скачать книгу бесплатно
На то, чтобы пересечь пространство, может потребоваться и время, и обходительность, особенно если там куча народу и все тебя знают, и у всех в руках фужеры, а ты к тому же слегка прихрамываешь.
Куча и была, и все знали, и держали фужеры, и я хромал. Так что…
Позволив себе только самые скромные и неприметные мысли, я отмерил с краю, вдоль стены, как бы по периферии человечества, двадцать шагов, пока не достиг компании юных леди, которых этот старый холостяк всегда держал подле себя. Подбородка у него не было, как, в общем, и губ, волосы повылезли, и выражение, которое жило когда-то на лице, на этой материи, обтягивающей его череп, давным-давно ушло во тьму глаз и таилось в этих глазах, остановившихся на мне, – улыбка готовности быть неизбежно оскорбленным.
– Фил, – сказал я, кивая, – не каждый напишет такую «Маску». Я слышал разговоры, что это умирающее искусство… Чудовищная ложь!
– Ты еще жив, – произнес он, и голос его был лет на семьдесят моложе, чем все остальное, – и снова опоздал, как обычно.
– Приношу свое искреннее раскаяние. Меня задержали в доме одного старого друга на дне рождения леди, которой сегодня исполнилось семь.
(Что было правдой, хотя и не имеющей отношения к данной истории.)
– У тебя все друзья старые, не правда ли? – спросил он, и это был удар ниже пояса, потому что когда-то я знал его почти забытых ныне родителей и водил их к южной стороне Эрехтейона, чтобы показать им Портик Кариатид, в то время как на моих плечах сидели их яркоглазые отпрыски и я рассказывал ему, Филу, мифы, которые были старыми уже тогда, когда возникли все эти храмы.
– …Мне нужна твоя помощь, – сказал я, не обращая внимания на этот укол и осторожно прокладывая путь сквозь мягкий и язвительный кружок женщин. – Эдак я всю ночь буду прорываться из холла к Сэндзу, который устраивает прием нашему веганцу, – извиняюсь, мисс, – а у меня нет на это ночи. Простите меня, мэм… Так что я прошу, чтобы ты вмешался.
– Это вы, Номикос! – вздохнула одна маленькая очаровашка, уставившись на мою щеку. – Я всегда хотела…
Я схватил ее руку, прижал к губам, отметив, что ее камея на перстне наливается розовым, произнес: «А ну как отрицательный кисмет[4 - Кисмет (тур.) – рок, судьба, предопределение.], а?» – и выпустил руку.
– Как ты насчет этого? – спросил я Грейба. – Отведи меня туда за минимум времени в своей типичной светской манере, под разговор, который никто не посмеет прервать, о’кей?
Он бесцеремонно кивнул.
– Извиняюсь, дамы, я скоро вернусь.
Мы двинулись наискосок, пробираясь по людским аллеям. Высоко над головой медленно проплывали и поворачивались люстры, как граненые ледяные сателлиты. Телинстра, цивилизованный вариант Эоловой арфы, рассыпала вокруг осколки цветного стекла – мелодию песни. Люди жужжали и роились, точь-в-точь как насекомые Джорджа Эммета, и, стараясь избежать их толчеи, мы переставляли без паузы ногу за ногой и производили собственный шум. Несмотря на тесноту, мы ни на кого не наступили.
Ночь была теплой. Большинство мужчин были одеты в невесомую черную униформу, в которой, согласно протоколу, и гробит себя здесь Личный Состав. На ком ее не было, те к нему не относились.
Неудобные, несмотря на свою легкость, черные костюмы застегиваются по бокам снизу, впереди же, где гладко, слева над грудью находится знак различия – для Земли он четырехцветный: зеленый, голубой, серый и белый, трех дюймов в диаметре; ниже располагается эмблема ведомства вместе с меткой ранга; на правой же стороне собраны благословенные крохи цыплячьего помета – символ, о котором можно только мечтать, так он утверждает тебя в чувстве собственной значимости, – его выдает Контора с богатым воображением под названием Полировка, Ремонт Орденов, Символов, Медалей (коротко ПРО СИМ – первый ее Директор ценил свое место). Ворот костюма имеет склонность после первых десяти минут превращаться в удавку, во всяком случае мой.
Дамы носили или не носили все, что им нравилось, обычно яркое или в придачу с полупастельным (если только не принадлежали к Личному Составу, в таком же случае они были аккуратненько упакованы в черные костюмы с терпимыми воротниками и короткими юбками); все это в общем-то помогает отличать хранителей Земли от хранимых.
– Я слышал, Дос Сантос здесь, – сказал я.
– Значит, здесь.
– А почему?
– По правде говоря, не знаю и знать не хочу.
– Тэк-с, тэк-с… Что стряслось с твоим замечательным чутьем политика? Отдел Литературной Критики обычно награждал тебя за него.
– В мои годы запах смерти с каждой новой встречей становится все тревожней.
– Разве Дос Сантос пахнет?
– Скорее смердит.
– Я слышал, что он нанял нашего бывшего партнера – по тому давнему Мадагаскарскому делу.
Фил вскинул голову и стрельнул в меня вопрошающим взглядом.
– Быстро до тебя доходят новости. Впрочем, ты друг Эллен… Да, Хасан здесь. Он наверху с Доном.
– Кого же это он на сей раз собирается избавить от груза кармы?[5 - То есть убить. «Карма» на санскрите означает закон причинности, судьба.]
– Еще раз говорю: не знаю и знать ничего не желаю.
– А может, рискнешь прикинуть?
– Навряд ли.
Мы вошли в кое-как засаженную деревьями секцию зала, и я задержался, чтобы прихватить спиртного с глубокого подноса – больше не было мочи смотреть, как он плывет над головой; кончилось тем, что я надавил на желудь, свисавший на собственном хвостике. При сем поднос послушно опустился, весь как сама улыбка[6 - В США «улыбкой» называют порцию алкоголя, особенно виски.], и явил мне сокровища своего морозного нутра.
– О радость! Купить тебе выпить, Фил?
– Я думал, ты спешишь.
– Спешу, но мне нужно осмыслить ситуацию.
– Что ж, прекрасно. Полукоку, пожалуйста.
Я покосился на него и передал ему сей напиток. Затем, когда он отвернулся, я проследил за его взглядом туда, где стояли легкие удобные кресла, занимавшие нишу, образованную двумя сторонами северо-восточного угла комнаты и корпусом телинстры с третьей стороны. На телинстре играла пожилая леди с мечтательными глазами. Земной Директор Лоурел Сэндз пыхтел своей трубкой…
Да, эта трубка – одна из самых интересных достопримечательностей личности Лоурела. Подлинный Меершаум[7 - Курительная трубка с чубуком из особого материала.], а в мире их осталось не так уж много. Что же до остального, то директор функционирует скорее как антикомпьютер: ты потчуешь его самыми разными фактами, собранными по крупице, цифрами, статистикой, а он превращает все это в помойку. Глубокий взгляд и манера говорить медленно и громко, не сводя с тебя темных глаз; жестикуляцию себе не позволяет, в крайнем случае – очень взвешенную, тогда он широкой правой лапой пилит воздух или же тыкает воображаемых дам своей трубкой; виски седые, но над ними волос еще темен, скулы высокие, цветом лица он как раз для своих твидов (черных костюмов Сэндз старательно избегает), притом он постоянно пытается выдвинуть челюсть хотя бы на дюйм подальше и повыше, чем это представляется возможным. Он здесь политический представитель Земного Правительства на Тайлере и к своей работе относится вполне серьезно, доходя в служебном рвении даже до того, что периодически предпринимает атаки на моральные язвы общества. На Земле он не самый умный человек. Он мой босс. Он также один из близких моих друзей.
Возле него сидел Корт Миштиго. Я чуть ли не кожей осязал, как Фил его ненавидит – начиная от бледно-голубых подошв его шестипалых ступней и кончая полоской розовой краски – знаком принадлежности к высшей расе, – тянувшейся по его волосам от виска к виску. Ненавидит не столько потому, что он это он, а потому, как я был уверен, что Корт ближайший наличествующий родственник – внук – Татрама Иштиго, который еще сорок лет тому назад наглядно продемонстрировал, что величайший из нынешних англоязычных писателей – веганец. Сей пожилой господин на том и стоит до сих пор, и я не уверен, что Фил когда-нибудь простит его за это.
Краем глаза (того, что голубой) я видел, как по большой нарядной лестнице на другом конце зала поднимается Эллен. Краем другого глаза я видел, что Лоурел смотрит в мою сторону.
– Меня засекли, – сказал я, – надо пойти выразить свое уважение этому Уильяму Сибруку с Тайлера. Пойдешь со мной?
– М-м… Прекрасно, – кивнул Фил. – Страдание полезно для души.
Мы двинулись к нише и остановились перед двумя стульями, между музыкой и шумом, там, где вся власть и пребывала. Лоурел медленно встал и пожал нам руки. Миштиго встал еще медленней и руки не протянул; пока мы представлялись, он пялился на нас янтарными глазами, и лицо его ничего не выражало. Свободно болтающаяся оранжевая рубашка трепетала каждый раз, когда он подкачивал легкие, которые делали лишь непрестанный выдох из наружных ноздрей у начала широкой грудной клетки. Он коротко кивнул, повторив мое имя. Затем с чем-то вроде улыбки повернулся к Филу.
– Вы не будете возражать против того, чтобы я перевел вашу «Маску» на английский? – спросил он, и голос его прозвучал высоко и с дрожью, как замирающий камертон.
Фил развернулся на каблуках и зашагал прочь. Мне показалось, что веганцу на секунду стало плохо, но затем я вспомнил, что это веганский смех, – что-то вроде козлиного блеянья. Я стараюсь держаться подальше от веганцев, избегая их курорты.
– Присаживайся, – предложил Лоурел. Он хоть и прятался за свою трубку, но выглядел не очень-то ловко.
Я приволок кресло и устроился наискосок от них.
– О’кей.
– Корт собирается написать книгу.
– Ты уже говорил.
– О Земле.
Я кивнул.
– Он выразил пожелание, чтобы ты был его гидом в поездке по ряду Старых Мест…
– Почту за честь, – довольно холодно произнес я. – Также любопытно узнать: почему его выбор пал на меня?
– Еще более любопытно, откуда он может знать про вас, так? – спросил веганец.
– Пожалуй, – согласился я, – процентов эдак на двести.
– Я запросил машину.
– Славно. Теперь понял.
Я откинулся на спинку кресла и допил, что у меня было.
– Я начал с проверки Реестра Жизнеобъектов на Земле, еще когда только задумал этот проект, – просто ради исходных данных о человечестве. Затем, раскопав интересную тему, сунулся в Фонд Земных Сотрудников…
– М-да, – пробурчал я.
– И на меня произвело впечатление скорее то, что они не сказали о вас, чем то, что сказали.
Я пожал плечами.
– В вашей карьере много пробелов. Даже теперь никто толком не знает, чем вы занимаетесь большую часть времени… Между прочим, когда вы родились?
– Понятия не имею. Это было в крошечной греческой деревушке, а в те времена обходились без календарей. Хотя мне говорили, что в Рождество.
– Согласно вашей личной карточке, вам семьдесят семь лет. Согласно Жизнеобъектам, вам то ли сто одиннадцать, то ли сто тридцать.
– Я привирал насчет возраста, чтобы получить работу. Тогда была Депрессия.
– Так что я сделал профиль Номикоса, который в общем-то весьма своеобразен, и запустил Жизнеобъекты выуживать физические аналоги с допуском до одной тысячной – во всех банках данных, включая закрытые.
– Что ж, один коллекционирует старые монеты, другие строят модели ракет.
– Я обнаружил, что вы – это, возможно, три или четыре других человека, все греки, а один из них и вправду личность поразительная. Но вы, конечно, Константин Коронес, старший из них, родились двести тридцать четыре года тому назад. В Рождество. Голубой глаз, карий глаз. Правая нога искалечена. Та же линия волос, что и в двадцать три года. Тот же рост, те же градации по Бертильону.[8 - Бертильон, Альфонс (1853–1914) – французский юрист, антрополог, автор системы судебной идентификации.]
– И те же отпечатки пальцев? И те же образцы глазной сетчатки?
– Это не включалось в большую часть старых регистрационных карточек. Может, в те дни работали небрежней?
– Вы отдаете себе отчет, что сейчас на этой планете живет около четырех миллионов человек? А если еще покопаться в прошлом, три-четыре века назад, то смею сказать, что даже на меньшую публику вы найдете и двойняшек, и тройняшек. Так что с того?
– Это придает вам некий ореол загадочности, вот и все, как и этому месту, – и вы такая же любопытная руина, как и само это место. Вполне вероятно, что я никогда не доживу до вашего возраста, сколько бы вам ни было, и мне хотелось выяснить, какого же рода восприимчивость могло развить человеческое существо, которому дадено столько времени, – особенно если учесть ваше положение, ведь вы дока в истории и искусстве этого мира. Потому я и попросил вас об услуге, – заключил он.
– А коль скоро вы уже встретились со мной, руиной и прочее, можно мне домой?
– Конрад! – атаковала меня трубка.
– Нельзя, мистер Номикос. Есть ведь и практические соображения. Здешний мир груб и жесток, а у вас высокая потенция выживания. Я хочу, чтобы вы были рядом, потому что я хочу выжить.
Я снова пожал плечами.
– Ладно, решено. Что еще?
Миштиго заблеял:
– Полагаю, я вам не нравлюсь.
– Кто вам это внушил? Только потому, что вы оскорбили моего друга, задавали мне нелепые вопросы, по собственной прихоти втянули меня в свои дела…
– И эксплуатировал ваших сограждан, превратил ваш мир в публичный дом, показал вопиющую провинциальность человеческой расы в сравнении с галактической культурой, которая старше на целые эры…
– Я не говорю о расах – моей и вашей. Я говорю о личном. И повторяю, что вы оскорбили моего друга, задавали мне нелепые вопросы, по собственной прихоти втянули меня в свои дела.
– Да мне, – по-козлиному фыркнул он, – начхать на эту троицу! Чтобы этот тип пиитствовал для человеческой расы? Да это оскорбление теней Данте и Гомера!
– На сей момент никого лучше у нас нет.
– Ну так обошлись бы и вовсе без него.
– Это не повод поступать с ним так, как вы себе позволили.
– Думаю, что повод, иначе бы я себе этого не позволил… Второе, я задавал те вопросы, которые у меня задавались, вы вольны были отвечать или не отвечать, как вам заблагорассудится. Так вы и поступили… Наконец, никто ни во что вас не втягивал. Вы гражданский служащий. Вы получили задание. Спорьте со своей Конторой, а не со мной… И, в порядке послесловия, – я сомневаюсь, что у вас на руках достаточно оснований, чтобы с такой легкостью использовать слово «прихоть».
– Отлично! Раз так, то считайте свою невоспитанность прямотой или даже продуктом другой культуры, оправдывайте свою наглость софизмами и послесловьте обо всем, чего только душа пожелает. Можете выложить все свои заблуждения на мой счет, но тогда и я скажу, что я о вас думаю. Вы корчите из себя Представителя Короля в Колонии Его Короны, – выдал я, нажимая на заглавные буквы, – и мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. Я также прочел кое-что, написанное вашим дедушкой, – скажем, «Плач Земной проститутки». Таким, как он, вы никогда не будете. У него есть то, что называется сострадание. У вас этого нет. Что бы вы ни испытывали по отношению к старому Филу, это лишь вдвойне работает против вас.
Тот пассаж о дедушке, должно быть, задел его за живое, поскольку Миштиго передернуло, когда мой голубой глаз вонзился в него.
– Так что поцелуйте мой локоть, – сказал я по-вегански.
Сэндз не так хорошо говорил по-вегански, чтобы уловить эту фразу, но он тут же примирительно зашумел, оглянувшись, дабы удостовериться, что нас не подслушивают.
– Конрад, пожалуйста, разыщи свое профессиональное отношение к делу и водрузи его на место… Шрин Штиго, почему бы нам не заняться разработкой плана?
Миштиго улыбнулся своей зелено-голубой улыбкой.
– И свести наши противоречия до минимума? – спросил он. – Согласен.
– Тогда давайте перейдем в библиотеку – там спокойнее и есть экран с картой.
– Прекрасно.
