скачать книгу бесплатно
* Покрасить щит «Край, в котором ты служишь».
* Тюль, флаги сдать в КБО.
* Достать: гвозди, латекс, охру, гуашь.
* Сделать стул (мой).
* Проверить матбазу для занятий по боевой подготовке, ротные журналы.
* Подшить новые газеты.
* Зашить сапоги.
* Провести смотр вещмешков, маркировку сбруи.
* Проверить содержание тумбочек на предмет отсутствия «посторонних» предметов и наличия «рыльно-мыльных» принадлежностей.
* Провести смотр повседневной формы на предмет соответствия уставу, наличия ниток-иголок в пилотках и т. д.
* Соответствие стрижек уставу и т. п.
Но сперва всё же необходимо было ещё провести воскресное спортивное состязание по бегу, а в завершение этого славного выходного, пряник – посещение полкового клуба, где должны были прокрутить какой-то старый фильм. Но содержание фильма в армии – это дело второстепенное. Главное – возможность на час уйти в иной мир, словно перенестись из этой опостылевшей армейской действительности!
– Давай, комиссар! Контролируй всё!
Но, не забывай, как там кто-то из классиков сказал, «подчинённые делаются небрежными, если их приучать к мелочной опеке, нужно давать им больше разумной свободы для инициативы»! Ладно. Будут проблемы – вызывай!
– Товарищ капитан, по-моему, очень большой перегруз. Я обещал бойцам сегодня немного свободного времени дать. Они просто отдохнуть хотят. Некоторым обещал в город сводить. Выходной всё же! Тут уж не до инициатив…
– Тимофеев! Ты смотрел мультик про крокодила Гену? – ротный, улыбнувшись, наполнил канцелярию своим густым баритоном.
– Ну да, – обескуражено ответил лейтенант.
– Помнишь, что там пела старуха Шапокляк? – он положил руку ему на плечо.
– Ну, так, а что? К чему это?
– А то, что «кто людям помогает, тот тратит время зря! Хорошими делами прославиться нельзя!» Ты меньше об этом думай. Про их отдых там и тому подобное. Солдат должен быть загружен по самое «не могу». И всё свободное время, какое ему дашь, он использует себе, да и тебе же, лейтенант, на вред! Запомни, «куда солдата не целуй, у него везде задница!» Чем больше солдата загружать работой, тем больше он будет тебя уважать и меньше у него будет времени на неуставнуху! Посмотришь ещё! Помянёшь мои слова!
Тимофеев молчал, полный несогласия с утверждениями капитана.
– Тимофеев, ну подумай, если освободить людей от труда, то что они станут делать?
– Думаю, люди смогут заниматься творчеством. Я вообще читал где-то, что в будущем работать не нужно будет, что изобретут какой-то аппарат, который позволит создавать что угодно при наличии сырья и информационной «матрицы». Люди смогут развлекаться, заниматься искусством, учиться.
– Это не при коммунизме ли, комиссар? – капитан рассмеялся. – Искусство, наука, творчество! Это всё не для каждого! Тот, кто рождён крутить гайку, не станет философом. Забери у него каторжную работу, которую он, в общем-то, ненавидит, и он превратится в бездельника. А безделье, комиссар, это страшная вещь! Тем более, здесь, в армии. Запомни, солдат – это такой субчик, что каждую минуту своего безделья он потратит на то, что бы придумать какую-то гадость. Самоволка, водка, неуставнуха, кража и т. п.
Тимофеев почесал репу:
– Я вас понял, товарищ старший лейтенант!
– Ну, так вот и молодец! Давай, занимайся подразделением!
И Тимофеев занялся…
(Служба с первых дней показалась Тимофееву чрезвычайно интересной. Энергия его переполняла. Хотя ему было нелегко, некоторые солдаты были даже старше его, двадцатилетнего, на год—два. В своей работе он, очевидно, отчасти копировал своих училищных офицеров. Пытался всё взять наскоком, практически не проявляя гибкости. В столовой замерял нормы солдатского довольствия, требуя от дежурного по столовой выдать всё в полном объёме, делал «шмоны» в расположении, изымал спиртное из солдатских заначек и заначек ротного старшины, которые тот иногда позволял приближённым бойцам в своей «священной обители» – каптёрке. Требовал соблюдения формы одежды каждым. Дневального, сошедшего с «тумбочки» или нарушившего другим способом правила несения службы, снимал с наряда. Считал, что любой его приказ должен быть исполнен беспрекословно, точно и в срок любым бойцом: и «старым», и «молодым», и узбеком, и русским. Молодой, ещё не «обстрелянный» офицер, видел перед собой только одну абсолютно объективную истину, отражающую образ, суть и правила настоящего советского военнослужащего, не зная ни ограничений, ни исключений. Словом, поступал так, как привык к тому в училище. Любил новшества. Усатый ротный поддерживал его в последнем и слегка раздражался, когда текущая «воспитательная работа» молодого «дикорастущего» офицера срывала его собственные планы по организации и проведению мероприятий по боевой и политической подготовке. Короче, очень скоро лейтенант Тимофеев был признан не только хорошим замполитом лучшей роты в полку, но и вообще лучшим среди замполитов рот полка.)
1.19 (84.09). Прошлое. Сампо
Сентябрь 1984 г. Учебный корпус.
– Груп-п-па! Вольно! Садись! – замок так же сел, положил полевую сумку на стол и добавил, – товарищи курсанты, к самоподготовке приступить! Кому нужно в библиотеку, подходите к сержанту Иванову.
– Груп-п-п-а! Встать! Сми-р-но! – вдруг крикнул сержант, увидев входящего в класс препода по ППР.[40 - Парт политработе.]
– Товарищи курсанты, для вас, как политработников, моя дисциплина является основной. Чтобы я тут ничего другого сегодня у вас не видел! Понято?
– Так точно, товарищ полковник!
Тимофеев, наконец, закончив с конспектами по ППР, вырвал лист для письма:
«…учусь, в целом, не плохо, но по огневой получил двойку. Это потому, что прицелы на тактике посбили. Автоматы вышли не пристрелянными. Всё наше отделение цели не поразило. Одни стреляют над мишенями, пули идут в землю. Другие – наоборот – стреляют в землю, пули – над мишенью. А у меня вообще своего автомата нет. Потому, что у меня гранатомёт. Каждый раз беру чужой. И нахожусь каждый раз в зависимости от прицельного устройства.
На тактике учили нас делать правильно маскировку. Мы сперва БТРы ветками завалили, как в кино. А препод нам навялял сперва, а потом объяснил, что это только в кино так маскируют дилетанты. Это вблизи тебе кажется, что ты замаскировался. А на расстоянии и сверху – отличная мишень в виде зелёной ярко очерченной кучи! А правильно маскировать нужно так, – ветки втыкаются на расстоянии около метра одна от другой, на большей площади. Вблизи вроде всё немного просвечивается, зато издалека не видно. Обычная роща и всё. Но если вокруг нет таких рощ, то маскировать под рощу – себе же дороже будет. Противник всё поймёт. Нужно маскироваться под условия местности, как хамелеон делает. А сверху – сетку нужно растянуть так, чтобы это было похоже больше на пологий холм, того же цвета, что и всё вокруг. А мы до этого просто накинули сетку и всё! Кажется тебе, с двух метров, что замаскировались.
А ещё у нас была обкатка танками во всех положениях. И псих-полосы городского типа: лабиринты, канализация, развалины и полевого типа: китайские галереи, дзот с ямой и фанерой, бьющей сверху, когда туда залезаешь. Ещё отрабатывали наступление с боевой стрельбой, от гранатомёта весь день в ушах после стрельб звенело. А в остальном, в полях сейчас всё как в лагере. До обеда трудишься, после обеда – спишь. Ещё бы не мошка!..»
– Та-а-а-к! Шаталов! Встать! Товарищи курсанты, увижу, кто ещё будет спать, имейте ввиду, мне тут нужны фамилии для трудового воспитания! Одна фамилия уже имеется! Ещё три нужно, так что старайтесь! – замок, сам, едва было, задремав, потёр красное лицо и скомандовал.
– Груп-п-па! Встать! Сесть! Встать! Комплекс вольных упражнений…
Кровь, разогнавшись по венам, слегка взбодрила всех.
Тимофеев только усмехнулся, ему уже довелось накануне пройти такой «воспитательный курс трудотерапии», куда бы с огромным удовольствием бы попал любой второкурсник. И он продолжил письмо.
«…Наши курсанты, то есть мы, помогают местным СМУ, заводам, даже метро строили! Гражданские, видите ли, взяли «соцобязательства», а военные выполняй в выходные дни, когда гражданские балдеют! А ещё как-то у нас тут была «трудотерапия» в местном экспериментальном хоз-ве. Горы овса. Вот мы его ворочали то на какой-то конвейер, то в какие-то фантастические агрегаты. Один вообще гудел как самолёт, сушилка, вроде. Ну, там нам самим понравилось работать! Накормили нас там гражданские на высшем уровне. Сметана, борщ, молоко. И т. д. Наболтались со студентками. Студенты, увидев нас, сразу как-то «самоликвидировались». Смешно даже! Насмотрелись мы, как руководство в колхозе мечется с работягами. Уговаривает их, те матом на них. Даже не верится, что на начальника можно так вот орать! Эх, не жалею я ни на миг, что поступил в ВУ! На гражданке – бардак! На гражданке – жуть. Да и люди хилые, слабые. Студенты, работяги. Гнилые какие-то, сопляки. Наш замок говорит, что нас с ними и близко не сравнить. Когда наш курс заступает работать, все очень довольны. Это заметно. А мы халтурить не привыкли. Всё делаем быстро, слаженно и качественно! Особенно когда к нам добром и кормят по-человечески!..
Отдельная история – с «шишками». Когда приезжает «шишка», его водят везде, показывают то, чего мы никогда не видели даже. Неужели он не видит, что это всё перед его приездом сделали? Что до его приезда здесь ничего не было! – Если краска свежа, к примеру, значит, ещё вчера здесь было всё ободрано. А особая чистота и новый блеск тренажёров и аппаратуры говорит лишь о их «неприкосновенности» для курсанта. Неужели это сложно понимать, будучи проверяющим? – Если случится мне, когда-нибудь стать «шишкой», я поступлю иначе, я не похвалю, а вздую за это!..»
– Товарищ сержант! Что за богадельню Вы тут развели? Сонное царство! – в аудиторию вошёл препод по тактике.
Замок подскочил, выпучив сонные глаза, зло зыркнул в сторону отрывающихся от парт курсантских голов.
– Груп-п-п-а сми-р-р-но!
– Всё убрать к чёртовой матери! ППР! Посидели потрындели разошлись! Тактика – основа всего! Что бы кроме тактики я ничего тут не видел! И не спать!..
Однако, через примерно полчаса в аудиторию вошёл командир роты, и вскоре вся рота уже шагала по плацу. Что ж, начиналась очередная парадная подготовка к параду в ознаменование годовщины Великого Октября. Особая дата для училища, названного в его честь! Курсантские шеренги одна за другой тупо стучали подошвами сапог по растрескавшемуся асфальту плаца, гремя подковами… Что ж, не зря занятия на плацу именовали «хождение по мукам»…
Наконец, день сгорел. Роты топали на «вечерней прогулке».
– Рота, запе-вай!
Звонкие голоса запевал, пробирая до глубины души, затянули, Рота дружно подхватила:
«Степь изможденная пеплом черна.
Ночь и зловещая ждет тишина.
Там, за курганом, где день догорал,
Чьим-то мечом я, пронзенный, лежал.
Ворон седой не клевал мне глаза,
Ветру ночному беду рассказал,
Ветер проститься со мной прилетел,
Скорбную песню печально запел.
Пел он о том, что в далекой дали
Волны русские в землю легли,
В битве кровавой последней своей
Жен защитили и малых детей.
Пел он и плакал: «Спи крепко, браток.
Я, как и ты, на земле одинок.
Песни мои никому не нужны —
Все в них напевы чужой стороны.
Спи и прощай. Много дел у меня.
Я навсегда свой покой разменял.
Нет мне судьи, но до смерти молю
Господа Бога да матушку Русь.»
Степь изможденная пеплом черна.
Ночь и зловещая ждет тишина.
Там, за курганом, где день догорал,
Чьим-то мечом я, пронзенный, лежал».
Русская народная
1.20 (87.09.23). «Кружка чая»
Сентябрь 1987 г. Ружомберок.
Однажды Альяр, изрядно уставший, едва переступив порог КПП по направлению к общаге, столкнулся лицом к лицу, или точнее сказать лицом к спине, с юной женщиной, катящей перед собой коляску. Ребёнок хватал руками за спицы колёс, а мама бесконца наклонялась, отрывая маленькие пальчики ребёнка от металлических прутьев. При этом её мини-юбка задиралась так, что у Альяра пробегали мурашки по всему телу, увеличивая его размеры в неприличном месте, что сковывало его дальнейшее непринуждённое движение. Он сбавил ход.
– Привет! Что, у кого-то тут шаловливые ручки? Настоящий мужчина растёт!? – он улыбнулся поравнявшись.
– Салют! – приветливо улыбнулась женщина… – А поможете занести коляску в подъезд? – спросила она.
– С удовольствием! – радостно отозвался Альяр…
***
С тех пор они уже часто узнавали друг друга на улице. Здоровались. Как-то раз Альяр, снова увидев гуляющую с ребёнком маму, сам вызвался занести коляску.
– Заходите, налью чая. О вас ведь, о холостяках, некому позаботиться! – предложила задорным голосом, в ответ на услугу, юная женщина, было бы вернее сказать – девушка, а ещё точнее – девятнадцатилетняя девчонка!
– С удовольствием! – облизнулся Альяр.
– Только не обольщайтесь, это будет действительно только чай! – она мило, с ехидцей в голосе, улыбнулась, подняв вверх указательный палец.
– А мы и не обольщаемся. Мы обольщаем! – отшутился Альяр. На что девушка звонко рассмеялась, тем самым дав ещё больше аргументов молодому человеку в надежде на «благополучный» исход дела!
В тот вечер они засиделись до неприличия поздно, увлечённо пялясь в телевизионный ящик, где шла только что новорождённая программа «Взгляд». Вещал Владислав Листьев… Правда свой взгляд Альяр чаще переводил на Ирину. Её плотно облегающие джинсы, образующие притягательный просвет между стройных обворожительных ножек, не дающих ему покоя. Порой он просто не мог без конфуза подняться с кресла. От того то он практически и не поднимался…
После этого, он стал время от времени наведываться в эту квартиру, имея условный стук в дверь: «два длинных, два коротких». В те дни, когда он точно знал, что её муж где-нибудь в наряде или в полях, ему приятно было повеселить эту девчонку своими шутками и анекдотами, которыми была набита его голова так плотно, как пчёлами улей. Он был остроумен и обаятелен. И всё же это была лишь, хоть и законспирированная, но дружба. При всех стараниях Альяра, так и не перераставшая в нечто большее. Каким бы «плод» не казался доступным, всё же он всё ещё оставался недоступен для жадных Хашимовских зубов.
«Ничего, нет такой женщины, которую нельзя завалить на лопатки, это всего лишь вопрос времени», – думал он, охотно играя роль «просто друга».
Ведь эта «простая дружба» была с одной оговоркой, что была она между мужчиной и женщиной, а значит, наполненная обоюдно флюидами, в той или иной мере, осознанно или на уровне подсознания. Что, кто-то всё ещё верит в возможность такой вот чистой и светлой дружбы?.. А что, у вас есть основания не верить?..
1.21 (84.10). Прошлое.
Зарядка
Октябрь 84 г. Новосибирское ВВПОУ. 20 рота.
Ночь. Погашен свет, только горит дежурное освещение. Каждый лежит и «плавает» в своём. В мечтах, грёзах, воспоминаниях о доме, о безвозмездно канувших в бездну днях детства, беззаботности, свободы. Ночь. Отбой! Какое приятное сердцу слово! Ты предоставлен сам себе. Окунаешься в другой мир, волшебный мир грёз и сновидений!..
– 201-я группа подъём! Строиться в две шеренги в расположении! – нежданный крик старшины сотряс казарму.
«Что это? Казалось, только сомкнули веки!..»
Старшина вывел на середину строя понуренного курсанта.
– Товарищи курсанты! Я же предупреждал, по проходу 1 час после отбоя никто не ходит!..
И тут понеслось и поехало.
– Сынки! У вас ещё мамкины пирожки из попы не вышли!..
И так 2—3 часа. Подобное случалось часто. И уже на следующий день курсант Максим Шаталов – темнокожий хохол, получив посылку из дома, взялся ночью жевать в одиночку щербет под одеялом… Последствия были в точности те же. Но, на этот раз, пока Макс, как его звали в народе, давился, поедая килограмм щербета, рота, давясь слюной и ненавистью к Максу, матерясь, отжималась от пола.
Ночь. Погашен свет, только горит дежурное освещение.
Борется со сном дневальный «на тумбочке». Без задних ног сопит измученная рота…
И вот – очередное холодное осеннее сибирское утро.
– Рота подъём! – чёрные окна, раскиданное бельё, резкий свет в глаза, топот, вопль дежурного по роте отзывается эхом в воплях дневальных.
– Подъём!.. Подъём!.. Подъём!.. – им вторят замкомвзвода и командиры отделений. – Первый взвод подъём!.. Третий взвод подъём!.. Первое отделение подъём! Второе отделение подъём!.. Подъём,.. подъём,.. подъём!.. – расположение роты превращается в разрывающий уши ад! Какое противное слово этот «подъём». Спящий мозг тщетно пытается сориентироваться в пространстве, руки судорожно хватают портянки, сапоги, сердце выпрыгивает куда-то, словно спешит за сорок пять секунд[41 - Кто-то даже принялся оспаривать легитимность такого скоростного подъёма. И уже к концу второго курса этот норматив был официально увеличен до одной минуты, к величайшей радости курсантов! При том, что для отбоя так и оставалось сорок пять секунд.] встать в строй вперёд тела, во избежание наказания.
– Строиться на зарядку форма одежды голый торс! – холодный воздух покрывал гусиной кожей тела. Сквозь туман, мглу и морось пробивались лучи фонарей.
– Бегом-м-м… – м-м-марш! – огромные роты, ритмично стуча сапогами, исчезали в темноте близлежащего леса… Бесконечный топот сапог, паром дышащие лёгкие, скользкий снег на погружённой во мрак дороге. Лес, замёрзшие хрустящие лужи под сапогами, бугры, спотыкания, шум падений, ледяной звон, ругань, крики, немое молчание. Остановка, перестроение, противная команда «упор лёжа принять», тающий под ещё тёплыми ладонями снег, мокрый озноб, чужие сапоги перед носом, команды. Мокрые ледяные холодные руки, снова скользкая бугристая от траков БМП звенящая обледенелая дорога…
