скачать книгу бесплатно
На миг завеса дождя разорвалась, и в ослепительном сиянии огненных призраков Так увидел, что плечи того, кого звали Ралтарики, венчала голова буйвола, и успел заметить у него вторую пару рук.
Так поежился.
Зажмурился, заткнул уши, стиснул зубы и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Кругом грохотало, сверкало, длилось и длилось, пока Так не потерял наконец сознание.
Когда он пришел в себя, все кругом было серо, между ним и скалистым щитом оставался только присмиревший, спокойно моросящий дождь. У подножия скалы виднелась только одна фигура, и у нее не было видно ни рогов, ни лишних рук.
Так не двигался. Он ждал.
– Это, – сказал Яма, протягивая ему аэрозоль, – репеллент, он отпугивает демонов. В будущем, когда ты надумаешь забраться подальше от монастыря, обязательно пользуйся им. Я считал, что в округе нет ракшасов, а не то я дал бы его тебе раньше.
Так взял сосуд и положил его перед собой на стол.
Они сидели за легкой трапезой в покоях Ямы. Бог Смерти откинулся назад в своем кресле со стаканом вина – вина для Будды – в левой руке и полупустым графином в правой.
– Значит, тот, кого зовут Ралтарики, и в самом деле демон? – спросил Так.
– И да и нет, – отвечал Яма. – Если под «демоном» ты понимаешь злобное сверхъестественное существо, обладающее огромной силой, ограниченным сроком жизни и способностью временно принимать практически любую форму, тогда ответ будет «нет». Это общепринятое определение, но в одном пункте оно действительности не соответствует.
– Да? И в каком же это?
– Это не сверхъестественное существо.
– Но все остальное…
– Справедливо.
– Тогда я не вижу никакой разницы, сверхъестественное оно или нет, коли оно злобно, обладает огромной силой и сроком жизни, да и к тому же может менять по собственной воле свой внешний вид.
– Да нет, в этом, видишь ли, кроется большая разница. Разница между непознанным и непознаваемым, между наукой и фантазией – это вопрос самой сути. Четыре полюса компаса – это логика, знание, мудрость и непознанное, оно же неведомое. И некоторые склоняются в этом последнем направлении. Другие же наступают на него. Склониться перед одним – потерять из виду три остальных. Я могу подчиниться непознанному, но непознаваемому – никогда. Человек, склоняющийся в этом последнем направлении, – либо святой, либо дурак. Мне не нужен ни тот, ни другой.
Так пожал плечами и отхлебнул вина.
– Ну а демоны?..
– Познаваемы. Я много лет экспериментировал с ними, и, если ты помнишь, я был одним из четверых, спустившихся в Адский Колодезь, когда Тарака скрылся от Владыки Агни в Паламайдзу. Разве ты не Так от Архивов?
– Я был им.
– Ведь ты же читал тогда записи о первых контактах с ракшасами?
– Я читал о днях обуздания…
– Тогда ты знаешь, что они – исконные обитатели этого мира, что они были здесь еще до появления человека с исчезнувшей Симлы.
– Да.
– Они – порождение скорее энергии, чем материи. Их собственные легенды повествуют, что когда-то у них были тела и жили они в городах. Однако в поисках личного бессмертия вступили они на другой путь, нежели человек. Им удалось отыскать способы увековечивать себя в виде стабильных энергетических полей. И покинули они свои тела, чтобы вечно жить в виде силовых вихрей. Но чистым интеллектом при этом не стали. По-прежнему влачат они на себе всю полноту собственных «я» и, рожденные материей, навсегда подвержены всепожирающей страсти к плоти. Хотя они и способны временно принимать плотское обличье, не могут они вернуть его себе без посторонней помощи. Веками бесцельно блуждали они по всему миру. Потом пришествие Человека нарушило их покой. Чтобы преследовать пришельца, облеклись они в формы его кошмаров. Вот почему нужно было их победить, обуздать и сковать в безднах под Ратнагари. Мы не могли уничтожить их всех. Мы не могли допустить, чтобы продолжали они свои попытки овладеть инкарнационными машинами и людскими телами. Вот почему были они загнаны в ловушку, вот почему заключены в огромные магнитные бутылки.
– Ну а Сэм освободил многих, чтобы они исполняли его волю, – перебил Так.
– Ну да. Он заключил и поддерживал кошмарный пакт, по которому кое-кто из них еще может обитать в этом мире. Среди всех людей они уважают, может быть, лишь одного Сиддхартху. Но есть у них и один общий со всеми людьми порок.
– Какой же?
– Они страстно любят азартные игры… Они готовы играть на что угодно, и игорные долги – единственный для них вопрос чести. Так и должно быть, иначе они не доверяли бы другим игрокам – и лишились бы тем самым своего, быть может, единственного удовольствия. Поскольку огромна была их сила, даже принцы готовы были на игру с ними – в надежде выиграть их услуги. Так были потеряны целые королевства.
– Если ты считаешь, – сказал Так, – что Сэм играл с Ралтарики в одну из древних игр, какими же могли быть ставки?
Яма допил вино, налил еще.
– Сэм глупец. Нет, не то… Он игрок. Это совсем другое. Ракшасы контролируют множество низших энергетических существ. Сэм посредством того кольца, что он нынче носит, управляет теперь целой армией огненных элементалей, выигранных им у Ралтарики. Это смертельно опасные, неразумные создания – и в каждом сила разряда молнии.
Так допил свое вино.
– Но какую ставку мог сделать в этой игре Сэм?
Яма вздохнул:
– Все мои труды, все наши усилия более чем за полвека.
– Ты имеешь в виду свое тело?
Яма кивнул:
– Человеческое тело – высший стимул, самая заманчивая приманка, какую только можно предложить демону.
– Зачем же Сэму так рисковать?
Яма уставился невидящим взглядом на Така.
– Вероятно, это единственный для него способ пробудить свою волю к жизни, опять взвалить на себя свой долг, поставив самого себя на край пропасти, рискуя самим своим существованием при каждом броске кости.
Так подлил себе вина и тут же выпил его.
– Для меня вот это и есть непознаваемое, – сказал он.
Но Яма покачал головой.
– Только непознанное, – поправил он. – Сэм отнюдь не святой и, уж конечно же, не дурак.
– Хотя почти, – решил Яма и под вечер опрыскал демоническим репеллентом весь монастырь.
На следующий день явился поутру к монастырю маленький человек и уселся перед главным входом, поставив чашу для подаяния у самых своих ног. Одет он был просто, в потертую хламиду из грубой темной материи, доходившую ему до колен. Левый его глаз прикрывала черная повязка. Длинными темными прядями свисали с черепа остатки волос. Острый нос, маленький подбородок и высоко поставленные плоские уши придавали его лицу сходство с лисьей мордой. Единственный его зеленый глаз, казалось, никогда не моргал, лицо туго обтягивала обветренная кожа.
Просидел он так минут двадцать, пока его не заметил один из послушников Сэма и не сообщил об этом кому-то из темнорясых монахов ордена Ратри. Монах, в свою очередь, разыскал одного из жрецов и передал информацию ему. Жрец, желая произвести на богиню впечатление добродетелями ее последователей, немедленно послал за нищим, накормил его, выдал ему новую одежду и предоставил келью для отдыха, чтобы тот мог оставаться в монастыре сколько пожелает.
Пищу нищий принял с достоинством брамина, но не стал есть ничего, кроме хлеба и фруктов. Он принял также и темное одеяние ордена Ратри, сбросив свою прокопченную блузу. Затем он осмотрел келью и новый тюфяк, положенный там для него.
– Благодарю тебя, достойный жрец, – произнес он глубоким и гулким голосом, неведомо как умещавшимся в его хрупком теле. – Благодарю тебя и молю, чтобы твоя богиня обратила на тебя свою улыбку за доброту и любезность, явленные от ее имени.
На это улыбнулся и сам жрец, все еще в надежде, что как раз сейчас Ратри пройдет через зал и оценит доброту и любезность, явленные им от ее имени. Но она не прошла. На самом деле мало кому из ее ордена удавалось увидеть ее, даже по ночам, когда она преисполнялась силы и проходила среди них: ведь только шафранорясые ожидали пробуждения Сэма и доподлинно знали, кто он такой. Обычно она проходила по монастырю, пока ее послушники были погружены в молитву или же уже после того, как они расходились по своим кельям. Днем она обычно спала; видели они ее всегда с прикрытым лицом и закутанной в просторную рясу; пожелания свои и приказы она передавала через Гандхиджи, главу ордена, ему в этом цикле уже исполнилось девяносто три года, и был он почти слеп.
Ее монахи, как и монахи в шафрановых рясах, любопытствовали о ее внешности и стремились добиться от нее благосклонности. Считалось, что благословение богини обеспечит следующую инкарнацию в брамина. Не стремился к этому один Гандхиджи, ибо принял он путь подлинной смерти.
Так как она не появилась в зале, жрец продолжил беседу.
– Меня зовут Баларма, – заявил он. – Могу ли я узнать твое имя, достопочтенный господин, и, может быть, твою цель?
– Меня зовут Арам, – сказал нищий, – и я принял обет десятилетней нищеты и семилетнего молчания. К счастью, семь лет уже минуло, и я могу сейчас поблагодарить своих благодетелей и ответить на их расспросы. Я направляюсь в горы, чтобы разыскать там подходящую пещеру, в которой мог бы предаться медитациям и молитве. Я, пожалуй, воспользовался бы на несколько дней вашим гостеприимством, перед тем как возобновить свое путешествие.
– В самом деле, – сказал Баларма, – нам будет оказана честь, если святой подвижник сочтет подобающим почтить наш монастырь своим присутствием. Желанным гостем ты будешь для нас. Если тебе понадобится что-либо для твоего долгого пути и мы будем способны тебе в этом помочь, прошу, скажи нам об этом.
Арам уставился на него своим немигающим зеленым глазом и промолвил:
– Монах, который первым меня приметил, носил не темную рясу вашего ордена. – И он дотронулся до темного одеяния. – Мне показалось, что мой несчастный глаз уловил какой-то другой цвет.
– Да, – ответствовал Баларма, – ибо послушники Будды обрели у нас приют, недолго отдыхая здесь, в нашем монастыре.
– Это воистину интересно, – кивнул Арам, – ибо хотелось бы мне поговорить с ними и узнать при случае побольше об их Пути.
– Коли ты останешься на время здесь, тебе представится много таких возможностей.
– Тогда я так и поступлю. А долго ли будут они здесь?
– Сие мне неведомо.
Арам кивнул.
– Когда смогу я поговорить с ними?
– Сегодня вечером, в тот час, когда все монахи собираются вместе и беседуют на любые темы – все, кроме принявших обет безмолвия.
– Ну а до тех пор я посвящу свое время молитве, – сказал Арам. – Благодарю тебя.
Каждый слегка поклонился, и Арам вошел в свою келью.
В тот вечер Арам был среди монахов в час общения. В это время члены обоих орденов встречались друг с другом и пускались в богоугодные беседы. Сэм там не присутствовал, не было и Така, ну а Яма и вовсе здесь не появлялся.
Арам уселся за длинный стол в рефектории напротив нескольких буддистских монахов. Некоторое время он поговорил с ними, обсуждая доктрину и практику, касту и вероучение, погоду и текущие дела.
– Кажется странным, – сказал он чуть погодя, – что ваш орден проник так далеко на юг и на запад.
– Мы – странствующий орден, – откликнулся монах, к которому он обратился. – Мы следуем ветру. Мы следуем своему сердцу.
– В земли, где проржавела почва, в сезон гроз? Может, где-то здесь имело место какое-то откровение, которое могло бы расширить мои представления о мире, узнай я о нем?
– Все мироздание – сплошное откровение, – сказал монах. – Все меняется – и в то же время остается. День следует за ночью… каждый день – иной, но все же это день. Почти все в мире – иллюзия, однако формы этой иллюзии следуют образцам, составляющим часть божественной реальности.
– Да-да, – вмешался Арам. – В путях иллюзии и реальности я многоопытен, но спрашивал-то я о том, не появлялось ли в округе новых учителей, не возвращался ли кто из старых или, быть может, имела место божественная манифестация, которая могла бы помочь пробуждению моей души.
С этими словами нищий смахнул со стола красного, размером с ноготь большого пальца жука, который ползал рядом с ним, и занес над ним сандалию, чтобы его раздавить.
– Молю, брат, не причиняй ему вреда, – вмешался монах.
– Но их всюду множество, а Властелины Кармы утверждают, что, во?первых, человек не может вернуться в мир насекомым, а во?вторых, убийство насекомого не отягчает личной кармы.
– Тем не менее, – объяснил монах, – поскольку вся жизнь едина, в этом монастыре принято следовать доктрине ахимсы и воздерживаться от прерывания любого ее проявления.
– Но ведь, – возразил Арам, – Патанджали утверждает, что правит намерение, а не деяние. Следовательно, если я убил скорее с любовью, чем с ненавистью, то я словно бы и не убивал. Признаю, что в данном случае все не так и, без сомнения, налицо злой умысел; стало быть, груз вины падет на меня, убью я или нет, – из-за наличия намерения. Итак, я мог бы раздавить его и не стать ничуть хуже – в соответствии с принципом ахимсы. Но поскольку я здесь гость, я, конечно же, уважу местные обычаи и не совершу подобного поступка.
И он отодвинул от жука свою ногу: тот не сдвинулся с места, лишь чуть пошевеливая красными своими усиками.
– Воистину, вот настоящий ученый, – сказал монах ордена Ратри.
Арам улыбнулся.
– Благодарю тебя, но ты не прав, – заявил он. – Я лишь смиренный искатель истины, и при случае мне, бывало, выпадала удача прислушиваться к умным речам. Если бы мне везло так и в дальнейшем! Если бы неподалеку оказался какой-нибудь замечательный учитель или ученый, по раскаленным углям пошел бы я к нему, чтобы сесть у его ног и выслушать его слова или последовать его примеру. Если…
И он вдруг прервался, ибо все вокруг уставились на дверь у него за спиной. Не оглядываясь, он молниеносно раздавил жука, что замер около его руки. Две крохотные проволочки проткнули сломанный хитин его спинки, наружу проступила грань крошечного кристаллика.
Тогда Арам обернулся, и его зеленый глаз, скользнув вдоль рядов сидевших между ним и дверью монахов, уставился прямо на Яму; тот был облачен во все алое: галифе, сапоги, рубаха, кушак, плащ и перчатки; голову венчал кроваво-красный тюрбан.
– «Если»? – сказал Яма. – Ты сказал «если»? Если бы какому-либо мудрецу или же божественной аватаре случилось оказаться поблизости, ты бы хотел с ним познакомиться? Так ли ты сказал, чужак?
Нищий поднялся из-за стола и поклонился.
– Я Арам, – заявил он, – странник и спутник каждому, кто ищет просветления.
Яма не поклонился в ответ.
– Зачем же ты перевернул собственное имя, Владыка Иллюзий, когда лучше любого герольда оповещают о тебе твои слова и деяния?
Нищий пожал плечами.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Но губы его опять искривила усмешка. – Я тот, кто домогается Пути и Права, – добавил он.
– Мне в это трудно поверить, ведь на моей памяти ты предаешь уже тысячи лет.
– Ты говоришь об отпущенных богам сроках.
– Увы, ты прав. Ты грубо ошибся, Мара.
– В чем же?
– Тебе кажется, что дозволено будет тебе уйти отсюда живым.
– Ну конечно, я предвижу, что так оно и будет.
