Сон о белом городе

скачать книгу бесплатно

Сон о белом городе
Жан Лавлейс

Тихий курортный городок, по-летнему ясное солнце, теплое море и ласковый ветер – воплотившаяся мечта о беспечной жизни, вот только Ролана Сарджерта, вновь назначенного директора секретного исследовательского комплекса "Сант-Гофф", в сладостную иллюзию уже не уверить. Ему известно, что он, как и его коллеги, вскоре обречен погибнуть под завалами комплекса, и причиной этому будет он сам, слепо повинуясь приказам. Но сможет ли Ролан решиться поставить жирную точку в жизнях многих людей, если среди них есть та, что спустя годы ему небезразична, и та, перед которой он бесконечно виноват?

Глава 1

Редкие порывы ветра с побережья, несшие с собой отчетливый солоноватый аромат, в грациозном танце через разбитые окна проникали в кабинет, словно чтобы только одарить спящего доктора своими нежными прикосновениями, с необычайным трепетом тормоша его седые волосы и подол мятого белого халата, оттенок которого сейчас, по истечении трех суток непрерывной работы, напоминал скорее полотно серых полутонов. Утомленному мужчине сквозь блаженный сон казалось, что до него доносился визг беспечных чаек и мелодия шелестящих листьев, казалось, что в это мгновенье он находился на песчаном пляже, а перед его одинокой фигурой в белом халате стелилось во всем своем молчаливом великолепии бескрайнее синее море. Доктор все вглядывался вдаль в попытке отыскать тонкую полоску горизонта, отделяющую чистое небо и стерильный глянец тихих волн.

– Жаль, что мне этого уже никогда не увидеть, – с горечью сорвалось с уст проснувшегося в громоздком кресле доктора, должно быть, завывшие у подножья сирены противовоздушной обороны города оборвали его блаженный сон, хотя он за прошедшие три дня с начала вторжения уже успел привыкнуть к их монотонному звучанию.

К собственному удивлению, герой, оставаясь неподвижным, запечатлел на противоположном конце длинного стола перед собой оставленную неизвестным доброжелателем корзину с мандаринами, что своими гротескными красками разбавляли полутьму пустого кабинета. Седовласый доктор догадывался, что спелые фрукты совсем недавно были собраны в саду на переднем дворе дворца «Сант-Гофф», от которого произошло название всего научно-исследовательского института.

– Как это мило, словно бы этот жест исключает риск получить пулю в затылок, – с легкой усмешкой обреченного произнес мужчина и, выпрямившись в полный рост, неторопливо прошагал по лакированному паркету, золотящемуся чистым янтарем в лучах вечернего солнца, осколки битого стекла под шелковым полотном изорванных тюлей устало серебрились следом. Никто уже не утруждался в их сборе, поскольку сотрудники понимали, что дни института были уже сочтены: авангард османских сил вскоре будет в городе, а тщеславный Султан Мехмед IX не упустит возможности занять «Сант-Гофф», опередив союзников из Петербурга и Лондона.

Герой в мятом халате поднял плетеную корзину с цитрусовыми и обнаружил под ней брикетированный шоколад с пропечатанной датой изготовления от восьмого месяца 1980 года.

– Запечатана почти вчера, – заметил вслух внимательный мужчина, по одной лишь дате на однотонной обертке прекрасно осознавая, что его коллеги с позволения коменданта комплекса уже вскрыли склад с продовольствием.

Седовласый доктор с видом выдающейся незаинтересованности возвратил корзину на поверхность стола и покинул кабинет, выйдя в просторное танцевальное фойе, роскошные интерьеры которого помнили лоск и веселье пышных балов, а теперь были заставлены громоздкими компьютерами и антеннами, используясь в качестве узла связи.

– Ты не знаешь, кто оставил корзину с мандаринами? – спросил у единственного человека во всем зале герой, обратившись к безликому солдату в черной шинели и противогазе под каской с эмблемой вооруженных сил Австро-Венгерской империи.

– Кончено, господин Сарджерт, однако этот человек пожелал остаться для вас инкогнито, но по вашему приказу я назову имя, – ломаным голосом заверил начальника института солдат, одной рукой приставив к сапогам винтовку.

Доктор в мятом халате догадывался, что недоверчивый комендант Лем приставил к его новому кабинету охрану, чтобы подчеркнуть свою безграничную ввиду получения чрезвычайных полномочий после начала вторжения власть на территории комплекса, хотя эта мера была излишней, ведь сотрудники уже едва ли могли выйти за его пределы без пули в затылке.

– Не стоит: пусть для меня доброжелатель окажется неизвестным, – сказал Сарджерт и, перешагнув через протянутые поверх дорого паркета толстые провода, оставил танцевальное фойе, где после повсеместного отключения связи в прифронтовом регионе было необычайно тихо, лишь редкие переговорные сеансы со столичным руководством прерывали воцарившееся здесь молчание. В остальное время помещение наполнял шепот изорванных осколками штор, чистый бархат которых грациозно извивался в робких прикосновениях ветра и в льющемся через высокие окна свету, словно бы смущаясь, наливался алым.

В скором времени герой в пыльном халате неторопливо и даже несколько высокомерно спустился по ступеням парадной лестницы запустевшего дворца, что в первые минуты вторжения, когда полутьму августовского неба над Цуркавицей развезли сотни огней, уцелел лишь по какому-то нелепому недоразумению. Бетонной громаде административного корпуса, выстроенного в форме правильного пятиугольника в полусотне метров от дворца, повезло многим меньше: серия ракетных ударов в один миг обратила строение в черные руины, унеся с собой кровавую добычу – жизни почти половины всех сотрудников, которым не повезло оказаться на совещании в момент удара. Одна из крылатых ракет угодила точно в крышу конференц-зала, небрежно разбросав во все стороны многочисленные стальные шарики размером с монету, каждый из них еще хотя бы единожды врезался в мощные стены, прежде чем, несколько раз сменив траекторию, сдетонировать. Помещение превратилось в окровавленное решето, на месте которого остались лишь чернеющие обелиски покрывшихся копотью тяжелых мраморных колонн, вырвавшихся откуда-то из леденящей глубины братской могилы.

Сарджерт застал роковой вечер на рабочем месте и по счастливой случайности не попал в число жертв. Тогда он, намереваясь выкурить очередную сигарету, привычно вышел на террасу пятого центра экспериментальной неврологии, откуда в следующую минуту собственными глазами запечатлел завороженно необычайно яркие всполохи пламени высоко в августовском небе: должно быть, противоракетной обороне города все-таки удалось перехватить первый залп со стороны Эгейского моря. Серия взрывов вдоль омываемого безмятежным Адриатическим морем побережья становилась все ближе, а потом дождь стальных кинжалов обрушился на Цуркваицу и на объекты института «Сант-Гофф».

– Пройдет совсем немного времени, прежде чем все здесь превратиться в пылающий ад уже независимо ни отчего, а для позорного бегства нет никакой возможности, – размышлял доктор, отыскав в собственных словах полутень мужества, ведь порой продолжать врать самому себе, было многим проще, чем признать очевидное.

Фигура Сарджерта в грязном халате миновала пустые коридоры первого этажа, заставленные пронумерованными ящиками с секретными документами, которые удалось вынести из руин архива солдатам майора Лема для последующей ликвидации, словно бы наилучшим образом для этой цели подходило хранение в апартаментах дворца «Сант-Гофф», чье великолепие оставалось неоспоримым даже в его настоящей роли. При каждой новой партии в симфонии сирен герой ожидал повторного удара крылатыми ракетами прямо по крышам центральных залов дворца, однако авиацию противника интересовали другие цели. Адские тонны смертоносного железа уже втоптали в грязь военную инфраструктуру, разрушили мосты и туннели, навсегда отрезав изначально обреченных жителей от внешнего мира, а теперь методично ровняли с землей грузовой порт.

– Даже сейчас меня сопровождает многоголосый хор сирен, – выдохнул иронично доктор, когда, наконец, вышел на передний двор через двери парадного входа, с обеих сторон от которого стояли монолитно, словно вылитые в бронзе скульптуры, безликие солдаты, у Сарджерта были веские причины опасаться их больше, чем османских стервятников.

– Можно лишь благодарить султана за столь стремительный карьерный рост, если перед лицом неминуемой смерти это, конечно, имеет значение, – пронеслось в мыслях молчаливого героя, когда оба солдата синхронно приставили приклады карабинов к ноге в приветственном жесте.

Отвлеченный изяществом мандариновых деревьев, в пышной зеленой листве которых виднелись яркие плоды, доктор в мятом халате оставил формальную сцену без внимания и оказался перед ухоженным садом переднего двора, в тени старых деревьев стояли сиротливо скамейки. По всей вероятности, прежний хозяин дворца «Сант-Гофф» любил этот сад, что в теплые летние дни казался особенно прекрасным, даже чернеющие руины административного корпуса за дрожавшей игриво листвой не могла испортить эту дивную картину.

– Творенья природы, не запятнанные вмешательством ученых восьмого центра астроэкологии, – в очередной раз восхитился первозданной красотой мандариновых деревьев в саду мужчина, когда позади него среди серости широкой колоннады дворца белели за сорванными рамами окон шторы, что были особенно прекрасны в декорациях зеленых гор и сопок, откуда временами доносился бодрящий ветерок.

Сарджерт замер у скамейки, наблюдая издали за тем, как спасатели в грязных робах копошились среди остовов некогда гротескного сооружения в отчаянной попытке отыскать выживших, между завалов и покрывшихся копотью мраморных обелисков ползли вслед за ними машины, чьи двигатели истошно гудели, прорубаясь сквозь оплавившийся бетон. Обезображенные тела бывших коллег складывали в длинный ряд вдоль асфальтового полотна дороги, обходительно накрывая их белоснежными простынями, на которых вскоре сквозь ткань проступали кровавые пятна.

– Странный феномен, – по-научному промычал устало доктор, усевшись одиноко на скамью в тени шелестящих крон, в последние дни ему удавалось спать лишь урывками по десять-двадцать минут, однако теперь подчиненные старались лишний раз его не беспокоить. – Застигнувшая нас врасплох война не была чем-то новым в наших жизнях, ведь до нас ранее доходили опаленные фронтовые сводки и вычищенные цензурой репортажи из другой части света, но дыхание ее ужаса внезапно оказалось фатальным. Неопределенность первых минут вторжения осман переменила планы людей и обесценила прочие устремления, а нас поглотило стойкое ощущение нереальности или скорее невозможности всего происходящего, – усмехнулся иронично герой, смотря на аллею из тел недавних коллег, – словно подобного коллективного помешательства не может быть и вовсе.

Доктор вытащил из халата пачку сигарет и закурил, в это мгновенье не испытывая ни капли отвращения, и отнюдь не потому что хотел показаться бессердечным в собственных глазах, причиной была скорее профессиональная черствость, присущая всем сотрудникам института, ведь через застенки «Сант-Гофф» прошли сотни замученных британских военнопленных. Единственным выходом из этого ада для подданных английской короны оставалась лишь спасительная пуля в затылке, выпущенная из карабинов расстрельной команды. Безжалостный комендант Лем сумел выдрессировать солдат до собачьей верности и машинной исполнительности, от чего они по одному его приказу без раздумий ликвидируют не только пленных, но и сотрудников института.

– Поистине удивительно, с какой легкостью можно смириться с такого рода изменениям: теперь ужас всюду, он преследует нас даже во снах, хотя еще недавно я бы и подумать об этом безумии не мог, – говорил непринужденно мужчина, развалившись вальяжно на скамейке. – С самого начала войны я еще ни разу не появлялся дома и не могу быть уверен, что он еще не разграблен, – непринужденно размышлял доктор, вспоминая чудесный вишневый сад, в котором он за книгой так любил проводить долгие пятничные вечера, словно бы в эти минуты Сарджерт забывал страшные тайны института «Сант-Гофф».

Прохладный ветер с гор разбавлял терпкий аромат мандариновых деревьев в саду переднего двора вечерней свежестью, принося с собой смирение, от чего герой, бросив окурок в чугунную урну и мысленно себя похоронив, заключил категорично:

– Да и незачем мне там появляться…

Приглушенный лязг моторов строительной техники оборвал раздавшийся внезапно топот каблуков по узкой обветшалой брусчатке, что как-то виновато петляла меж стволов деревьев и невысокой калиткой, приближающиеся шаги также прервали измышления доктора. Тела коллег в белых простынях на дороге впереди оставались неподвижны, будто бы предумышленно добавляя предстоящей сцене некоторой загадочности и фальшивого драматизма: Сарджерт распознал в приближающемся в тени деревьев силуэте миловидную девушку лет двадцати семи в расстегнутом мятом халате.

– Скрывшись от прошлого под маской бюрократического официоза, мы снова сделаем вид, будто не знаем друг друга так хорошо, будто бы мы сыграем роли чужих друг другу людей, – сказал мысленно помрачневший мужчина, признав в ней следом доктора Амалию Розенвуд, коллегу из числа уцелевших при первом ракетном ударе.

Их тяжелые взгляды после долгой разлуки встретились вновь, а седовласый герой запечатлел в ее полуживых заплывших кровавой изморозью глазах отражение вселенской тоски, что поселилась там задолго до начала вторжения, хотя Сарджерт помнил этот все еще прекрасный взгляд благородного рубина искусной огранки совсем другим.

– Надеюсь, я не стала причиной вашего пробуждения, доктор, – произнесла нежным голосом, что лился на сердце мужчины раскаленным свинцом и одновременно с этим звучал как сладкое признание, холодная Амалия, локоны ее длинных серебристых волос в тени мандариновых деревьев приобрели внеземной оттенок.

– Значит, это вы принесли мне корзину свежесорванных фруктов? – спросил напрямую Сарджерт, чем заслужил легкую усмешку очаровательной коллеги, девушке было совершенно безразлично, что ее всегда безупречный халат теперь напоминал скорее потертую камуфляжную форму, ее чистые туфли на тонком каблуке сияли черным глянцем.

– Их передал верный пес Лема, а я попросила его не тревожить ваш сон, ведь в последние дни всем нам пришлось несладко, – сообщила отстраненно Розенвуд, застывшая в паре шагов от мужчины, тот на мгновенье нашел себя пораженным ее жгучей и стерильной красотой среди чернеющих руин административного корпуса, что, словно бы крыльями, мраморными обелисками врывался из-за ее стройного стана, стянутого элегантным поясом однотонного льняного платья под халатом. Тем не менее, Сарджерт, внешне оставшись неизменным, сразу одернул себя, вспомнив, что Амалия работала в отделе вирусологии под началом уже покойного доктора Кравеца, которого по праву за глаза прозывали палачом института. Лишь от этой мысли героя бросило в легкую дрожь…

– Моя благодарность вам, – выговорил безынтересно мужчина, стоя у скамейки несколько сгорбившись, словно бы прячась в тени аллеи от солдат коменданта Лема. – Полагаю, мандарины, сорванные вашими руками из этого сада, особенно прекрасны, но на вашем месте я бы не стал отзываться о наших палачах столь категорично, – оба усмехнулись обреченно, и Сарджерт добавил: – По крайней мере, не здесь и не в эту минуту.

Седовласый доктор находил эту встречу довольно странной, ведь за последние годы им стало привычно избегать друг друга, делая вид, что они не были близки настолько, насколько вообще могут быть близки люди. Они трудились в разных центрах института «Сант-Гофф», поэтому им удавалось не видеть друг друга целыми неделями, а когда их случайные встречи в коридорах или залах совещаний происходили, Сарджерт и Розенвуд могли говорить друг с другом при коллегах так, словно бы до этого мгновенья они никогда не знали друг друга, чтобы только не поддаться на искушение и не утонуть объятьях сладостных воспоминаний. Так было и сейчас.

– Вы пришли только за этим? – после неловкой паузы спросил мужчина в мятом халате, казалось, молчаливый фасад дворца за его спиной дополнял изысканное полотно пологих склонов низких гор, словно бы именно по этой причине помимо уважения к памятнику архитектуры османские стервятники предпочли сохранить роскошную резиденцию в целости.

– Несомненно, доктор Сарджерт, – заверила девушка, герою на мгновенье показалось, что с ее тонких губ одного оттенка с красным рубином ее глаз сорвалось немо его имя, которое Амалия никогда более не произносила. – Как вы и просили, секции лабораторий в подвалах корпуса вирусологии уже подготовлены к подрыву, однако что вы прикажете делать с архивами восьмого центра астроэкологии? – доложила холодно Розенвуд, после чего с интересом добавила: – Там осталось великое множество наработок за последние годы.

– Думал, к этому времени вы уже закончили, – признался удивленный сведениями Сарджерт, поймав себя на мысли, что перед неминуемой гибелью, с которой он уже, кажется, смирился, желает только вновь услышать из уст девушки свое имя. «Ролан», – говорила когда-то так мечтательно Амалия, смотря на него влюбленными глазами, в безмерной глубине океана которых тогда еще нельзя было разглядеть кровавой изморози: граненый рубин воспылал во взгляде девушки после одного из неудачных экспериментов, хотя герой полагал, что она приобщилась к идеям преданного науке до фанатизма доктора Кравеца. Он считал, что для подтверждения некоторых смелых изысканий следует проводить эксперименты на себе, если они не несут угрозы жизни, быть может, именно поэтому престарелый Кравец всегда ходил с тростью и кожаной повязкой на одном глазу под очками.

– Полчаса назад, – с математической ревностью заверила девушка, подол ее льняного платья и халата дрожал в медленном танце с порывами ветра. – Все потенциально опасные образцы утилизированы или перенесены в хранилища, – продолжила доктор Розенвуд, после смерти Кравеца она заняла его место, в то время как Сарджерт с легкой руки столичного руководства без видимой причины был назначен начальником комплекса «Сант-Гофф», получив приказ подготовить закрытый объект к полной ликвидации в случае потери города. Ролан также догадывался, что головной институт приказал Амалии избавиться от него, если он посмеет ослушаться приказа Венских чинов или по каким-то причинам покажется им нелояльным.

– Сделайте так, чтобы архивы были ликвидированы вместе с подрывом здания, – распорядился мужчина, после чего добавил: – У меня есть сомнения касаемо самой возможности проведения эвакуации, поэтому руководство может настоять на уничтожении всех наработок.

– Вот как… – выдохнула притворно и одновременно с этим по-детски невинно Амалия, зная, что Ролан не имел никакого представления о степени ее доступа к информации, который совершенно точно был выше, чем у всех остальных коллег за исключением коменданта Лема. – Значит, мы с вами будем дожидаться особых указаний, – закончила удовлетворенно девушка.

Между героями в грязных халатах вновь повисло многозначительное молчание, прерываемое приглушенным гулом техники, а отдаленный рокот сирен противовоздушной обороны погружающейся в хаос Цуркавицы отозвался эхом минувших дней, однако им обоим вдруг показалось, что все это в тени чудесного сада не имеет знания, как и их запятнанное кровью прошлое.

– И еще об одном, Амалия, – выговорил тяжело Ролан, прервав неловкое для обоих молчание, будто бы в эту минуту он должен был произнести что-то необычайно важное, на что они не могли решиться когда-то давно.

Неизменно холодная Розенвуд с интересом уставилась на героя парой своих кровавых глаз и, держа одну из своих тонких рук в кармане халата, спросила напрямую:

– О чем же, доктор Сарджерт?

Пространная сцена вдруг показалось мужчине настолько забавной, словно бы они вновь оказались глупыми детьми и не знали своих желаний, что ему стоило больших усилий воздержаться от приступа смеха. Следом Ролан вновь поймал себя на мысли, что его разум перестал различать между собой объективную реальность и порожденный воспаленным сознанием полубезумный бред.

– Ампула с ядом, – напомнил о своей просьбе переданной Амалии через ассистента Сарджерт, намереваясь избрать свою смерть самостоятельно. – Даже своей смертью хочу разочаровать господина коменданта, что теперь отсчитывается лишь самому себе и лично дьяволу.

– Полагаю, у нас еще осталось немного времени. Успеем насладиться морем в закатном зареве, – уклончиво ответила девушка, локоны ее длинных серебристых волос ложились небрежно на хрупкие плечи. – Встретимся у смотровой площадки позднее и теперь без твоего очаровательного ассистента, Алена, – предложила властно доктор Розенвуд, упомянув укоризненно юного помощника Сарджерта.

– Пожалуй, соглашусь, – сдался Ролан, листва пышных деревьев в саду зашелестела печально, знаменуя окончание разговора, в котором оба так и не решили снять с лиц театральные маски.

Герои расстались. Формально являющийся начальником института Сарджерт остался неподвижен и в тени старых деревьев наблюдал увлеченно за удаляющейся фигурой доктора Амалии Розенвуд, он знал, что ей, равно как и ее коллегам, уже не суждено покинуть живыми территорию комплекса. Ролан также допускал, что руководство головного института ввиду невозможности эвакуации уже списало их со счетов, распорядившись расстрелять весь научный персонал ради призрачной надежды сокрыть от мировой общественности все, чем занимались в этих застенках.

– Тот сотканный из безразличия и безучастия комнатный комфорт, что мы старательно возводили все эти годы, рухнул в одночасье. Все мы оказались беспомощны перед бессмысленной военной игрой, вполне ожидаемо застигнувшей граждан метрополии врасплох, – заключил отвлеченно доктор Сарджерт, последние дни у него не было времени поразмыслить над случившимся, но сейчас будто бы все было уже сделано и оставалось лишь ждать особого приказа…

Чистый горный воздух, привычный для комплекса «Сант-Гофф», сменился вновь таким приятным ветерком с побережья, отчетливый морской аромат ощущался даже в саду среди мандариновых деревьев, опьяняя истосковавшегося по морю героя. Казалось, Ролан уже смирился всецело с собственной гибелью, но искренне сожалел лишь, что ему не удастся снова босыми ногами пройтись по песку безлюдного пляжа, вслушиваясь в мелодию волн.

– Наверное, сама судьба повелела тихой Цуркавице, славившейся своей нетронутой двумя мировыми войнами европейской архитектурой, познать на себе всю мощь порожденных безграничной человеческой жестокостью машин, ведь по какому-то досадному недоразумению вблизи города на склонах гор расположился институт, словно во всей империи для его строительства не было другого места. Нескончаемый град авиабомб и ракет прекращался только на время обеда в османской армии, должно быть это и есть наивысшая форма проявления господства, – пронеслось в мыслях Сарджерта, точно бы нахождение причины могло изменить результат трагического стечения обстоятельств.

Стриженая трава обрамленной камнем лужайки под ногами покачивалась синхронно. Ролан, оставаясь в тени цветущего сада, все наблюдал завороженно за удаляющейся фигурой доктора Розенвуд в халате на своих хрупких почти хрустальных плечах, она прошла грациозно мимо накрытых белоснежными простынями тел коллег и вскоре исчезла за черными руинами административного корпуса, сразу за которым расположились друг за другом в одну линию вдоль пологого склона здания научно-исследовательских центров. Сарджерт в строгом соответствии с директивой Вены приказал подготовить их к подрыву, хотя некоторые из них уже были уничтожены крылатыми ракетами, словно бы Мехмед IX лично изъявил желание помочь уцелевшим сотрудникам в ликвидации объектов института «Сант-Гофф».

– У меня еще есть возможность увидеть полоску моря до поступления особого распоряжения, – приободрил себя мужчина и следом вытащил нехотя из кармана продолговатый детонатор со спусковым крючком. Такой же имелся и у Амалии, словно бы в это протяжное мгновенье два некогда небезразличных человека наставили друг на друга заряженные ружья, и всего одного их выстрела хватит, чтобы весь комплекс «Сан-Гофф» взлетел на воздух вместе с сотрудниками.

– Не будет лишним совершить еще один обход дожидающегося ликвидации объекта, обычная прогулка, ведь даже у приговоренных к казни заключенных есть на нее право, – рассуждал высокомерно Сарджерт, после чего добавил в оправданье: – И к тому же вода из-под кранов течет только в номерных корпусах.

Наконец, фигура Ролана показалась из тени шелестящей приятно листвы мандариновых деревьев, фасад роскошного дворца за его спиной оставался неизменными, только безликие солдаты в черных шинелях без лишнего церемониального пафоса сменили друг друга на посту у главного входа и флигеля, от чего седовласый мужчина определил время с точностью до минуты. «Семь вечера по центральноевропейскому времени», – произнес мысленно герой, в некоторой степени поблагодарив майора Лема за присущее ему постоянство.

Доктор Сарджерт оставил сад и прошел молчаливо вдоль извлеченных из руин тел под простынями, траурная аллея напоминала скорее кладбище, где в роли могильных камней выступали почерневшие от языков пламени остовы мраморных колонн, словно бы утомленные спасатели в грязных робах сейчас занимались расхищением братской могилы или скорее даже целого некрополя. Мужчина в халате не стал препятствовать им в этом занятии, будто бы понимал все отчетливее, что не имеет на это никакого морального права, ведь причинял вред людям, пусть даже и во благо науки, пусть даже покалеченные им пленные были врагами империи, пусть даже они и не могли рассчитывать на иную участь, кроме как получить пулю в затылок.

– Уйти от солнца в катакомбы, словно мне нет больше места на свету, – вспомнил вдруг услышанную им из уст сербского партизана присказку Сарджерт, поспешно спускаясь по ступеням лестницы неподалеку от безликого фасада первого центра военно-прикладной химии, часть грубого бетонного здания сложилась от прямого попадания тактической ракеты. «Хранилища с реактивами остались нетронуты лишь по счастливой случайности, уничтожены только блоки для содержания подопытных…» – процитировал мысленно отрывок из доклада шестидесятичасовой давности Ролан, в то время как оказался в прохладных помещениях широких подземных галерей института, большая их часть была прорублена в скалах еще в стародавние времена, а уже многим позже на пологом склоне был возведен дворец «Сант-Гофф».

Пара безликих солдат в черных шинелях, стоявшие под аркой стеклянных дверей длинного коридора, белоснежные кафельные стены которого сгорали в огнях квадратных электрических ламп, приветственно приставили к сапогам карабины, приклады отозвались колким стальным треском, словно бы это было частью предрасстрельной церемонии. В остальном подземные залы комплекса встретили доктора тихим гулом из вентиляционных шахт, Сарджерт знал, что сигаретный дым вытягивался из помещений быстрее, чем на него успевала отреагировать противопожарная система безопасности, и пользовался этим неоднократно. Даже сейчас полновластный хозяин института «Сант-Гофф» предпочел, вытащив предварительно из кармана пачку дорогих сигарет «Император Карл I», устало закурить, хотя в последнем действии смысл крылся скорее в неповиновении по причине скорой смерти.

– Если протяну до осени, то я лично подпишу бумагу и поставлю гербовую печать, чтобы отправить всех в оплачиваемый отпуск, – усмехнулся иронично герой, идя неторопливо по залитому светом больничных ламп коридору, каждый шаг его отзывался звонким эхом, сравнимым разве что с редкой капелью по брусчатке под карнизом сразу после дождя.

В одно мгновенье Ролану вдруг показалось, что он в объятьях этих стен смог расслышать смех и голоса погибших коллег, хотя, вероятно, седовласый доктор попросту вспоминал те безмятежные деньки, когда в непогоду часто пользовался галереями, чтобы поскорее добраться до конференц-залов административного корпуса. Помимо запечатанных складов и резервных генераторов в подземелье также размешалась богатая библиотека и большая столовая, совмещенная с баром и неплохим рестораном, где сейчас в свободное от работы время за просмотром новостей с фронта собирались уцелевшие сотрудники. Сарджерт также был проинформирован, что многие из коллег предпочитали обустраивать ночлег здесь, опасаясь справедливо османских стервятников.

– Телевизионное вещание после отключения связи не затихает ни на минуту, будто бы новостные репортажи вперемешку с наглой военной пропагандой, в одночасье захлестнувшие умы встревоженных горожан, что теперь сутками были словно насильно прикованы к плазменным экранам телевизоров, могли действенно повлиять на безрадостное положение на фронте. – Доктор Сарджерт выпустил из себя едкий сигаретный дым и, вновь отдав должное системе вентиляции в катакомбах, заметил иронично: – Хотя этого фронта как такового более не существует: османы рвутся к лону империи через протекторат Болгарии, не встречая никакого сопротивления, кроме цветочных венков и хвалебных возгласов. Должно быть, покоренные народы видят в них освободителей, в которых они когда-то разглядели солдата Австро-Венгерской империи. – Усталый мужчина в грязном халате держал одну ладонь на спусковом крючке детонатора безотрывно, ловля себя на мысли, что мечтает только допустить осечку и незаметно для себя, наконец, завершить пребывания в неопределенности, подорвав «Сант-Гофф». – Выходит, что, как и говорил об этом много лет назад ныне покойный доктор Кравец, балканский цикл не дает сбоев: одни войны сменяют другие, очередные освободители становятся вдруг безжалостными угнетателями, отомстить которым ради преданной забвению исторической правде становится благим делом, и вспыхивает новая бойня…

Внезапно до героя донеслись отголоски приятного музыкального мотива, записанного на виниловую пластинку, что сейчас вращалась под иглой граммофона, через огромную трубу наполняя мелодией холодные залы трапезной, напоминающей судовой камбуз и ресторан одновременно, хотя обслугу уже благополучно выдворили за территорию комплекса.

Ролан оставил позади сразу несколько коридоров, что мимо хранилищ и резервных подстанций тянулись к лестничным шахтам номерованных корпусов, и выбросил окурок, когда внезапно перед ним показались сразу несколько фигур офицеров в синих кителях тайной полиции. Они праздно распивали из бокалов золотистое шампанское и предпочли оставить появление героя без внимания, самый пьяный из них, словно бы уподобляясь доктору Сарджерту, держал ладонь на кобуре с крупнокалиберным пистолетом.

– Читать им нотации, значит приговорить себя к расстрелу, – пронеслось в мыслях мужчины, что даже в новой должности не имел представления, каким образом на территорию объекта проникли посторонние. Вероятно, полицейские в парадных одеждах, словно бы готовясь снизойти в ад с должным пафосом, оказались в обширных галереях «Сант-Гофф» с позволения коменданта.

– Майор Лем в прощальном жесте подыскал приближенным билеты в самое безопасное место во всей Цуркавице, полагая, что османские стервятники берегут институт для визита свиты великого султана, – заключил отстраненно Ролан, пока пьяные офицеры за его спиной вели беззаботную беседу, один из них в нелепой фуражке и с усами на манер гусарских с рвением бывалого знатока рассуждал об особенностях охоты на кабанов в венгерских угодьях у притоков Дуная.

Немногословный высокомерно доктор оставил сцену, комментарии офицера в адрес будапештских угодий и занятый стерильным мраком коридор, ведущий в залы пятого центра экспериментальной неврологии, когда записанная на грампластинке мелодия стала отчетливее и громче, заглушая гул вентиляционной системы и глухое эхо монотонных шагов героя. Слепляющий свет больничных ламп на потолке пронизывал кафель стены вокруг, а ровная мозаика бетонных полос между ними словно образовывала сплошную сеть, откуда у угодившей туда однажды жертвы не было выхода, казалось, даже грязный халат на плечах Ролана окрасился в белый глянец, напоминая скорее белоснежные простыни, которыми укрывают трупы.

– «Подлый удар в спину», «предательство верного союзника», – с легкой усмешкой в голосе повторил заученные диктором фразы доктор Сарджерт, приближаясь неторопливо к широким окнам протянувшейся между рядами монолитных колонн столовой, однажды через несколько часов после первых упавших на институт ракет ему довелось побывать там. Тогда Сарджерт с интересом наблюдал, с каким трепетом прославленные умы внимают каждому слову диктора военной пропаганды, с жадностью следят за каждым наименованием населенного пункта, где бои идут только на бумаге и в фантазиях кабинетных Наполеонов. Ролан в силу новой должности знал несколько больше, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что все, о чем с таким важным видом говорили в новостных передачах, было не просто неправдой, а скорее даже ложью и ложью безумной.

– Быть может, среди коллег остались и те, кто верит в возможность снятия оперативного окружения, – заключил строго втайне для самого себя доктор, опасаясь в случайной беседе обронить пару лишних фраз, что впоследствии станут веской причиной для продвижения по карьерной лестнице осведомителей тайной полиции. Туннельное мышление – результат тотальной слежки и доносительства, от чего жизнь вне этой порочной вертикали кажется какой-то болезненно неверной и подлежащей скорейшего лечения террором и бессмысленными расстрелами.

Наконец, фигура Сарджерта остановилась у затемненного стекла, сразу за которым глазам героя открывался вид на просторное помещение столовой, за место завешенных тканями ламп в залах горели таинственно восковые свечи, столы были заставлены пустыми стеклянными бутылками, что объяснялось отсутствием официантов, звучала сквозь смех празднично музыка из старого граммофона в центре.

– Неужели до моих дорогих коллег стало доходить, что исход событий уже предрешен? – задался вопросом изумленный Ролан, завидев беспечных гостей заведения в белых халатах, что пили шампанское и весело о чем-то говорили, пока некоторые из них под издевательски веселую джазовую мелодию бросились пританцовывать. Знамена умирающей империи повисли над ними сатирически.

Сарджерт, наблюдая равнодушно за торжеством обреченных, знал, что его за затемненным стеклом видно не будет, словно бы он, уподобляясь бессмертным богам древности, отбросил все человеческое и ненужное, сыграв роль безучастного наблюдателя за судьбами людей в безумном театре жизни. Монолитные колонны залов были способны выдержать прямой ракетный удар, во многом именно по этой причине сотрудники избрали своей последней обителью общую столовую.

– Нам не покинуть «Сант-Гофф» без дыры в затылке, – выдохнул с тяжелой горечью на сердце одинокий мужчина, – быть может, если бы каждый из нас осознал эту простую истину раньше, то, возможно, всего этого и не произошло бы вовсе.

Помимо больничных халатов Сарджерт разглядел за стеклом синие кителя тайной полиции: беззаботные офицеры вместе со своими обворожительными спутницами в вечерних нарядах, что попали на территорию объекта невесть как, нашли места за столами и уже давно принялись разливать запасы из бара по своим бокалам. Герой предположил, что коменданта не волновала их судьба, когда он будет вынужден отдать приказ о ликвидации научного персонала.

– Странное дело, – признался нехотя Ролан. – Остатки совести и гордыни останавливают меня от того, чтобы присоединиться к тем, кому посчастливилось встретить конец в столь беззаботной атмосфере, – рассмеялся искренне седовласый доктор, вспомнив, что весь институт уже подготовлен к подрыву. – В нашем суровом мире умереть пьяным и ничего не почувствовать есть высшее благо…

Солдат среди многочисленных гостей видно не было. Возможно, майор Лем справедливо опасался, что его верные подчиненные могут сблизиться с персоналом и за место бездушных мишеней, достойных лишь смерти из благородных и гуманных соображений, разглядеть в них обычных людей. Вентиляция избавляла Ролана от необходимости вдыхать устоявшийся запах спирта, но ему даже сквозь стекло показалось, словно бы пары шампанского прикоснулись робко и играючи его седых волос.

– Кажется, я вспомнил, чем занимался в институте последние годы до катастрофы и вывел занятную закономерность: градус безумия в помещении коррелирует с неумолимо сокращающимся расстоянием до линии фронта, – усмехнулся любопытным наблюдением Сарджерт, наблюдая за пиршеством со стороны, словно бы он не находил себе среди них места.

Молчаливый доктор в пустом коридоре вдруг внезапно и совершенно отчетливо обнаружил причину, по которой он не мог или не желал присоединяться к коллегам. Ролан, пожалуй, впервые за долгие годы испытал неподдельное чувство вины, ведь именно он в конечном итоге похоронит своих коллег, нажав на спусковой крючок детонатора без колебаний, чтобы только не дать совершить это Амалии Розенвуд, словно бы чужие жизни для обоих не значили ничего.

– Я должен быть сильным, ведь только она и воля на ее применение определяет нас в этом жестоком мире, что беспощаден к слабым и ведомым людям, – сорвалось с уст пошатнувшегося от приступа чистой ненависти Сарджерта, когда его лоб коснулся поверхности холодного стекла перед ним. Казалось, в эту секунду он не разбил преграду лишь только по той причине, что она одарила его живительной прохладой. Музыка внутри звучала неизменно.

– Даже жизнь безжалостного коменданта прервется лишь по моей воле, равно как и моя собственная, – убеждал себя отчаянно Ролан, когда его ладонь вновь легла на детонатор в кармане.

Сердце мужчины задрожало раздраженно лишь от одной мысли, что его рука дрогнет, как и убеждения, устоявшиеся после чреды сделок с совестью, от чего обворожительная Амалия своим дьявольским взглядом в последнее мгновенье жизни обоих обличит его слабость.

– Своей железной хваткой она одним движением пальцев подорвет этот проклятый институт вместе с его сотрудниками и с его страшными тайнами, – сорвалось огорченно с уст Ролана, кроме него во всем коридоре не было никого, кто мы мог увидеть его таким жалким в минуту слабости, когда его сердце и разум захватывают чувства.

Свет больничных ламп на потолке длинного коридора разливался по кафельным стенам неизменно, под иглой граммофона оказалась другая виниловая пластинка, гудела вентиляция. Изумленный собственным мыслям доктор в халате одернул руку с детонатора и следом неторопливо отпрянул от затемненного стекла, сразу за которым в полутьме воцарился праздник обреченных, будто бы Сарджерт стал свидетелем таинства мертвецов.

– Проклятье, – выдохнул герой, пальцы его задрожали как струны. – Все равно что глупый мальчишка, – выговаривал самому себе Ролан, точно бы он в это мгновенье вел спор со своей сущностью, что была столь отвратительна, что вызывала отторжение даже у него самого.

Доктор застыл посреди коридора неподвижно, действо перед ним в тени широкого глянца стекла стало размытым, более он не мог различить в силуэтах лица коллег, однако Сарджерт чувствовал на себе прикосновения рубинов кровавых глаз хладнокровной Амалии, видел в полутенях ее серебристые волосы и очертания фигуры. Это не могло не раздражать мужчину, нашедшего себя безумным.

Ролан пожелал уйти, как вдруг внезапно расслышал раздавшийся внутри залов столовой выстрел, а потом еще один, что заставил его вновь прильнуть к стеклу и отыскать среди халатов китель майора Лема, тот сидел за карточным столом вместе со знакомыми герою учеными восьмого центра астроэкологии и раскручивал барабан револьвера. Приятной наружности комендант под одобрительные комментарии гостей и аккомпанемент бьющихся друг о друга бокалов стрелял по пустым бутылкам на столе.

– Майор Лем пожелал примерить на себе маску того, кто уже давно растерял смысл всего происходящего вокруг и отдал предпочтение последним аккордам увеселений посреди рушащегося мира, – заключил наблюдатель, и отважный офицер, словно в подтверждение слов героя, с трудом направив оружие в сторону, метким выстрелом разбил стеклянную бутылку, на что зал мгновенно отозвался обезоруживающими овациями. – Как предусмотрительно.

Музыку и громкий хохот из столовой смог ненадолго заглушить лишь глухой отзвук артиллерийской канонады. Трагическая развязка была близка.

– Три дня. Потребовалось всего три дня, чтобы превратить нас в стадо животных, – признал обреченно Сарджерт, завидев вдали призрачное сияние закатного зарева алых глаз Амалии, в следующий миг наваждение исчезло, и он добавил: – Или чтобы мы лишились рассудка.

Ролан оставил черный глянец затемненных окон и вскоре, покинув длинный коридор, за последним поворотом обнаружил прорубленную в отвесной скале террасу, что оказалась безлюдной, ведь верным слугам коменданта в черных шинелях и высоких сапогах не было необходимости охранять отделенный невысокой бетонной плитой обрыв. Длинный провод тянулся по полу к взрывчатке, привязанной колючей проволокой к грубым глыбам каменных колонн справа и слева от балкона.

– Даже морских обитателей не обошла стороной незавидная участь, – пронеслось в мыслях Сарджерта, когда он обнаружил привычно в центре зала квадратный аквариум, хотя беспечные цветные рыбы с изящными веерами плавников и не догадывались о скорой гибели, смотря на гостя в мятом халате равнодушно.

Герой приблизился к бетонной плите террасы и коснулся ладонями парапета, из-за которого взору его усталых глаз, открывался без всякого стеснения размалеванный теплыми полутонами в какой-то причудливой игре красок холст, от чего казалось, что художник вылил на мольберт перед собой всю палитру, ведь, по его мнению, это наилучшим образом отражало текущее состояние скатывающегося в бездну города. Даже чистое небо налилось красным в вечернем зареве, словно бы заставляя Ролана вновь ощутить на себе прикосновения кровавой изморози дьявольских глаз Амалии.

Доктор Сарджерт с научным интересом наблюдал за силуэтом Цуркавицы у подножья покрытых лесами гор, что всякий раз на раскаты взрывов отзывались эхом, помимо османских стервятников гремела развернутая стволами в сторону города у берега бухты артиллерия: гарнизону оставалось только, затянув агонию железной рукой, отсрочить конец настолько, насколько это будет возможно. Улицы города терялись в черных пятнах дыма от пожарищ, лишь серость домов у бухты разбавляла палитру теплых полутонов огней.

– Пусть мне и не суждено увидеть дирижера этой трагедии, но застать конец света с лучшего ложа тоже большая удача, – приободрил себя одинокий свидетель, осознавая все отчетливее, что сердце его противилось оброненным в молчаливой беседе словам. Доктор не желал признавать, что ошибся и сделал это неоднократно, ведь даже через призму отрешенности Ролан понимал, что кроме коридоров секретных лабораторий института «Сант-Гофф» видел слишком мало, умышленно отказавшись от излишних, по его мнению, мыслительных процессов.

Багровое солнце заливало спасительную линию горизонта кровавыми лучами, даже безразличное к страданиям людей море за песчаной косой приобрело алый оттенок, а волны у силуэтов сраженных морских чудовищ розовели. Не все корабли, дожидавшиеся погрузки на внутреннем рейде, успели выйти в море, когда посыпались первые бомбы из люков османских самолетов, теперь суда с изорванными туловищами, выстроившихся в один ряд в своем последнем параде, заблокировали узкий вход в бухту, разрушив надежды граждан на эвакуацию. Цитадель потопленных судов оказалась неприступной, и безграничным силам наступающего неприятеля оставалось заниматься только лишь варварским, но одновременно с этим искусным и методичным расстрелом многокилометровых автоколонн на выезде из Цуркавицы. Беженцы, что в отчаянной попытке решились вырваться из захлопнувшегося горного капкана по извилистым серпантинам, оказались в еще большей ловушке, и с каждым мгновеньем петля на шеях несчастных затягивалась все сильнее, места для иллюзий уже не могло быть: время грез закончилось, разбившись о суровую реальность.

– Полагаю, столичное руководство точно в такой же ситуации, как и я, поэтому сейчас им нет дела до наших жизней. Пожалуй, лучшее, что они еще могут предложить это уничтожить все наработки предыдущих лет вместе с остатками персонала, – иронично усмехнулся Сарджерт, найдя картину перед собой умиротворяющей, и вытащив из кармана ключ-карту. Головной институт присвоил герою высший уровень допуска, чтобы только он не предпринял попытку бегства и не попал в руки противника.

– Одному богу известно, над какими вещами здесь работали, и зачем понадобилось создавать несколько подобных комплексов по всей империи. Только за проект нашего отдела меня можно отдать под суд международного трибунала, – размышлял неторопливо Ролан, когда в небе над городом показались силуэты пары стальных птиц, приглушенная симфония сирен зазвучала на улицах с запозданием. – Хотя, вероятно, что тем, кому известно хоть что-то, уже давно на все плевать…

Османские стервятники бесшумно пронеслись над бухтой, без всякого волнения выискивая новую цель для своих бомб и ракет, противовоздушная оборона Цуркавицы отвечала молчанием, только раззадорив пилотов. Сарджерт, мысленно отсчитав прошедшее с последней смены караула время, заметил, что этим вечером они навестили побережье раньше обычного, словно бы самолеты неприятеля занимали все новые и новые аэродромы.