скачать книгу бесплатно
* * *
Датчики радиации на воротах участка и на раме проходной в холле института молчали. Саша уже тысячу раз миновал эти точки, но всякий раз чувствовал облегчение, на входе – в городе более или менее все в порядке и на выходе – на работе тоже.
В предбаннике было шумно. Коллеги по работе приветствовали друг друга и наперебой обсуждали то да се. Саша поздоровался с последними в очереди и махнул рукой знакомым охранникам.
Предпоследним в веренице стоял друг со школьной скамьи. – Привет! – Михаил пропустил вперед одного человека. – Слышал? 5:1! Вот дали наши столичным просраться! Андерсон им три штуки всунул. Выложился парень на все сто!
Пропущенный вперед обернулся:
– За такую зарплату я тоже буду выкладываться, а потом отдыхать, пока коньки не отброшу.
– Не встревай в серьезный разговор! – Ответив соседу по очереди, друг вновь повернулся к Саше.
– Здорово, Михаил! А ты с каких пор так хоккеем увлекся?
– А чем еще увлекаться? Радиацию водкой у тестя в гараже выводить? Надоело. Да никогда и не был большим охотником. Книжки читать? Можно. Но не постоянно же. На рыбалку? Глянь, еще мутанта какого-нибудь подцепишь. Хорошо, что у меня Танька есть. Она у меня во! – оттопыренный вверх большой палец огромной ручищи, резко появившейся меж их лицами, заставил их прыснуть от смеха.
– Эт-точно. Таня молодец. И хозяйка. И с пониманием. Береги ее!
– Еще бы. И баловать пытаюсь. Там цветочек, тут конфетку. Недавно на танцы собрались. Она давно хотела. Зашли в «Максим», а там, я тебе скажу, публика сидит… Слушай, как будто на праздник Дня проституции попали. Так она меня сама тут же на разворот и домой. От греха подальше. Сам знаешь, быдло с бабьем мне что красная тряпка для молодого бычка. Пробки быстро вышибает…
Михаил направился на чек-ин.
Бросив сумку на ленту сканера и пройдя раму, Саша в свою очередь подошел к турникету. Регистратор, нащупав в куртке бесконтактную карту, вспыхнувшей красной лампой приветствовал сотрудника института. Саша выпрямился и хотел было уставиться, согласно предписанию, в красную точку на белой стене за турникетом. Но на месте красного пятна увидел расплывшуюся в широкой улыбке физиономию друга. Вилка пальцев показывала, куда смотреть.
Из динамика будки дежурного неубедительно строго прозвучало:
– Саша! Миша! Перестаньте дурачиться!
Михаил тут же исчез, а Саша, едва сдерживая смех, с усилием принял предписанные позицию и выражение лица. Пробежав по его контурам, две камеры системы безопасности выдали зеленый сигнал. Дверца открылась.
Сканер вернул сумку, и Саша уже собирался отправиться к санпропускнику, как за спиной раздался голос: «Александр Степанович!» У входной двери стояла Наталья Николаевна, секретарь директора института, и махала ему рукой, приглашая подойти.
Про секретаря директора никто, кроме органов, ничего толком не знал. Знали только, что уже не один десяток лет работает на этой должности, живет в однокомнатной квартире вблизи института, в которой никто из сотрудников не бывал, и готова за своего непосредственного руководителя кому угодно в горло вцепиться.
Она знала все, что творилось в институте, держала шефа в курсе событий и иногда подсказывала – именно подсказывала – начальникам отделов, на что следует обратить внимание. Ее побаивались за прямоту и нетерпимость к любого рода халатности и беспардонности, но любили за неизменную тактичность в общении.
Проходя однажды по столовой и услышав, как один из новых сотрудников с иронией говорил о чудаке-директоре, отказавшемся от части зарплаты в пользу бюджета института, она резко остановилась перед ним: «Извините, молодой человек! Не могла не услышать. Но не вам судить об этом человеке! Приятного аппетита!» Так же резко развернулась и продолжила путь, оставив за собой оторопевшего от короткого, но интенсивного урока молодого ученого.
Они шли молча по бетонным плитам к административному корпусу института – отдельно стоящему неподалеку от исследовательского центра двухэтажному зданию из красного кирпича.
Саша не выдержал:
– Наталья Николаевна, намекните, зачем вызывает-то.
Не по возрасту ясные серые глаза улыбнулись:
– Этого я вам, Александр Степанович, сказать не могу. Не знаю. Ефим Григорьевич позвонил мне на мобильный и попросил найти вас до начала работы. Нам обоим повезло, что вы еще не переоделись.
За коротким прикосновением карты секретаря к читающему устройству последовал щелчок дверного механизма, Саша открыл входную дверь и прошел за Натальей Николаевной в вестибюль.
– Доброе утро, Аджмегуль Салмановна! Для меня что-то есть?
Сидевшая за деревянным барьером проходной симпатичная девушка радушно откликнулась:
– Здравствуйте, Наталья Николаевна! Пока ничего. Если что будет, я вам принесу.
– Спасибо! Александр Степанович со мной. К директору.
Эта суховатая, высокого роста энергичная женщина нигде понапрасну не задерживалась и уже направлялась быстрым шагом к лестнице.
Гуля одернула новую кофту, взглянула на Сашу и озорно подмигнула. Михаил уже не раз говорил ему, что она на него глаз положила.
К директору никого просто так не вызывали. Он обычно обедал в общей столовой и использовал это время не только для принятия пищи, но и для разговора. Иногда садился за пустой стол, и к нему подсаживались с соседних столов. В другой раз сам спрашивал разрешения присесть к группе обедающих, и ему тут же предоставляли место. С ним было интересно. Из его уст можно было услышать такое, что зачастую, мягко говоря, не соответствовало увиденному и услышанному в телевизоре или прочитанному в газете либо интернете, и заставляло задуматься и посмотреть на некоторые вещи по-иному.
Если он считал нужным переговорить с кем-то наедине, то приглашал его за отдельный стол. Остальные вопросы обсуждались на еженедельных совещаниях руководящих сотрудников.
Поднимаясь по лестнице в фарватере Натальи Николаевны и едва успевая за ней, Саша продолжал ломать себе голову по поводу неожиданной и очевидно очень срочной аудиенции. Неужели…
Хозяйка приемной директора сразу подошла к двери кабинета и постучала. Услышав «Да!», она прошла внутрь и закрыла дверь. Пару секунд спустя Наталья Николаевна пригласила гостя войти.
Ефим Григорьевич Эйхман был потомственным городским евреем со всеми отличавшими его признаками высокой образованности, большой любознательности, тонкой воспитанности, привитого с детства такта в общении, личной дисциплины и обостренной внимательности к происходящему. Мозги его работали всегда и, в связке с любовью к своему делу, обширными знаниями и накопленным опытом, выдавали решения, идущие на пользу институту и его сотрудникам.
Ему полностью было чуждо вписанное повсемирно и единогласно в картину «Вечного жида» необузданное стремление к личной выгоде, что отдельными местными индивидуумами излагалось в качестве пояснения к этому особому случаю, как генетическая ошибка.
Несмотря на отклонение от общепринятого национального стандарта, сотрудники управляемого им учреждения питали к нему уже в течение многих лет такое абсолютно чистое от каких-либо предрассудков уважение, что высокопоставленным научным чинам даже в голову не приходило усомниться в правомерности его пребывания на доверенном ему посту. В то время, как в других местах, на фоне агонии науки и образования, борьба за зарплату директора института, превосходящую зарплату рядового специалиста в десятки раз, выявляла такие тонкости совсем нееврейской человеческой души, что, присутствуй они в картине «Вечного жида», сделали бы этот шедевр неправдоподобным даже для его самых рьяных приверженцев.
Как бы там ни было, Ефим Григорьевич, достигнув глубокого старческого возраста и похоронив много лет назад свою Софочку, уже ничего не боялся.
Директор стоял у окна и любовался слегка припорошенными снегом березками, растущими за украшенным колючей проволокой забором.
Услышав приветствие Саши, он повернулся и, сделав несколько шагов навстречу, крепко пожал ему руку:
– Доброе утро, Саша! Рад видеть! Как дела у Марии Яковлевны? Как здоровье?
Движением руки Ефим Григорьевич предложил кресло прямо у рабочего стола.
– Чай? Кофе?
– Кофе, пожалуйста! – Саша исходил из того, что здесь он получит именно тот черный ароматный напиток, который достоин своего имени.
– Наталья Николаевна, а мне, пожалуйста, как всегда. И, будьте добры, посмотрите, есть ли у нас в резерве Рошен. Если он еще годится.
Небольшого роста, директор, усаживаясь в огромное кресло, казалось, тонул в нем.
– Ну, так как поживает твоя мама? Давненько я у нее не бывал.
Будучи коллегами, они дружили семьями, и, пока был жив Сашин папа, часто навещали друг друга. Ефим Григорьевич и теперь время от времени заглядывал к Марии Яковлевне. Саша знал, что они оба наслаждались этими встречами, и любил присутствовать при их разговорах.
– Ах, вы же знаете маму. Как ни спросишь – всегда все хорошо. Только вот по ночам тихонечко по комнате ходит.
На изрезанном жизнью лбу собеседника складки сложились в гармошку.
– Присмотри за ней! Ты теперь мужчина в доме. Если понадобятся лекарства, скажешь. Пусть эту прессованную дрянь, что у нас продают, не глотает!
В дверях появилась Наталья Николаевна. Быстро разложив перед мужчинами маленькие плетеные подложки и поставив на них одному – чашку кофе, а другому – огромную кружку с чаем, она сняла с подноса и разместила на столе молочницу и сахарницу в стиле кофейной чашки, тарелку с пряниками и небольшую стеклянную вазочку с конфетами, поверх которых лежали четыре слегка побелевшие шоколадные без фантиков. «Последние!» Сопровождаемая двухголосым «Спасибо!», она плотно затворила за собой дверь.
В комнате наступила тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов – подарок коллектива по поводу двадцатипятилетнего рабочего юбилея. Боже, как давно это было!
Директор поднялся с кресла, целиком положил в рот одну Рошен и, с кружкой в руках, подошел к окну. Сделав большой глоток чая и пожевав любимую сладость, он произнес:
– Жаль, что мы с нашими братьями-украинцами больше не дружим. Даже конфеты у них не берем.
И опять замолчал, глядя на березки за колючей проволокой. Кофе не пился. Саша чувствовал нутром, что над ним зависла какая-то очень тяжелая истина, словно выбиравшая правильную позицию, из которой смогла бы так обрушиться на голову, чтобы абсолютно точно дойти до каждой извилины его мозга. Голова сама по себе уходила в плечи.
– Вы вообще понимаете, куда вы лезете?
Саша молчал.
Ефим Григорьевич вернулся к столу, поставил кружку в сторону, сел в кресло и, слегка наклонившись вперед, пронизывающим взглядом заглянул молодому собеседнику в глаза:
– Решили заняться холодным синтезом. Здесь, в институте. Не сказав мне ни слова. А я-то думал, что заслуживаю доверия.
– Еф…
– Помолчи!
И хотя в словах друга семьи и чувствовалась металлическая нота, говорил он, не повышая голоса. А Саше казалось, что на него в жизни еще никто так не кричал.
– Решили спасти мир? Посоревноваться с японцами и американцами? Доказать, что мы, по крайней мере, не хуже их шариками ворочаем?
Седовласый ученый вновь встал из-за стола и, отмеривая каждое слово и, шагами, свой кабинет, продолжил:
– Вы вообще задумывались над тем, что живете в стране, которая еще не развалилась полностью по той простой причине, что у нее есть газ, нефть и атомная энергетика? И что некоторые органы этой страны с вами, изобретателями бесплатной энергии, сделать могут? Я не говорю уже об институте, о сотрудниках или обо мне.
Саше становилось не по себе.
– Я всю свою жизнь проработал в атомной энергетике. Даже гордился этим.
Ефим Григорьевич ходил по кабинету, то появляясь в поле зрения гостя, то исчезая из него. С каждым шагом голос становился все тише, будто его владелец удалялся из кабинета в мир, ведомый только ему одному.
– Пока не насмотрелся и не наслушался всякого. На уборку Чернобыля тысячи незнающих на смерть сослали. А облачко по всей Европе прогулялось. Тысячи детей в Европу за счет спонсоров на лечение возили. Об их судьбе думать – вредно для психики. В Баварии до сих пор советуют поменьше грибов и дичи потреблять. А у нас молчок. Половину страны загадили. И молчок. Миллионы бочек с отходами по стране стоят, а мы за деньги чужое говно решили перерабатывать и хранить. Гордо продолжаем реакторы строить. У нас в городе и в округе лучше не дышать, не пить и не есть. А ты заткнись. Ну и подарочек мы нашим детям приготовили!
Чувство безысходности и злости наполнило воздух в комнате, сделав его густым и давящим. Саша с трудом переносил этот кажущийся нескончаемым поток откровения.
– Ладно. Жить надо! Искать. Выкарабкиваться.
Шеф института вернулся к столу и, глядя на молодого сотрудника, положил перед ним листок бумаги.
– Сегодня ночью позвонила охрана, а утром мне передали вот эту ксерокопию. Нашли в подвале непонятную установку и блокнот. Почерк твой?
– Да.
– С чего начали?
– С титана и дейтерия.
– Что увидели?
– Пик температуры до 1000 градусов.
– Избыточного тепла много?
– Более чем.
– Нейтроны и гамма?
– Есть.
– Чем защищаетесь?
– Боровыми плитами.
– В 15-й нашли?
– Да.
– Кто дозиметристом?
– Михаил Синельников.
– Технолог?
– Сергей Розов.
– Кто меряет и считает?
– Я.
– Кто еще в группе?
– Больше никого.
– Кто-то еще знает?
– Никто.
Что-то в глубине души подсказывало Саше, что разговор берет крутой поворот. Ефим Григорьевич все еще стоял над ним.