скачать книгу бесплатно
На это Нодаль только расхохотался и скромно добавил:
– Не сочти за бахвальство, наставник, но, надеюсь, ты когда-нибудь увидишь меня в нешуточной схватке с дюжиной-другой агаров и вспомнишь наш сегодняшний разговор.
– А что ты скажешь о крианском воинстве? – спросил Кин Лакк, испытующе глядя Нодалю прямо в глаза. И эти глаза загорелись таким страшным пламенем, что Нодаль мог бы ничего и не говорить, но он сказал:
– Ненавижу. Криане – двартоубийцы. Они погубили лучезарного Олтрана и разрушили Обитель Небесного Взора.
– Тогда и я надеюсь, что скоро увижу тебя в схватке и возьму свои сомнения назад, – сказал на это Кин Лакк.
– Надеюсь и я, – молвил царевич. – Потому что с этого дня принимаю тебя на службу, храбрый Нодаль. Согласен ли ты?
– Согласен, но при одном условии.
– Каково же условие?
– Время от времени я буду отлучаться и, быть может, надолго. Но в беде не оставлю. Приду по первому зову, и лучшего слуги вы не найдете во всем Галагаре.
– Я уважаю твою любовь к свободе и принимаю условие, – сказал на это царевич. – Ведь я нуждаюсь в таком агаре, который был бы мне верным соратником. Клейменые рабы, подобные рабам Ра Она, лишенным собственной воли, мне без надобности.
– Если позволит царевич, – сказал Кин Лакк, – я хотел бы удовлетворить свое любопытство, испросив у любезного Нодаля ответа еще на один вопрос: каким непостижимым образом удалось ему разглядеть в деревенском мальчишке зловредного оборотня?
Нодаль выпустил колечко дыма и отвечал:
– Есть несколько хитростей, которым обучил меня светлой памяти Олтран. Ну, например, какое бы обличье ни принимал оборотень, подобный этому хэцу, у него вот здесь, – и он, склонившись к форлу, ткнул себя указательным пальцем в середину левой брови, – имеется чуть заметный излом и маленькая такая красная искорка, будто гнилушка светит… Но это разглядеть, конечно, трудно. Тут умеючи надо. А этого хэца я сразу узнал потому, что уж встречался с ним дважды. Он ведь и меня пытался отравить. Так его-то отличить было проще простого. По белому ободку вокруг правого зрачка. В первый-то раз я его сразу раскусил, но прекрасная Сэгань нечаянно заплатила за это жизнью. Нас было трое за столом и пришел ей в голову каприз: чтобы я поил ее мирдродом из своей чарки, а она меня одновременно – из своей. Хэц тогда улизнул и, видать, не подозревал, что я успел его ободок приметить. Недаром Олтран мне говорил: «Гляди оборотню в глаза. В глазу – его особенная примета». И во второй раз это меня спасло. Явился мне хэц в Тиолевом квартале Зимзира. Обернулся такой бизиэрой, каких я прежде не видывал. А уж я повидал их на своем веку, верьте на слово. Сидит на лавке у дома – крупная, статная, почти чернокожая, а руки белыми волосками покрыты, и грива – снег, аж глазам больно! Смотрит на меня, поигрывая цалкаловым веером – как сквозь облако дурмана. Зубки голубые показала и говорит:
– Восемь лицов – и я твоя на всю ночь.
Вывернул я карманы, наскреб всего шестьдесят хардамов. Она пересчитала, а четырех-то не хватает. – Ладно, – говорит, первый без клидля и в расчете. Пойдем.
Меня прямо в дрожь бросило. И пошел я за ней, как гавард в поводу. Но как только она мне кружку за столом поднесла, ободок-то в глазу и засветился. «Э, нет, – думаю, – никакая ты не бизиэра!»
– И чем же кончилось тогда? – спросил царевич.
– Да ничем. Успел в комнату заскочить, проклятый, за дверь, и дверь на засов. Хорошая была дверь, атановая с железной оплеткой и толщиной в два моих кулака. Надо было мне сразу плечом навалиться, а я с разбега вздумал. Ну разбежался, дверь упала, а его уж и след простыл, только занавеска в окне раскрытом плещется да ковер на полу волосами этими снежными усыпан. Кто бы мог подумать, что опять наши тропинки пересекутся?
– Вся эта история лишний раз подтверждает, что наша встреча – счастливое предзнаменование. И ваши судьбы, твоя, царственный Ур Фта, и твоя, храбрый Нодаль, связаны благородными двартами в крепкий узел, – сказал Кин Лакк. – Недаром зловредный раб проклятого Ра Она пытался повредить вам обоим. Одно непонятно – отчего Ра Он в те долгие зимы, что я проводил в своей пещере, не пытался достать и меня, меня, которому ныне довелось служить царевичу глазами. Быть может, Фа Эль охранял меня своей невесомою силой?
– Или Су Ан своим могущественным заклятьем, – сказал Ур Фта. – Но как бы то ни было, не нам судить о делах и решениях двартов. Путь агара лежит под его собственной стопой. Меч агара повинуется его собственной руке. Тайна – условие всех условий. Я не стану разгадывать ее, сидя в безопасном месте. В сражениях проложу себе путь к свету и уничтожу Ра Она.
– Эй, царевич! – вскрикнул Нодаль. – Ра Он и в самом деле не зря подсылал ко мне отравителя! Встретив меня, ты можешь считать, что уже избавился от своей слепоты.
– Не могу допустить мысли, дорогой Нодаль, чтоб ты вздумал шутить по поводу моего рокового увечья. А потому спрашиваю тебя, почему ты сказал то, что сказал, и с трепетом жду ответа.
– В самом деле, любезный витязь, отвечай поскорее, и если путь царевича к прозрению окажется короче, чем я предполагал, что ж, думаю, он, и обретя зрение, не прогонит меня с моею свирелью, и мы еще повоюем как следует.
– Слушайте же, друзья, слушайте и – смотрите, – торжественно вымолвил Нодаль и, развязав ворот, извлек висевший у него на груди голубой самородный кристалл, засверкавший в лучах масляной лампы пурпурными искрами. Нодаль перекинул через голову цепочку и бережно положил камень на стол кверху большой прямоугольной гранью.
– Великий Фа Эль! – воскликнул Кин Лакк, чьи глаза, прикованные к камню, лихорадочно сверкали. – Да ведь это настоящая саора, чистейшей воды, и в ней должно быть, дюжины полторы халиатов весу! Откуда она у тебя, любезный Нодаль?
– В этом, увы, я не смогу удовлетворить твое любопытство, наставник. Откуда – мне неведомо, ибо когда меня нашли в корзине с опилками, эта игрушка уже болталась у меня на шее. Так что смело можно сказать: этот камень принадлежит мне с рожденья. Но взгляни, наставник, на его главную грань.
Кин Лакк склонился над столом и вскрикнул:
– Да! Я вижу царапины, тонкие словно пыльца. Они складываются в знак. И я узнаю его. Это один из знаков листвы.
– Я и не сомневался, наставник, – сказал Нодаль, – в том, что листва тебе ведома. А теперь погляди, что будет, когда я положу камень на ладонь и он напитается ее теплом.
Кин Лакк, не отрываясь, вглядывался в сверкающую грань и говорил как завороженный:
– Да, да! Я вижу! Один знак листвы сменяется другим, другой третьим. Они складываются в слова, слова образуют какое-то изречение. Вернее, вторую его половину. Мне нужно прочесть начало, чтобы уловить смысл.
– Не утруждай себя, наставник, – с улыбкою вымолвил Нодаль. – Запечатленное в камне изречение является буква за буквой от начала до конца и вновь от начала – как являлась бы нашим глазам надпись на кольце, вращающемся перед ними. Я читал эти слова тысячи раз и знаю их как свои шесть пальцев.
Только теперь царевич узнал, а Кин Лакк еще и заметил, что у Нодаля на руках по шести пальцев, и оба сочли это добрым знаком.
– Слушай же, царевич, те строки, что являет моя чудесная саора под действием тепла агарской руки, – сказал Нодаль и произнес нараспев, растягивая и смакуя каждое слово:
– Речи вернет себе дар
Вместе со звуками слуху,
Если возлюбит агар
И поцелует старуху.
В зрение дверь отворит
Взявший невинность крианки,
Если глаза окропит
Кровью из девичьей ранки.
– Что ж, это очень важное и своевременное указание, – сказал Кин Лакк, – но, хотя среди нас, к счастью, нету немых и глухих, думается мне, что воспылать страстью к беззубой старухе было бы легче, нежели сыскать не лишенную девственности крианку.
– Ты прав, наставник, варвары Кри каждую девчонку чуть ли не в младенчестве подвергают нелепому обряду, который они именуют шаншартом. Случаясь с хорошенькими крианками, я всякий раз переживал эту дикость как личное оскорбление.
Нодаль вновь нацепил дивный камень себе на шею и с досадой грохнул по столу кулаком.
– Но я много путешествовал по землям, что волей судьбы именуются ныне Крианским царством, слушал досужие и нетрезвые речи в харчевнях и на базарах, внимал ворчанию угрюмых старух и болтовне беззаботных бизиэр. Приходилось мне водить дружбу и с ворами, и с дворцовыми стражниками в Саркате. Коротко говоря, я знаю, почем в этих краях капля дождя и крупинка соли. Так неужели мне неведомо, где найти единственную верную девственницу среди крианских красавиц?
– И где же ее можно найти? – нетерпеливо спросил царевич.
– На женской половине столичного дворца, разумеется. Ибо это никто иная, как дочь самого крианского царя, прекрасная Шан Цот. По крайней мере, порукой ее невинности служат дюжина крепких ворот на хитроумных запорах и целое войско стражников, окружающее дворцовые стены.
– Но отчего же царевне удалось избежать обычного шаншарта? – молвил Ур Фта, и в голосе его сквозило смущение.
– Царевна с рождения обручена. Отец ее суженого, властелин Миргалии Ар Гоц не признавал крианских обычаев и, заключая перемирие с Цфанк Шаном, скрепленное обручением детей, потребовал, чтобы крианская царевна девственницей вошла в дом его сына. Цфанк Шан до сих пор опасается жителей Миргальского леса и держит данное слово. Из-за этих опасений он, по смерти Ар Гоца, и уговорил его сына Гоц Фура стать наместником в Корлогане, бывшей форлийской столице. Место покойное и сытное. Но не потому согласился Гоц Фур и дал превратить свою Миргалию чуть ли не в часть Крианского царства. Говорят, он совсем обезумел от любви, просто бредит красотою Шан Цот и предстоящею свадьбой. А Цфанк Шан все водит его в поводу и не спешит закрепить родство – боится, что Гоц Фур, поостынув, изменит. Не царевне, конечно – до этого Цфанк Шану дела нет, – но крианской короне. Полагает крианский властелин, и справедливо полагает, что миргальские лучники и косари только и поджидают, когда вернется молодой Гоц Фур. А уж тогда они нарушат все планы Цфанк Шана.
– Но наших планов, – сказал Кин Лакк, – то, что ты нынче открыл нам, витязь, не нарушит.
– Каковы же они, эти планы, уважаемый наставник?
И форл не спеша изложил Нодалю замысел, на котором сошлись они с царевичем перед тем, как покинуть цлиянскую столицу на рассвете минувшего дня.
– Увы, огорчу вас обоих, – молвил Нодаль на это. – Идти в Тсаарнию поднимать мятеж – сколь опасное, столь и безнадежное дело. В Сарфо и Набире еще с середины зимы свирепствуют отряды наместника Цкул Хина. Главари давно уже схвачены и казнены. Лучших воинов угнали на Черные копи, откуда никому не бывало возврата.
– Что же ты посоветуешь делать, любезный Нодаль? – спросил царевич.
– Как что? Втроем идти в Саркат и похитить царевну. Вернуть свет твоим глазам, благородный Ур Фта – теперь самое главное. А вслед за солнцем да воссияет тебе веселое зарево победы!
И этим благим пожеланием завершается четвертый урпран книги «Кровь и свет Галагара».
ПЯТЫЙ УРПРАН
В то утро, когда герои покидали Саклар, одолело зимнюю стужу дыханием теплого ветра, запела вода на свободе и черным как сажа вдруг сделался путь. И лапы гавардов зачавкали в месиве грязи.
До самого края деревни Нодаль ютился в одном седле с Кин Лакком, пожалевшим его желтые тарилановые сапоги. Но вот Саклар остался позади, и гаварды легкой иноходью проследовали в довольно тесное ущелье, ведущее под гору и кипящее низом ручьями. Здесь Нодаль попросил ненадолго остановиться, прямо со спины гаварда с ловкостью юного шарпана соскочил на скальный выступ и побежал в гору большими прыжками. Но не успел он достигнуть обширной площадки на высоте около десятка тикубов над дорогой, как ушей его коснулся предостерегающий оклик форла. Нодаль обернулся и заметил давешних своих преследователей, все с теми же дубинами рвавшихся к его кудрявой голове. Правда, числом их было теперь поменьше. Молодцы где-то оставили своего отца, того, что был словно тинтед на задних лапах: видать, старика, утомленного бесполезной погоней, одолел сон.
Нодаль, покосившись на них, не повел и бровью. Передвигаясь прежним способом, он очутился на сказанной площадке в то самое время, когда к ней подобрались и его ненавистники. Только им оставалось пройти вдоль склона еще уктаса полтора. Нодаль плечом навалился на обломок скалы, возвышавшийся посреди площадки, и опрокинул его на бок. Затем он склонился и извлек из невидимого снизу тайника большущий стальной посох, тщательно отделанный, покрытый темно-красным лаком и украшенный ближе к одному концу тремя выпуклыми серебристыми кольцами. Нодаль на один лум выставил сжатый двумя руками посох прямо перед собой, слегка согнул ноги в коленях и, глядя на своих преследователей, страшно выпучил глаза. Затем он крутанул посохом над головой и с воплем, раскаты которого переполошили всю живность окрест, опустил его на только что опрокинутый камень. И камень, взорвавшись острыми брызгами, раскололся натрое, словно в него ударила красная молния, ниспосланная каким-то могущественным двартом.
Деревенские мстители застыли на месте с разинутыми ртами, затем глянули в ущелье, где гарцевали на месте двое всадников вида отнюдь не миролюбивого, затем переглянулись, кубарем скатились на дорогу – и кинулись бежать в сторону Саклара. Нодаль, расхохотавшись им вслед, отложил посох и извлек из своего тайника доспехи и сбрую. Надев на себя длинную тонкую кольчугу и отполированные до звездного блеска наручи, застегнув с ременной перевязью изумительный пояс, украшенный пластинами речного афата и приладив посох наискось за спиной, он вложил себе в рот шестые пальцы обеих рук и свистнул так, что мертвый бы, верно, проснулся. Не позднее, чем на третий лум после богатырского свиста, откуда-то сверху с перестуком мелких камней, осыпающихся из-под лап, спустился могучий гавард бурой масти с волной белоснежного крапа, словно иней блестящего на его гладкошерстных боках. Нодаль, быстро и ловко приладив сбрую, вскочил в седло – и вскоре из ущелья на дорогу, ведущую в Дигал, выехали трое вооруженных всадников.
– Позволь-ка взглянуть на эту твою замечательную вещь, – на ходу обратился к Нодалю Кин Лакк и едва не выронил в грязь темно-красное чудовище, любезно протянутое ему витязем.
– Да в нем не менее десятка циалов! – с почтением воскликнул форл и передал посох царевичу.
– Ровно восемь, – скромно уточнил Нодаль.
– Мне не доводилось упражняться с таким оружием, – сказал Ур Фта, внимательно ощупывая посох.
– Как только сумею улучить на досуге время, я с радостью обучу царевича нескольким приемам, – учтиво проговорил Нодаль и с некоторой долей ревности отправил посох на место.
Все трое без устали погоняли гавардов, и около полудня вдали показались острые крыши Дигала, небольшого крианского городка в верховьях Зиары, жители которого с гордостью говорили, что Саркат пьет их воду. Нодаль взялся продать в Дигале гавардов и нанять лодку, чтобы добраться в столицу кратчайшим путем. Ур Фта и Кин Лакк согласились на это не сразу. И особенно усердствовал в сомнениях форл, столь тщательно выбиравший гавардов в царском гавардгале. Все же, наконец, он смирился с предстоящей потерей и согласие было достигнуто. Дело оставалось за малым – благополучно добраться в Дигал. Но это теперь представлялось не столь уж простым делом, ибо со стороны городка на дороге показались всадники, и Нодаль невозмутимо сказал:
– Тагунский разъезд. Числом – дюжина и один. Зайгалами размахивать – мастера.
Ни царевич, ни Кинн Лакк не успели вымолвить на это ни слова, как раздался властный пронзительный голос:
– Кто такие? Стойте и отвечайте, именем великого Цфанк Шана, властелина Кри и Цли!
– Это гнусная ложь и самозванство, – негромко сказал царевич, а в сторону вопрошавшего с достоинством выкрикнул:
– Здесь Ур Фта, сын воистину великого царя Белобрового Син Ура, и его походная свита.
– Твоя воля, благородный царевич, – вполголоса проговорил Нодаль, доставая из-за спины посох, – Но теперь придется перебить всех до единого. Не следует допускать, чтобы в Саркате раньше времени узнали о твоем прибытии.
– А, это ты, слепой вонючий выродок белобрысого айзурского сарпа! – вновь крикнул тот, кто, по-видимому, стоял во главе отряда. – Как же это тебя мамки без присмотра выпустили? Не ровен час, лобик расшибешь!
Царевич ничего не ответил, только скрипнул зубами, быстро надел на голову шлем, грохнув тугою застежкой, и протянул в сторону Кин Лакка левые руки:
– Лук и стрелы! – словно со дна железного колодца донесся до форла голос Ур Фты.
Тагунский командир, меж тем, хохотал, откинувшись в седле, а вместе с ним веселилась и вся дюжина его подчиненных.
– Дозволь, благородный Ур Фта! – воскликнул закипающий гневом Нодаль. – В три афуса я скину их головы в грязь как мячи для игры в бозабар!
– Постой! Мне нанесли смертельное оскорбление, – раздался из-под зеркального забрала далекий голос царевича. – И не ты, славный Нодаль, прольешь кровь, которою оно будет смыто.
Царевич поднял в вытянутой руке черный лакированный лук и, наложив стрелу с наконечником хо отменной закалки, натянул тетиву, словно прицеливаясь куда-то в сторону, далеко от гогочущих всадников. Это еще больше развеселило их начальника, грузного, осанистого крианина в лихо заломленной тагунской шапке с пучком черно-желтых кистей на макушке.
– Глядите-ка! – вновь закричал он во все горло. – Этот урод с железным яйцом на башке еще и стрелять собрался. Того и гляди попадет в кого-нибудь… случайно! Эй, ты, царевич безглазый! А я – Кул Лах, дюжинник тагунской заставы третьего…
Договорить он не успел. Царевич вдруг развернулся, мгновенно прицелился на голос и спустил тетиву. Уныло и коротко просвистев, стрела раздробила крианину верхнюю челюсть и вышла сзади, пробив затылочную кость.
– Убит? – крикнул царевич.
– Убит, – раздался в ответ голос форла.
– Дозволь, благородный Ур Фта! – повторил Нодаль, воспользовавшись лумом панической тишины в рядах противника.
– Дозволяю, – сказал царевич. Тишина взорвалась щелканьем плеток и улюлюканьем тагунов, в тот же лум перекрытыми боевым воплем Нодаля. Он устремился им навстречь, и посох вращался в его руках, словно соломинка в водовороте.
Утекло не более шести афусов – и все было кончено. Искалеченные тела валялись на площади в дюжину круговых уктасов. Причем среди них оказалось четыре гаварда с проломленными черепами и сломанными спинами, которых Нодаль нечаянно задел своим посохом в пылу сражения. Он подъехал к царевичу и, поборов толчки слегка сбившегося дыхания, сказал:
– Дорога в Дигал свободна, благородный царевич. К твоему удовольствию, мы теперь же можем завершить переход.
По пути в Дигал не случилось более ничего примечательного. В городе Нодалю без труда удалось продать гавардов за хорошую цену и нанять лодку до Сарката. Сбрую, доспехи и кое-какой провиант, закупленный тут же на дигальском базаре, сложили на корму под навесом, сплетенным из тонких побегов мубигала. Двое дюжих лодочников согласно кивнули, когда Нодаль после короткого совещания сообщил им, что отплыть решено завтра на рассвете. Но как только они услыхали, что плыть придется весь день без остановок, чтобы успеть в столицу глубокой ночью, оба враз замахали руками и, сделав вид, что ни за что не согласятся плыть на таких условиях, потребовали убрать с их лодки поклажу. Поломавшись немного и добившись от Нодаля удвоения платы, они, однако, вновь закивали, с довольными улыбками и вполне избавившись от страха перед тяготами предстоящего пути.
К вечеру короткая галагарская весна начала двенадцатидневное царствование и воссела на шатком своем престоле. Теплый воздух пронзили пьянящие ароматы. Закатное солнце пригревало как жарко натопленный круглый очаг.
Устроившись на постоялом дворе неподалеку от лодочной пристани, царевич и его спутники вышли в сад, простиравшийся на задах гостиничного пристроя, и уже не пожелали оттуда уходить. Они велели накрыть себе стол в изящной мубигаловой беседке, окруженной густыми зарослями цветущих бирцид. После обильной трапезы, состоявшей из маринованной речной лирды, белых миарбов в лиглоновом уксусе, длинных серебристых рузиавов, вместе с икрою обжаренных в зеленой заливке, и хрустящих палочек лахи-гухи из отборной корсовой муки, все трое принялись смаковать здешний напиток – кисло-сладкую гирану – и заедать питье, как принято в Дигале, темно-синими ягодами клах. Именно этим сочетанием вызывались приятное головокружение и нежный мелодичный звон в ушах. Оцепенение разорвал хриплый голос Кин Лакка:
– Напиток чересчур тонкий и более пристал изнеженным красавицам, погруженным в бесплодные мечты.
– В самом деле, – сказал царевич, отставив резную чарку. – Не пора ли подумать и обсудить, что станем мы делать в Саркате.
– Полагаю, лучше всего – разделиться, – сказал Нодаль, не подумавший выпускать свою чарку из рук, и закинул себе в рот парочку дурманящих ягод. – Мы без особого труда проникнем в город. Это я беру на себя. Затем ты, царевич, и ты, наставник, позаботитесь о гавардах. Надо будет проникнуть в левое крыло царского гавардгала и вывести трех, ибо царевна весит немного, да и в седле ей будет не удержаться.
– Ручаюсь, мы выберем самых крепких, – сказал Кин Лакк. – Но продолжай, славный Нодаль. Ты, верно, тем временем направишься прямо во дворец.
– Вернее некуда, если не сказать – прямо в опочивальню царевны. Вот эти чудесные зернышки набирского залидиоля я вложу ей в ноздри, и до тех пор, пока кто-нибудь не извлечет их обратно – думаю, благородный царевич сделает это собственными устами – царевна будет погружена в безмятежный сон. Затем я выйду с ней из дворца и поспешу к краю Мигоновой рощи у Северных ворот, где вы с гавардами наготове будете поджидать меня и мою драгоценную ношу. После этого я снимаю стражу, открываю ворота – и мы свободны как ветры прилива.
– Что же, прекрасно, – сказал Кин Лакк, – но ни мне, ни благородному царевичу ни разу в жизни не доводилось бывать в крианской столице. Не заплутать бы нам, оказавшись в незнакомом городе, да еще во мраке ночном.
– И об этом не беспокойтесь. Впереди у нас целый день пути. Я успею описать вам каждый закоулок, а для тебя, наставник, изображу Саркат, каким он выглядит с высоты птичьего полета.
– Твой план хорош, – задумчиво молвил царевич. – И мы попытаемся его осуществить. Но как вы думаете, учитель Кин Лакк и быстроумный Нодаль, куда мы направимся, выехав за пределы Сарката с похищенной царевной?
– Быть может, обратно в Дигал, через Саклар – и в войско великого Син Ура? – наобум предположил Нодаль.
– Ошибаешься, любезный Нодаль. Выехав через Северные ворота, мы и отправимся на север. И устремимся, не слишком задерживаясь на привалах, к самой границе Миргалии, туда, где возвысила свои неприступные стены восьмибашенная Эсба.
– Четыре с лишним сотни аэталов, – сказал невозмутимый Нодаль. – Вероятно, будем на месте к концу четвертого дня.
