скачать книгу бесплатно
Избранные. Супергеройская фантастика
Коллектив авторов
Конкурс Квазар
Таких супергероев вы еще не видели! Как может спасти мир наложница императора и что она такое на самом деле? Кем сделает инопланетный вирус космонавтов? В тихом омуте… водятся совсем не черти, а кто? Сможет ли охотник за силой обрести суперсилу загадочного «уравнителя»? Зачем простому метеорологу понадобилось во что бы то ни стало выиграть в домино? Как захватить мир, если ты киборг, а все кругом потеряли память? Стать супергероем или суперзлодеем? Теперь вы заглянете в наш суперсильный сборник?
Избранные
Супергеройская фантастика
Дизайнер обложки Алексей Жарков
Иллюстратор Елена Попова
Редактор Алексей Жарков
© Алексей Жарков, дизайн обложки, 2019
© Елена Попова, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-4496-1418-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Игры Разума
Андрей Ваон
Столичные синоптики выдали штормовое предупреждение – грозили настоящим ураганом. Все послушно попрятались. Казалось, город вымер.
На метеостанции «Балчуг» после авральных прогностических работ царило затишье.
– Да говорят же тебе! – шумел Серёжа Гусев, молодой метеоролог, только недавно выпустившийся с геофака. Щуплый, в очках, он больше походил на старшеклассника.
– Да ну, бред. – Лениво отмахивался от него солидный и круглый Вова Ляхов, однокашник Гусева. Серёжа его не любил, но на новом месте они держались рядом.
– А ты думал, он в домино только играет? – Не унимался Серёжа, расхаживая по комнате.
– Разум-то? – хмыкнул Вова.
Он развалился в кресле и крутил в руках карандаш.
– Какой он тебе Разум? – возмутился Серёжа.
– Ой, ладно – Разум Петрович. – Зевнул Вова. – И чего у него кроме домино?
Серёжа заозирался, ходить перестал и тихо, почти шёпотом сказал:
– Мне кажется, что это он ураган наделал.
– Брехня! – Снова махнул рукой Вова. – Чего он тогда снег летом не наколдует, а?
Серёжа наморщил лоб в раздумьях, потом подскочил к Вове и, схватив того за руку, сказал:
– Пошли! – И потянул вялого толстяка в коридор.
Они постучались в дверь с надписью «Тихих Разум Петрович – Директор» и вошли.
Лысый старик с седыми бакенбардами задумчиво стоял, опёршись о круглый стол в центре большой комнаты. На столе были навалены карты большого формата. Старик обернулся.
– А, студенты! – Задумчивость с лица директора улетучилась, появилась хитрая улыбка. – Партейку? – Он подошёл к шкафу и достал оттуда громыхнувшую коробку с костяшками.
– Обязательно, Разум Петрович, – волнуясь, ответил Серёжа. – Только скажите… это вы?
– Что – я? – спросил директор.
– Ну, это… – Серёжа изобразил рукой вихрь.
– Ураган-то? – Директор улыбнулся. – Ребятки, не верьте слухам. В эти игрульки я давно не играю. Давайте, садитесь лучше! – Он сдвинул разрисованные листы в сторону и высыпал на стол кости.
Тут Вова засуетился, закрутился толстым телом и достал из кармана широких брюк телефон.
– Прошу прощения, – почему-то шёпотом сказал он и выполз за дверь.
Разум Петрович старательно замешивал кости.
– Тоже неохота? – Кивнул он на стол и вздохнул, поглядев печально на Серёжу.
Тот смутился, покраснел и понял, что не благоговение сейчас испытывает к этому чудаковатому старику, гуру отечественной метеорологии, а непонятную жалость.
– Что вы, Разум Петрович! Я с удовольствием с вами сыграю.
Давно уже это не было честью на метеостанции – поиграть в домино с директором. Наоборот, все, как тараканы, прыскали по кабинетам и лабораториям, когда директор, закинув руки за спину, прохаживался по коридорам, ища напарников для игры. Отдалили его от дел, держали за прошлые заслуги. Молодёжь и замы ворчали. Но где-то там, совсем наверху ещё оставались покровители, и Разум Петрович сидел до позднего вечера в своём кабинете, ворочал по старинке бумажные метеокарты и поглядывал, как лаборанты проверяют метеобудки – площадка с торчащими из земли белыми «скворечниками» с термометрами внутри, располагалась как раз перед его окнами на первом этаже.
Разобрали костяшки. Серёжа мучительно вспоминал правила – в детстве вот так же он играл с дедушкой, и что-то да должно было остаться в голове.
– Ураган-то плёвый получится. Так, баллов на семь. – Разум Петрович дальнозорко вглядывался в костяшки, аккуратно подкладывая к растущей постепенно «змее». – Максимум, восемь.
– Да? – удивился Серёжа, забывая походить. – А чего ж мы тогда…
– Перестраховываемся. – Разум Петрович, совершенно не смущаясь, заглянул в фишки к Серёже и, выбрав нужную, положил на стол. – Пришлось, конечно, немного подкрутить, – добавил он невзначай.
– Подкрутить? – чуть заикаясь, спросил Серёжа.
– Понимаешь, Серёж, – стал объяснять директор, не забывая при этом играть. И за себя, и за своего партнёра. – Вот эти все ваши компьютеры, модели гидродинамические – это всё, конечно, здорово. Но опытную руку и карандашик никто не отменял. Вот выдали они, модели ваши, «штормяк». Будто всё, конец света. А я по картам поглядел, подрисовал – не так фронты идут, а вот эдак. – Он помахивал руками с костями, потихоньку их выкладывая. – А потом, глядь – не так страшен чёрт. Поэтому завсегда проверяй глазами, чего там тебе эти модели насчитали. – Он подмигнул. – Ещё партейку?
Серёжа неуверенно кивнул. Не тому он удивился, что так ласково с ним говорил директор, да ещё и по имени его называя (это всем на станции было известно, что Разум Петрович каждого сотрудника знает в лицо и по имени, вплоть до уборщицы и студентов-практикантов), а тому, что тот так с ним откровенничает.
Они ещё долго сидели, уже сумерки за окном опустились, а сотрудники один за одним торопились домой, топоча по коридору.
– Ну, чего, поглядим, что там после этого дичайшего фронта, а? – Разум Петрович наигрался, но отпускать Серёжу вроде как не спешил. А тот и сам никуда не торопился.
– Поглядим, – согласился Серёжа, с энтузиазмом следя за директором – Разум Петрович снова развернул на столе карты.
* * *
Ураган получился слабеньким. Даже и не ураганом оказавшись вовсе. Так – шквал, гром и молнии, ветки поломанные, забитые ливнёвки – обычная июньская гроза в Москве; ничего особенного.
Но после этой грозы всё чаще стал засиживаться по вечерам Серёжа Гусев в кабинете у директора. Пили они горький чай, собственноручно завариваемый Разумом Петровичем, играли в домино, но всё больше склонялись над распечатками широкоформатных метеокарт. Замирали, вглядываясь в красные и синие фронты, волнистые линии изобар и температурные отметки. А потом вгрызались в напечатанное с карандашами, подрисовывая и подправляя. Рисовал всё больше директор, но давал иногда подрихтовывать и своему ученику, взирая на него с некоторой нежностью.
Вова Ляхов сначала посмеивался над однокашником, потом пальцем у виска крутил, а потом будто даже обиделся. Только Серёжа внимание на это не обратил. Он и от матушкиных претензий по поводу поздних возвращений домой отмахивался.
Сидели как-то вечером. Точнее, сначала стояли, правили карты.
– Вот, гляди – фронтяра прёт, а мы его в сторону, а то, глядишь, на Кубани засуха случится. – Деловито помечал карандашом, словно на деревьях зарубки топором ставил, Разум Петрович.
Серёжа информацию впитывал и, хотя тоже склонился над столом с карандашом, рисовать не решался.
– А вон, Разум Петрович, – он плавно очертил по воздуху дугу, – Западную Сибирь-то опять заливает.
– Точно! – обрадовался директор, – надо циклончик пододвинуть. – И принялся активно разукрашивать соответствующую область. – Давай, помогай, что ли.
И Серёжа с готовностью подчинился.
– Ты чего в метеорологи-то пошёл, Серёж? – спросил его чуть позже Разум Петрович, прихлебывая чай из стакана в именном подстаканнике, похрустывая куском сахара. После трудов расселись в мягких креслах, отдыхали. Серёжа всё больше узнавал про директора. Некуда тому было торопиться вечерами. Схоронил жену; детей не заимел. Друзья всё больше больные и старые были, а про болезни и старость Разум Петрович разговоров не любил.
– В детстве на природоведении понравилось записывать показания с термометра в клеточки. Так и повелось. – Пожал плечами Серёжа.
Директор покивал задумчиво, шумно отпил горячий чай. Серёжа помолчал, собираясь с силами, а потом спросил, сразу покраснев:
– А вы, Разум Петрович, когда свой… ну… дар ощутили?
Директор стакан отставил, откинулся в кресле. Будто ждал этого вопроса.
– Да кто его знает… сколько себя помню. С рождения, наверное, – ответил он. – А если серьёзно, то заложено это во мне было. Там же в тридцатые не только людей грохали, но и экспериментов всяких интересных множество проводили. Был вот и такой – ещё нерождённым детям профессии выбирали.
– Как это, выбирали? – удивился Серёжа и тоже отставил чашку.
– А вот так. Отец мой как раз в таком «ящике» трудился. Беременную пациентку чем-то там облучали, пытаясь привить зародышу ту или иную способность.
– Разум Петрович, вы серьёзно?
Тот развёл руками.
– Кто его знает… Я в этом не понимаю ничего. А лавочку эту довольно быстро прикрыли; кого-то шлёпнули, как водится. Но отец жену, мать мою, то есть, беременную как раз мной, успел под это дело поставить. Ой, ржали над ним, наверное… Что он метеорологию выбрал. А там, понимаешь, лето (тридцать восьмой год) уникальное получилось, особенно август и начало сентября – ого-го, скажу я тебе! Блокирующий антициклон на два месяца. Максимумы под тридцать шесть, тридцатники в сентябре и за целых два месяца миллиметр осадков. А я родился в сентябре как раз. Вот отец и подумал, что эта очень важная профессия для народного хозяйства. – Разум Петрович тепло улыбался. – Только когда маму обрабатывали, чего-то там пошло не так, и больше нужного в неё дозу пульнули, ну и вот…
– Ого… – прошептал Серёжа.
– Первый раз случилось в школе уже. Рисовал как-то танки на подходе к Москве, карту набросал, а ещё и совсем детское что-то в голове ворочалось – тучки нарисовал со снегом, мол, чтобы фашистов замело. Он и повалил, снег-то. На следующий день. А конец мая уже был…
– Ещё чаю, Разум Петрович? – спросил Серёжа, снедаемый любопытством и немогущий сидеть неподвижно.
Директор на его предложение не ответил, взгляд его затуманился, и весь Разум Петрович был уже не здесь.
– Тогда-то я не понял ничего, конечно, это уж потом сопоставил. А дорожка мне всё равно прямая была – на геофак. Завещание отца (он на фронте погиб) матушка хорошо помнила, некуда мне было больше деваться, кроме как на географический. А уж когда практика пошла, когда карты нам выдали, вот тогда-то шороху я навёл. – Директор усмехнулся. – После первого курса, в июле нахулиганил. Мы в Подмосковье, как вы сейчас говорите, тусили в Коломне на практике. Как пошёл градусы занижать! О… В июле самое большое – двадцать пять, а ночные и девять, и десять… хорошо заморозков не наделал, – он захихикал. – Тогда, конечно, стал я что-то понимать. У матушки подробности выпытал. И ведь хорошо, что такой я…
Директора поиграл пальцами, подыскивая слово.
– Педантичный? – подсказал Серёжа.
– Не! Занудный! – Поднял палец директор. – Я очень рационально ко всему этому подошёл, спокойно. Аккуратно стал использовать. Хотя были заскоки, да…
Он взял стакан и шумно прихлебнул.
– Расскажите, Разум Петрович.
Директор поглядел в окно, крякнул.
– Уж темно! Тебе домой-то не пора?
– Нет, что вы! До пятницы я совершенно свободен, – ответил Серёжа радостно.
– До пятницы? Хм… ну, ладно… – Откинулся снова Разум Петрович в мягком кресле. – Так чего я там?
– Заскоки! Гм…
– Ага, точно. Это я уж заведующим лабораторией был. И чёрт его знает, что на меня нашло… Может, тридцать лет со дня гибели отца повлияло, может, ещё чего… Не знаю. В общем, семьдесят второй год – это я, – сказал Разум Петрович, прищурившись, постукивая по подлокотнику рукой.
Серёжа только очки поправил, а улыбаться не перестал.
– Семьдесят второй? Тот самый? – прошептал он.
– Угу. Урок я тогда получил. Думал, сейчас я такое идеальное лето для Европейской части СССР забабахаю. Все ахнут. Ага, разбежался! – С досадой махнул рукой Разум Петрович. – Как раскачал процесс своими подрисовками, как пошла жара… думал, всё, капут, сейчас лето своего рождения повторю. Здорово тогда, Серёж, я струхнул.
– То есть все эти пожары подмосковные…
Разум Петрович закивал.
– Ага, на мне, на моей совести… Хотя, я как понял, что дел наворотил, назад давай крутить, рисовал днями и ночами – только куда там! Раскочегарилось, я только слегка притушить и сумел. Совсем не всемогущ оказался. Но на полную не дал развернуться. С тех пор и понял, что надо потихоньку, где-то тормознуть, где-то подтолкнуть. Тогда в рамках всё. Ведь более-менее нормальный климат был в семидесятые и восьмидесятые, и в начале девяностых, а? – Подмигнул он Серёже.
Серёжа переваривал информацию, перетряхивал в памяти погодные архивы – и впрямь выходило, что до двухтысячных всё по норме было.
– А последние годы расшаталось тогда почему? – спросил он.
– Так не удел я стал с бумажками своими. На компьютере пробовал подрисовывать – чуть наводнение не устроил на Амуре. А распечатки мне теперь редко носят… да и постфактум частенько. Вот если «штормяк» какой только ежели…
– А что, никто не знает о вашем… вашем даре? – удивился Серёжа.
Разум Петрович заулыбался хитро.
