скачать книгу бесплатно
Influenza. Лирика
Анатолий Жариков
О чём стихи? Обо всём. Что интересно человеку. Чем интересен человек. Читайте, понравится. Я сам их сотни раз перешёптывал.
Influenza
Лирика
Анатолий Жариков
© Анатолий Жариков, 2017
ISBN 978-5-4485-7444-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Температура тела
Человеческое, слишком человеческое.
Фридрих Ницше
Город. Музыка. Зима
Ждану
Насторожённый ворох слов,
как мусор неуютных улиц;
и с хваткою пришитых пуговиц —
торговые ряды лотков.
Отставленного локтя ближе
приблизиться уже нельзя
к непонимающим глазам,
напоминающим о жизни.
И злы, и молоды глаза
апостолов серпа и молота.
Аптека. Улица. Вокзал.
Столовая родного города.
Маэстро стынущей стране
в худой обувке на резине
в подземке на одной струне
концерт играет Паганини.
И граждане от злобы дня
бегут домой по снегу талому,
и тает музыка огня
на кухне в запахе метана.
А утро, трезвое как трусость,
размажет в ширину холста
меня, приятеля, мента,
аукнется похмельной Русью.
Озябшему ещё пенять
на пошлый день в косую строчку.
Жену, купеческую дочку,
на валенки не поменять.
Сними подземный переход,
расклей последнюю афишу…
И человек не подаёт,
и Бог твой Реквием не слышит.
День не годится жизни для,
прокуренный и не согретый.
И музыку уносят где-то
за край земного февраля.
***
Если и память залечат
или перо подпилят,
Боже, добей картечью,
чтобы всю душу навылет.
Кореш готовит лыжи,
только без родины тесно,
на кладбище под Парижем
нету свободного места.
Да и с годами не вышел
ни суетой, ни славой.
Не отнимайте права —
чувствовать, слышать.
***
Если б не взошедшая звезда,
не четверг, не чётная неделя,
карт расклад бы не да не судьба;
насморк не да русские метели;
если бы не карликовый рост;
если бы не смрад и блуд в столице;
если б не отвагой пьяный росс;
если бы не ад Аустерлица;
если бы не бабьи рогачи,
если б не Давыдов со товарищи;
если б не кривой пердун с печи,
не Бородино, Москвы пожарище;
если б не, как шторм, последний штурм,
если б не уланов не жалея;
если б на века не вздыбил шум,
кто бы помнил этого пигмея.
***
Ресторан был раскрыт. Канун Рождества.
Заказали бисквиты и крепкого чаю.
Кто-то громко входил и бросал слова,
и слова в переполненном зале дичали.
Кто-то шумно вздыхал, кто-то резко вставал.
Поднимались и падали длинные тени.
Был январский вечер. Канун Рождества.
Говорили, смеялись, пили и пели.
Вы сидели напротив. Был канун Рождества.
И шутили развязно, и пальцами нервно
теребили салфетку, роняли слова
и топили их в мутном стакане с портвейном.
Снова вверх поднимались и плыли слова,
плыли тени, и плыли значенья на лицах.
Был январский вечер. Канун Рождества.
Наливалась вином и румянцем провинция.
В сизом дыме тонули, как рыбы, слова.
Плыли свечи, в подсвечниках таяло время.
Был январский вечер. Канун Рождества.
Шли волхвы. Восходила звезда в Вифлееме.
***
Круг друзей ограничен до здравствуй, привет, как дела?..
Обессолнечен день, как в тридцатые храм обезглавлен.
И раскроена жизнь, словно ножницами, пополам;
Достоевского словно предзнающей книги заглавием.
Обесценена жизнь, и в цене возрастает вина,
и герой возмужал. И сомнения душу не гложут.
На подрамник надев холщовый кусок полотна,
снова чёрный квадрат на белом малюет художник.
Жизни русской рулеткой отмерены нужность и срок,
и весы правосудия богу иному вручили.
И контрольную пулю, как учили, вгоняет в висок;
и напарника следом надо мочить, как учили.
***
Красные помидоры
кушайте без меня…
Б. Чичибабин
Нам ещё грызть арбуз
красный, как воспалённый глаз,
с семечками миндалинами;
есть ещё красных помидоров запас
на воле у нас, правда, горьковатых на вкус,
но которых давно не едали Вы.
На ладонях моих лучится
эта закусь, как угли, красная.
В два стакана налью за почивших
и живых, живущих не напрасно.
На ладонях моих две судьбы,
кривые линии.
Выпьем горькую. Жили б Вы,
повторили б мы.
Почитали бы вслух строчки ненапечатанные
и пошли бы вдаль закоулками-задворками,
друг поддерживая друга плечами и
икая окончаниями и красными помидорами.
***
Земля охрипла в воздухе ночном,
молчит ни звука не роняя.
Во всю Украйну – ни конца, ни края —
насупившийся чернозём.
Оцепененье падающей тьмы,
пустая, оглоушенная зга,
как обезвоженные га,
как невостребованные – мы.
***
Долгий вечер, дальний вечер.
Тёплая, как солнце, пыль в горсти,
тихий шёпот: «Господи, прости
человеку человечье…»
***
