скачать книгу бесплатно
– Пойдем, покурим, – внезапно предложил Иван.
– Пойдем, – согласился Петрович.
Вечерняя влажная прохлада залезала под рубашки. Мужики молча смотрели на дымящееся туманом поле. Вредной привычки курить, надо признаться, не было ни у того, ни у другого.
– Дочь тебя отцом зовет? – спросил Петрович с замиранием сердца.
– Нет… зачем? Мы всегда ей с Ларисой говорили, что у нее есть отец, который заботиться о ней, деньги хорошие исправно присылает и приедет к ней обязательно.
Петровичу захотелось сказать «спасибо» за жену и за дочь, но это слово было каким-то мелким рядом с Иваном. С этим человеком хотелось плакать, обнявшись, но знакомство было слишком коротким.
– Мы в избе тебе постелем.
– Не надо, лучше в баньке. Жива банька-то?
– А как же! Крышу этим летом перекрыл. Как новая теперь.
Петрович сгреб в охапку приготовленную Ларисой постель и пошел вниз к речке. Банька стояла на прежнем месте, скрытая от посторонних глаз ивняком и бурьяном. Не зажигая света, бросил свернутую постель на пол, сел сверху и втянул в себя, до боли в грудине, запах березовых веников. От всего пережитого выпить хотелось очень.
«Надо было взять эту злосчастную бутылку из холодильника», – подумал Петрович.
Так и не расстелив постель, дождался утреннего рассвета, вышел в серую утреннюю мглу, скинул одежду на мокрый берег и бухнулся в ледяную воду речки. На смену ночной тоске пришло радостное возбуждение.
Все, теперь будет все иначе!
Зацепившись за корягу, вышел на берег. В постельном белье нашел заботливо сложенное полотенце. Растерся до жара в теле и почувствовал усталость. Надо было возвращаться домой, и спокойно подумать, как дальше жить.
С этой мыслью Петрович быстро оделся и зашагал наверх из оврага. Поравнявшись с домом, замедлил шаг в нерешительности… надо бы попрощаться.
Вдруг занавеска на окне дернулась, и через секунду на крыльцо вышла Нюра.
– Доброе утро, пап!
– Доброе, дочка!
Девочка подошла совсем близко, Петрович обнял ее одной рукой за плечи и уткнулся губами в ее волосы.
– Нюр, ты проводить меня вышла?
Дочка кивнула.
– Пойдем тогда к автобусу.
– Пап, не называй меня Нюрой. Хорошо?
– Не буду. Анна Иннокентьевна. Так лучше?
– Можно просто – Аня.
Они шли по полю, смеясь. Он – обняв ее за плечи, она – ухватившись за его ладонь. Петрович чувствовал, что Лариса и Иван смотрят им вслед.
– Ты учиться дальше собираешься?
– Собираюсь.
– В Москве?
– Ага.
– Меня к тому времени переведут по работе в столицу. Слышала?
– Слышала.
– Приедешь на время учебы ко мне?
– Приеду… если не женишься.
– А чем тебе помешает моя жена? Может, она человеком будет хорошим… Я только на такой женюсь.
– Пап, ты такой красивый, она ревновать тебя будет.
Петрович хохотал громко и с удовольствием, и если бы не утренний туман, его хохот был бы слышен на другом конце деревни.
– Я красивый?
– Очень, как голливудский киноактер. Только, измученный немного.
– Ань, ну, ты скажешь тоже…
Петрович много раз пересказывал этот диалог своим сослуживцам, а те внимательно слушали, понимая важность момента.
«А что «бывшая»?» – спрашивали они.
«А «бывшая» умоляла остаться. Ну, чем бы я стал там заниматься? Все! Разошлись пути-дорожки. У нее там хорошая работа, уважением пользуется у односельчан», – отвечал Петрович.
Про Ивана он никому не рассказал, мужская гордость не позволила.
С тех пор Петрович, как одержимый, шел к своей цели. Обещание, которое он дал дочери, должно было быть выполнено в срок. Этот срок равнялся шести годам. С одной стороны – не мало, а с другой стороны – кто его знает, как оно пойдет?
Непочатая бутылка водки из холодильника перешла по нужде к кому-то из соседей. Подчиненные шутили поначалу, ждали от своего руководителя послабления по этому вопросу, а когда почувствовали в нем эту одержимость, стали сторониться и перешли с руководителем на «Вы».
Благо, на дворе были двухтысячные. Левые заработки стали постоянными, сложился даже некий тариф: за расторопность, за особое внимание к делу или наоборот – за его отсутствие. Попадались и правдолюбцы, но их было мало. У Петровича был особый на них нюх, и он понимал, где можно, а где нельзя. Заходил при случае к областному руководству, напоминал о себе. Ему обещали, что «как только, так сразу».
Дочери переправил в деревню мобильный телефон. Радовался каждой ее СМС-ке, как чумной. К праздникам и просто так слал почтой дополнительные денежные переводы и открытки – самые красивые и самые дорогие.
Жизнь для Петровича обрела особый смысл. Эти люди в глухой деревеньке стали воплощением его счастливой жизни, которую они проживали там за него. Ему хотелось, чтобы эта жизнь была у них в полном достатке. Хотелось, как для себя. Но объяснить, рассказать об этом он не мог никому – не поняли бы. Сердце его таяло от счастья, когда он слышал ответ дочери: «Пап, ничего не надо, у нас все есть!»
И вот – долгожданный звонок «сверху».
Какой-то дуралей то ли взял слишком много, то ли отказался взять слишком мало. Короче, вбили ему кол со словом «оборотень» меж наградных медалей, и отправили куда подальше. Сверху спустили распоряжение: с целью борьбы с коррупцией взять на эту должность человека из глубинки с безупречной репутацией и послужным списком. Выбор пал на Петровича.
Хоть это была и не сама столица, а ближайший ее пригород, для многих москвичей это место было недосягаемой мечтой. И денег за должность взяли с Петровича на удивление немного. А почему? Петрович понял потом.
Ему, как одиночке, не надо было предоставлять целую служебную квартиру. Он согласился на комнату в общаге. Старый «Москвич» без водителя – это нормально на первое время. Хорошую машину надо было заслужить.
Вся соль была в жителях этого района. Это были люди такой высоты и такого достатка, что даже Петровичу, с его не самыми строгими взглядами на жизнь, было не понять – как можно было «заработать» себе на такую жизнь? И что должно было произойти с Петровичем, чтобы он смог обосноваться среди этой публики? И как они с дочкой будут ютиться в общаге, когда она приедет поступать в столичный институт? Ответить на эти вопросы он себе не мог.
За поворотом наконец-то показалась долгожданная лавка, заботливо прилаженная рядом с въездными воротами роскошного особняка.
Все тело ныло от напряжения. Работать на свою репутацию в новом коллективе первое время надо было за троих.
Сев на лавку, Петрович еще раз окинул взглядом высокие заборы и особняки. Дворняга тоже доплелась до лавочки и осторожно положила морду рядом с рукой Петровича.
– Вот оно как вышло, – обратился Петрович к дворняге, – повезло же мне, как слепому петуху, нашедшему зерно, – и положил руку на крутой собачий лоб. Дворняга лизнула руку и облегченно вздохнула.
За забором послышался рокот работающего механизма, въездные ворота вздрогнули и стали расходиться.
«И здесь не дают отдохнуть», – с досадой подумал Петрович.
Рокот внезапно прекратился, и в проеме ворот появился ухоженный дедок в стеганом пуховике.
«Сторож, наверное», – подумал Петрович.
– Вы к кому, милый человек? – спросил дедок.
– Ни к кому. Просто передохнуть решил. Если нельзя, я уйду.
– Нет-нет. Оставайтесь. Я подумал – может, участковый… – дедок перевел взгляд на погоны Петровича, – а теперь вижу, что нет. Хотите чаю? У меня есть отличный чай с мятой.
– Нет, спасибо. Мне надо идти. Да и хозяину дома это может не понравиться.
– Может. Он такой… – захихикал дедок. – Ну, как знаете. Дай Бог, свидимся еще.
Дедок развернулся к проему ворот, окинул взглядом забор и снова повернулся к Петровичу:
– А у вас редкой красоты лицо, очень породистое, – сказал он уже совсем другим голосом.
Петрович заметил странные огоньки в глубине глаз дедка: «Нет, это не сторож», – подумал он.
– Спасибо, – пожал плечами Петрович.
Петрович поморщился, когда дедок шагнул за ворота. Его раздражало внимание к собственной внешности. Дамы любых возрастов и мастей, которые пытались покуситься на его одиночество, очень быстро отказывались от этой идеи. У него в арсенале для подобных случаев имелись: и тяжелый неприветливый взгляд, и словечко неласковое. Вероятно, та постыдная, разгульная жизнь с ее многочисленными случайными подружками сделали свое дело. Нет, не то, чтобы у Петровича что-то нарушилась с мужским здоровьем, просто отвращение было моральное.
Странный дед изменил ход мыслей Петровича. В голове застрял вопрос: «Кем бы мог быть этот подозрительный старик?»
Сильный ветер поднял пыль и песок. Из нависшей черной тучи хлопьями посыпался снег, и завьюжило, как в феврале.
Петрович быстрыми и большими шагами пошел в сторону припаркованной машины. Снег слепил глаза, стегал по лицу и кусал за уши.
Ну, и погодка! Пришлось перейти на бег.
Добежав до машины, Петрович плюхнулся на сиденье, стряхнул с головы хлопья снега, включил зажигание, и в тот момент, когда он уже собирался нажать на педаль газа, бросил взгляд на боковое пассажирское стекло. Два умоляющих светло-коричневых глаза смотрели через это стекло в самое сердце Петровичу.
Шапка снега быстро росла на голове пса. Он встряхнулся от белоснежных хлопьев, и снова прижался кожаным носом к стеклу, как будто боялся, что его не увидят через снежную мглу, и завилял хвостом.
Петрович нагнулся, дернул ручку пассажирской двери и скомандовал собаке:
– Залезай! Быстро! И сразу на заднее сиденье.
Пес одним прыжком заскочил в машину, протиснулся между передними сиденьями и затих сзади.
«Господи! Что я делаю?» – подумал Петрович, но машина уже мчалась по шоссе.
– Ну, и как тебя величать? – обратился он к собаке через зеркало заднего вида. – Как я тебя представлю коменданту общежития? Зверь без определенного места жительства – БОМЖ. Бомжа? Бома? Боня? – На «Боню» пес отозвался прижатыми ушами и одобрительным постукиванием хвоста по сиденью автомобиля. – Хорошо, – согласился Петрович, – будешь Боней.
Ночной гость
Окно отбрасывало лунную дорожку, которая начиналась у изножья кровати и по диагонали заканчивалась на подушке.
Яркая луна ослепляла, и Мила передвинулась в тень на соседнюю подушку, медленно открыла глаза и с удивлением обнаружила Нюсю неподвижно стоящей в свете ночного светила и смотрящей в угол спальни.
Мила перевела взгляд в ту же сторону и замерла.
В углу спальни было что-то большое и черное, схожее по очертанию с сидящим мужчиной, наклонившим голову.
Мила зажмурилась. Что это может быть? Вещи, приготовленные для химчистки? Сын привез что-то громоздкое и оставил в спальне?
Так и не придумав никакого объяснения этому явлению, она решилась посмотреть на это «нечто» еще раз, сквозь ресницы взглянув в угол спальни.
Угол был пуст.
В следующее мгновение ее сковал панический ужас. У окна, спиной к ней, стоял мужчина. Его длинные волнистые волосы спадали на могучие плечи, покрытые длинным плащом. Он смотрел на луну.
Мила почувствовала, как от ужаса сжимаются пальцы ног. Она захотела крикнуть, но крик застрял в горле.
– Значит, все объяснимо? – спросил мужчина.
Его невероятно обворожительный голос ударил Милу в грудь, затем теплой волной растекся по губам и животу, тело обмякло в блаженстве.
– Звук голоса, проходит от органов чувств, попадает в половой центр, расположенный в древней части мозга, затем в его рассудочную систему… и к моменту осознания человека человеком эмоционально-сексуальное отношение уже сформировано… – я правильно все запомнил?
– Правильно, – завороженным голосом ответила Мила.
– Ну, надо же, а я думал, что именно в рассудочной системе начинается все самое интересное, – ответил он с усмешкой и отвернул лицо от луны.
Его четкий профиль на фоне окна был, как бы это сказать, неправильно красив. Упрямый подбородок сильно выдавался вперед, капризная нижняя губа была значительно больше верхней, прямой вытянутый нос и тяжелые надбровные дуги. Миле этот профиль показался совершенным.
– Рассудочная система – какое простое словосочетание. Я больше привык к другим эпитетам: «душа», «мировой разум».
