалось вовсе прикрытия, положили: «Отступать через орудие». К батарее подъехал генерал Касперский и, не найдя меня при ящиках, стал шуметь на меня; но, испугавшись начавшегося наступления французов, приказал отступать, а сам уехал выбирать сзади новую позицию. Одна половина батареи, по принятому предположению, через одно орудие отошла, а другая стала отстреливаться; но французская кавалерия тронулась на рысях и полковник тотчас же скомандовал: «Назад, на передки!» В это время взорвало один ящик, пошла суматоха, но кое-как успокоились и собрались. Отойдя саженей сто или боле, потянулись по гати к мельнице в одну струну левым флангом. Передними орудиями командовал подпоручик Базилевич;[55 - Базилевич Александр Иванович (ок. 1787–1843), генерал-майор артиллерии. В 1805 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона; штабс-капитан (1812). Будучи полковником в 1815 г. переведен в 13-ю артиллерийскую бригаду.] вдруг слышим его команду: «Стой! стоп! с передков долой! передки кругом! назад поезжай!» Сделалась ужасная суматоха. В это время проезжает верхом государь, при нем были: князья Волконский[56 - Волконский 2-й Петр Михайлович (1776–1852), светлейший князь (1834), генерал-фельдмаршал (1850), генерал-адъютант (1801). В 1805 г. – дежурный генерал и генерал-квартирмейстер российско-австрийских войск. С 22.8.1826 г. – министр Императорского двора и уделов. Почетный член Императорской Военной академии, Петербургской Академии наук и Медико-хирургической академии, Канцлер Российских императорских орденов (1842), управляющий Кабинетом Его Императорского Величества (1826), генерал-инспектор всех запасных войск (1837).] и Долгорукий и барон Винценгероде;[57 - Винценгероде Фердинанд Федорович (1770–1818), барон, генерал от кавалерии (1813), генерал-адъютант (1802). В 1805 г. – генерал-майор, находился в свите Императора Александра I.] все они пробираются между орудиями, а государь говорит солдатам:
– Не годится, ребята, не годится идти назад: вперед – опять вперед! Нехорошо!.. – и с этими словами поехал далее; но, доехав до средины батареи, государь поскакал назад, сказав:
– Поворотить опять назад!.. Ступай куда шли!..
В конце батареи были австрийцы, и они уже находились под палашами французской конницы. Мы же, протянувшись через гать, на правом возвышенном берегу начали выстраиваться. В это время навстречу к нам показались два батальона лейб-гренадер;[58 - 2 батальона Лейб-гренадерского полка.] вытянулись в линию с распущенными знаменами, стрелки впереди, и стали выравниваться с нами, подходя все ближе и ближе к мельничному ручью, протекавшему под плотину. Здесь, собственно, кончилось для нас сражение. Два орудия наши сделали по одному выстрелу, французская конница отошла; неизвестно только, куда девались австрийские орудия. Говорили, будто бы два из оных, головных, отбили французы; но остальные, шедшие за нами, скрылись незаметно для всех нас. По ту сторону ручья, где были французы, появились казаки врассыпную, и мы видели только изредка, как мелькали пистолетные выстрелы. Часа в четыре начало смеркаться. Я выше сказал, что все мы были в одних мундирах, без куска хлеба. Продрогли мы и проголодались. К совершенному моему благополучию, у одного из товарищей оказался сыр, и на мою долю достался кусочек. Вдруг начался шепот: «Сражение проиграно; мы будем отступать!» Затем получено и приказание. Тихо, без шума снимаемся с места и идем через город назад. В городе – теснота, давка, стон от раненых, разбитые погреба!.. Вино из бочек рекой течет по улицам; сыро, снег с ветром и метелью… Вот все, что у меня осталось в памяти от Аустерлицкого сражения.[59 - Сражение в районе Аустерлица (ныне чешский город Словаков) между русско-австрийской армией под командованием генерала М. И. Кутузова (86 тыс. чел.) и французской армией под командованием императора Наполеона (73 тыс. чел.) состоялось 20 ноября 1805 г. В союзной армии находились русский и австрийский монархи, поэтому сражение получило название «Битва трех императоров». В результате сражения русско-австрийские войска были разгромлены. Потери русских войск составили около 16 тыс. убитыми и ранеными, 4 тыс. пленными, 160 орудий; потери австрийцев – около 4 тыс. убитыми и ранеными, 2 тыс. пленными, 26 орудий; французов – около 12 тыс. убитыми и ранеными. В результате поражения под Аустерлицем распалась 3-я антифранцузская коалиция, и император Александр I вынужден был заключить с Наполеоном мир.]
Пошли мы к Галичу. На ночном привале сон одолел меня; но прежде чем я уснул, фейерверкер,[60 - Фейерверкер – в российской армии – унтер-офицерский чин в артиллерии (введен в 1796 г.). Как правило, командовал прислугой (расчетом) артиллерийского орудия.] старый, лет около пятидесяти, подошел ко мне и, сожалея о моей молодости, подал мне булку ржаного хлеба. Ел ли я ее – того не помню, но товарищи в минуту уничтожили всю порцию; я же хлебнул глотка два или три распущенной в кипятке муки, без соли и масла, в манерке, и зарылся в сено. Ночью, слышу, кричат: «Стой! держи! Раздавите подпоручика, стервецы!» – и тот же Иванов держит в руках правую ямщичью лошадь, а то едва не переехали меня, сонного, ящиком.
В Галич попал я на теплую квартиру вместе с Саблиным и Флеровым, кажется, что на генеральскую; рота же наша была на бивуаках. Я лег около печи… и уже что было далее, ничего не помню боле. Открылась у меня жестокая, нервная с желчью горячка. После узнал я, что меня уложили в коляску генерала и везли двое суток до Тренчина, где в квартире генерала Малютина,[61 - Малютин Петр Федорович, генерал-лейтенант (1800). С 1799 по 1808 гг. командир Лейб-гвардии Измайловского полка.] с которым вместе стоял и Касперский, передали меня на попечение помещика местечка Тренин графа Елешчани, который поручил меня хозяину моей квартиры – портному, объявив ему, что все лекарства и содержание мое будет на его счет, а для похорон моих, на случай моей смерти, оставлено было моим командиром 10 червонцев.
Пришел я в память около 15 декабря, весьма скоро начал поправляться и 26 декабря 1805 г, получив от графа, которого от души поблагодарил, оставленные им 10 червонцев, по подорожной, в тамошней фуре покатил обратно в Россию.
Здесь, кстати, приведу анекдот о подпоручике нашей батареи Николае Петровиче Демидове.[62 - Демидов Николай Петрович (1784 или 1789–1851). Действительный статский советник, известен своими трудами по политэкономии и финансовому праву, в основном на французском языке. В 1804 г. – подпоручик гвардейской артиллерии, в 1812 – штабс-капитан, в 1814 – полковник.] В сражении он был с орудиями при Семеновском полку, под командой капитана Эйлера.[63 - Эйлер Александр Христофорович (1773 или 1779–1849), генерал от артиллерии (1834). Внук математика Л. Эйлера. В 1805 г. – капитан. 27.5.1806 произведен в полковники и назначен командиром роты своего имени. В 1812 г. с отличием сражался при Бородине и Малоярославце, произведен в генерал-майоры. В 1813 г. назначен командовать всей резервной артиллерией и парками на театре военных действий. В 1833–1840 гг. исполнял должность директора Артиллерийского департамента Военного министерства.] Орудия, как выше сказал, стали по флангам батальонов так, что пришлось быть при одном орудии Эйлеру, а при другом – Демидову. Когда приказано было отступать батальону (я говорил уже, какой дух одушевлял нас едва ли не всех в это время, а Демидов в этом смысле был фанатик), видя, что батальон его отступает, он стал горячиться, бранить всех трусами и решительно отвечал, что, не сделав выстрела, не пойдет назад. Эйлер начал уговаривать его к отступлению, но он и его не послушался. В сумятице с орудиями Эйлера отъехали и передки орудий Демидова, и, таким образом, он остался один в поле. Видя уже, что ему делать нечего, он приказал всем солдатам от орудий своих идти за другими, но не мог убедить к тому двух солдат – одного артиллериста, а другого семеновца, которые сказали, что умрут вместе с ним. Батарея отошла уже далеко, когда подскакали французские драгуны. Демидов приложил фитиль – раздался выстрел, и Демидов со шпагой бросился на первого подскакавшего драгуна, ранил его; но, конечно, тут же был окружен и с двумя находившимися при нем солдатами взять в плен и через полчаса представлен лично Наполеону. О подвиге этом через несколько лет потом я читал сам во французских бюллетенях об Аустерлицком сражении, и, как слышал, он изображен на картине Аустерлицкого сражения, в Тюльерийском дворце, написанной во славу победителя и побежденного!
Часть II***1806–1809
Краков. – Брест-Литовск. – Михельсон. – Прибытие в Петербург. – Первый проступок. – Аракчеев. – Его заслуги и строгость. – Эйлер. – Телесное наказание георгиевских кавалеров. – Поход. – Гейльсберг. – Фридланд. – Подполковник Штаден. – Женитьба Аракчеева. – Его приближенные. – Размолвка с женой. – Настасья Минкина. – Корсаков и Шумской. – Бал императору Александру, данный гвардией. – Король и королева прусские в Петербурге. – Новая кампания.
Из Тренчина отправился я в Краков, куда прибыл на Новый год. У меня в кошельке оставалось еще четыре червонца. Спросив, кто здесь остался из русских начальников, я явился к нему. Это был главный смотритель госпиталей Карловский. На просьбу мою о совете и пособии для проезда далее он предложил переехать к нему на квартиру и списаться с моим начальством о высылке мне жалованья моего, что я и сделал весьма охотно, желая здесь пожить подоле, ибо из рассказов моего хозяина я знал, что в Кракове русских принимают хорошо. С Карловским жил друг его, комиссионер Кенчеев, считавшийся побочным сыном Орлова, человек высшего образования. Здесь началась первая моя общественная жизнь, юношеское чувство любви… Здесь вообще русских, а в особенности Кенчеева, пленяла собой красавица графиня Пазис. Муж ее играл с русскими в карты и обыгрывал их, а они отыгрывались в волокитствах за его супругой. У них была дочь 14 лет, Эмилия, и это был первый предмет моей страсти. Мать смотрела и любовалась на нас, как на детей, и полагала меня значительным и богатым, ибо я служил в гвардии!.. Здесь я получил еще 50 червонцев моего жалованья и прожил их еще прежде, чем они дошли до меня, так что в феврале, когда стали требовать меня, я очутился опять без гроша денег, да в прибавку кое с какими должишками. Занял у Кенчеева 30 червонцев, с которыми едва доехал до Бреста. От графини Пазис и ее дочери уже в Петербурге получил два письма, и на одно из них я ответил. После узнал я, что графиня Эмилия через два года вышла в Варшаве замуж за французского генерала графа Моранда,[64 - Имеется в виду Моран (Morand) Шарль Антуан Луи Александр (1771–1835), граф (1808), дивизионный генерал (1805). Участник военных кампаний Франции с 1792 по 1815 гг. В 1812 г. командовал 1-й дивизией в корпусе Даву.] а потом случилось мне читать в «Записках» Жуи[65 - По всей видимости, имеется в виду произведение Виктора-Жозефа Этьена де Жуи (1764–1846). Французский писатель, драматург. Состоял во Французской академии.] о примерной ее семейной и добродетельной жизни с детьми во Франции.
Приехав в Брест-Литовск, я заглянул в кошелек свой (от Кракова я поехал на почтовых, не рассчитывая кармана своего) и нашел всего два червонца! За границей квартира, подводы и обеды – все даром, а тут должен был или голодать и идти пешком, или искать новые средства и извороту! Узнал я, что в Бресте находится новый главнокомандующий армией Михельсон.[66 - Михельсон Иван Иванович (1755–1807), генерал от кавалерии (1790). Назначен командующим армией на западной границе во время подготовки новой кампании против Наполеона (1805).] Отправился к нему и, явясь в полуформе, откровенно объяснил свое положение. Он тотчас мне сделал предложение – взять команду выздоровевших гвардейцев и идти с ними вслед за гвардией до Петербурга. На отзыв мой, что я молод еще и неопытен, похвалил меня за смышленость мою и велел тотчас выдать мне прогоны на счет моего жалованья. Молодость вперед не смотрит, и, таким образом, я нагнал батальон недалеко от Порхова, еще на пути в Петербург.
В Петербург мы пришли в апреле 1806 г. Здесь вовсе неожиданно в числе прочих я получил орден Св. Анны на шпагу[67 - Орден Св. Анны 3-й степени: знак ордена (красный эмалевый крест на золотом поле, заключенном в красный эмалевый круг; над крестом – золотая императорская корона) помещался на эфесе холодного оружия («Анненское оружие»).] – за что и сам не знаю. Еще на походе умер казначей наш; вместо него в казначеи назначен был адъютант Саблин; я занял временно его должность, а потом в Петербурге с одобрения графа Аракчеева[68 - Аракчеев Алексей Андреевич (1769–1834), граф (1799), генерал от артиллерии (1807), сенатор (1808), член Государственного совета (1810). В 1806 г. – генерал-лейтенант, инспектор всей артиллерии. С января 1808 г. – министр военно-сухопутных сил (до 1810 г.) и генерал-инспектор всей пехоты и артиллерии (до 1819). С 1817 г. – главный начальник созданных по инициативе императора Александра I военных поселений. В декабре 1825 г. оказался в опале, в 1826 г. получил отпуск по болезни и жил в своем имении Грузино Новгородской губернии.] утвержден адъютантом.
В Петербурге квартиру я имел над квартирой генерала, а под ним жил поручик Наум Иванович Салдин – человек, слывший степенным и холодным и к которому я ходил иногда обедать, а чаще на чай и между тем иногда понтировать помаленьку. Пробывши три или четыре месяца адъютантом, я поехал принимать разные солдатские наградные деньги, – пришлось получить 600 и несколько более рублей. В тот же день случилась вечером у Салдина игра, и я рубль за рубль спустил все 600 рублей и еще с излишком. Что делать?.. Явился к генералу, объявляю о проигрыше, а на вопрос:
– Кому? – не знаю ответа. Получаю угрозу:
– Арест и под суд! – Отвечаю:
– Не верю, ибо знаю благородство души генерала! Наконец получаю обещание пособия и прощения, ежели объявлю имя обыгравшего меня, – не поддаюсь и на это; наконец, разбранив меня за упрямство, генерал дает записку казначею выдать мне проигранную сумму в счет жалованья. Благодарность одна заставила меня тому, чему не вынудили угрозы; слезы на глазах свидетельствовали мое чистое раскаяние!.. Генерал оценил и отдал мне всю справедливость за сие. С того времени одарил меня своим полным расположением и даже дружбой. Но, увы, проигранные 600 рублей расстроили меня до того, что до последнего времени я был в беспрестанной нужде и часто даже не находил средства показаться в люди.
1806-й год познакомил меня с графом Аракчеевым. Слышал я много дурного насчет его и вообще весьма мало доброжелательного; но, пробыв три года моего служения под ближайшим его начальством, могу без пристрастия говорить о нем. Честная и пламенная преданность престолу и отечеству, проницательный природный ум и смышленость, без малейшего, однако же, образования, честность и правота – вот главные черты его характера. Но бесконечное самолюбие, самонадеянность и уверенность в своих действиях порождали в нем часто злопамятность и мстительность; в отношении же тех лиц, которые один раз заслужили его доверенность, он всегда был ласков, обходителен и даже снисходителен к ним.
Меня всегда ласкал он и каждый раз, когда я был у него поутру с рапортом, отпускал не иначе, как благословляя крестом, сопровождая словами: «С Богом, я тебя не держу!» Ставил меня примером для адъютантов своих как деятельного, так и памятливого служаку, – и в сентябре 1806 г., когда я был у него на дежурстве, пригласил меня к себе в инспекторские адъютанты и на отказ мой на меня не осердился за это. Чтобы дополнить черту о нем, прибавлю, что в семь или восемь лет его инспекторства над артиллерией при всех рассказах о злобе и мучительности его из офицеров разжалован только один Нелединский[69 - Нелединский Иосиф Степанович (1784–1833). Майор, командир Аландского артиллерийского гарнизона. В 1800 г., будучи подпоручиком гвардейской артиллерии, был отдан под суд за подделку ассигнации, лишен чинов и дворянства и сослан на каторжные работы в Сибирь. В 1803 г. прощен и вернулся в армию.] за сделание фальшивой ассигнации, за что обыкновенно ссылают в Сибирь. На гауптвахту сажали ежедневно; многих отставляли с тем, чтобы после не определять на службу, и по его же представлению принимали. А при преемнике его, добрейшей души Меллере,[70 - Меллер-Закомельский 1-й Петр Иванович (1755–1823), барон, генерал от артиллерии (1814) сенатор, член Государственного совета (1819). 19.1.1807 назначен генерал-инспектором всей артиллерии (до 1819 г.). В 1808–1810 гг. – директор Провиантского департамента Военного министерства. С 28.2.1812 – директор Артиллерийского департамента Военного министерства. В кампанию 1812 г. – начальник С.-Петербургского и Новгородского ополчений. В 1819 г. – временно управляющий Военным министерством. В 1823 г. уволен в бессрочный отпуск по болезни.] в первый год наделано было несчастных вдесятеро более, нежели во все время управления Аракчеева. Об усовершенствованиях артиллерийской части я не буду распространяться: каждый в России знает, что она в настоящем виде создана Аракчеевым, и ежели образовалась до совершенства настоящего, то он же всему положил прочное начало.
Кстати об артиллерии… Мы возвратились из Аустерлицкого похода в апреле 1806 года и в конце того же месяца было первое учение с пальбой на артиллерийском плаце. В роте генерала Касперского, которой командовал Эйлер, во время учения сделан был выстрел ядром, попавшим в госпиталь Преображенского полка. Орудие оставалось не разряженным и не осмотренным, вероятно, с Аустерлица! Разумеется, пошли толки, предположения и даже мысль, что хотели ядром убить командира. Всякое неприятное событие по гвардейской артиллерии доходило до Аракчеева не иначе, как через меня; послали отыскивать меня по городу, и через мое посредство обошлось все мирно и без тревоги. Наказали, и то не строго, одного канонира, прибавившего будто бы заряд в пушку. Добрая старина!.. А теперь?..
Вот другая черта взыскательности Аракчеева. Мне как адъютанту гвардейского батальона приказано было от него показывать ему в рапорте обо всех артиллерийских офицерах, которые не являлись к разводу. Для исполнения чего я всегда узнавал наперед, кто имел законную причину манкировать своей обязанностью и таковых всех без изъятия, вписывал в мой рапорт, присовокупляя, однако же, всякий раз к общему списку и известного шурина Аракчеева – Хомутова.[71 - Хомутов Василий Федорович. В 1806–1807 гг. подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Уволен к статским делам по болезни 10.1.1808.] Но число внесенных никогда не превышало пяти или шести человек. В один день случилось, что у развода не было более двадцати офицеров; я внес в рапорт четырех, и, когда ожидал времени моего доклада, генерал Касперский, заглянув в рапорт, сказал:
– Хорошо! Ты обманываешь графа, я скажу ему!
Делать было нечего, я присел к столу и вписал остальных. Едва успел это сделать, позван был к графу, который, взглянув на рапортичку, тотчас встретил меня словами:
– Это что значит? Сей же час напиши выговор своему генералу, что он худо смотрит за порядком!
Я, выйдя в залу опять, с торжествующим лицом принялся тотчас исполнять сие приказание. Подошел ко мне Касперский, спрашивая меня:
– Что, граф весел?
