скачать книгу бесплатно
Наша незнакомка казалась мне существом открытым и готовой на поступок. Ее странности не пугали меня, а напротив интриговали, и как-то заводили, если вообще уместно это слово здесь. Наше общество окружено такой кучей табу и условностей, что человек особенно в большом городе зачастую оказывается один. Такая политика невмешательства. Ты меня не трогаешь, я тебя не трогаю. Мне плохо – я не показываю виду. Тебе плохо – ты молчи. Не люди – автоматы, с приклеенными вежливо-равнодушными масками, на том месте, где должны быть лица. В деревне пройди по улице, обязательно кто-то что-то спросит, или улыбнется, или поздоровается. Конечно, может тебя, и пошлют куда подальше, но и помогут, если необходимо, посочувствуют. Начни в городе здороваться со всеми подряд, как в деревне, примут за сумасшедшего. Мне всегда казалось, что чем меньше поселение, тем лучше люди в нем проживающие и чище и сердечней их взаимоотношения. Небольшие захолустные городки лучше, чем большие.
Маленькие деревушки лучше райцентров, а что уж говорить про Москву, которая сама себя съедает. Сохранить открытость простоту, может даже детскую непосредственность это большое счастье, о котором сам человек порой и не догадывается.
Мы мило беседовали, но незримая тайна, как дамоклов меч висела над нами и ждала своего разрешения.
Вот и кончилось вино, и уже часы в коридоре показывали около двух ночи и мое красноречие начало давать сбои и небольшие паузы начали повисать над нашим столом. Во время одной из них, особенно долгой, наша незнакомка вдруг подошла к окну. Взглянула в непроницаемо черное стекло (после часа ночи фонари на улице выключали) и, помедлив как бы в раздумье, сказала одно слово:
– Пора.
Это слово упало как камень в воду. И все замолчали.
А у меня в голове запрыгали маленькие насмешливые молоточки «Пора пора пора.», и их веселый перестук был похож на карканье злобных ворон. Настроение у меня сразу упало. Было такое ощущение, как будто кончился Новый год, отгремели тосты и салюты, все уже хорошо выпили и поели, а счастья нет. Так бывает, люди пьют, поздравляют друг друга с Новым годом, новым Счастьем и отчетливо понимают, что никакого счастья не будет, просто еще один год ушел в тартары, сгинул бесследно в пучине времени. Когда гости уйдут они сольют недопитое вино обратно в бутылки. На следующий день доедят салаты. Через пару недель вынесут елку и воткнут ее в сугроб у подъезда. И начнутся вновь серые бесконечные будни, когда дни, ночи, недели сливаются в одну безрадостную полосу и порой за месяц, два, оглянувшись назад нечего вспомнить. Но как хочется иногда верить и ждать чуда хотя бы в новогоднюю ночь. Верить самому и убеждать в этом других.
– Как от вас добираться? – промолвила она, после долгой паузы, и голос у нее сразу стал скучным и невыразительным.
– Автобусы уже не ходят, – ответил я.
– Да! Я догадалась уже.
– Наш район и таксисты не любят. Можно попытаться на частнике, если повезет.
– Мне идти одной? – сказала она тихо, почти шепотом, и при этом посмотрела на Свету.
– Могу проводить, то есть, конечно, – вдруг затараторил я как пулемет, – и даже не стоит об этом говорить. Света, я быстро, жди меня.– Что я так подскочил? Сам не знаю.
– Быстро? – слегка усомнилась Света. Она уютно сидела в кресле, поджав под себя ноги, и кусала ногти. Пожалуй, первый раз она внимательно и долго посмотрела на нашу гостью. Та опять виновато улыбнулась, но ничего не сказала, только опустила глаза в пол.
Мы вышли в ночь вдвоем.
Света в последний момент в коридоре, крепко до боли сжала мое запястье.
– За-крой-ся! – решительно и твердо по слогам прошептал я.
Это был язык жестов. Каждый сказал что хотел.
На улице было совсем темно. Сильно посвежело. Приходилось двигаться почти на ощупь. Мне это удавалось. Моя спутница чувствовала себя неуверенно, и мне пришлось взять ее за руку.
– Зачем, мне все видно, – немного упрямо соврала она, пытаясь освободиться.
– Только кошки видят в темноте
– Они и я.
– У тебя глаза как у кошки!?
– Может быть
– Кошки они ласковые.
– Я кошка, которая ходит сама по себе! – сказала она немного отчужденно.
Я отпустил ее руку, но так луны не было, мы постоянно натыкались друг на друга. И я чувствовал, как она каждый раз вздрагивает, и каждый раз мне было необыкновенно приятно касаться ее, и ощущать тепло ее тела, и легкий дурманящий запах духов и еще чего-то женского, девичьего необъяснимого, но непреодолимо волнительного.
Кто она? Как ее зовут? Что это было? – Такие вопросы иногда всплывали в моей голове и даже легкий хмель от «Тырново» не мог снять их совсем, а только чуть сглаживал острые углы, размывал очертания.
Мы вышли на остановку. Тут было светлей. От магазина струился свет голубых неоновых ламп, и одна из них противно мигала.
– Ждать бесполезно, – сказал я уверенно, – Можно пешком по дороге как ехали сюда, или, через школу, дамбу это ближе
– Вам совсем не хочется меня провожать, – вдруг перешла она на» Вы»
Я промолчал.
Она подошла ко мне ближе взглянула внимательно в лицо и немного упрямо добавила
– Это совсем не обязательно.
Мы еще раз оглянулись, на пустую дорогу, и тронулись в путь. Тут я уже шел не так уверенно. Девушка порой налетала меня, и я чувствовал ее упругую грудь у себя на спине, и легкий озноб пробегал у меня под лопатками. Хмель еще немного кружил голову. Я ни о чем не мог думать, как только о том, когда она вновь коснется меня. Это как будто была наша маленькая игра. Может, это мне все казалось. Я уже не так спешил и специально порой задерживал шаг, ждал, и она не обманывала меня, она легко и испуганно дотрагивалась до меня вновь, и вновь, и мне опять это было необыкновенно радостно и приятно. Иногда когда мы касались немножко дольше обычного, с ее губ слетало чуть слышное: «Простите». Мы начали спускаться вниз, повеяло сыростью, болотными запахами. Ее «Простите», звучало иногда так тихо, а отстранялась она так медленно, что я думал, что могу постоять так чуть дольше, и она будет упираться в меня своей маленькой грудью, и я буду чувствовать ее всю, сквозь тонкую рубашку. Мне хотелось так постоять и ощущать ее тело. Но когда мы подходили к мосту, вдруг что-то неуловимо изменилось. Я это понял без слов. Возникло тревожное чувство. Наконец она сказала:
– Господи! Что это, чем пахнет?
– Это болото, так пахнет всегда. Раньше было озеро. А потом берега заросли рогозом, камышом. Рыба пропала, остались одни лягушки.
– Почему Вы мне не сказали о болоте. Мы можем пойти скорей? – Проговорила она с нотками беспокойства и тревоги в голосе.
– Конечно, давай попробуем, а что случилось? – Недоумевал я.
– Давайте быстрей, еще быстрей прошу вас
– Да-да! – бормотал я, теряясь в догадках, и скоро мы почти бежали, взявшись за руки. Гулкие доски деревянного моста громко разносили топот наших ног. Хмель сразу выветрился из моей головы.
– Умоляю быстрей! – просила она со сбивчивым дыханием. – Дорога пошла вверх, и девушка стала слабеть. Мы уже не могли бежать. Перешли на быстрый шаг.
– Быстрей, быстрей, – шептала она, но ноги ее не слушались, появились какие-то хрипы в голосе.
– Что с тобой? Тебе, правда, плохо?
– Быстрей, – шептала она как заведенная, а вскоре остановилась и села на землю. У меня с собой были спички. Я зажег сразу несколько штук. Осветил ее лицо и невольно отшатнулся. Все оно было распухшим., надбровные дуги стали водянистыми, глаза заплыли, и под ними образовались мешки.
– Что с тобой? Скажи, что с тобой, тряс я ее за плечи – Разобрать, что она отвечает мне, не удалось.
Как тащил я ее, и сколько это продолжалось, трудно сказать. Иногда она мне помогала, шла ногами, но большую часть пути я тащил ее волоком и на спине. Это был очень тяжелый марафон в моей жизни, но я старался, падал, спотыкался и поднимался вновь. Проклятая гора съедала мои силы, и казалось, я не выдержу. С огромным трудом мне удалось добраться до шоссе, где начиналась улица Объединения. У дороги я свалился как подрубленный, пот лился с меня ручьем, и мы лежали грязные, беспомощные.
Вдали неожиданно показались огни. Это был лучик надежды. Мы лежали на асфальте. «Москвич» быстро приближался. Увидев нас, замедлил ход. Я призывно замахал рукой. Но водитель не остановился, он, ловко сделав зигзаг, объехал нас, и, нажав на газ, скрылся. Когда он уехал, мне показалось, наступила жуткая страшная тишина. Я испугался, нагнулся к ней, но девушка дышала. Я опять взвалил ее на себя, и, покачиваясь, побрел к брусчатым двухэтажным домам, благо до них оставалось идти не так много. С трудом добрался до первого окна, опустил свою тяжелую ношу на землю и в изнеможении постучал, потом постучал в другое окно, потом в третье, четвертое. Не знаю, сколько прошло времени, пока открылась одна из форточек, и грубый мужской голос проворчал что-то нелицеприятное в мой адрес.
– Помогите. Она умирает, – попросил я и не узнал собственного голоса, такой он был противный и жалобный.
Спустя какое-то время, вышли две женщины в ночных рубашках и легких накидках на плечах. У одной я заметил в руках длинную деревянную скалку, которой обычно катают пельмени в больших семьях. Они подошли, и некоторое время стояли, молча, глядя на лежащую девушку.
– Она жива? – спросила одна.
– Что с ней? – спросила другая.
– Я не знаю, – с трудом выдавил я в ответ.
– Как это ты не знаешь, – спросила первая и нагнулась к ней ближе, стараясь послушать ухом. Вторая со скалкой стала заходить мне за спину. Деревянную колотушку она положила себе на плечо.
– Вызовите скорую! – попросил я, стараясь держаться уверенней.
– Вызовем, вызовем, – проговорила с нотками угрозы, та, что стояла у меня за спиной, – ну что живая? – Обратилась она к нагнувшейся женщине.
– Да! Надо идти к Митрофанычу, у него телефон.
– Ну, иди, буди, я за этим пригляжу.
Спустя минут пять, во дворе собрались человек 6—7 полусонных наспех одетых людей. Все спрашивали «Что с ней!?» и не получив ответа ждали когда приедет «скорая». Минут через 20 приехал УАЗик, «Санитарка» с красным крестом на крыше. Девушку переложили на носилки и затолкнули в машину через открытые задние двери.
Женщина, в белом халате, стала задавать мне вопросы, но, ни что случилось, ни имени девушки, ни фамилии ее, я не мог ей сказать. Сказал только свою. Люди, собравшиеся в этот неурочный час, начали возмущаться и обступили нас со всех сторон.
– От него разит!
– Что он с ней сделал!
– Эта молодежь, без тормозов! – Раздавались угрожающие крики со всех сторон.
Обстановка накалялась. Женщина-врач, сказала коротко: «Разберемся!» и предложила поехать с ними. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Меня посадили вместе с водителем на переднем сиденье, а врач что-то хлопотала в салоне. Я не оборачивался. Я боялся обернуться, смотрел неотрывно на дорогу, убегающую под колеса, в голове у меня роились разные мысли. Все случившееся казалось кошмарным сном. Мы проехали по лесной дороге, свернули на «Александра Невского» и приехали в ведомственную 25 медсанчасть от завода «Химаппарат». В больнице меня оставили одного в приемном покое и скоро забыли. Или от холода, или от переживаний этой ночи, меня начал бить озноб. Зуб на зуб не попадал. Я обнимал себя за плечи, нервно ходил из угла в угол и даже приседал, что бы согреться. Наконец я узнал, что у девушки кризис миновал, и что это было последствие аллергической реакции организма на пыльцу, запахи от болотных растений, и она могла задохнуться. Еще врач назвала ее по имени – Маша. А меня потрепала по голове и шутливо назвала спасителем.
Неужели кончилась эта нескончаемая и тревожная ночь. Стало легче на душе. Автобусы еще не ходили, и я отправился домой пешком через сосновый бор по беговым дорожкам спорткомплекса «Север». Обратный путь занял чуть больше часа. Когда я подошел к дому, первые лучи солнца осветили трубу асфальтного завода, но на земле еще лежал легкий сумрак ночи.
Стучаться долго не пришлось. Света открыла и встала в проеме двери. Она ждала, что я скажу. А я не желал ничего объяснять, и просто не было сил. Мне тупо хотелось, как можно скорей добраться до подушки, и я это сделал.
– Все понятно! – бросила она фразу, которая не предвещала ничего хорошего, и засобиралась.
– Ничего тебе не понятно, она в больнице, у ней аллергия.
– Это не умно, вы долго думали
Я так и знал, что из этого разговора ничего путного получиться не могло. Я оставил свою девушку, пошел провожать другую, меня не было всю ночь, что тут добавить. Чем больше будет оправданий, тем меньше веры. Надо хорошо выспаться, тогда может быть, найдутся нужные слова. Я лег в постель, она была теплая согретая и пахла польской «Шанелью №5»
Дверь громко хлопнула, и не было сил закрыться и голова моя начала проваливаться в небытие. Я засыпал с улыбкой, вспоминал грустные глаза Маши, хрупкую угловатость девушки, белое платье и маленькую прекрасную грудь. Ее тихое: «Простите», «Простите». Почему я не обернулся там, на верху, и не сжал ее ладони в своих руках. А ведь я мог это сделать. Я точно мог это сделать, я чувствовал это. И мы постояли бы у школы и не пошли бы в это проклятое болото. Я даже не стал бы ее целовать, только бы она доверчиво прижалась ко мне. А она бы прижалась ко мне, и я бы чувствовал ее маленькие теплые комочки у себя под сердцем. Так можно простоять всю ночь. А может, когда-нибудь я увижу их без одежды наяву, стоя на коленях или в постели. Как хорошо представить порой девушку без одежды, и тем более девушку которую ты наверное немножечко спас и почувствовать себя слегка героем и рыцарем. Мягкое одеяло сна забирало меня, тепло укутывало со всех сторон. Как хорошо, что все кончилось. Вот я уже засыпаю. Вот уже почти окончательно сплю и мне очень хорошо. И мир такой голубой и розовый и люди вокруг прекрасные и добрые.
Когда я совсем уснул, мне снился теплый необитаемый остров с белым горячим песком. Коралловые рифы как распахнутые руки выдавались далеко в море, полукружьями очерчивая мелководье с диковинными рыбками. По этому мелководью бродила девушка в белом платье. Она поддерживала края платья руками и плескала ногами в проплывающих рыбок. Рыбки, тем не менее, не боялись ее и приносили ей во рту крупные жемчужины. Она подставляла ладони, они складывали их туда. Когда набиралось с горкой, она весело сыпала их на голову, плечи и при этом кружилась. Жемчужины веером рассыпались вокруг.
Следующий день и вся неделя, оказались для меня не лучшими. Света клала трубку телефона, как только слышала мой голос и тут еще испортилась погода, небо затянули тучи. В такую серую мрачную субботу, ближе к вечеру, я услышал, как кто-то аккуратно щелкает ручкой калитки. «Кто там такой нерешительный, ведь все открыто?» пронеслось у меня в голове. Я вышел, помог открыть. Это была моя спасенная. Глаза ее смотрели широко и открыто, а реснички часто вздрагивали. Собранные на затылке волосы открывали маленькие ушки с крохотными золотыми сережками. Все признаки болезни у ней прошли, и выглядела она чудесно.
– Проходи! – сказал я, будто только и ждал ее. Я действительно обрадовался ее приходу. Маша отрицательно помотала головой.
– Будешь стоять здесь?
Она утвердительно и смешно кивнула.
Одета она была в тщательно наглаженное клетчатое серо-коричневое платье из грубой ткани, на воротнике и манжетах, оно было обрамлено белыми вставками. На ногах белые босоножки, а в руках светлая сумочка. Я почему-то вспомнил выпускной и наших девчонок с класса. Они были такие же нарядные и смешные. Мы стояли молча, я растерялся, не знал что сказать. Наконец молчание нарушила она:
– А где ваша девушка ее нет?
– Ее нет.
– Я хотела бы с ней поговорить.
– Я тоже.
– Может, я подожду ее у вашего дома.
– Это наверно напрасно.
– Не знаю у меня есть время- проговорила она с нотками упрямства, не отводя глаз.
– Ты не пройдешь?
– Не беспокойтесь. Здесь есть скамейка, – улыбнулась она.
– Почему ты не хочешь пройти в дом?
– Я не хочу об этом говорить.– Реснички ее быстро вздрогнули.
– И все же?
– Разве это надо объяснять.
– Не знаю, так будет лучше.
– Если придет ваша девушка, то лучше встретить ее здесь, чем в доме, – она смотрела, открыто и решительно.
– Да, но она не придет, мы неделю не разговариваем.
– Я все равно подожду на улице и уйду, вы идите не беспокойтесь, – Маша так умоляюще посмотрела на меня и так захлопала ресницами, что я не удержался, улыбнулся в ответ и молча глупо кивнул.
– Хорошо.
Что в этом было хорошего? Я ушел, но на душе скребли кошки. Постоял во дворе, что-то вспомнил, потом снова забыл что хотел, сделал пару кругов по огороду. Желание вернуться к ней казалось, было непреодолимым, но я этого не сделал. «Да! Она мне нравится? Зачем я ушел? А Света? Все равно не порядочно с моей стороны ее одну там оставлять. А теперь поздно возвращаться. Что я скажу. Пожалуй, точно не нужно было уходить, я бы непременно остался. Непременно. Она такая милая, только чуть странная и наивная, но она человек не игрушка. Человек не может безнаказанно приближать к себе другого человека. Он ответственен за все и за злое и доброе, что он сделал другому. Если не хочешь сделать зло человеку потом, лучше не делай добро в начале. Эта фраза засела у меня в голове. „Если не хочешь сделать зло человеку потом, лучше иногда не делать добро в начале“. Нет наверно правильно, что я не остался». – Пытался успокаивать я себя, но места себе не находил.
В воздухе пахнуло близким дождем. Холодные комнаты были не уютны. Лучшее что можно было придумать это затопить печь, но в такую погоду это всегда проблема.. Я сходил за дровами. Толстым ножом привычно и ловко нащипал лучины. Огонь не хотел разгораться. Дым упорно шел в кухню, а не в трубу. Так бывает, когда в печных колодцах образуется пробка из сырого влажного воздуха. Комната наполнилась едким дымом. Меня пробил кашель, глаза слезились. Я открыл маленькую чугунную дверцу рядом с трубой и бросил прямо в колодец зажженную вчерашнюю газету. Воздушную пробку прорвало, и огонь весело заскакал по тонким сосновым полешкам. «Наконец-то!» – Облегченно вздохнул я и глянул в окно. На улице уже шел дождь. Крупные капли падали на листья малины и они тряслись как сумасшедшие. Ветки ранетки качало. Стало заметно темней.
Я долго смотрел в окно, дождь то усиливался, то стихал, что бы спустя минуту начать все с новой силой. Железо на крыше периодически гремело, будто на него горстями сыпали мелкую дробь. На мгновение яркая вспышка осветила местность за окном ярким фосфорическим светом. Над головой протяжно грохнуло, дом содрогнулся, и казалось, присел, жалобно зазвенели стаканы в серванте.
Люблю дождь весной, летом и больше всего, когда он сопровождается грозой. Мне нравится, когда небо лопается от громовых раскатов и перечерчивается вдоль и поперек огненными сполохами. Я открыл настежь дверь, убрал занавеску и стал смотреть на струи воды, которые падали с неба. Они заливали грядки, тонкой пылью отбивались от досок крыльца, холодили руки, одежду. Гроза в своем доме это совсем не то, что в городской квартире.
«Успела уехать моя спасенная до дождя, наверно едет сейчас в теплом автобусе?» – Подумал я и машинально прошел в зал, уперся носом в стекло, что бы боковым зрением захватить скамейку, но было уже слишком темно, что бы что-нибудь разглядеть. Вдруг яркий разряд молнии вспышкой озарил округу, и… О черт! Я увидел на скамейке одинокую маленькую фигурку девушки. Маша сидела сжавшаяся в комочек без зонта совсем промокшая с распущенными по плечам волосами. На коленях у ней была светлая сумочка и наверно от холода, она почти касалась ее подбородком. Эта картинка на мгновение высветилась и пропала. Жалость и недоумение вспыхнули у меня в душе. Я, не мешкая, набросив штормовку, почти бегом отправился за ней. Завел ее в дом безропотную тихую и безмолвную. Посадил на маленькую табуретку, у печи она не сопротивлялась. Мы молчали. Наша кошка покинула свое насиженное место и удивленно нюхала наши мокрые следы на полу.
