скачать книгу бесплатно
О том, что Борис Никонов – очень опасный и коварный человек, знали и догадывались многие. Агрессивен, носит с собой нож, прикидывается сумасшедшим, старается держать язык за зубами и ни с кем особо не откровенничает. Но немногие знали о его родственных связях, любовных взаимоотношениях, былых способностях. И первыми владели этой информацией оперативные сотрудники воронежского УВД.
Из руководства о чисто оперативных мероприятиях, проводившихся по Борису Никонову, было известно лишь начальнику УВД. А выполнялись они с применением всех самых передовых, существовавших тогда, технических средств.
Почти каждый шаг Бориса фиксируют воронежские оперативники, подстраиваясь под его стиль поведения. И увёртливый и осторожный Никонов-старший постепенно начинает терять свои оборонительные позиции, которых у него было вполне достаточно.
Одетый с иголочки, с апломбом франта, – так он всегда ходил по улицам и ездил в общественном транспорте. А ещё любил шоколад «Алёнка», часто покупая который и срывая с него обёртку, обязательно бросал её мимо урны, чтобы наклониться, поднять и осмотреться при этом по сторонам под своей рукой. Но оглядываться уже было поздно…
В одном из двух частных домов, расположенных недалеко от реки Воронеж, где жили тётки Никоновых по материнской линии и где чаще обитал Борис, оперативники установили прослушивающую аппаратуру. Проделали с чердака дырочку, вставили туда микрофончик, и хотя немного перестарались, – на потолке чуть-чуть отпала и повисла штукатурка, – эта операция прошла успешно.
Вскоре под предлогом проверки соблюдения паспортного режима Никонова заставляют устроиться на работу. Трудится он в часовой мастерской, и туда оперативники внедряют своего человека. Именно от него они получают сведения о том, что ценности, вынесенные Борисом из квартиры Ойстраха, находятся не где-нибудь, а в Воронеже.
Долгожданное раскрытие
В середине января 69-го года все лица, причастные к громкой московской краже были задержаны. Доставленный в воронежский ИВС Борис Дмитриевич Никонов категорически отказывается давать показания и заявляет, что в обвинениях его МУРом учинена провокация и он ни в чём не виновен. Из допросов же его родственников было очевидно, что они что-то скрывают, особенно тётки, у которых он жил. Их-то и надо было «раскрутить».
На очередном допросе, проводившемся при участии начальника воронежского УВД, Борис Алексеевич Жуков убеждает одну из тёток дать правдивые показания. Однако, рассказав о краденых вещах и согласившись их выдать, тётка ставит ультиматум, что отдаст всё только лично в руки Жукову и без понятых.
Другого выхода не было, и поэтому, пойдя на нарушение процессуальных норм, поздним январским вечером Жуков сел в служебную машину и поехал вместе с этой, совсем незнакомой ему женщиной к родителям её мужа. Там в сарае из-под половиц и вытащили они вещевой мешок, в котором находился рюкзак с ворованными ценностями и валютой.
Примерно через час после отъезда Борис Алексеевич прибыл в УВД, где в его кабинете следственно-оперативная группа уже с понятыми описывала всю ночь содержимое этого рюкзака. А на следующий день утром сам Жуков передал всё, находившееся в нём несметное богатство, в руки московского генерала, который поблагодарил его и в сопровождении оперативников МУРа отбыл на самолёте в Москву. Сразу с собой они забрали и Бориса Никонова, прощанию которого с Воронежем предшествовал очередной акт агрессии.
По словам бывшего заместителя начальника ОУР УВД Воронежской области Ивана Яковлевича Пирожкова, как-то в адрес присутствовавшего на допросе Жукова Борис зло выпалил: «Я с Вами ещё встречусь!» «Где же и когда?» – спросил, недоумевая, комиссар. «Как где – на квартире», – просветил Борис непонятливого генерала. «Так ты у меня в квартире ничего, кроме френча, не возьмёшь», – ухмыльнулся Жуков. «А мне он и не нужен, – сказал Никонов, – у Вас холодильник есть – есть, так возьму его. И вы здесь все, как мухи, передохните!..»
Но обрушенный на комиссара гнев ни сам Борис, ни постоянно выгораживавший его Сергей так и не облачили в действие. А теперь, когда «иных уж нет, а те далече», тем более мстить бессмысленно.
Братья по ненависти
Существует ли воровская дружба? Кто-то скажет «да», а я в этом, например, сомневаюсь. Ведь дружба только тогда прекрасное состояние души, когда она не зиждется на деньгах и корысти и не замешана на совместных криминальных делах. Поэтому братья Никоновы фактически между собой не дружили, хоть и имели одних родителей, хоть и соприкасались порой на воровской почве. Ибо каждый, особенно во время последовавших за ойстраховской кражами, жил сам по себе и отвечал только за своё.
Хотя… материалы этого уголовного дела отмечают, что 16 мая 1969 года, когда Москва вела следствие, Сергей Никонов вдруг основную вину взял на себя. Мол, его брат в квартире не был, и идея совершения кражи принадлежит лично ему. Мол, с августа 1968 года он постоянно наблюдал за квартирой, адрес которой увидел в телефонной книжке своего отца. Мол, в отсутствии Ойстраха снял слепки ключей входной двери, по каким самостоятельно изготовил дубликаты. Мол, придя с крадеными вещами домой, он передал их своему, находившемуся в Москве, брату, которого и попросил увезти похищенное в Воронеж и там спрятать.
Однако те показания были по-юношески наивны и безосновательны. Видимо, отнюдь не любовь к брату рождала их, а скорее боязнь расправы его стороны. (Да оно и понятно: и мать, и отец, и тётки боялись Бориса.) А значит, очевидно, что в период оперативной работы, проводившейся в отношении Бориса, он постоянно курсировал между Москвой и Воронежем далеко не с целью руководства преступными действиями Сергея и помощи ему советами, как резюмировало московское следствие, а для оказания на него психологического, а то и физического давления.
Еще в 59-м Борис, как уже оформившийся уголовник, старался подчинить своей воле пока несмышлёного девятилетнего Сергея. Тогда он, вскрыв квартиру одного воронежского генерала, заставил младшего брата выносить с ним тяжёлые персидские ковры. И хотя возбуждённое тогда дело из-за недостатка улик закрыли, столь домостроевский способ приобщения к воровскому ремеслу оперативникам запомнился надолго.
Воровская наука, которой своим примером учил его Борис, шла ему «впрок». Так, в 60-ом году Никонов-старший, попав в воронежский следственный изолятор за совершение трёх квартирных краж, вполне правдоподобно играет роль ненормального, почему и оказывается в «Орловке». А спустя 16 лет, уже зрелый Сергей повторяет «спектакль» своего брата на скамье подсудимых народного суда Советского района Воронежа (туда он попал в 1976 году за 16 эпизодов квартирных краж в Воронеже и Смоленске). Правда, роль в этом спектакле оказалась неудачной – психиатрическая экспертиза подтвердила, что Сергей – симулянт.
Вообще, симулировать невменяемость пробуют многие уголовники. Но у Никоновых это получалось особенно красочно. «Вы – кровопийцы! Вам моя кровь нужна… Не получите!», – твердил постоянно Борис на следствии как по делу о краже из квартиры Ойстраха (в кабинете Б. А. Жукова), так и по другим делам. «Меня преследуют менты. Я пробовал пить свою кровь, но она оказалась отравленной», – заявлял Сергей, пытаясь «косить под дурачка». А в итоге каждого, в зависимости от актерских способностей, психофизического состояния (Сергей употреблял наркотики) и родственных симпатий тётушки, судьи оценивали по-разному.
Если матёрый уголовник Борис отбыл в местах заключения только десять лет, то Сергей, который моложе своего брата аж на 19, отсидел почти вдвое больше, да ещё был признан особо опасным рецидивистом. Если к старшему относились со снисхождением из-за того, что его дядька состоял на учёте в психдиспансере, то оправдывать душевными болезнями родственников преступления младшего почему-то никто не хотел.
Только ненависть и больше ничего испытывали к милиции братья Никоновы. Борис, пожалуй, за лишение ею добытых им богатств, а Сергей, скорее всего, из-за отнятой у него тюрьмой свободы.
Признательность скрипача
Если же проводить параллель с мифом о Минотавре, то здесь всё предельно ясно. Минотавра в обличии братьев Никоновых просто не могли не победить Тезей с Ариадной в лице московских и воронежских сыщиков, сделав это, несомненно, очень грамотно и профессионально. Досадно лишь одно: слишком уж возгордились москвичи своей победой, которую почему-то на равных не пожелали разделить с воронежцами…
Ветераны воронежской милиции вспоминали о том, что в то время Москва придавала большое значение успешному раскрытию ойстраховской кражи. Но министерское начальство постоянно говорило о заслугах МУРа и почти не упоминало о наших оперативниках.
И всё-таки, несмотря нехватавшую объективность, воронежцы на москвичей не в обиде. Ведь практически все основные участники этой операции получили от МВД памятные подарки. А знаменитый скрипач Давид Ойстрах во многом благодаря воронежским сотрудникам до конца своих дней каждый год выступал на кремлёвских концертах, посвящённых Дню милиции. Выступал, выражая тем свою великую признательность всем стражам порядка.
Обратная связь
ЧП в Юдино
Объехавший почти весь Россошанский район начальник воронежского уголовного розыска Александр Андреевич Колесниченко едва переступил порог райотдела, умылся, вошёл в кабинет и только разложил на столе домашнюю неприхотливую снедь, которую заботливо собрала ему жена, как вдруг раздался пронзительный телефонный звонок. Ещё не успев передохнуть от дневной «гонки», Александр Андреевич опрометью ринулся к телефону, словно предчувствуя важность этого звонка.
И в самом деле, он был очень важным. Звонил его зам – Геннадий Яковлевич Шапорев, – обстоятельный, деловой человек, который никогда не стал бы беспокоить по пустякам.
– …Александр Андреевич, приветствую Вас, – прозвучал в трубке зычный бас коллеги Колесниченко. – Извините, что звоню уже в конце дня…
– Не тяни, говори, что случилось, – буркнул не терпящий многословия начальник.
– Да… ЧП в Юдино. – вымолвил Шапорев. – Там в доме нашли мужика с женой убитыми. Как всё было – не знаю. Но, вроде, говорят, что они промеж собой плохо жили… Какое будем принимать решение?
– Ладно, коли так – пусть меня ждут, – ответил Колесниченко. – Сейчас выезжаю…
Разные версии
Дорога от Россоши до Подгорного (а именно с этом районе Воронежской области находится село Юдино) имеет протяженность всего двадцать пять километров. Но дело было ранней весной, когда ещё не сошёл снег, и местами засыпанная им трасса не давала машине хорошего разгона. Возможно поэтому и Колесниченко, по своей широкой натуре любивший быструю езду (как всякий разухабистый казак с Кубани, где он родился и вырос), впал в ещё большее уныние от такой и без того малоприятной поездки.
Но прежде в это уныние вверг начальника розыска сам вызов, нарушивший его планы в Россоши по проведению крупномасштабной операции, которая была связана с раскрытием серии краж из магазинов. Среди тех, кого он задействовал в ней, были и увэдэшные оперативники, и руководитель местного розыска, один из лучших сыщиков области Анатолий Иванович Маликов, и заместитель начальника Калачеевского РОВД Виктор Ильич Тройнин, ставший потом начальником УВД.
Тогда, а именно 7 марта 1980 года, узнав о двойном убийстве в Юдино, подгоренцы, конечно, ждали главного из УВД. Однако поначалу возлагать на него какие-то особые надежды они не стали. А послужила тому одна простая причина.
Приехавшему в Подгоренский отдел Александру Андреевичу доложили, что опергруппа на месте преступления ещё работает. Но, отправившись туда, по пути он неожиданно столкнулся со своим давнишним знакомым, который жил в Юдино.
В 75-ом году этот молодой человек по имени Паша вывел его на единственную свидетельницу по нашумевшему тогда делу о хищении колхозного сейфа с деньгами. На момент той громкой кражи ему исполнилось всего пятнадцать. И вот спустя пять лет, уже повзрослев, на что не преминул обратить внимание Александр Андреевич, Паша снова становится на пути маститого сыщика. Каково было удивление Колесниченко, когда в разговоре со своим бывшим и неофициальным информатором он вдруг услышал, что тот – родственник убитого мужчины. А сам мужчина, как выяснилось, бывший муж свидетельницы по делу о краже сейфа, с которой Паша был в самом тесном родстве.
Оказалось, что далеко немолодая женщина Мария Николаевна (так звали свидетельницу) развелась со своим мужем уже давно. А он, сойдясь с другой, которую в селе прозвали «гусыней» (за сросшиеся на руках пальцы), частенько с ней попивал, и они нередко устраивали семейные драки.
Дело шло к тому, чтобы констатировать самоубийство. В этом были убеждены все: и Паша со своим отцом, возвращавшиеся из морга районной больницы, куда они отвезли убитых, и члены следственно-оперативной бригады, которые держали путь обратно – в Подгорное.
В тот день машина начальника воронежского УГРО, куда он пригласил сесть Пашу с отцом, была уже на полдороги от Юдино – в селе Сагуны. Там то поздним вечером и произошла его стыковка с опергрупной, и уже после первых их фраз во время короткого обмена мнениями ему стало ясно: все считают, что на убийство, совершенное посторонним лицом, это не похоже.
Но, как говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, и Александр Андреевич решил во всем убедиться сам. А в помощь себе он попросил следователя прокуратуры, которая любезно согласилась поехать с ним.
Было это как раз на выходной и женский праздник. День выдался ветреным, но солнечным, и, приехав на место опытная следовательша, на пальцах рисуя картину происшествия, заставила Колесниченко встать на её сторону.
А говорила она вполне логично: «Не волнуйтесь, тут двери и окна целы, трупы лежали в коридоре, причём так, что двери не откроешь ни оттуда, ни отсюда, а значит посторонний, по крайней мере, не смог бы выйти…»
И верно, всё так и было: лежавшие поперек трупы преграждали проход в комнату, рядом валялся окровавленный топор, а зримые следы насилия были видны лишь на груди и лице у каждой из жертв.
Но сомнения по-прежнему продолжали терзать душу. Какое-то внутреннее чутье подсказывало Александру Андреевичу, что как-то не клеится бытовая почва к этому убийству, что больше тут попахивает откровенным криминалом. Да и для сомнений были основания, ведь вскрытие ещё не производили, а внешний осмотр трупов делал вовсе не зональный медик-криминалист, за которым просто некогда было ехать.
Удивительно, но миссия эксперта выпала на обыкновенного сотрудника медвытрезвителя, имевшего среднее медицинское образование и даже не удосужившегося перевернуть трупы. А посему окончательный вердикт этому преступлению должна была вынести лишь официальная судебная экспертиза.
Однако у начальника областного УГРО были другие дела, и поэтому, решив не ждать заключения, он уехал в Воронеж. Но уже в понедельник вечером ему позвонил начальник Подгоренского райотдела и как можно лаконичнее сообщил, что вскрытие состоялось, а вывод, который можно сделать согласно заключению, однозначен: убийство совершили все-таки посторонние люди, так как на спинах убитых были обнаружены колотые раны, нанесённые каким-то острым предметом.
«Ах, не надо было уезжать», – подумал вслух Александр Андреевич, ругая себя за нетерпеливость, и, тут же схватив телефонную трубку, стал накручивать диск. А набирал он номер начальника бюро областной судмедэкспертизы Владимира Григорьевича Донцова. К счастью, тот был на месте, и, обрисовав ему ситуацию, Колесниченко спросил: «Может, мы завтра съездим туда с вами?» «Да ради Бога, хоть прямо сейчас, была бы машина», – ответил главный эксперт, и уже через двадцать минут они выехали.
Но стоявшая на дворе погода и сама природа словно сопротивлялись их движению в подгоренском направлении. Мало того, что пошла мелкая, противная пурга, по дороге они ещё и поломались – прокололи колесо, и это невезение вызвало у них дополнительную тревогу.
Уже было за полночь, когда они добрались до Острогожска, где перебортировали шину. А в два часа ночи были в Подгорном, и там, не став беспокоить местное начальство, переночевали в пожарной части, примостившись на жёстких казённых топчанах…
Похищение сейфа
Для настоящего сыщика ничто, по сравнению с естественными командировочными неудобствами, то напряжение ума, неподдельный энтузиазм и азарт, которые испытывает он, расследуя интересное дело. А ведь именно с таким делом довелось Александру Андреевичу столкнуться в Юдино ещё задолго до того, как там было совершено странное двойное убийство.
Информация о краже сорока трёх тысяч рублей вместе с сейфом из юдинской колхозной кассы поступило в дежурную часть УВД 15 октября 1975 года. Сначала туда выехала группа из Подгоренского отдела в составе начальника Николая Суконцева, его зама – Ивана Каменева, оперуполномоченного Владимира Костюченко, участкового Владимира Журавлёва и следователя прокуратуры. А затем уже прибыла бригада из управления, куда вошли замначальника УВД Николай Лютиков, сам Колесниченко, который был тогда замом руководителя ОУР, и целая дюжина лучших розыскников.
Действительно, по тем временам эта кража относилась к разряду наиболее крупных. Столько денег из бухгалтерий колхозных правлений тогда ещё не воровали. И в юдинском колхозе «Победа» произошёл первый такой случай, о котором сразу же доложили шифротелеграммой в Москву и который тут же был взят на контроль обкома и облисполкома.
В одноэтажное здание правления оперативники УВД вошли где-то около двенадцати. День только начинался, опьяняя томными осенними лучами солнца, и милицейская работа пока не сдвигалась с мёртвой точки.
После предварительного осмотра места преступления стало понятно, что наружная дверь правления не закрывалась, а вторая, ведущая в бухгалтерию, где стоял сейф, была заперта, но открыть её не составляло труда даже ребёнку (настолько уж замок был хлипким).
Как позже выяснилось, войдя в одну комнату бухгалтерии, воры подняли сейф. Перенеся его в соседний кабинет, они сняли оконную раму, которая была слегка прихвачена тоненькими гвоздиками, и через этот проем вытащили тяжёлый металлический ящик, а потом же поставили на место раму и закрыли дверь.
Никаких улик их визита, кроме царапин на подоконнике, обнаружить не удалось. Налицо было лишь полнейшее отсутствие охраны этих денег, предписания о необходимости усиления которой не раз рассылались во все отделы области.
Не в состоянии сохранить – раздай деньги людям. Таково золотое правило, к которому отнеслись скептически. Не надеешься на сторожей – установи охранную сигнализацию, железные двери и решётки на окнах. Но этого там и в помине не было. Да и обнаружили кражу случайно.
Часам к семи утра пришли в правление бухгалтер и зоотехник, которые, не ведая ни о чем, занимались своей работой, передавая сведения в район. А спустя где-то час пришла уборщица, ставшая добросовестно убирать все помещения. Войдя в бухгалтерию и начав стирать пыль с мебели, она занесла было тряпку над сейфом, да так и остолбенела – вместо привычного для неё предмета обстановки там стояла лишь одна пустующая тумба. «Це, дивись, а удэ ж касса?!» – по-хохлацки чудаковато и удивлённо воскликнула она. И только тогда специалисты правления оторвались от своих привычных дел, и, увидев, что сейф пропал, вызвали милицию.
Маня-Муня
Первыми, с кем беседовали оперативники, естественно, и были работники колхозной конторы. Оказалось, сторож как таковой, у них значился, но ночью он спал, находясь в гостинице для механизаторов, стоящей рядом с конторой.
По словам сторожа, о колхозных деньгах он знал, однако никто ему не говорил о том, чтобы постоянно дежурить возле правления. Да и спрашивать за такую безалаберность было не с кого.
Председатель лечился в санатории, главный инженер и без того находился в шоке, ожидая суда над собой за ДТП со смертельным исходом. В общем, держались по принципу: моя хата с краю, я ничего не знаю.
С не меньшей безучастностью столкнулась милиция и при общении с другими селянами. Народу Юдино населяло не много – около пятисот человек, но большинство из них оказались замкнутыми и боязливыми людьми. А раз так, то и определяться нужно было самим.
По примерно обозначенному кругу лиц, среди которых были и связанные с конторой, и своекорыстные, и в прошлом судимые люди, выдвинули розыскники целый ряд версий. И вот, как-то поступила к ним одна, довольно интригующая, информация.
Дело в том, что очень заинтересовались они некой пожилой женщиной по имени Мария Семеновна, а по прозвищу Маня-Муня. О ней в селе ходили настоящие легенды. Как рассказывали, однажды в 47-ом году, который считался самым голодным послевоенным годом, упала она в обморок. Произошло это с ней на улице рядом с колхозным правлением. Все думали, что Маня-Муня умерла, стали созывать народ, но через несколько минут та встала и как ни в чем не бывало пошла.
Вокруг этого события создали тогда ореол святости, который с годами не только не пропал, но и разросся до небывалых размеров. Так, один из рассказчиков, – бывший председатель сельпо, – вспомнил, что примерно в 49–50-ом году командировали его в Бутурлиновку за лесом, и совершенно случайно попал он на местный святой источник. То ли там отмечался какой-то религиозный праздник, то ли это было приурочено к чему-то ещё, но вокруг источника совершался крестный ход. И в этом шествии заметил вдруг он двух своих односельчан. Интересно, что один из них оказался братом той самой Мани-Муни. Но самое удивительное состояло в том, что несли они скромную рукописную иконку, на которой была изображена вылитая Мария Семёновна.
«Ну и что?» – подумаете Вы. Так поначалу думали и розыскники, пока не узнали следующее. А именно то, что, спустя некоторое время после обретения лика святой, Мария Семёновна стала получать посылки с деньгами, отправители которых были неизвестны.
В самом деле, для тех лет обстоятельство более чем странное. А тем паче, виделось нечто подозрительное в присущей ей, как никому другому, необъяснимой щедрости.
Как-то раз пришла она в сельский магазин и говорит заведующему: «Ты можешь прикрыть свой магазин минут на двадцать?» «Разумеется», – отвечает он, и закрывает его вместе с покупателями. «Бабы, выбирайте себе, что вам нравится! – кричит тут она, – А ты, Иван Егорович, считай. Сейчас у меня с собой денег нет, но я их принесу и за всех заплачу». И все женщины, которых в магазине было человек двадцать, тогда отоварились за её счёт.
Откуда водились у Марии Семёновны деньги – никто не знал. Знали только, что каждому из двух своих племянников она купила по «Жигулёнку». И ещё подарила «Москвич» одному совершенно чужому человеку, который в Сагунах задобрил её лишь вкусной колбаской, привозимой им в качестве гостинца с мясокомбината.
Вот и решили тогда сыщики познакомиться поближе с Маней-Муней, дабы узнать о происхождении её капитала. Однако, когда они пришли к ней в дом, то выяснилось, что старушки и след простыл.
«Хорош фрукт эта бабуля», – подумали оперативники, и объявили розыск. А где следует искать Марию Семёновну, подсказали им соседи, по мнению которых она могла жить у своего племянника в Павловске. «Ну что ж, раз так – надо проверить», – решили сыщики. И туда срочно выехали три члена опергруппы.
Стучать в ту павловскую хату долго не пришлось, открыла жена племянника (самого его дома не оказалось). Но на вопрос о том, где Мария Семёновна, она ответила: «Не знаю», хотя своих родственных отношений с ней отрицать не стала.
Почувствовав, что молодая особа темнит, снова сделали опрос соседей, и те откровенно поведали: «Они прячут её в сарае».
Октябрь выдался на редкость теплый, хоть и земля была уже покрыта толстым лиственным ковром. И в сарае, действительно, нашли эту бабушку, которая, то ли от далеко не жаркой осенней погоды, то ли от вселившегося в неё страха, забилась в дальний угол и вся дрожала мелкой, неприятной дрожью.
Доставив старушку в Юдино и с трудом разговорив её, сыщики узнают, что в тот сарай она заточила себя сама, действительно, в связи с кражей сейфа, но вовсе не потому, что она имеет к ней какое-то отношение.
«Товарищ начальник, я здесь боюсь находиться, Вы меня лучше посадите, пожалуйста, в тюрьму», – сказала на допросе она Колесниченко, стараясь всем своим поведением продемонстрировать ему насколько серьёзны её намерения. И в самом деле, неряшливый вид, всклоченные волосы и круглые испуганные глаза Мани-Муни как бы исподволь говорили о том, что эта женщина ужасно боялась отнюдь не милиции. Как на иголках сидела она в юдинском кабинете Александра Андреевича, который располагался в колхозной конторе, то постоянно ерзая на скромном колхозном стуле, то потирая больную тромбофлебитом ногу.
Но вот, в какое-то мгновение её словно осенило, и Мария Семёновна, видимо, проникшаяся симпатией к собеседнику, начала свой, полный загадок, рассказ:
– …Не знаю, кто это мог быть, но этим летом мне разбили окно, бросив в него записку, в которой на машинке были напечатаны такие слова: «Маня-Муня, Шеф приказал тебя убить. Но мы этого не сделаем, коль скоро ты 10 тысяч рублей под день Ивана Купалы принесёшь и положишь их у сруба колодца напротив указанного нами дома». Меня всю так и передернуло. Разволновавшись до боли в руках и ногах, я взяла записку и понесла её в сельсовет. Там же надо мною только посмеялись, говорят мол, ребячество, шутка, заулыбался и наш участковый. Так записочка эта и утерялась.
Но шутка то шуткой, а время то шло, и под святой праздник я связалась со своим знакомым из Сагунов, сообщив ему про эту записку и попросив его переночевать со мной в этот день. «Приезжай, а то, не дай бог, смерть моя придёт», – сказала ему я. Он тоже посмеялся, однако сразу после работы все же ко мне приехал. Поставил он свой «Москвич» у меня во дворе, поел, выпил и лёг в сенях. Спим мы себе, спим, и вдруг проснулась я среди ночи от страшных звона и грохота, раздавшихся в моей комнате. Разбили два окна, выходившие на улицу и во двор. И сразу после этого прогремели выстрелы. (Скорее всего, стреляли холостыми, потому что следов дроби или картечи не нашли).
От выстрелов на платяном шкафчике загорелась матерчатая подвеска. Казалось, огонь вот-вот перекинется на весь дом, однако мой спаситель не растерялся: схватил ведро с водой и залил пламя. Стрелявшие же (а было их, видимо, не меньше двух) убежали, и наступила гробовая тишина. Вот почему после кражи в правлении мне стало ещё страшнее, и я решила уйти в подполье.
«Эх, бабка, не уж то сельские бандюги позарились на твою кубышку?» Так рассуждал главный сыщик, думая как подступиться к поискам муниных обидчиков, пока не ошарашили его ещё одной новостью. Прозвучала она из уст всё того же подгоренского начальника Николая Суконцева, которому её передали по возвращению из Юдино в отдел. А рассказали ему буквально следующее.
Поздно ночью в доме председателя райпотребсоюза, в прошлом руководителя колхоза «Победа», раздался анонимный звонок. Звонили из Юдино и вкрадчивым женским голосом произнесли: «Ты слыхал, небось – у нас тут кассу украли…»
«Да, – говорит он, – слышал». «Так слушай дальше, – доносится из телефона. – Тут у нас разговор идёт, что кассу ту спрятали в огороде Ивана Сероштана…» Председатель попытался, было, узнать, кто звонит, но в трубке уже пошли прерывистые гудки.
Колесниченко казалось, что гудки пошли и в его голове – настолько он был огорошен этим известием. Но надо было принимать решение, и он решил ехать к председателю. И вот, переговорив с ним, Александр Андреевич собирает людей и отправляется на поиски названного огорода.
Любопытный помощник
Пустая усадьба Сероштана не манила к себе даже вечно кочующих ворон. Старичок давно умер, и его совершенно бесхозный огородик никому был не нужен, и поэтому найти его не составило особого труда.
Почти неподвижные ржавые петли двери старого сараюшки еле поддались рукам новых посетителей. И сразу стало понятно: надежда на то, что тут могли спрятать деньги, вряд ли сбудется.
Другое дело сам участок. Но и на нём, тщательно прощупав его по всему периметру, не удалось найти ничего, что говорило бы о краже из колхозного правления. А, стало быть, требовалась дополнительная или совсем свежая информация.
К счастью, долго ходить за ней сыщикам не пришлось. Ведь вскоре у них появился один активный помощник, о полезном для дела любопытстве которого им поведали селяне.
Это был шустрый парнишка по имени Паша. Он стал ежедневно рассказывать оперативникам о последних сельских новостях. И вот, как-то раз Паша пришёл в правление с особым таинственным блеском в глазах.
Это было в день обследования огорода Сероштана, в семь часов вечера. Происходил очередной ежедневный «разбор полётов», и шли к завершению и так очень насыщенные событиями оперативные сутки.
Зайдя на порог кабинета колхозного правления, Паша, пришедший со своим отцом, вызвал в коридор Колесниченко, и говорит ему: «Знакомьтесь, это мой батька. Мы с ним пришли, чтобы посоветоваться».
Как говорится, в ногах правды нет, и Александр Андреевич пригласил гостей пройти в отдельные апартаменты парторга, где их усадил и, с интересом посмотрев им в глаза, сказал: «Я весь – внимание».
Отец и сын переглянулись между собой, и Паша, наклонившись в сторону начальника, который сел прямо напротив него, тихо и с нескрываемым волнением заговорил:
