скачать книгу бесплатно
– Ну вот я и вернулся, – тихо сказал я. Подошел к парте, за которой «сидел» Толя.
– Как сидишь! – закричал я на него. – Опять сгорбился? Нехорошо. – И «стукнул» его по спине.
Тишина пустого класса не смущала меня. Я снова шагал между партами, пристально «вглядываясь» в лица ребят.
– А ты чего плачешь? – спросил я Зину Стрельцову. – Кляксы посадила? Не страшно. Все мы с этого начинали.
Подскочил к Генке:
– Срам! Ты же будущий космонавт, а в носу ковыряешь!
Тут я заметил Гогу Бунятова:
– А ты! Не стыдно? Ты достоин презрения! Дразнить товарища за то, что он вместе с матерью подметает улицу! Ты что, не знаешь, что «мамы разные нужны, мамы всякие важны»? Да, по-моему, вы без меня пропадете. Сколько еще у вас недостатков! Решено: я остаюсь навсегда!..
Когда я спустился в вестибюль, Насти и Сашки не было. На стуле одиноко лежал мой портфель.
…А на следующий день я снова прибежал в школу раньше всех, чтобы Нина не успела назначить к моим первоклассникам нового вожатого. Выхватил у нее обратно заявление и на радостях влетел в класс, размышляя о том, как поведу детей фотографироваться.
В классе в полном одиночестве сидела Настя. От неожиданности я замер. А она встала мне навстречу. Помню, я еще успел подумать: «Да, ревнивец Сашка, проспал ты свое счастье». И точно, она пригласила меня пойти после школы в кино. А я молчал и чувствовал, что бледнею, бледнею, как Сашка во время припадка ревности, потому что знал, что должен ей отказать.
– Чего же ты молчишь? – спросила она.
– Я веду своих ребят фотографироваться.
– Подумаешь! – сказала она. – В другой раз сводишь. Обещанного три года ждут.
– Не могу, – твердо ответил я и еще больше побледнел.
– Ох, надоел ты мне со своим детским садом! – сказала она.
…Когда я выводил ребят из школы, то увидел Сашку и Настю, шагающих впереди нас. И они увидели нас и остановились. А ребята галдели, как десять тысяч воробьев, и не замечали ни Сашки, ни Насти.
Я сделал вид, что не вижу их, но Настя помахала мне:
– Мы в кино.
– Попутного ветра Гулливеро в сопровождении Лилипуте! – крикнул самодовольный Сашка и захохотал.
Конечно, со стороны мы представляли довольно смешную картину: я долговязый, рост сто шестьдесят, а детишки мне по пояс. Но представьте, Сашкины слова меня нисколько не задели. Я привык, что он не разбирается в средствах борьбы. То он мне вылил за шиворот полграфина воды, то на истории нарочно подсказал неправильную дату. А сегодня вообще где-то раздобыл старый ночной горшок и подставил мне. Я не заметил и сел. Все давились от смеха, а я обиделся на Сашку, чуть не заревел и, чтобы скрыть это, стал паясничать и напялил себе этот горшок на голову, за что был выгнан с урока.
Я благородный человек и не мстительный, я не обижаюсь на Сашку за то, что он все время пытается меня унизить. Я все равно люблю Сашку: он мой лучший друг. Может, и он когда-нибудь поймет это.
Зато малыши, когда увидели Сашку и Настю, поутихли и затаились. Догадливые. А Наташка спросила:
– Боря, может быть, ты пойдешь в кино? Мы можем сфотографироваться завтра.
Я ей ничего не ответил, только весело подмигнул. А ее глаза сначала превратились в пятаки, потом в воздушные шары, а потом… Нет, вы только представьте – она тоже подмигнула мне! Ну и девчонка, соль с перцем!
А потом началось настоящее веселье. Действительно, автоматическая фотография великолепная вещь!
Генка, отчаянная голова, снялся с оскаленными зубами. Толя прилепил к подбородку обрывок газеты. Зина Стрельцова высунула язык.
Все хохотали и никак не могли остановиться.
Взрослые на нас оглядывались и, может быть, даже возмущались. Но я-то уж знаю: если смешно, тут ни за что не остановишься. Тогда нужно придумать что-нибудь особенное, и я сказал:
– Сейчас пойдем есть мороженое. Из стаканчиков.
– Ура! Ура! – закричали все.
– А мне мороженого нельзя, – сказал Толя, – я болел ангиной.
– Жаль, – ответил я.
У Толи сразу испортилось настроение. Это было заметно.
– Ну что ж, полная солидарность: мороженое есть не будем. Купим пирожки с повидлом.
– А что такое «полная солидарность»? – спросил Гога.
– Это когда один за всех и все за одного, – сказал я.
– Полная солидарность! – обрадовался Толя. И все малыши дружно закричали:
– Полная солидарность, полная солидарность!
А когда стали покупать пирожки, я увидел, что Генка и еще несколько ребят отошли в сторону и стали внимательно рассматривать на витрине тульские самовары. Точно их с самого рождения интересовали только самовары и всякие там узоры на них.
Ясно: у них не было денег на пирожок. А у меня в кармане лежал остаток от известной десятки. И я принял единственно верное решение. Вытащил из кармана рубль, подошел к продавщице пирожков, купил десять штук и сказал ребятам, этим любителям самоваров:
– А ну, налетайте!
Они отвернулись, как будто не поняли, такие гордые оказались.
– Ребята! – повторил я. – Ну, чего же вы? Налетайте! Сначала подошел Генка и вроде нехотя взял пирожок.
За ним потянулись остальные. Каждому ведь хотелось съесть пирожок. Последний я взял себе.
Вечером я расклеил фотографии малышей в тетрадь. Она стала как живая. Интересно было ее перелистывать…
* * *
Скандал получился неожиданный и грандиозный. Меня вдруг решили с треском снять с должности вожатого.
Как-то после уроков прибежала взволнованная Нина и сказала, чтобы я больше не смел ходить к первоклашкам. Она отошла к учительскому столу и крикнула мне оттуда:
– Ты слышал? Я тебе это категорически запрещаю!
– А мы сегодня идем в цирк, – сказал я.
– Никаких цирков! – сказала Нина и погрозила мне пальцем.
– Недолго ты царствовал, – сказал Сашка. И действительно, недолго.
Все, конечно, заахали и заохали и стали ко мне приставать с расспросами, но, честное слово, я сам не знал ничего. Тогда они привязались к Нине, и она ответила, что сейчас они узнают и закачаются, такой я тип.
Нина рассказала про все мои дела, перечисляя их долго, подробно и противно. И добавила, что я влияю дурно на детей, сею между ними вражду и смуту.
Это потому, что я сказал одной девчонке, что нехорошо ябедничать, а она спросила меня, что это такое, а я ей объяснил, и теперь ее все дразнят ябедой.
Тут я не выдержал, прервал плавную речь Нины и крикнул:
– Зато она больше не ябедничает. Успех достигнут!
Но она не обратила на мои слова никакого внимания и заявила, что совет дружины отстранил меня от должности вожатого…
В этот момент открылась классная дверь, и в проеме появилась секретарь директора, сама Розалия Семеновна, которую вся школа зовет «Чайная Роза», хотя, конечно, никто из наших ребят никогда не удостаивался ее взгляда. Ну, когда она появилась в дверях, Нина сразу забыла, что еще там решил про меня совет дружины, и уставилась на Чайную Розу.
– Кто здесь Збандуто? – Она даже не переврала мою фамилию.
– Я.
– К директору, – сказала Чайная Роза. – И вы, Нина, тоже.
Она не ушла, а продолжала стоять в дверях, пока я собирался. Никто мне ничего не сказал вслед, и никто не сострил, потому что все поняли: дела мои плохи.
На всякий случай я захватил с собой тетрадь с фотографиями – как ни плохи дела, а терять самообладание нельзя – и прошмыгнул мимо Чайной Розы летучей мышью; ни одна складка на ее платье не дрогнула.
Нина прошла к директору, а я остался ждать в секретарской вместе с Чайной Розой.
Странно, но у меня в жизни почему-то все получается наоборот. Когда я хотел уйти от первоклашек, когда они мне были безразличны, меня не отпускали, но как только мы по-настоящему подружились – на? тебе!
А дело было ерундовое.
Генка подсунул Гоге живую ящерицу, Гога перекинул ее Наташке, а Наташка подбросила в парту Стрельцовой. Та сунула руку в парту, натолкнулась на ящерицу и как завопит: «Спасите, спасите! У меня в парте мышь! Она меня укусила!» Ну, учительница влезла в парту, достала ящерицу и отнесла в ботанический кабинет.
И ничего страшного не произошло бы, если бы не я!
Когда Наташка рассказала мне об этом случае, я возмутился и заявил, что мне надоела их трусость, что пора это преодолеть. А то одни боятся собак, другие – ящериц, третьи ни у кого ничего не могут спросить. Это не ребята, а какое-то сборище трусов! И я решил их перевоспитать. Пригласил к себе, когда мамы не было дома, и устроил тренировку по закаливанию нервной системы.
Они сидели в одной комнате, а в другой был погашен свет. Там было темным-темно. Я сказал, что буду магом, волшебником и великим врачевателем, который их спасет навсегда от трусости и дрожания.
Я ушел в темную комнату и стал их по очереди вызывать.
Каждый из них должен был войти в темную комнату и пробыть там несколько минут, а я в это время издавал ужасные стоны и вопли.
Значит, я так кричал, а сам подходил к жертве и прикладывал ей к руке или к лицу какой-нибудь предмет: ложку или щетку.
Это называется «психотерапия». Между прочим, вполне научный метод. Если жертва выдерживала все испытания, то я радостно объявлял ей, что она теперь никогда и ничего не будет бояться: ни собак, ни кошек, ни ящериц, ни темных улиц, и так далее, и так далее.
В общем, все шло хорошо, и вдруг Зина Стрельцова, войдя в темную комнату, не выдержала и завопила. Она пустилась наутек, грохнулась и разбила себе колено.
Ну я, конечно, зажег свет, и мы стали дружно ее успокаивать и доуспокаивали до того, что она согласилась повторить опыт, точнее, не согласилась, а сама попросила и выдержала его достойно.
Но потом Зина пришла домой и рассказала все матери. А та еле дождалась утра, прилетела к нашему директору и стала кричать, что она забирает своего ребенка из класса, где появился какой-то ненормальный вожатый, который хочет из детей сделать инвалидов.
