скачать книгу бесплатно
Осторожно, крадучись. Чтоб ни единой хрустнувшей веточкой не выдать себя.
Горло перехватило. В ушах клокотало расходившееся от страха сердце. В животе ныло от голода и тревоги, но ноги, казалось, сами несли вперед. Только б не заметили.
Пятеро в темных плащах без гербов.
Под ногой треснула ветка, и Агнешка тотчас съежилась, прижалась к земле, пока светлые тонкие лучи обшаривали лес. Нити света распались на поисковые огоньки, но и те, покружившись над самой головой девушки, полетели прочь, к отряду, не заметив преследовательницы. Что велели им искать? Какого врага? Едва ли растрепанную маленькую лисичку, босую, в оборванной рубашке, съехавшей набок косынке, с заплаканным и грязным лицом.
Только глаза выдавали в недавней жертве идущую по следу – в их серой глубине за пеленой страха и тревоги затаилась злость.
Горло вырвет…
Без магии…
Не приведи Землица…
Да только разве заметят огоньки в темноте под сводом перепутанных чернильных веток тьму, растущую в сердце? Куда им. Мимо пролетят, помашут стрекозиными крылышками. А глаза Агнешка на всякий случай закрыла, зажмурила до разноцветных мух – чтоб уж наверняка. И у палочников огоньки по глазам читают.
Светлячки-соглядатаи построились в лучи. Золотистые нити растаяли. Встревоженные ночными шорохами палочники опустили посохи, заговорили.
– Ну, пуганая ворона, – стараясь за смехом скрыть робость, бросил кто-то из них. – Кто в такую пору может здесь быть? Ну, пробежал заяц, птичка спорхнула, а уж вы за посохи… Вы б так суетились, когда молодчика этого брали, глядишь, и Манек ехал бы верхом, а не в повозке.
– Ведь то брат мой, – засопел, а потом и всхлипнул другой. – Как к матери на глаза, когда Манека…
– Хватит, – прервал его причитания тяжелый властный голос. – Манек от змеи и паскуды родную землю избавил, за то и смерть принял… А уж с этим отродьем… Черный князь лучше нашего разберется, вымотает потаскуну кишочки…
Кто-то, невидимый в темноте, зло хмыкнул, всхлипнул братец бедняги Манека. Палочники пустили лошадей шагом.
Агнешка поднялась, двинулась, крадучись, вровень с отрядом среди темных стволов и переплетенных ветвей. И за ней, невидимая глазу, двинулась тень, потянулась к голове девушки прозрачной рукой, но в последний момент отпрянула.
Луна выскользнула из рыхлого облака, отчего дорогу залило жемчужным светом, и отряд оказался виден как на ладони.
Четверо ехали верхом, за ними на привязи следовал понурый Вражко. Пятый, всхлипывая, сутулился на козлах. Позади него на возу виднелось два тела – мертвый палочник и оглушенный Иларий. В свете луны белела лишь его нижняя рубаха, испачканная сажей и кровью.
Знал свое дело широкоплечий палач-палочник.
Едва оглушив черноволосого красавца мануса, он тотчас послал одного из своих подручных в ближнее село за подводой – того, что все всхлипывал по погибшему брату. Толку от него, видно, вовсе не было. Второго – в поле, за Вражко. Конь успокоился и мирно пощипывал траву, видно, полностью уверенный в том, что с его повесой-хозяином не может стрястись серьезной беды. Остальные наемники принялись разводить костер.
Головней из этого костра мучитель и прижег Иларию руки.
Когда рубиново-красная гроздь прогоревшего дерева коснулась белой, холеной ладони, манус застонал, от боли задышал тяжело и прерывисто, но колдовской морок не отпустил своего пленника.
Резко запахло паленой плотью.
Веки Илария дрогнули, но глаза оставались закрытыми. Широкоплечий палочник уронил на траву искалеченную руку мануса, крепко зажал пальцами вторую ладонь и приложил к ней горящую головню.
Снова стон.
Агнешка едва не вскрикнула, словно почувствовав боль недавнего своего спасителя. Закусила до крови губу, сжала кулаки, чтобы унять бессильную и бесполезную сейчас ярость. Что может полуголая девочка-мертвячка против четверых взрослых мужчин, истиннорожденных магов?
Единственное, что пока могла она сделать для мануса Илария, – незримо следовать за его похитителями и разузнать, за что так жестоко обошлись с приближенным магом князя Казимежа наемники в плащах без гербов.
Одно она знала точно: не был красавец маг случайной жертвой. Караулили, ждали, знали, как ударить. И истязали не по приказу – от сердечной злобы. Местью тешились широкоплечий палач и его приятели.
Не рассчитали только, что не один поедет княжий манус. Не учли странной, да что там – страшной колдовской силы, пробудившейся в нем от одного поцелуя деревенской оборванки.
– Уходить велел, спасал, – пробормотала Агнешка, невесело усмехнувшись, – убить побоялся. А небось узнал бы, откуда сила взялась – не стал бы спасать. Закинул бы петельку на сосновую веточку – и виси, лисичка, по ветру рыжий хвостик…
Давно знала мертвячка Агнешка, что хоть магии у нее в крови не на грош, а чужая сила рядом с ней как буря расходится. Казалось бы, радуйтесь, берите, колдуйте. Простой деревенский ведьмак через нее по силе с золотником уравняться может, палочник – со словником, золотник – с высшим магом…
Да какое там. Ветра дочь, Земли-матушки отступница – всем честным миром нежить поганую на первый сук.
От нахлынувших воспоминаний Агнешка вздрогнула, прижала руку к горлу.
Слабость дерется и кусается, а Сила – поймет и отпустит с миром. Нет, не убил бы ее синеглазый манус. Выслушал бы, понял, погладил холеной белой рукой по волосам. Да, может, поостерегся в другой раз целовать. Но не убил бы.
А теперь сам болтался на возу, как мертвец, с мертвецом о бок. Не спасла колдовская сила. Силен волк против брехливой шавки, но не против своры. Навалились вместе, связали заклятьями, затуманили черноволосую голову колдовским сном. И мчится свора к хозяину со знатной добычей.
Легко ступая по колкой хвое, Агнешка кралась вдоль дороги, пока лес не измельчал в спутанный подлесок, а потом и вовсе вышел. Растеклось во все стороны молочное в лунном свете поле. Ровное и белое как ладонь. Все видно.
Агнешка остановилась у кромки поля, все еще скрытая листвой, и беззвучно заплакала.
Четверо верховых заторопились, лошади пошли охотнее, видно, чувствуя близость дома. Даже возница на подводе выпрямил спину и принялся резвее погонять лошадку, отчего головы лежащих на возу покачивались из стороны в сторону в такт цокоту копыт.
Маленькая лекарка села на траву, собрала в горсть несколько колосьев, потерла между ладонями и высыпала в рот мягкие ржаные зерна. Слезы текли по грязным щекам, наливаясь чернотой. Над дальним лесом – узкой щетиной елей – небо зазеленело, готовясь к рассвету.
Агнешка вскочила, торопливо, путаясь босыми ногами в высокой траве, вышла на дорогу. Присела, вгляделась в следы на песке. И почти побежала вслед за всадниками и повозкой. Но не догнала. Видно, торопясь до рассвета добраться до дому, наемники оставили осторожность и не щадили лошадей.
Недалеко от места, где песок был весь изрыт лошадиными подковами, Агнешка отыскала спрятанные в дупле плащи. Вытащила один – к чему разбойничий плащ мертвому Манеку – набросила на плечи, слилась с темнотой. Может, так удастся подобраться поближе к логову похитителей.
Но за поворотом дороги она увидела лишь обнесенный с одной стороны частоколом десяток домов и россыпь хозяйственных построек. По всему видать, охотничий двор. Всюду было пусто и тихо, словно и не въезжала недавно на хозяйский двор «свора» с добычей – мирно спали за частоколом, тихо шептала листва, чесалась под одним из домов сонная собака да где-то в стойле фыркали лошади. Раздалось тоскливое ржание – не Вражко ли?
Агнешка присела на корточки под частоколом, прижалась глазом к щели между бревнами.
Петух прошаркал по двору, вскочил на скамью и несколько раз хрипло вскрикнул, глядя в небо, где прозелень сменилась желтизной, уже разбавленной снизу мягким розовым светом. В домах проснулись, засуетились. Пробежала к колодцу девка с ведрами, прогнала собаку от крыльца.
Агнешка поискала щель пошире – разглядела часть двора, знакомую подводу, уже пустую. На крыльцо, под которым еще с минуту назад мирно спал широколобый гончак, вышел крупный старик, одетый богато, с зеленым перстнем на руке, а следом – знакомец, широкоплечий наемник-палочник. На этот раз мучитель был при гербах: на плечах его горели золотым шитьем лисы. И у Илария были лисы, с недоумением и страхом подумала девушка. Неужто и манус, и его губитель одному хозяину служат?
Палочник снял в головы капюшон. Агнешка разглядела темно-русые волосы, остриженные кругом над низким лбом, маленькие злые глаза.
О чем заговорил с ним хозяин, Агнешка, как ни старалась, расслышать не смогла. Палочник бросился исполнять приказ – скрылся за углом дома, а старик с зеленым перстнем снова вошел в избу, грохнув в сердцах тяжелой дверью. Знать, важный старик, не иначе сам князь. Что делать князю в лесу?
За всю свою жизнь не бывала Агнешка в Бялом, батюшки-князя в лицо не видела. Обещала матушке, что, сколько можно будет, не станет в стольный город рваться. В лесу, по деревням про чудную ее природу, про Землицын подарочек мертвяки долго не догадаются, а среди магов, да при том сильных, – тотчас разглядят, что непростая перед ними мертвячка.
Теперь жалела Агнешка, что не видела ничего, кроме деревень и лесных трав. Знать бы, что к чему. Чем провинился красавец манус перед своим господином, да так, что наемники руки молодому магу прижгли – силы старались лишить. И с собакой хороший хозяин такого не сделает. Разве можно живую душу так мучить… Да разве может быть это бяломястовский князь? Не могла Агнешка этому поверить. Хорошее говорили о Казимеже: что властитель он добрый, берет свое в меру, последнего не тронет, чужого не желает. Во все его княжение Бялое място жило миром да спокойствием, усы во щах, щит в паутине.
Может, снова обман. Видела Агнешка, как переменили одежду лесные разбойники. Видно, не впервой им глаза людям отводить. Может, и не князя Казимежа это люди. Мало ли, что лисы на плащах, может, и плащи ворованные. Известно, что старик этот приказал Илария пытать. Дознаться бы, кто он. Неужто…
Агнешка прикрыла рот рукой, даже и в мыслях боясь высказать свою догадку. О Черном князе говорили мучители. Что, мол, Владислав кишочки манусу вымотает. Уж не он ли то был?
Агнешка попыталась было заглянуть под створку ворот, но дремавший до сей поры пес неожиданно вскинулся и рванулся к ней с заливистым лаем. Девушка прижалась к частоколу, надеясь, что брехливый широкомордый гончак не пролезет под воротами, но пес, пару раз бросившись на воротину, принялся, фыркая и рыча, яростно копать землю.
– Проходимец, песий сын, – прикрикнула на ярившегося гончака девка, – гостей высоких разбудишь, так батюшка-князь тебе глупую голову оторвет да на забор приладит…
– Не разбудит, – ответил сердито мужской голос, – высокие гости уж до рассвета поднялись. Хозяин ихний проводника взял. Место пошел смотреть, где с княжичем беда приключилась. А подельнички его со двора поехали. Говорят, весточку получили, дело имеется. Знаем мы эти дела – черные делишки, не приведи Землица…
Невидимый брюзга громко сплюнул и пошагал прочь, а девка, вполголоса молясь заступнице, все же принялась оттаскивать пса от ворот…
Агнешка улучила момент и, подхватив полы плаща, припустила в лес.
Запыхавшись, присела на поваленное дерево и улыбнулась: здесь злодей-палочник, значит, и Иларий здесь. Будь хоть Черный князь, хоть кто другой – она не отступится. В ворованном плаще и рваной рубашке не пробраться, но лекарка на каждом дворе нужна. До Вечорок добежать, покуда деревенские не хватились, взять из дому травы, снадобья, и по знакомой дорожке сюда – наниматься в услужение к старику с зеленым кольцом. Чай, на старости лет здоровье уж не то, да и мужская сила поистратилась, а девка, что собаку от ворот отнимала, уж очень была хороша.
Агнешка недобро усмехнулась, поплотнее закуталась в плащ и пошла, а вскоре и побежала в ту сторону, где над лесом маковым цветком алело солнце. Длинная призрачная тень отделилась за ее спиной от частокола. Сильный маг – словник или золотник – приглядевшись, увидел бы больше: бледное неподвижное лицо и темные озера глазниц. И в этой темноте на мгновение вспыхнули две далекие звездочки, но тотчас погасли. Бледное лицо повернулось навстречу просыпающемуся солнцу. Нежданный ветер упал с высоты, пронесся под частоколом, шевеля метелки травы, и призрачная гостья, казалось, растаяла от его дыхания. Только две искорки еще горели в утренней полутьме, словно чей-то внимательный взгляд.
Деревня опустела. Видно, все были на покосе, только бродили куры, возились в пыли ребятишки да дремали в тени разморенные духотой старухи. Однако идти по деревне Агнешка не отважилась – прокралась по гуменьям. Перепрыгнула через палисад возле соседской избы – и обмерла. Не простили селяне маленькой лекарке радужной топи и бабки Лампеи. На месте дома высилась груда обгорелых бревен. Лечебные травы в огороде были вырваны и вытоптаны. Агнешка закрыла ладонями лицо, тряхнула головой, отгоняя злые мысли.
Не до обид.
Перемахнула обратно через соседский палисад, пробежала огородом. На бегу вытащила из грядки репку да пару морковок, сунула за пазуху и нырнула под низкий навес сеновала. Ловкая как кошка, знахарка забралась наверх, запустила руки в сено и вытащила маленький холщовый мешочек – заглянула, улыбнулась. Не пропасть белке зимой, если в каждом дупле кладовочка.
Спрыгнула вниз. Так же осторожно, по-за деревне, по заросшим крапивой козьим тропам, добежала до старого дуба, сунула руку в дупло – и тут не отыскали.
Завернув находку в плащ, Агнешка торопливо пошла к реке, там, возле камня бабки Лампеи, в поваленном дереве – туесок и чистая одежда.
У реки было тихо. Мягко светилась вода. Зацветала – пахло зеленью, тиной, рыбой. В животе предательски заурчало. Агнешка вытащила из-за пазухи морковку, потерла о подол и торопливо съела, оглядываясь, – все ждала, не пойдет ли кто из деревенских постирать к запруде, не соберется ль пастушок Янек напоить своих пеструшек.
Туесок и чистые юбки оказались на месте. Радуясь, что так хитро скрыла от деревенских свои тайники, Агнешка встряхнула одежду, разложила на горячем песке.
По воде плясали блики, манили в зеленую прохладу воды – к нам, к нам, Агнешка, к нам, к нам…
Забежала в воду, вымылась наскоро и нырнула в чистую рубашку. Расчесала спутанные волосы. Вздохнула.
Почти год прожила она здесь, в Вечорках. Ходила на реку купаться и стирать, лечила деревенских и скотину, пела в сумерках с бабами и девками, как все выходили на гулянье. И думала, что уж больше не придется бегать.
Хорошо, взяла свое старая привычка, заставила Агнешку рассовать по дуплам и овинам котомочки «на черный день».
Агнешка вытряхнула на расстеленную верхнюю юбку свое богатство: несколько монет, глиняные плоские бутылочки с мазями, мешочки с травами. Попрятала самое ценное по тайным кармашкам на нижней юбке. Жаль, крестоцвет не успела досушить – сожгли мужички весь урожай вместе с избой.
Пока одевалась, вздыхая, натирала мазями сбитые, исхлестанные ветками ноги, зазевалась, не заметила, как вышли из лесу трое.
А когда заметила – бежать уж было поздно. Притаилась за зеленой стеной камыша.
Старик-староста шел впереди, тяжело опираясь на палку. Двое его спутников – дорого одетых чужаков, словно раздосадованные словоохотливостью и медлительностью старосты, оглядывались по сторонам. Один, толстолицый, красный от жары, с сумкой через плечо, то и дело переспрашивал. Другой же, великан-горбун в бесформенном синем плаще, останавливался, словно бы и не слушая деревенского болтуна, всматривался в траву и следы на песке. Все выдавало в нем закрайца. Лицо его скрывал низко надвинутый капюшон, виднелись лишь длинные белесые пряди, что свешивались из-под капюшона, когда великан опускал голову, вглядываясь в одному ему видимые следы.
– Вот туточки все и было, – произнес староста, заметив, что высокий внимательно осматривает Лампеин камень, водя по нему длинными смуглыми пальцами. – Тут она бабку, ведунью нашу, изломала.
– Так уж и изломала? – переспросил толстяк. – Руками, что ль, знаки делала? Аль слова какие говорила?
– Не-ет, – замотал головой староста. – И руками не делала, и слов не говорила. Бабка говорила, а эта только, как бабку ломать начало, закричала, да на камень полезла, руки в самую радужную топь сунула.
Высокий недоверчиво хмыкнул из-под низко надвинутого на глаза капюшона, который, видно, не тяготил его, несмотря на зной. Толстяк, снова прикинувшись простачком, изобразил на круглом лице удивление:
– Так-таки в самую топь? Ну-тка, расскажи-ка, батюшка, как все было…
Староста потер бронзовый от жары и напряжения лоб, припоминая вчерашнее:
– Как есть намедни собралась мельничиха родить. Так Лампея, ворожея наша – прими душу ее мать-Землица, – давай с бабами помогать. Ан плод-от не идет. Она роженицу на камень этот привела – колдует. А мельник, лубяная голова, как видит, что женке невмоготу, запричитал. И побег к лекарке, мол, помоги. Лекарка сюда, баб разогнала, Лампею обругала, девчонка, ветряная сопля – старого человека корить…
Мельник укоризненно погрозил кулаком невидимой злодейке, и Агнешка почувствовала, как ее шею и уши заливает краска стыда. Она осторожно подобрала с земли туесок.
– Все в деревню побегли, ан слышим – разродилась мельничиха… Бабка давай ее опять на камень – силы вернуть и всякое-такое бабье… А лекарка вроде как уснула. А тут как хлопнет…
Староста, видимо, желая произвести на нежданных слушателей впечатление, со всей мочи ударил палкой по камню. Агнешка вздрогнула, едва удержав готовый сорваться крик, но высокому чужаку оказалось достаточно и ее короткого вздоха да шороха тростника. Закраец резко обернулся. Блеснули зеленым огнем глаза из тени под капюшоном. И незнакомец с полузвериным рыком бросился от камня к зарослям, за которыми укрылась девушка. От еле заметного движения его руки перепуганный староста рухнул задом на траву, переломив палку.
Агнешка прижала к груди узелок и рванула изо всех сил в другую сторону, к близкой кромке подбирающегося к реке подлеска.
– Игор, – окликнул своего спутника толстяк.
– Она это, – прорычал горбун, проламываясь сквозь плотную вязь веток, – она… Вечоркинская ведьма…
Толстолицый, путаясь в полах плаща, вытащил из сумки книгу, поднял на вытянутых руках над головой. Темная растрескавшаяся кожа засияла на солнце маслянистым светом. Толстяк пошевелил губами, краснея от напряжения. По корешку книги потекли белые ручейки-искры.
Агнешка почувствовала, как по плечам ухнуло сковывающее заклятье. Ухнуло и отскочило. Она нырнула в можжевельник, проползла в самую середину – где кусты, усыпанные еще зелеными ягодами, вытянулись выше человеческого роста, сжалась в комок, накрывшись ворованным черным плащом. Зря старался чародей-книжник: не по зубам его магии оказалась маленькая лесная травница.
– Матушка-Землица, отведи чужака…
Губы онемели от страха – не давали произнести молитву. Но услышала Земля, укрыла дочку колючим зеленым плащом.
Рыча и втягивая носом воздух, чудовище бродило рядом, бесшумно ступая по листьям. Только яростное звериное дыхание выдавало его да синий отблеск плаща. Однако терпкий хвойный запах надежно скрыл беглянку.
Игор побродил, прислушиваясь.
Где-то на краю березняка толстяк звал его, уговаривая не пугать до смерти девчонку, оставить в покое.
– Не она это, не она, – подпевал толстяку оправившийся староста. – Наша-то еще вчерась утекла, чернявый манус увез…
Глава 6
– От меня не скроешься…
Мелькнула меж стволов белая юбка. Он бросился следом, ломая ветки. Сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди.
Вот она – прижалась спиной к шершавому березовому стволу, расплескались по ветру золотые локоны.
– Теперь не вырвешься…
Сгреб в охапку, едва владея собой, прижал к колотящемуся сердцу.
– Любовь моя… сердце мое… ласточка…
