скачать книгу бесплатно
Крэд лежал на полу с перерезанным горлом, и кровь всё ещё вытекала из жуткой раны от уха до уха, но он уже был мёртв, а на стене прямо за ним красовалась нарисованная углем буква «А».
Рикард замер, цепляясь рукой за подоконник и не веря своим глазам. Да быть этого не могло! И первая мысль была – догнать тех двоих. Он бы так и сделал, и уж они бы не ушли от ответов, но услышал чьи-то шаги на лестнице и, отклонившись назад, снова спрятался в тени, среди виноградных листьев, повиснув на стене, как летучая мышь.
Может, это они возвращаются? Что-то забыли? Очень кстати…
Он бы хотел увидеть их лица. Рикард был так зол, что убил бы их на месте, прямо в этой комнате. Он столько лет разматывал этот клубок, шел от одного человека к другому, и Крэд был тем, кто знал главное – кто отдал приказ. И он привел бы его к нужной фигуре, а теперь нить оборвалась, и всё придется начинать сначала.
Он убьет этих двоих. Прямо сейчас. Быстро. Они не могут этого ожидать, а значит, у них нет шансов.
Он нащупал рукоять баритты и прислушался. Открылась дверь, кто-то замер на пороге, постоял, а потом пошел медленно и тихо. И Рикард приготовился к прыжку, но его остановил запах.
Сквозь густой железистый запах крови, дыма и ирдионского огня, который плыл из окна волнами, он почувствовал конский пот, пыль и полынь, запах жареного мяса, розового масла и духов. Из всей этой какофонии его почему-то больше всего удивили духи. Тонкие, едва слышные: цветущий апельсин и груша – запах весеннего сада.
И что-то было такое в них, неуловимо знакомое, как будто он оказался вдруг в детстве, дома, на летней веранде, там, где стояли плетеные кресла и стол, и где каждую весну цветущие грушевые деревья обсыпали пол белыми лепестками. Где мама велела слугам подавать вечерний чай с печеньем. И они всей семьёй сидели там, под цветущими грушами и апельсиновыми деревьями, ветви которых касались плеч. Отец с книгой, и мама в пышном платье, разливающая чай в чашки из тонкого фарфора, и его вредная сестра с двумя косичками и алыми лентами. Они вспомнились вдруг так отчетливо и ярко…
А он всё норовил убежать куда-нибудь, например, к пруду, где работники бродили с неводом, очищая дно от прошлогодних листьев и ила, и где можно было найти множество полезных вещей, вроде ржавых сабель или мячей для сквоша. И это было гораздо интересней, чем созерцать тёплый розовый закат.
Это сейчас он понимал, что если бы вернуть время вспять, то…
Время вернуть нельзя.
Но этот запах, швырнув его в пучину воспоминаний, ударил куда-то за грудину и, выбив воздух из лёгких, заставил заглянуть в комнату.
Он увидел женщину, склонившуюся над Крэдом.
Сейчас визга будет, надо убираться!
Но визга не было. Она разглядывала труп, деловито и сноровисто, совершенно не смущаясь.
Затем, ступая осторожно, осмотрела комнату, так словно была тут впервые. Сдернула сумку со стены и принялась торопливо засовывать туда бумаги, смахивая их со стола. Рикард успел немного её разглядеть: высокая, стройная, тёмные волосы собраны в хвост, загорелая кожа, белая рубашка перехвачена кожаным корсажем, штаны, сапоги.
Кто она такая? Одна из убийц? Почему ворует эти бумаги? Почему не взяла их сразу?
Рикард уже совсем не понимал, что происходит. И, похоже, именно любопытство его подвело. А может, он просто слишком пристально разглядывал эту женщину, так пристально, что она почувствовала взгляд. А может, это всё груша и апельсин…
Но она вдруг замерла и, резко подавшись вперед, выхватила баритту Крэда из корзины и, развернувшись молниеносно, бросилась к окну:
– Я знаю, что ты здесь! – баритта прошла на волосок от его виска.
Демоны Ашша!
Рикард отпрянул и нырнул в темноту, но женщина двигалась, как кошка. Вспрыгнула на подоконник, и лезвие пронзило листья винограда на расстоянии ладони от его плеча. Она взмахнула ещё раз, схватившись за раму рукой и свесившись, попыталась его достать. Но он уже оттолкнулся от стены и, перехватив рукой плети, висящие дальше, оборвался и полетел вниз, цепляясь за ветви, хотя баритта успела просвистеть над его головой еще трижды.
Он упал в ясли для скота, едва не подвернув лодыжку, благо там оказалось сено, хоть и немного. Испуганная корова натужено замычала, и невесть откуда взявшиеся собаки залились истошным лаем. Его баритта воткнулась одним концом в доску – кончик её отломился, а эфесом прямо ему в ребра, и они чуть не треснули.
Проклятье!
В соседних окнах появились огни.
Вот же «повезло»!
Он бросился прочь со двора, отшвыривая ногой вцепившуюся в сапог собаку, и выскочил на улицу. Позади хлопнула дверь.
– Кто здесь? – раздался сиплый мужской голос.
Ситуация была, конечно, глупая, и Рикард хотел перемахнуть через соседний забор и исчезнуть в темноте глухих дворов, но вдруг услышал знакомое ржание. В свете аптечного фонаря он увидел своего коня – Барда, привязанного возле миртовых кустов.
– А ты как здесь?..
Он не успел даже выразить всю степень своего удивления. Женщина спрыгнула откуда-то сверху, прямо с каменного забора ему на плечи, видимо вылезла в окно, и они, упав, покатились по пыльной улице.
– Эй, кто там? – раздалось из окна вверху, и во дворе замелькали факелы.
Рикард отшвырнул женщину и отскочил, выхватив сломанную баритту и кинжал.
– Я убью тебя! – прошипела нападавшая, вскакивая и бросаясь на него, и Рикард едва увернулся.
Двигалась она очень быстро.
Где-то на Портовой улице раздался топот копыт и рог Тайной стражи.
Вот уж некстати! Нужно забрать Барда и бежать!
Он бросился к лошади, но женщина его опередила, схватившись за луку седла с другой стороны как раз в тот момент, когда он ставил ногу в стремя.
– Это мой конь! – рыкнул он, занеся лезвие над седлом.
– Вообще-то он мой! Убийца! – в ответ лезвие ужалило его где-то в районе голени прямо под брюхом Барда.
– Демоны Ашша! Это мой конь! – лезвие скользнуло ей по плечу, рассекая рубашку, и гарда ударилась прямо в ключицу.
Она отлетела на землю. И Рикард хотел вскочить в седло, но женщина что-то крикнула в тот самый момент, когда он перебрасывал ногу, и Бард, встав на дыбы и истошно заржав, отбросил его назад.
Он упал, хорошо успел ногу из стремени выдернуть, перекатился и, поднявшись в тот же миг, бросился на незваную гостью.
Сейчас он её убьёт!
От злости он готов был просто её разорвать. Но женщина его опередила – метнулась к лошади одним рывком, точно кошка, и вскочила в седло. Рикард только успел достать её голень кончиком баритты, но поскольку он был сломан, то получился просто тычок.
– Я убью тебя! – крикнул он в ярости.
Она потянула поводья, Бард развернулся и прежде, чем Рик понял, что произошло, женщина с размаху огрела его по уху чем-то похожим на сковороду, а потом ещё раз.
Горн Тайной стражи был уже в пол квартале от них, на улицу высыпали люди с факелами и вилами.
– Держите воров! – закричал кто-то.
– Убивают! – завопил женский голос.
– Я сама найду и убью тебя! – прошипела незнакомка, промчавшись мимо, бросила ему сковороду, только её и звали.
– Я сделаю это первым! – крикнул он ей вслед, едва успел подхватить сковороду и отбить летящие в него вилы.
Он чувствовал себя дважды одураченным. В голове звенело, по улице уже рвался горн Тайной стражи, а во дворе истерично завизжала баба, может быть, нашла тело Крэда – похоже, дело плохо. Сейчас его схватят за убийство, которого он не совершал. Ему ничего не оставалось, как броситься бежать, не разбирая дороги, собирая за собой всех собак, ямы, репьи и проклятья горожан.
Этот день начался паршиво, но закончился он – хуже некуда. Вернее, могло быть и хуже, если бы его схватила Тайная стража.
Он ввалился на кухню своего дома, едва держась на ногах – убегая, отмахал пешком полгорода.
Альбукер напевал в нос что-то своё, таврачье, заунывно-плавное, курил трубку, из которой сочилась жидкая струйка дыма, и чинил его куртку, прилаживая оторванный в драке рукав. В комнате горел маленький айяаррский светильник, который Альбукеру подарил Рикард, и тот им очень дорожил. Носил за собой из кухни в каморку и обратно, а уходя из дому, вообще запирал в сундук.
Альбукер смотрел на Рикарда дольше обычного, с прищуром из-под кустистых бровей, разглядывая грязную разорванную одежду и кровь. Потом достал трубку, подержал в руках, выпуская ноздрями дым и, видя, как его хозяин жадно, как собака, лакает воду из ведра, не удосужившись даже взять кружку, произнес невозмутимо:
– Видать, надо было двадцать тысяч просить, – и снова занялся шитьем.
Рикард упал на стул, тяжело дыша, и вытер ладонью потный лоб.
– Если бы это была дуэль, мой друг, я бы даже бровью не повел.
– Хм. Я и подумал, странно это, что благородные господа так в репьях извалялись.
– Нет, Альбукер, со мной приключилось кое-что похуже. И я вот даже не знаю, как про такое вслух говорить, – произнес он устало. – У нас осталось вино?
Старый таврак посмотрел исподлобья, хмыкнул лукаво и добавил:
– Вино в буфете.
– И о чем ты только подумал, старый пень! – рассмеялся Рикард, зачерпнул ещё ковшом воды из ведра и выпил. – Хотя да, именно это со мной и произошло… только в… переносном смысле.
Он достал бутылку, плеснул оттуда вина прямо в ковш для воды и выпил залпом.
– Хм. Неудачный день? – пробормотал Альбукер, зажимая иглу зубами. – И что, кроме репьёв?
– Что? Меня обещали убить… Трижды за день. Я упал в коровьи ясли. Едва не сломал ногу и ребра. Потом мне ногу все-таки проткнули бариттой, за мной гнался мужик с вилами и свора собак. В итоге я лишился лошади, оружия, плаща, и меня огрели сковородой по голове. Дважды! Я едва не попался Тайной страже за убийство, которого не совершал. Но теперь очевидно, что в нём будут подозревать именно меня. А главное, что я потерял то, что искал много лет, и это у меня увели прямо из-под носа! И да, еще мне сапог прокусила собака. Думаешь, так проходит удачный день? – Рикард швырнул ковш на стол и стукнул ладонью по столешнице.
Он был зол. Нет, он всё еще был в ярости. И он даже не мог толком разобрать – на кого именно.
– И сколько их было?
– А вот это меня и удручает больше всего, что, вообще-то, она была одна.
– Баба? – Альбукер снова вытащил трубку изо рта, и было видно, что он удивлен.
– Я победил щенка Аркимбала после третьей атаки, а меня отделала сковородой какая-то баба! – воскликнул Рикард. – Послушай, Альбукер, тебе никогда не хотелось убить женщину? Так вот, чтобы по-настоящему?
На что старый таврак хмыкнул многозначительно и лаконично добавил:
– Всё зло от баб.
Глава 4. Ирдион
…восемьдесят восемь, восемьдесят девять…
Рука повисла плетью. Порванные связки? Возможно. И рана на плече от лезвия баритты, похоже глубокая, болит всё сильнее. Рубашка вся пропиталась кровью, и теперь каждое движение причиняло боль. Сделать бы перевязь, но не из чего. Хотя…
Кэтриона сняла ремень и притянула им руку к телу, боль стала не такой очевидной. Но боль это ничего, она умеет терпеть боль. Вот только мир крутился перед глазами тошнотворным клубком, сквозь который проглядывали сумрачные поля Дэйи. А это значит силы у неё на исходе.
Ночь сгущалась, и полоса заката исчезла, соединив чернотой небо и горы. Из моря поднимался Тур, сверкая серебряными рогами, и разгорался всё ярче, а за ним Лучница, гордо вскинув голову. Хотя здесь, на Побережье, звезды не такие яркие – в воздухе слишком много влаги.
Дорогу на юг преградили ворота, Кэтриона достала медальон:
– Именем Ирдиона, – и для неё открыли боковую дверь.
Она плотнее запахнулась плащ. Спасибо псу, на чьей лошади она сейчас едет, скатанный валиком плащ был приторочен к седлу – не стоит стражам видеть её разодранную и залитую кровью рубаху.
…сто двадцать шесть, сто двадцать семь…
За воротами дорога пошла вдоль берега между редких кустов олеандра, и хотя и было темно, но тут едва ли заплутаешь.
Ногу свело судорогой. Видно, прыжок со стены вышел неудачным, да ещё тот удар стулом по бедру. Хотелось пить, губы пересохли. Надо бы остановиться, перевязать рану на плече, остановить кровь и отдохнуть, но Кэтриона понимала, что, если слезет с лошади, обратно может уже и не взобраться. До Ирдиона от Рокны сорок квардов, конь под ней хороший, свежий, видно овса для него не жалели, так что к утру она доберется до крепости. Главное не заснуть, не потерять сознание, не упасть с лошади и не провалиться в Дэйю. Оттуда она уже не сможет вернуться сама.
Голова кружилась, и темнота вспыхивала перед глазами разноцветными пятнами.
– Ну что, дружок, погнали? – прошептала она, намотала повод на здоровую руку и пришпорила коня.
…сто девяносто восемь, сто девяносто девять…
Её путь лежал на юг от Рокны, к самой оконечности полуострова, где, врезавшись в море каменной грудью, стоит одинокая скала, вокруг которой раскинулся город-крепость.
Для того, кто впервые видит Ирдион, он кажется красивым…
Он неприступен. Обнесен высокими каменными стенами вдоль всей береговой линии, а узкий перешеек, соединяющий его с большой землей, перегорожен массивными воротами. Каменные башни – пилоны, с золочеными соколами, а над ними девиз Ордена, высеченный в граните: «Без любви, без жалости, без страха».
За стеной в Первом круге живут ремесленники и их семьи. Кругом кузницы, мастерские и большой базар с лавками, где под белыми шатрами продается серебряная посуда, украшения и оружие. Ирдион славится лучшими мечами и кинжалами. И женскими серьгами из золота. Браслетами изящной тонкой работы, огромными медными котлами и кувшинами с узорами из лотосов и цапель. Ещё подносами, кольцами, чеканными картинами – мастера Ирдиона известны далеко за пределами Коринтии.
А на вершине скалы, точно молчаливый страж, взирает на город прекрасный Храм с множеством башен, и сад, каких нет больше нигде в мире.
…двести тридцать два, двести тридцать три…
Во Втором круге живут послушники. Те, кто принес клятву о служении Ордену. Здесь они тренируются и проходят обучение, и повсюду их кельи, налепленные к скале, словно соты в улье: ниша в стене, кровать, стул, и маленькое окошко, выходящее на бесконечную морскую гладь.
…двести восемьдесят девять, двести девяносто…
Каждое утро послушника в Ордене начинается у подножья горы. Возле колодца. В кувшин наливают воду, ставят на голову послушнику и завязывают ему глаза. А дальше – триста пятьдесят восемь ступеней, вырубленных по краю скалы, которые ведут наверх. Ступеней таких коротких и узких, что еле разойдутся два человека, плотно прижавшись друг другу. А внизу камни. И море. И впереди идет кто-то такой же с кувшином и завязанными глазами. И позади. Длинная вереница детей с кувшинами, чтобы напоить прекрасный сад.
…триста десять, триста одиннадцать…
Со временем босые ступни запоминают поверхность каждой ступени, каждую ямку, а пальцы помнят наощупь каждый выступ в стене слева. Уши – каждый звук: полет птицы, падающий камешек, шум ветра и волн внизу, разбивающихся с ревом об изрезанный гранит берега. Даже чужое дыхание. И каждый шаг может стать последним. К концу первого года из ста послушников в живых остаются не больше двадцати. Остальных забирает море. И камни внизу. Но первая страница Летописи Ирдиона гласит: «Пока жив сад, жив Ирдион, а значит, жив и весь мир». И послушники – лишь малая жертва, принесенная этому миру. Послушников много. Обители Та?ры по всей Коринтии исправно снабжают ими Орден.
