скачать книгу бесплатно
Любимый совочек
Инга Жилкина
Газировка за три копейки, которую нельзя пить из общего стакана. Петушок на палочке, который нельзя покупать у незнакомой тёти. И "сокровища" – пуговицы, фантики, крышки, которые нельзя подбирать с земли, а лучше сразу выбросить эту дрянь!Как много в детстве нельзя… Но мы всё равно лазили по крышам, убегали из садика в дырявый забор, воровали соседские зелёные яблоки, прыгали с гаражей в двухметровые сугробы, висели на заборе, зацепившись гороховыми трусами, и курили камыш.Ведь у вас тоже так было?!Эти веселые истории о нашем советском детстве хранит книга "ЛЮБИМЫЙ СОВОЧЕК". Автор сама иллюстрировала книгу, отрисовывая фотографии из личного архива.Для хорошего настроения, для тёплой улыбки и душевной ностальгии.
Инга Жилкина
Любимый совочек
От автора
Я родилась морозным солнечным утром где-то вдали от столицы. А если быть до конца честной, на краю цивилизации. В 1979 году в полной семье: папа, мама и старший брат в наличии.
По национальности "дворняжка". Совершенно непонятно откуда растут мои корни.
По отцу, вроде бы, русская. Всю жизнь они называли себя орловскими, хотя папа родился в Таджикистане. Его младший брат – в Казахстане. Средний, так уж и быть, где-то на Орловщине на лавке в тепле русской бани.
Мама, похоже – хохлушка. Бабушка в девичестве Степаненко, дед Иващенко. Перемещались из Украины. Пометили всю Россию. Прикочевали в Казахстан. Остановились на бивуак в Темиртау. Деда, который оставил троих детей без алиментов, принято называть героем. Дошел до Берлина!
Сколько себя помню мама работала заведующей в детском саду. Папа тоже был каким-то начальником над чертежами. Детским мозгом я в этом плохо разбиралась, поэтому в анкетах писала "инженер".
Бабушка Вера (мамина мама) жила, можно сказать, по соседству – в одном городе. Очень деловая одинокая женщина с высшим образованием и халой на голове. В пестрых, отшитых по фигуре платьях. Еще лет десять после пенсии выходила на работу и каждый день после завода заезжала к нам в гости. Покомандовать.
Папины родители – бабушка Катя и дедушка (просто дедушка – он был один на всех) – жили в деревне, куда нас закидывали на все возможные каникулы.
Где меня с нетерпением ждал двоюродный брат Ромка. Пожалуй самый близкий мой брат – даже ближе родного, потому что ровесники и все игры пополам. С родным братом Сашкой все чаще дрались и делили родительскую любовь.
Мама с папой – выразительный пример социального мезальянса. Когда дружили, дед провозгласил: "Черный хлеб к белому не приклеится!" А они склеились так, что получились Я и Сашка.
Я богатый человек: у меня много родни. Двоюродные 3 брата и 4 сестрёнки. Плюс Сашка.
Вокруг этих людей крутилось мое детство. С ними связаны самые яркие воспоминания. Они главные герои этой книги.
1. УКУТЫШ, или ЛЮТЫЕ МОРОЗЫ
Цигейковая шуба затянута армейским папиным ремнем. На валенках по бокам вышиты снежинки, чтобы не путать левый-правый. Или имя, чтобы не путать хозяина.
Мохнатая кроличья шапка, связана бабушкой.
Поверх мамин мохеровый шарф – узлом назад: туго закрывает нос и рот. Снаружи остались только обледенелые глаза, окаймленные инеем.
Этот волосатый шарф ненавижу больше всего: усиленно дышишь горячим воздухом, а по краю "балаклавы" нарастают безжалостные льдины. И нежным щечкам-булочкам так больно! Как-будто острыми вилками их колют маленькие муравьи.
Поверх шапки с шарфом оренбургский пуховый платок, перекрещенный на груди и завязанный сзади на толстый узел. Узел мешает позвоночнику сидеть в санях комфортно.
Но я терплю.
Папа, как лошадка, везет свою "боярыню Морозову" в садик.
Дальше испытание пострашнее. Всегда боялась одного пандуса, который папа брал штурмом. Влетит на него и так легко ему шагается дальше! А ты перемотанной шарфами и шалями сарделькой скатилась с санок мордочкой вниз. Лежишь, снег жуешь. Терпеливо ждешь, когда вернется папа. Перевернет твою тюленью тушку. Посадит заботливыми руками назад в сани. А папы все нет…
Скачет замерзшим зайчиком уже где-то в районе садика.
Я пытаюсь привлечь внимание призывом о помощи: "Ааааааа"
Кто-то спросил, почему дети все время орут и плачут? Потому что нам проще выразить эмоции визгом, нежели написать об этом диссертацию. Мы приходим оттуда, где отстаивать права принято силой не доводов, а голосовых связок.
Днем солнышко дает разрешение на прогулку.
Зимние прогулки – наказание каждому воспитателю за то, что училась не на экономиста. Сидела бы в бухгалтерии – чай пила.
А здесь стучи, не каблучками, а валенками нога о ногу. Лепи осьминога!
Помню, как помогали воспитателю лепить осьминога. Потом поливали красной водой. Осьминог получился ледяным и розовым.
Каждый участок хвастался своей ледяной горкой – своеобразное соревнование между воспитателями.
В группу возвращались не дети, а снежные колобки. Потные, насквозь мокрые, в сосульках, щеки горят.
У входа в группу веник, чтобы обметать валенки. А что делать с ледяными варежками?
Огненных батарей в зимний период катастрофически не хватало. Рукавички успевали только "напИсать" большую лужу под чугунным радиатором, но не высохнуть.
Поэтому в деревянных шкафчиках сухой комплект всего на свете: от трусов до гамаш.
А вечером снова укутываться и в темниках ехать домой. Медленно. Потому что лошадка теперь – мама.
Я с нетерпением ждала волшебного лета, чтобы из тюленя превратиться в девочку, ходить ногами и иметь во рту голос, а не шарф.
А что же конь-папа и понь-мама? И осьминог-воспитатель? Какая заезженная пластинка крутилась в их голове? Каждое лютое утро в шесть ночи?
"Хочется лета до глупых истерик!
Хочется солнца до дрожи в руках…"
Натали Зеленоглазая
2. НИКАКОГО РАЗДЕЛЬНОГО ПИТАНИЯ!
В ясли-сад дети ходят играть-гулять-баловаться. Я же ходила в садик завтракать-обедать-ужинать. То ли повариха вкусно готовила, то ли уже тогда я любила похомячить? Пока сосед ковырял котлету, я доедала добавку.
Если с утра начинала пить родительскую кровь: не хотела одеваться, куксилась и пряталась под одеяло, мама соблазняла завтраком.
Отпугнуть от еды, как и любого нормального вампира, меня мог только чеснок. Ну и молочный суп. Если в меню значилась эта молочная жижа с масляными пятнами на поверхности, мама предусмотрительно помалкивала и сразу переходила к главному: "На обед в садике твой любимый рассольник!"
По дороге в детский сад, держась за родную руку, я с удовольствием выслушивала сказку про прекрасную принцессу Ингу, которую мама выдумывала на ходу, и меню на день.
На завтрак меня устраивало все, – даже манная каша с комочками, – но не вот этот вот недосуп-недокаша, с которым непонятно, что делать: жевать или пить? Я человек конкретный, поэтому венгерский гуляш и молочный суп – еда, по-моему, неправильная!
Дороже бабушкиного борща только садиковский рассольник – красный, вопреки классическому рецепту.
Не знаю какие травки и зелья наша грудастая повариха добавляла, но вкушать можно было бесконечно – с добавкой и каждый день. Я бы с удовольствием променяла на него борщ, щи, суп из пшенки и особенно несъедобную брюссельскую капусту. Это полный трэш: зачем советским людям брюссельская капуста?
Судя по соседским тарелкам гречневую кашу и брюссельскую капусту мы игнорили хором.
Но также слаженно съедали пухлые румяные котлеты с пюрешкой и тягучим оранжевым подливом. Если бы знала его рецепт, запатентовала и стала самым богатым человеком в мире.
Но пока мы ничего не знали о деньгах и самым желанным было вылезать оранжевый подлив с тарелки.
– Я тарелку помыла, можно не мыть! – громко сообщала я, что берегу труд няни.
И компот! И чтобы абрикос в стакан попал. Настоящий, сморщенный, почти черный и очень сладкий. Не такой колированный с глянцевыми ярко оранжевыми боками, как сейчас, из которого и компот варить как-то неловко. Хочется обратиться на Вы, прежде, чем кинуть в кастрюлю.
Абрикосовую косточку следовало тщательно обсосать и положить в кармашек, чтобы дома с треском расколоть о дверной косяк.
Полдник – это репетиция перед ужином, до которого досиживали не все: некоторых счастливчиков родители забирали пораньше. Они не знали, что настоящим счастливчикам достанется их порция творожной запеканки в качестве добавки.
Ради этой запеканки я готова была убрать игрушки за всех счастливчиков вместе взятых, лишь бы они испарились сразу после сончаса. А лучше ДО. Так надежнее, когда в меню творожная запеканка.
А, если на полдник запеканка из мяса, – это такой вкусный-превкусный рулет из фарша с начинкой из вареных яиц, – то можно и полы помыть, и посуду вылизать.
Вот такое оно – сытное советское детство: первое, второе и компот! И никакого раздельного питания!
3. КАК ДОЛГО ТЯНЕТСЯ ВРЕМЯ!
– Пока то… Пока сё… Всё! День прошел – пора спать! Жизнь пролетает, – по-старчески брюзжит подруга.
С сорокалетием тебя, дорогая!
Это нам в душе восемнадцать и хоть сейчас на дискотеку! А в реальности: "То лапы ломит, то хвост отваливается".
Для наших детей мы глубокие старики.
Помню 40-летнюю маму с химией на голове и в "черепашьих" очках – точь-в-точь, как из мультика про Львенка. По ходу, это было модно. Но не придавало привлекательности (мне так кажется).
А как медленно в детстве тянулось время!
Мама обещает вернуться "через 5 мин" и закрывает кабинет с той стороны.
– А пять минут – это сколько? – предусмотрительно, зная мамину способность пропадать в Бермудском треугольнике, уточняю я.
– Это, когда длинная стрелка будет вот здесь, – объяснила Ма, отсчитав ровно пять делений.
Пару слов про маму и Бермудский треугольник.
– Мам, посмотри какие я белочке ушки нарисовала!
– Уже бегу, – с готовностью отзывается мама и прибегает полюбоваться уже на готового грызуна.
Из кухни в спальню она всегда проваливалась в дыру, где успевала сварить борщ, раскидать вещи по шкафам и помыть полы.
Итак, я решила быть послушным ребенком и поспать: ведь во сне время идет быстрее. Легла на стулья, стоящие ровным рядом под портретом Ленина (я не знала – сколько это – 5 минут, но хорошо знала, про дедушку всех детей на планете).
Гвоздик, на котором висел Ильич никогда не пустовал. Позже там появилась керамическая тарелка, которая, после закрытия садика, перекочевала в нашу квартиру. До сих пор украшает коридор. Скоро переживет вождя пролетариата и отца народов вместе взятых.
Но в тот момент я лежала под Лениным.
Всё лежало по швам – очень смирно, кроме правого глаза. Он то и дело моргал, проверяя, ползет ли стрелка.
Круги секундной стрелки были бесконечными, как бег на длинные дистанции в эстафете. А минутная стрелка такой же медленной, как я. Моя команда всегда проигрывала.
Породнившись со стрелкой и сообразив, что маму вновь засосало в дыру, я почувствовала прилив сил. Спать не хочу!
Вяло посмотрела в окно на зеленую лужайку и песочницу, которые мне не светили. Ведь я, блин, заперта в кабинете!
Что же делаааать? Что же мне поделааать?
Пару раз спрыгнула со стульев, которые минуту назад служили ложем. Но вы же помните: спортивные нагрузки – это не мое.
То ли дело творчество!
Что там у мамы в выдвижных ящиках стола? Шариковые ручки. И все синие. Скууууушно!
Но пару граффити я все же нарисовала. Пришпилила шедевры на кнопки рядом с дедушкой Лениным.
Под стеклом на мамином рабочем столе исписанные непонятным почерком бумажки и пара фотографий. Мне знакомые, а потому не интересные.
Книги в шкафах сплошь недетские. Полное собрание сочинений Владимира Ильича в красивом французском переплете. Но это так – три секунды полюбоваться и снова скууууушно.
Но я не теряю надежды – подкрадываюсь к трюмо с огромным зеркалом. А там… Помады видимо невидимо. И даже тушь Ленинградская, требующая смачного плевка. А что? Я могу! За мной не заржавеет!
Накрасила правый глаз как могла. Левый – не смогла.
К такому красивому глазу губы нужны под стать! Выбираю тон! Помады много, но вся она конченная и в каждом цилиндре спичка для выковыривания былой роскоши.
Развлечение два в одном: и губы накрасил, и палочкой поковырял. Процесс напоминал поедание пломбира, когда его продавали в бумажных стаканчиках и в комплект выдавали деревянную палочку, которая сильно портила вкус продукта. Поэтому ее следовало не обсасывать, а аккуратно зубами снимать мороженое, не прикасаясь к дереву. Если мороженое было "дубовым", и палка не втыкалась, приходилось ждать оттаивания бесконечно долгие 5 минут. Когда детские нервы не выдерживали, язык без контроля мозга начинал облизывать макушку и примерзал.
Мамин кабинет был проходной. Нет – он, конечно, был кабинетом заведующей, но каждый приходящий не проходил мимо, считая своим долгом отметиться у заведующей. А дальше по женскому списку: методист забыла дома накрасить левый глаз, врачиха съела помаду по дороге вместе с пироженкой. Все эти забываки пользовались маминой косметикой. Ну и подухариться!
Мама момент с "подухариться" просекла сразу, поэтому духи хранила в тумбочке. Может кто и знал, но доступа не имел! А я имела…
Тумбочка хранила одеколон с пульверизатором, который маме из Свердловска переправила сестра (тогда Екатеринбург еще был городом Свердлова).
Вот чую своей маленькой пятой точкой: Не трогай! Но точка была слишком мала, чтобы предвидеть крупные неприятности.
Пшик-пшик…
И в этот миг клацнул замок бермудского треугольника.
Истерики я не помню. Мама держалась перманентно сдержанно, чтобы не пугать эмоциями свое горе-зло-счастье (она до сих пор меня так называет). Но с модным мэйк-апом что-то надо было делать.
