скачать книгу бесплатно
Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений
Илья Жердяев
Адвокат Владимир Кулик остро переживает порожденную коррумпированной правоохранительной системой несправедливость в постсоветском обществе. Убедившись в невозможности влиять на принятие законных и справедливых судебных решений исключительно правовым способом, даже при наличии оправдательных фактов, а также объективных доказательств, адвокат Кулик решает профессиональные обязанности защитника своим особенным путем с помощью сверхъестественной способности проникать во снах в чужое подсознание. И это ему удается: следователи прекращают фальсифицировать материалы досудебных расследований, прокуроры не направляют в суды лживые обвинения, а судьи более не смеют оглашать неправосудные решения или приговоры! Благодаря участию адвоката Кулика имущество остается у их законных владельцев, стремительно расследуются запутанные криминальные истории, незаконно осужденные вновь обретают свободу, закон неотвратимо настигает изворотливых преступников и, даже, отпетый убийца помогает герою книги бороться с несправедливостью, правда, уже после приведения в исполнение высшей меры наказания, то есть из потустороннего мира…
Илья Жердяев
ПРИСУТСТВИЕ № 6/15 ИЛИ КОРПОРАЦИЯ СНОВИДЕНИЙ
Жене Антонине и ее неиссякаемому терпению посвящается эта первая моя книга, в которой, в точности с известным высказыванием Жоржа Сименона, никто не подразумевается ни под кем и если случайно кто-нибудь и похож на кого-нибудь из реальной жизни, то этот кто-то совсем не тот, а совершенно другой…
Пролог
Полумрак.
Сюда никогда не попадал прямой солнечный луч.
Острый запах человеческого пота из близкорасположенных конвойных помещений и бумажной пыли из приоткрытой двери архива.
В комнату, именуемую «залом судебных заседаний № 3», на первом этаже бывшего здания жилищно-эксплутационной конторы невозможно заглянуть с улицы через давно не мытые стекла окон за ржавыми решетками. И рассмотреть в нем облупившийся, давно крашеный деревянный пол и темные, неопределенно цвета в рост человека панели на стенах. Еще – неровно расставленные деревянные скамейки с разномастно одетыми людьми. И все это под мигающими, в густых следах побелки стержнями ламп дневного света на нависающем над головами присутствующих низким потолком.
Небольшой зал судебных заседаний вмещал не более трех десятков посторонних. Именно так – «посторонние», а не иначе еще вчера унизительно называл всех тех, кто непосредственно не принимал участия в рассмотрении дела Председательствующий. Сейчас его небрежный взгляд из-под толстых линз очков в тоненькой, желтого металла, оправе только поверхностно пронесся по нескольким рядам с этими, по его непререкаемому мнению, зеваками: наверняка, близкими и дальними родственниками подсудимого, его знакомыми или соседями. Вторую половину, на его взгляд, этого сброда бездельников в зале составляли сторонники потерпевшего. Их было значительно меньше. И, в большей степени, именно от этого они разместились в худшей для обозрения всего происходящего половине зала. Несмотря на то, что одеты были несравненно лучше представителей группы первой.
Даже с возвышения Председательствующему их всех не было видно. Потому, что несколько человек из их числа были скрыты за выступом колонны и за узкоплечими, низкорослыми фигурами солдат-конвойников.
Все присутствующие замерли в ожидании. Даже представитель прокуратуры, не говоря уже об адвокате, прилежно, как школьник-первоклашка, сложил руки на своем столе. Все взоры присутствующих были устремлены только на этого, сидящего над залом на возвышении, человека в черной мантии. И даже тот, в честь кого они, все без исключения, собрались в этом месте, тоже в эти мгновения смотрел на Председательствующего.
Полная тишина наступила еще несколько минут тому назад. Было слышно, как зал медленно облетает отяжелевшая, уже приготовившаяся к зимней спячке, муха.
И об этом их всех он даже не просил! Странное дело, но все угомонились сами собою. Одно это уже должно было стать знаком и сигналом. Предупреждением и воззванием. Стать для него командой к началу процесса. Но что-то удерживает убеленного сединой судью от первых, необходимых в этом месте уголовного процесса слов. Что-то мучительно заставляет его сохранять внешнюю сосредоточенность, под которой, на самом деле, он из последних сил пытается скрыть от присутствующих свою растерянность. Нет, как вести судебное заседание ему досконально известно, вот уже, на протяжении девятнадцати лет его работы в этой высокой должности. Сейчас не по этой причине заминка… И само дело, материалы которого лежат перед ним на столе, такое простое и однозначное… Работы, максимум, на пару часов, конечно, если не считать время на фикцию совещательной комнаты. Так бы он подумал еще вчера… Но, уже не сегодня! Сегодня все должно быть по другому. Он сам для себя так решил утром, еще по пути на работу. Почему? Вот это и не дает ему сейчас покоя, а вместе с ним и полной решимости…
«А, что если это только чья-то коварная уловка, и все останется в судебной системе по прежнему? Для такого предположения ему достаточно оглянуться на прожитые девятнадцать лет назад. Такое количество проработанных им лет в должности судьи могли показаться надежной гарантией устойчивости в мыслях… Вот именно: только «могли»! Он в силах самостоятельно сделать анализ происшедшему. Он прекрасно владеет ситуацией и в этом, предстоящем, отдельно взятом деле, тоже. Но не может расстаться с этой одной-единственной мыслью о том, что так более продолжаться не должно!», – эта мысль в голове Председательствующего свежа, как порыв ветра в первый осенний морозный день. Она точно так холодит его лоб и затылок. Вдобавок, у него почему-то начинает неметь левая рука… Это не страшно. Нет! Он, ведь, в основном при составлении документов работает правой. Так что, и это недоразумение для него не причина сомневаться. Тогда, что же!? Отчего он так затянул паузу, которая с каждым мгновением зажигает все больше недоумения в окружающих его со всех сторон глазах?
Ясное понимание приходит медленно и как бы со стороны. И даже не из его сознания! Судья отчетливо это ощущает! Это не его голос! Это приказ оттуда, откуда пришел тот неизвестный, из последнего его сна…
Голос Председательствующего дрожит от волнения. В зале наступает еще более плотная тишина. Кажется, и насекомые поняли важность момента, исчезнув из этого помещения навсегда. Кроме нескольких молодых бойцов конвойной роты все присутствующие вздрогнули, когда, наконец, зазвучал его надломленный напряжением голос:
Сегодня одиннадцатое ноября… День, когда должно было состояться это заседание. День, который назначил я сам. Для суда над этим, – Председательствующий, не обращая своего взгляда к решетке, за которой сжался в ужасе от грозящей неизвестности подсудимый, продолжал смотреть сквозь зал и медленно, с трудом переводя дыхание после каждого сказанного слова, продолжал, – над этим несчастным. Да, да, господин обвинитель! Я повторю, чтобы у вас не было никаких сомнений! Несчастным! Именно так, по-моему, до тысяча девятьсот семнадцатого года прошлого века в Российской империи называли таких, как он… Этим, кто на эту минуту безвинно отсидел почти год… И в каких условиях!..
Сидящий по левую руку от Председательствующего представитель районной прокуратуры нервно заерзал на стуле, уже не в силах скрывать свое раздражение.
Что вы ерзаете, юноша!? – голос Председательствующего был обращен именно к прокурорскому работнику, но взгляд оставался быть устремленным сквозь зал и в противоположную от его кресла серую стену. – Я уверен, что вы там никогда не были и не имеете малейшего понятия об условиях содержания арестованных! Эти условия уже сами по себе наказание и, заметьте себе, не по приговору суда! И, слава Богу, что такой порядок стал меняться хотя бы на бумаге…
Эти слова Председательствующего принесли в зал кроме полнейшей тишины еще и полное непонимание участниками процесса складывающейся ситуации. Заполнившие зал люди стали молча переглядываться друг с другом. На некоторое время даже исчезла невидимая граница между представителями двух совершенно чужих друг другу сторон, обвинения и защиты. Эти недоуменные взгляды и пожимания плечами присутствующих в полном безмолвии свидетельствовали о царившей в умах зрителей если и не паники, то, уж, точно растерянности. Все почувствовали грядущую неопределенность, которая казалась даже еще хуже легко прогнозируемого по этому делу финала в виде обвинительного приговора. Все ждали следующих слов Председательствующего.
…Сегодня я начну судебное заседание! Я вынужден буду это сделать. Я горжусь, что этот выбор выпал именно на меня! Я стану первым, кто откажется от вредных нашему измученному обществу привычек и шаблонов и не станет устраивать судилище над невиновным!..
Представитель прокуратуры начал резко и шумно перелистывать томик Уголовно-процессуального кодекса. Он искал начало раздела «Производство дел в суде первой инстанции» и хотел быть уверенным в том, что именно собирался, не смотря на свой возраст и малый опыт работы в органах, немедленно сделать.
– …Я целиком и полностью отдаю отчет своему поступку и понимаю смысл всего только что сказанного! И, более того, ничуть не жалею о своем шаге! Жаль, что сегодня в этом зале собралось так мало людей… Но, даже, если всего лишь один из всех вас вынесет мои слова из этого помещения и передаст хоть часть сказанного мною другим – я буду этому очень рад потому, что поступаю исключительно правильно!..
И чуть наклонив голову влево, поближе к своему секретарю, не для всего зала добавил:
– Что ты замерла, девонька? Анечка, я же тебя просил вести протокол так, как подобает. Пусть даже это и последнее мое с тобой дело… Итак, я приступаю к основному! – взгляд Председательствующего вновь охватывал целиком зал и скамью подсудимых, но теперь он обращался только к помощнику прокурора, – Не ищите, юноша, того, что в вашей книге нет и не может быть! Этот же закон писался вашим ведомством и для собственного же использования! Поймите меня правильно, это должно было произойти намного ранее и не обязательно в нашем районе или городе. Но так уж вышло, извините, я вынужден продолжать… Властью данной мне Конституцией и как носитель судебной власти заявляю: на основании материалов изученного мною дела, считать подсудимого Абашина Павла Сергеевича не виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей сто сороковой частью третьей Уголовного Кодекса…
– Но вы же предали обвиняемого суду, согласившись с выводами обвинительного заключения! – фальцетом вскликнул своим неокрепшим голоском паренек с белыми лейтенантскими погонами на узких, еще нераздавшихся плечах.
– Да, и это правильно! Иначе бы у нас не было повода собраться в этом зале и в этом составе! – не смотря на то, что его перебили, отвечал Председательствующий.
– Но вы же нарушаете…
Председательствующий резко прервал неокрепший голос:
– Достаточно лишних слов! Точка зрения представляемого вами ведомства сфокусирована только в одной подписи прокурора, утвердившего обвинительное заключение по этому делу! Но разве, утверждая это обвинение, он не видел того, что материалы дела не содержат не единого, оформленного надлежаще процессуально, доказательства вины обвиняемого Абашина!? Разве он не видел, сколько именно исправлений в протоколах его задержания и досмотра!? Неужели он не заметил, что в милицию Абашина доставили люди из охраны самого, так называемого, потерпевшего!? А почему господин прокурор не обратил внимания на многочисленные телесные повреждения на всем теле, включая лицо, подозреваемого, видимые невооруженным взглядом, в том числе и в день дачи им санкции на арест!? А я знаю почему! – все громче и громче под низкими сводами неприспособленного для такого дела зала гремел голос Председательствующего. – Я знаю!!! Потому, что потерпевший и жена самого прокурора есть соучредители одной и той же торговой фирмы, да!? Не смотрите на меня так, уважаемый помощник прокурора! Лучше гляньте в материалы дела и потрудитесь хотя бы прочитать эти, хорошо известные вам, фамилии на листе дела сорок восемь… Спасибо всем тем, кто не умеет работать с документами, и кто оставил во спасение Абашина в материалах, так никем и не замеченную, выписку из того самого протокола, но которую приобщил потерпевший! Все подумали, что он не может вложить в дело компромат против самого себя а, значит, и против всей прогнившей насквозь системы? Зря! А вы думали, по какой такой причине из дела был изъят Устав, возглавляемого уважаемым потерпевшим предприятия? Ровно на такое количество листов мы сейчас и видим исправлений в описи документов и в самих верхних правых углах листов дела после того места, где еще недавно был пришит этот документик! Да-да, именно, чтобы никто не проследил связь жены районного прокурора с потерпевшим. Не по этой ли причине излишне инициативного следователя, почти вашего одногодку, уволили по собственному желанию еще до того, как дело попало на стол прокурору района? И не поэтому ли ни у подозреваемого, схваченного по приказу потерпевшего еще за день до обращения в милицию, посмотрите, пожалуйста, на штамп регистрации заявления о мнимом преступлении, ни в его доме и нигде более не было найдено не единого, подчеркиваю не е-ди-но-го предмета из многостраничного списка, якобы им похищенного!? Ну, и что вы мне прикажете теперь делать? Согласно Процессуальному Кодексу «запускать», извиняюсь за профессиональный сленг, дело по большому кругу еще на несколько лет бесконечных доследований и судебной волокиты, устроив именно сейчас подобающее вашим устремлениям исследование материалов с последующим изучением мнений участников процесса!? Так мне следует поступить, я вас спрашиваю!? Чтобы наш Абашин подписал, в конце концов, все необходимое Системе после многих лет отсидки, затерянных между несколькими судебными процессами и дополнительными расследованиями в многоместной камере следственного изолятора!? Я поступал подобным образом девятнадцать лет! Хватит!!!
Неожиданно голос Председательствующего стал резко сипнуть. Лицо его стало синеть, глаза остекленели, а еще через несколько секунд он стал медленно оседать на кресле, стекая своим телом под стол, стоящий на возвышении, над которым еще выше висел на стене малый герб государства…
Молоденький помощник прокурора района на полусогнутых ногах выскользнул никем незамеченным из зала судебных заседаний. На его исчезновение не единый человек не обратил внимания. У старшего конвойного отделения от неожиданности медленно стал открываться рот. С последними словами Председательствующего он еще поглубже в карман протолкнул ключ от замка, которым была заперта клетка с обвиняемым.
Все остальные в зале еще долгие десяток минут оставались каждый на своем месте. Даже не шелохнувшись.
Крупная муха делала еще один круг перед тем, как выбрать себе окончательно щель для зимнего анабиоза…
…На крыше кареты «Скорой медицинской помощи» надрывно и истошно визжала сирена. Но даже ее звук, подкрепленный синим пульсированием маяка, не мог так быстро, как хотелось позволить продвигаться спецмашине сквозь сгрудившиеся в этом месте большого города разнокалиберные автомобили. Кроме водителя за рулем от этого обстоятельства нервничали и еще двое в голубых костюмах, склонившихся в это время над носилками с госпитализируемым. Двое медиков не обращали внимания на не прекращаемое дерганье их автомобиля, пытающегося пробиться к своей, уже почти видимой через стекло, цели. Они продолжали бороться за жизнь больного.
– Что писать будем? – равнодушно спрашивал один другого.
– Как и раньше! Инициальный период с интерпретативным бредом или, что еще проще – деперсонализация…
– Ты еще скажи, что это уже синдром Кандинского – Клерамбо! Поддай кислорода, ему вроде бы становится хуже! – просил второй первого, поправляя прозрачного пластика маску на синюшном лице Председательствующего.
– Это все лишнее, Николаевич! Наш кислород ему, что мертвому… Забыл, что ли, куда мы его везем?
– Да, нет… Но жалко будет, если у него с мозгом что-то случиться, уважаемый, ведь, человек в городе…
– Да… И в этой эпидемии первый председатель суда!
– Какая разница, кто он… Мы же врачи… Вон, говорят, такое же и в областях некоторых началось…
– Тише!!! Прекращай болтать! Забыл, какую бумагу мы подписали!? Делом занимайся лучше и еще раз давление ему измерь!..
Где-то далеко впереди по ходу движения спецавтомобиля загорелся зеленый свет светофора и в образовавшуюся щель за тронувшимся вперед транспортом стал протискиваться их карета, к сирене которой стал приближаться звук еще одной, пробивавший путь для еще одного подобного автомобиля сюда же, в эту часть небольшого города…
Книга первая
Родинка на память
Часть первая
Серебряное прощение
Умный человек может быть влюблен, как безумный, но не как дурак.
Ф. Ларошфуко.
Нет человека более одинокого, чем тот, кто пережил любимую.
Э. Хемингуэй.
Одинокий представляет собою только тень человека, а кто не любим, тот везде и среди всех одинок.
Ж. Санд.
Глава Первая или Не имеющая окончания…
День отъезда к морю приближался на ватных ногах.
Хотя подобное ожидание повторялось на протяжении последних пяти лет, привыкнуть к замедлению бега времени перед этим, без преувеличений, главным событием среди выцветших однообразием, прошедших с момента нашего последнего отпуска, трехсот шестидесяти пяти будней никак не удавалось.
Но мы все-таки его дождались! По такому случаю в последнюю ночь перед отправлением в курортную даль спать совершенно не хотелось. Уже в шесть утра автомобиль сиял свежевымытым кузовом, а его салон вычищался от пыли неоднократно еще раньше и не единожды. Чуть позже все бесчисленные и такие необходимые, по мнению моей жены, в поездке вещи заняли в автомобиле свои привычные места. Свободного места в салоне оставалось только еще чуть-чуть. И то только для нашего самого ценного груза – сына Антона…
В этом году отпускные сборы в нашей семье начались, как никогда и до неприличия рано. За целых два месяца до даты возможного отъезда… Да, да! Именно почти за шестьдесят дней были перебраны и вновь уложены на свою полку в коридорном шкафу все морские принадлежности, «возглавляемые» надувным матрацем и парой ласт. Еще были приобретены на рынке «Рыболов» супер новейшей конструкции две «резинки» с колокольчиками на целых двадцать крючков каждая! И все это за такие долгие два месяца до начала отпуска! Так нам всем не терпелось поскорее начать делать то, что окончательно предвещает скорое свидание с этой соленой и бесконечно райско-лазурной явью!
Традиционные посиделки «на дорожку». То, чем занимались перед своим очередным путешествием мои покойные родители, я хорошо помнил и, как мог, старался соблюдать в своей взрослой жизни. Вот мы и сидим по зову предков рядом с остатками приготовленных в дорогу вещей почти минуту. Можно было бы и больше, если бы не крайнее нетерпение четырехлетнего сынишки, очень торопящегося «на море». Еще пара минут вниз на лифте – и ключ, сжатый в трепещущей от нетерпения руке, уже в замке зажигания. С замиранием сердца поворачиваю его. Который год подряд именно это мгновение начинает отсчет волнующего действа, банально называемого поездкой к морю. С началом работы запущенного автомобильного двигателя мои внутренние часы начинают уже отсчитывать не «сколько осталось до начала главного события в году», а уже «сколько до его конца».
Первые километры дальнего пути спешить не хочется. С очень большим удовольствием соблюдаются все-все требования дорожных знаков. И даже ограничение скорости! Но после третьей сотни километров за спиной правая нога самостоятельно, без особого «согласования» с моей волей начинает все сильнее и сильнее придавливать крайнюю правую педаль.
Жена и сын уже спят, а я остаюсь совершенно один в этой ночной бесконечности. Не считая дороги, конечно. Передо мною зеленый свет приборной доски, за лобовым стеклом – с километр, вырванного из ночи дальним светом фар асфальта, и еще моя память, острая и пульсирующая. Совершенно непроизвольно полностью погружаюсь в невеселые раздумья. И уже очень скоро самому кажется, что автомобилем управляет не я, а кто-то другой…
«Мне без года сорок… Сколько позади всего бестолкового, от чего бы можно было отказаться и забыть, вроде, и не было вовсе… Хорошо, что послушал Татьяну и не смотря ни на что согласился на эту поездку! Для обычного для этой поры года визита на море было слишком много аргументов «против». Уж слишком стянутый и объемистый клубок проблем оставался дома. Но права была Татьяна, убеждая в том, что именно в такой ситуации необходимо оглядеться, все еще раз обдумать и только тогда решать, быть может, самую основную проблему в своей жизни. Лучшего, по ее мнению, места, чем море и в кругу семьи для глубокого анализа проблемы перед тем, как сделать свой выбор – нет. Она, как всегда, права. Чем дальше расстояние до того места, где остаются мои проблемы – тем лучше! Так, по крайней мере, мне кажется в эти минуты бешеной ночной езды – жена спит и уже некому сдерживать мой порыв побыстрее удалиться от Бог весть откуда появившихся трудностей и недоразумений.
Итак, что мы имеем… Остается совсем немного до того рубежа, у которого есть смысл отрапортовать, в первую очередь, самому себе о том, что же я успел за первую половину (это точно, и не сомневайся даже!) своей жизни. Хотя… Хотя, перспективы все изменить в этом плане у меня появились… С первого взгляда, совсем неплохие, даже очень… Но при более глубоком осмыслении, и с этим нельзя не согласиться, все они могут превратиться только в мираж! Это так же очевидно, как и то, что я сейчас за рулем автомобиля… Если еще быть точнее, то эта ситуация – полное распутье. И в какую сторону не глянь, какой выбор не сделай – уверенности в удачном исходе, ровным счетом, ни-ка-кой! А так все неплохо начиналось! Сколько раз? Один… Два… Всего пять раз! Да, пять раз в моей почти сорокалетней жизни все начиналось более-менее удачно. И столько же раз по собственной инициативе или из-за череды непонятных совпадений все возвращалось почти к полному нулю… Значит, придется все начинать и в шестой… Как же это будет звучать для постороннего слуха? Начать жить в шестой раз! Вот так, все просто – еще раз начать жить в свои неполные сорок лет.
Жизнь человека на Земле… Что это вообще такое и, собственно, ради чего? Она с Началом и Концом? Или, может, наш жизненный путь это только временное присутствие?… А есть ли Бог? Каждый живущий, и это, вне всякого сомнения, много раз задавал сам себе эти вопросы. Нашел ли кто-нибудь за все времена, что живет человечество на Земле ответ на этот вопрос, мне неизвестно. И ни одно пояснение этого вопроса многих до сих пор меня не устраивало. Даже то, что было написано в Книге книг – Библии. Одно меня успокаивает. Пожалуй, каждый родился, чтобы оставить свой особый след на этой планете. А может и не только на ней… Кто об этом точно знает? А, кто знает – кто мы вообще, откуда пришли и надолго ли?… Это очень трудные вопросы, на которые ответ должен быть у каждого, кто над этим задумывается. Рождение, детство, юность, зрелость, старость и смерть… Даже сейчас, когда человечество за собою оставило сознательных, переписанных на камне, пергаменте, бумаге и электронных носителях следов о пяти или более тысячелетиях своего существования, точного и единого ответа – что же происходит на самом деле, когда человек умирает, все нет, как нет и ответа на вопрос, есть ли продолжение жизни и после самой смерти? А, может, это уготованная Богом Судьба руководит процессом и тянет в одном ей угодном направлении каждого по реке жизни? И вновь: кто знает единственно правильный ответ? Иногда, очень реально и почти ощутимо всем собою и, особенно тем, что находится, может в сердце а, может, в мозге, тем, что всегда подсказывает и порождает сами чувства, воспринимаю реальность, которая вокруг меня, такой, что, иногда, даже кажется, что это все прежде было как раз в этом месте и, как раз, со мной. Но это случается и тогда, когда с течением обстоятельств я попадаю в то или иное место впервые в жизни! Чем это объяснить, хотя бы самому себе?… А, иногда, что-то приснится… Когда, много позже, во время, какого-нибудь приключения, принесшего, казалось, свежие впечатления, вдруг, начинаешь задумываться о только что случившемся, неожиданно, вызывая учащенное сердцебиение и сильное внутреннее волнение, на память четко и, совершенно отчетливо, приходит как раз тот сон, о котором никогда не вспомнил бы, если бы не это новое, неожиданное событие. Оказывается, то, что спрятано в глубине самого себя, то, что совершенно не поддается изучению и пониманию, давно уже видело эти грезы, и рассказало тебе о том, что случится на самом деле именно с тобой спустя месяцы или целые десятилетия… Нет конца этим вопросам, как и нет на них ответа. А если бы он был известен? Кем бы мы тогда все были? Если не задумываться ради чего живешь – никогда не станешь творцом и хозяином своей судьбы. Но, действительно, ради чего? Все равно о том, что будет конец, уже известно… Вот такой замкнутый и никем, до сих пор, не разорванный круг вопросов. Даже, бег самой жизни, без зримого начала и, пока, без зримого конца. Чтобы не случилось в жизни каждого, сознательно или бессознательно, много в этом относится на игру судьбы или на обычный случай, который мог бы и не случиться совсем, если бы… Это такое коротенькое, но неисчерпаемое – «если бы». Да и, на самом деле, после любого случая, кажется, что, если бы, сделал что-то по-другому (не так посмотрел, не заговорил, стал не в то место – перечислять можно без конца все возможные «если бы») – все было бы по-другому. Но время истекло и его вместе со всем, что случилось, уже никогда не возвратишь и не изменишь. Когда так размышляешь, где-то, снова же таки, из самой середины души, вырывается вопрос – а, может, за этим всем есть некто? Некто, кто этим всем руководит и направляет в одном ему нужном движении. Вместе и с течением времени, и с судьбой каждого, кто живет и очень хочет самостоятельно руководить своей жизнью. И о каждой-каждой жизни – от ее начала и до конца, уже кому-то давно и заранее известно. Вот именно, как раз, об этом узнать опасно, но чертовски интересно! Хотя, такой шанс у меня был… И, довольно, неплохой! Но у кого теперь попросишь переигровки? Не у кого… До сих пор ни один из тех, кто прожил свою жизнь сполна, не сказал об этом совершенно уверенно и безошибочно. Уже давно, кажется, всю мою сознательную жизнь, эти вопросы не дают мне покоя. Ни днем, ни ночью, ни летом, ни зимой. И, скорее всего, никто этого не узнает, до тех пор, пока не явится перед концом своей жизни, а может и перед самым тем, кто есть Единым Началом всего, что существует. Явиться, чтобы просто жить дальше??? Но снова и снова: все это ради чего!?»…
Впереди меня, в лучах уже ближнего света фар, легковушка с серией на номере «ЕВ». Мне известно, что в той области, откуда спешат, наверняка, тоже к морю неизвестные мне люди, предыдущим буквосочетанием было только «ЕА». Вторая буква алфавита по понятным причинам в государственных номерных знаках была пропущена… Сколько у меня связано с этой областью, откуда регистрацией торопящийся впереди меня «Мерседес»! Сейчас я уже совершенно спокойно отношусь вот к таким случайным встречам. Совсем не так, как еще пять лет тому назад, когда каждый автомобиль «оттуда» вызывал восторг, раздражая даже жену, не устававшую, впрочем, повторять, что я уже «навсегда местный». А я только возмущался из-за ее таких слов и не хотел верить в то, что действительно такой момент наступит. Когда полностью свыкнусь со своим новым местом постоянного обитания. День, когда начну забывать, казавшиеся, навсегда въевшиеся в кожу и в сам мозг голоса людей, запахи, звуки и цвета…
Мое сознание отмечает вспыхнувший в ночи жезл автоинспектора. Конечно, подчиняясь этому приказу, торможу из-за своей скорости метров на сто поодаль от ночного патруля. Не выходя из автомобиля, смотрю в приоткрытое окно на мелькающие блики проблескового маячка. Его цветные лучи превосходно смотрятся на фоне черного бархата ночи.
«Они его включили только чтобы покрасоваться? Или в неуверенности, что остановлюсь? Но, где я? Скорее всего, это уже Ново-Одесская, односторонняя «разведенка»… Так и есть, нормально я еду! Но почему здесь, в таком месте и в такое время? Это они только для пущей своей значимости и собственной уверенности «цветомузыку» на крыше своей легковушки и включили. Что бы и не сомневался…», – вяло рассуждаю я.
Ко мне никто и не думает подходить. Сдаю назад, останавливаю автомобиль, но снова жду и первым не покидаю салон. Жду долго. Наблюдаю, как из «девятки» нехотя выходит, поправляя картуз, с поблескивающей в сине-красном свете проблескового маяка кокардой, второй патрульный и направляется в мою сторону. Первый, тот, что с жезлом, остается контролировать дорожное движение и подстраховывает второго. Достаю с полочки под рулевым колесом документы.
– Здравия желаю! Младший инспектор сержант… (фамилию называет совершенно неразборчиво). Что же вы знак ограничения скорости не замечаете и вместо сорока все сто давите? Нехорошо! Ваши документы…
Протягиваю через открытое окно пока только свое служебное удостоверение. Сержант, подсвечивая жезлом, внимательно вчитывается. Очень тщательно. Когда я вижу, что очередь уже подошла к содержанию оттисков печатей, начинаю ненавязчиво помогать в принятии им решения, предварительно пристально посмотрев в глаза этому ночному инспектору:
– Остальные документы тоже в полном порядке, сержант! Автомобиль технически исправен, водитель трезв! На море я спешу с семьей, сержант! Извините, если что-то нарушил…
В ответ все-таки слышу недовольный вздох и пожелание счастливого пути. Удостоверение занимает свое место в портмоне, а затем и на полочке под рулевым колесом.
Бортовые часы «отбили» два тридцать ночи. Надо спешить, впереди еще больше половины пути! Танечка и Антон на этой остановке даже не проснулись. Несколько секунд прислушиваюсь к их тихому посапыванию и, как могу, бесшумно трогаюсь с места незапланированной встрече на обочине. Шум гравия под колесами стихает и меняется на тихий, успокаивающий шелест асфальта. В зеркале заднего вида исчезает в ночи сержант милиции…
После этой остановки уже не могу собраться с прежними мыслями. Полностью приземляюсь и начинаю бороться со сном. Мне легко это удается. Во-первых, многолетняя тренировка ночной езды на дальние расстояния, во-вторых, рядом со мной термос с превосходным, крепким кофе…
Незаметно проскакиваем Новую Каховку с ее «Чумаком», тачанкой да дамбой плотины, поражающей разницей в уровне воды Днепра и той, что уже открутила турбины гидроэлектростанции, так и остающейся до сих пор имени какого-то по счету партийного съезда. За плотиной, несмотря на это ночное время бесчисленное количество молодых людей со всклоченными на головах мокрыми волосами, желающих даже в этот ночной час продать только что выловленных раков.
Близость Николаева и Херсона отмечается обилием встречного транспорта, в лавине которого преобладают легковушки с запредельно перегруженными дарами садов и огородов прицепами. Сколько же мужиков в этот ночной час не спит вдали от своих жен и подруг во вред своему и их здоровью, не обращая внимания на преклонный возраст используемой техники и спешат, спешат, сломя колеса, поскорее добраться к началу столичного базарного дня! От сплошного потока навстречу яркого света плохо отрегулированных фар начинают болеть и слезиться глаза. Успокаиваю сам себя, убеждая, что это только тренировка, а настоящая работа ждет меня еще впереди…
Вот и небо начинает сереть! Самое неприятное в ночной поездке, кстати, время. Уже и не ночь, но еще и не утро. Хочется выключить фары, но, сделав это шутки ради, погружаешься в полный мрак – светлеющее небо еще не в силах разогнать темноту на моем пути. Остается ждать, пока в небе не покажется розовый свет просыпающегося светила. Только с его первыми лучами исчезает сковывающее тело и мозг ощущение сонливости.
Останавливаюсь, где-то недалеко от Аскании-Новы. Совершенно ровная, сколько хватает взгляда, причерноморская степь. Ее поразительную, без единого холмика, плоскость нарушают только редкие лесополосы да поднявшиеся стройными стеблями поля подсолнечника. Все, и даже земля, сейчас в нежном розоватом цвете раннего солнца. На нитях паутины, натянутых в редкой, выжженной траве – такие же розовые, как предрассветное небо, капли росы. Потягиваясь в сторону рождения нового дня, долго стою с поднятыми вверх руками. Продолжаю радоваться тому, что я так далеко от своих проблем…
Со мной пробуждаются и жена с сыном. Первый вопрос Антона: «Что мы уже на море?» смешит меня. Мой мальчуган на заднем сидении долго и безуспешно сонным взглядом вращает головой по сторонам в поисках такого им желанного места. Вместо моря замечает только выжженное пятно на обочине, которое при более пристальном рассмотрении оказывается всего лишь прижатыми дождями к земле черными женскими колготками, сквозь ткань которых уже успели прорости редкие травинки. По этому поводу я молчу, ничего не комментируя, и только многозначительно подмигиваю жене. Впрочем, настроение сына от отсутствия морского раздолья ничуть не портится и он вместе с нами радуется наступающему дню. Мы все умываемся, сливая по очереди, друг другу в руки воду из канистры, неспешно завтракаем, громко радуясь утру, предвещающему скорое наше свидание с морем.
Еще один поворот вправо – и вот он Чонгар!
И кому только в голову пришла мысль о том, что рыбные запасы в Азовском море истощены до предела! Такому распространенному мнению есть веский контраргумент! Вот он, прямо перед нами: бесконечные гроздья бычков, калкана, судака, пеленгаса а, главное, многослойные пласты осетровых, украшенных двухцветной икрой, продолжение которых скрыто от глаз во многих десятках багажников легковушек на четырех подряд вдоль трассы рынках, убеждают в обратном: море, как не старается человек, пока сопротивляется давлению цивилизации и выживает!
– Давай махнем на Азов! – обращаюсь я к членам своей команды. – Там и море теплее, и рыбы больше… Да и фруктов должно быть поболее и подешевле… На несколько дней всего. А потом на Юбэка…если очень не понравится…
То ли от бессонной ночи, то ли от желания наполнить свои желудки всем этим, обещанным только что мною, южным великолепием, получаю полное и громкое согласие дорогих мне людей.
Помня наизусть карту этой местности, решаю «срезать» и рвануть через Геническ по Арабатской стрелке, прямо на Крымское побережье Азовского моря. Наш разворот на сто восемьдесят градусов, поэтому стремителен…
– …А у вас есть путевки? – пытается заглянуть в салон через мое приоткрытое окно давно не бритый лицом мужчина неопределенного возраста в камуфляже на всех частях своего тела. Его натутаированные до самых кистей руки тоже кажутся защитного на любой случай цвета.
– Какие путевки? – сразу не соображаю я. – А вы кто, собственно? – постепенно перехожу сам в наступление.
– Экологический патруль! Если у вас нет путевок – платите сбор за въезд в курортную зону! Сколько вас? – самозванец начинает нас считать.
– Я ничего платить не буду! – смело и неожиданно для себя заявляю я. – И даже не буду требовать у вас предъявления соответствующих документов!
Смотрю этому «попрошайке» с большой дороги прямо в глаза. Смотрю вызывающе дерзко и довольно долго. Усталость тела сказывается. Немедленно, после моей неслышной просьбы пропустить, тот нехотя медленно отходит от автомобиля и сам для себя машет рукой, мол, ну и черт с тобой, проезжай просто так!
…Кроме острого запаха близкого моря в этом Богом забытом месте почти за тысячу километров от родного порога все остальное навевает унылость и разочарование. Нескончаемые заросли камышей, полуразрушенные и полусгнившие домики с разобранными крышами на давно заброшенных базах отдыха, ржавые насквозь емкости для воды, чудом остающиеся на своих высоких и ржавых эстакадах.
Колеса автомобиля стучат на зазорах между бетонными плитами. Всего семь километров недавно выстеленной дороги. За неожиданно закончившейся последней плитой перед моим взором только крайне неровное и жалкое подобие песчаной дороги, испещренной далеко не ямками, а настоящими, глубокими колдобинами. «Так вот почему «экологические инспекторы» с такой ухмылкой заглядывались на дорожный просвет моего автомобиля, провожая меня в бесплатный путь!». Почти без сомнений разворачиваюсь и бросаю свой сухопутный корабль на дальний маршрут через Джанкой и по направлению к славной Феодосии.
Никогда бы не подумал, что в начале третьего тысячелетия в какой-то стране Европы, пусть даже и в Украине, можно найти такое место, где кончаются автодороги! А, нет! Нашел! Съехав влево по направлению к Азовскому берегу с узенького шоссе, ведущего в Феодосию, отмечаю, что это то самое место. Под колесами загнанного тысячью километров пути «Пассата», сразу за оросительным каналом с грязно-зеленой и совершенно мутной водой только неровная поверхность отсыпанной какой-то страшно пылящей смесью, грунтовой дороги. Пройденный нами путь виден далеко позади непроницаемой пеленой поднятой и долго не опускающейся желтой пыли. На спидометре только сорок. На особо неудачных участках и все тридцать километров в час… Больше никак нельзя. Очень жалко пассажиров. И автомобильную подвеску тоже. Сын, возможно, зачатый, но, точно, рожденный и выросший в автомобиле, – и тот не выдерживает этого испытания, преподнесенного расстоянием, качкой и жарой. Его начинает тошнить. Это обстоятельство да все усиливающаяся жара заставляют принимать окончательное решение об отсрочке свидания с Южным берегом Крыма. Надо где-то немедленно остановиться и передохнуть…
Неожиданно вырываемся к самому берегу моря! Не доезжаем к его берегу всего пару сотен метров. Бросаем, ставший ненавистный за чистых двенадцать часов передвижения на колесах, не считая нескольких, в общей сложности всего-то на пару часов остановок, автомобиль с незакрытыми дверцами. С пустыми руками, пошатываясь на затекших ногах, направляемся на близкий песчаный берег.
После сжатого автомобильного пространства внезапно открывшийся бескрайний простор вводит всех нас в крайнее восхищение. Антон немедленно, в чем был одетым и, не спрашивая на это нашего с Татьяной разрешение, направляется, все, ускоряя свой шаг, к воде. Мы его не останавливаем. Только переглядываемся и улыбаемся. Еще бы! Сын ради этой встречи выдержал такое испытание дорогой! Мы его не останавливаем и даже не делаем замечаний, видя, как Антон уже по пояс скрывается в часто набегающих на берег волнах. После очередного «погружения» он сам виновато оглядывается. Мы немедленно меняем свои выражения на лицах с умиленно-блаженных на негодующие и строгие. Антон моментально читает наш бессловесный приказ и медленно выходит из притягивающей его пучины. Он улыбается нам, прекрасно понимая, что никто его сейчас за это первое купание ругать даже и не собирается: взгляд-то наш своего истинного выражения безмерного обожания к нему так ведь и не поменял!
– Ну, как тебе море? – спрашиваю у Антона, рассчитывая одновременно вычислить и его самочувствие.
Глаза сына искрятся и отражают господствующий в этом месте на Земле зелено-голубой цвет моря и неба. Подходящие слова не сразу приходят ему на ум:
– Хорошее… Теплое… И… И совсем не соленое! Ты же говорил, что море соленое!
