скачать книгу бесплатно
«Вот тебе и царю повинился!» – в паническом страхе думал Плохово и читал молитвы…
Почти ночью вернулся пьяный Разин на свой струг, и за ним тянулась ватага.
– Атаман, а атаман, – сказал ему Ванька Хохлов, – ты не сердись!
– А што?
– Наши пошалили малость!
– А што?
– Да вишь, две кошмы верхом шли. Наши?то пошарпали их. Слышь, сотника взяли, с царской грамотой. Его повесили, грамоту в воду бросили.
– Айда! – весело ответил Стенька. – Люблю! Сорвалось у них, да что ж, коли воеводы сами задирничают…
– А еще…
– Ну!
– Немчин тут объявился. Слышь, бает, от воевод астраханских.
Разин сразу протрезвел. Уж не погоня ли?
– Волоки его сюда!
Он тяжело опустился на вязку канатов, и почти тотчас к нему подвели длинного, сухого немца. Испуганное лицо его было все усеяно веснушками, острый нос краснел на самом кончике, жиденькая рыжая бородка тряслась от страха, и вся фигура его, в длинном кафтане, в чулках и башмаках на тонких, как жерди, ногах, была уморительно – потешна.
Разин окинул его быстрым взглядом.
– Кто будешь?
– Я? Видерос! Карл Видерос! Я для вас струги делал!
– Сорочье яйцо ты. Вот ты кто! Зачем послан?
– Воеводы прислали! Я не сам. Иди, говорят, и скажи этому супост…
– Что – о? – грозно окрикнул Разин.
– Этому доброму человеку, – поправился немец, – чтобы он сейчас по нашему приказу всех приставших людей в Астрахань воротил. Не то худо будет. Царь уж не помилует!..
– Ах ты пес! – закричал Разин, выхватывая саблю. – Сучий ты сын! Как ты смеешь мне такие речи говорить. Я тебя!
– Ай! – завизжал немец и упал на палубу.
– Подымите его! – приказал Разин, весь дрожа от гнева. – Держите да встряхивайте!
Два дюжих казака подняли за шиворот немца и время от времени встряхивали его, как мешок, а Разин, сверкая распаленными от гнева глазами, кричал, махая перед его носом саблею:
– Ладно! Ладно! Воеводы мне смеют приказы слать, немилостью грозить! Скажи, что Разин не боится ни воеводы, ни кого повыше его! Заруби себе!.. Пожди: я с ними еще свижусь! Тогда будет расчет! Дураки, остолопы, трусы! Теперь у них сила, они и нос дерут. Небось, возьмет и наша верх. Я на совесть с вашими свиньями расплачусь. Покажу, как меня без почета принимать. В ноги поклонятся!.. Да!.. Дайте ему взашей!.. – вдруг прервал он свою речь, тяжело переводя дух. Немец кубарем полетел на берег и не помня себя помчался по улице.
– От – ча?ли – вай! – прокатилась команда.
Струги поплыли дальше, а Стенька Разин, злобно сверкая глазами, все еще сжимал кулаки.
В воеводской избе, в Астрахани, с унылыми лицами сидели Прозоровский и Львов и только тяжко вздыхали.
– Принес повинную! На тебе! – с горькой усмешкой произносил время от времени Прозоровский, а Львов только разводил руками.
Поначалу, прибежал к ним стрелецкий голова и поведал о встрече с Разиным.
– Сотников чуть не повесил. Воевод поносил. Полсотни к себе молодцов сманил!
Воеводы тотчас послали Видероса, но когда вернулся он да Плохово да купцы с разбитых стругов да услышали они их рассказы, у воевод и руки опустились, и головы затряслись.
– Ох, не знаю, как и на Москву отписать! – вздыхал Прозоровский.
– Выпускать не надо было!
– Выпускать! – передразнил Прозоровский. – Шубу брать не надо было! С нее все и пошло.
Львов даже вздрогнул:
– Уж и не поминай ты ее!
– Не поминай! Он помянет!
– Надо в Москву отписывать. Пусть войско пришлют! Стрельцы тутошние не защита!
– Эх, горе, горе! – вздыхал Прозоровский, и сердце его болело злым предчувствием.
Часть вторая
I
Апреля десятого 1670 года левым берегом реки Волги, верстах в ста от Саратова, ехали два всадника. Один был лет двадцати трех, другому можно было дать лет тридцать восемь.
Первый был одет в суконную чугу вишневого цвета до колен, с рукавами до кистей рук, на которую была наброшена легкая сетчатая кольчуга; широкий пояс из полосатой материи черного, синего и алого цветов обхватывал его стан; за поясом были заткнуты кинжал и пистолет, а на левой стороне, на серебряной цепи была пристегнута короткая сабля. Подол чуги был окаймлен широкой желтой полосою, и из?под него виднелись штаны желтого цвета, заправленные в зеленые сапоги. Впрочем, они были зелеными, а теперь от грязи да пыли приобрели темный бурый цвет. На голове его сидел легкий налобник со стрелкой над переносьем. За широким седлом, состоявшим из высокой красной луки, алого чепрака и желтой подушки, была увязана бурка из верблюжьей шерсти, впереди же между лукой и всадником было прикреплено ружье поперек седла; с правой стороны, прикрепленный к луке, болтался мешок с пороховницей, с левой висела медная сулейка. Так как было рано и роса еще белой пеленою лежала на траве, то на всаднике накинут был опашень зеленого сукна, рукава которого спускались ниже стремян. Когда становилось теплее, он сбрасывал опашень и приторачивал его к бурке.
Конь его тоже был разукрашен. Сбруя вся была покрыта серебряными бляшками, ремни под мордой были окованы серебром, и подле ушей коня висело по два бубенчика, звон которых разносился далеко по свежему утреннему воздуху.
Другой всадник, ехавший позади первого, был одет много проще. На нем был зеленый кафтан, поверх которого надеты были кожаные латы, на голове его простой войлочный колпак, за спиною саадак со стрелами и лук, за поясом огромный нож, а сбоку длинный меч. Позади его простого седла без подушки был привязан большой кожаный мешок, а с боков седла висело тоже по мешку. Конь его был крепок, но не породист, и сбруя на нем была из простого сыромятного ремня.
Первый был молодой князь Алексей Петрович Прилуков, ехавший из Астрахани в Казань, исполнив государево поручение; второй – его слуга. Звали его Степан Кротков, но прозвали почему?то Дышлом, и он так и жил уже под этим именем.
Возвращаясь домой, князь хотел навестить своего друга, Сергея Лукоперова, с которым служил вместе в Казани и который уехал на побывку к отцу в именье, что под Саратовом.
Первым заговорил слуга:
– Этак мы, князь, и вовек не найдем его. Мало ли местов под Саратовом! Бродим, бродим… теперь уже где бы были!..
– Молчи, Дышло, дурья твоя голова. Ведь сказано – подле Широкой. А Широкая?то, вон она! Видишь?
Действительно, верстах в шести от них, словно серебряная лента, вилась речка.
– А Широкая?то, може, пятьдесят верст тянется! – ворчал слуга.
– Ну, ну! И пятьдесят верст сделаем. Нам не к спеху. Дело свое справили! Гляди?ка, вон и душа живая! Покличь?ка!
К реке по степи с веселым ржанием бежал табун лошадей, позади которого виднелись табунщики.
– Эгой! Го – го – го! – закричал Дышло, махая своим войлочным колпаком. Голос его покрыл собою даже конское ржание, и табунщики оглянулись. Один из них, в синей рубахе, красных портах из домотканой материи, лаптях и войлочной шапке, с длинной крючковатою палкой, отделился от прочих и подбежал к всадникам. Увидев господина, он тотчас сдернул свою шапку и открыл загорелое, красное, как кирпич, лицо.
– Скажи, друже, – спросил его Дышло, – не ведаешь ли, где тут Лукоперов живет. Бают, тута где?то!
Табунщик осклабился и обнажил белые, крепкие, как у волка, зубы.
– А тута и есть! – отвечал он. – Он наш господин!
– Вот так здорово! – радостно воскликнул Дышло. – А далеко до его усадьбы?
– Не, близехонько! Верст десять, – отвечал табунщик, – теперя вы до речки доезжайте и потом влево, да все бережком, бережком! Тут горушка будет, а на ней и усадьба!
– Спасибо, друже! – сказал Дышло, трогая коня.
– А скажи, ты не знаешь, – спросил его князь, – Сергей Лукоперов в усадьбе?
– В усадьбе, государь! – ответил табунщик. – Я вчерась оттуда. И Иван Федорович, и Сергей Иванович, и Наталья Ивановна – все в усадьбе!
Всадники подогнали коней и на рысях поехали берегом реки Широкой.
Они ехали уже с добрый час, а ни горушки, ни усадьбы все не было видно.
– Вот так здорово! – ворчал Дышло. – Ишь ты, почитай, пятнадцать отмахали, а хоть бы что!
Князь засмеялся:
– И нетерпелив ты, прости Господи. Ведомо, что их версты баба клюкой мерила, да, не домеривши, бросила!
Солнце уже начало припекать. Князь сбросил опашень, и спустил коня по отлогому берегу попить воды.
Напоив коней, они снова поскакали и скоро увидели и горушку, и усадьбу, что громоздилась по скату холма, словно городище. Высокий частокол неровными зубцами окружал ее со всех сторон, то опускаясь, то поднимаясь, то выступая углом вперед, то уходя вглубь. За ним виднелись крыши, то соломенные, то тесовые, и среди них высокая крыша с разукрашенным коньком и таким высоким крыльцом, что было видно издали.
Князь проехал еще с версту и вдруг осадил коня, словно испуганный. Но не таков он был, чтобы легко пугаться. Дышло остановился тоже и с недоумением взглянул на князя, но тот молча и строго указал перед собою рукой.
Дышло взглянул и ничего особенного не увидел.
Саженях в ста две девушки рвали цветы и плели из них венок, причем их голоса и раскатистый смех далеко звенели по воздуху.
Но князю одна из них показалась неземным видением. Не девушку он видел, а мечту, и сердце его забилось, словно птица в силке. Век бы он стоял неподвижно и смотрел на эту девушку, всю в цветах, облитую ярким весенним солнцем.
Но девушка обернулась в его сторону, вскрикнула пронзительно, увидев всадников, и легче серны бросилась бежать к усадьбе. Другая побросала цветы и, не переставая визжать, побежала за первой.
Князь усмехнулся и шагом поехал за ними следом.
Скоро они подъехали к закрытым воротам. Над воротами высилась башенка, в стене которой был вделан большой образ Богоматери с лампадкою на железной подставе.
– Иди во двор, – сказал князь, – скажи, чтобы открыли, а я тут пожду!
Дышло послушно сошел с лошади, привязал ее к кольцу у столба при воротах и осторожно вошел в калитку.
Во дворе тотчас раздался оглушительный собачий лай.
– Вот так здорово! – послышался возглас Дышла и следом за ним собачий визг.
Князь терпеливо ждал, не сходя с коня. Наконец послышались голоса и ворота со скрипом раскрылись. Князь въехал на широкий двор к самому крыльцу и собирался уже слезать, когда на верху крыльца показался сам Сергей, красивый мужчина с русою бородою и живыми серыми глазами. Одет он был в кумачовую рубаху и льняные штаны, на плечах его был накинут легкий армяк.
– Князь! Алеша! – закричал он удивленно и радостно и, сбросив армяк, быстро сбежал вниз. – Я?то думал, что за гость ко мне!
Князь быстро сошел с коня, и друзья крепко обнялись.
– Не чаял не гадал, – сказал весело князь, – да вышло по пути. Дай, думаю, загляну!
– По пути, – проворчал Дышло, держа в поводу коней, – верст сто плутали!
– Ну и порадовал ты меня зато! Идем, идем в горницу, – радостно говорил Сергей, таща гостя по лестнице, – я тебя с батюшкой познакомлю, с сестренкой! Погостишь малость!
При словах Сергея князь невольно вспыхнул и весело подумал: «Судьба, видно!»
На площадке крыльца Сергей вдруг обернулся.
– Эй, вы! – закричал он челяди, что раньше без дела слонялась по двору, а теперь с любопытством смотрела на гостя и тихонько шушукалась. – Возьмите этого человека на кухню! Да смотрите, чтоб ни в чем ему утеснения не было! Идем, идем, княже! – обняв стан своего гостя, сказал Сергей, и они вошли в крыльцо и широкие сени.
II
В 1618 году, когда под Москву шел Сагайдащный, а Владислав, король польский, тайно задумал в ночь под Покрова взять нечаянным нападением престольный град, как известно, царь и бояре с москвичами, предупрежденные о тайном замысле поляков, успели отбить страшный приступ и побить лихо врага. В память этого события и ценя заслуги всех участвовавших в кровавой битве, царь Михаил Феодорович наградил каждого по его званию и чину.
У Чертольских ворот, между прочим, в отряде воеводы Головина более всех силою, удалью и неутомимостью отличился боярский сын Федор Лукоперов. Государь наградил его за то не в пример прочим. Он произвел его в дворяне и дал, кроме того, ему место по низовью Волги под Саратовом. По указу назначено ему было земли» шестьсот четей в поле» и, кроме того, копен триста сена и леса с другими обща поверстно.
Лукоперов, не долго думая, продал свое небогатое имущество, забрал жену, благо их было двое, и пошел в Саратов. Там ждали с жалованной грамотой еще несколько человек, ушедших из Корелы после Столбовского мира. Саратовский воевода по разверстке назначил Лукоперова вместях с Пауком, Жировым, Акинфиевым и Чуксановым селиться по реке Широкой.
У Лукоперова был самый большой нарез, и потому он встал над другими головою.
Отметили они себе усадьбы, разделили землю и лес и начали строить себе дома.
Повалили к ним охотники селиться. Один за другим приходили к ним бездомные, бобыли и бобылки, захребетники и всякий сбродный люд, разоренный в страшные годы Смутного времени.
Одни отдавались в крестьяне, другие в холопы, иные в бобыли, иные записывались в кабалу, и мало – помалу между усадьбами появились деревеньки, а усадебные дворы наполнились челядью.
