скачать книгу бесплатно
Но я все еще не была готова к этому. Мне казалось, что стать тренером значит сдаться, а… я не была готова. Еще не готова. Еще нет, твою мать.
Но, может быть, пришло время? – прошептал в моей голове какой-то ворчливый, хнычущий голосок, отчего у меня все сжалось внутри.
Галина, словно чувствуя, что происходит в моей голове, снова фыркнула:
– У меня много дел. Отрабатывай прыжки. Ты не отдаешься этому полностью, потому что слишком погружена в свои мысли, вот почему ты падаешь. Вспомни, как было примерно семь лет назад, – сказала она, все еще внимательно глядя на лед. – Перестань думать. Ты знаешь, что делать.
Я не думала, что она замечает мои трудности с тех пор, как стала тренировать кого-то другого.
Но ее слова запали мне в душу, и я точно припомнила то время, о котором она говорила. Она была права. Мне тогда было девятнадцать лет. Это был самый неудачный сезон в моей одиночной карьере, еще до того, как я осталась без партнера и каталась одна. Тот сезон стал стимулятором для трех следующих сезонов, которые привели к тому, что я стала кататься в паре, кататься с партнером. Я была слишком погружена в свои мысли, слишком долго все обдумывала и… ну, если я и совершила ошибку, перейдя из одиночного катания в парное, то теперь было слишком поздно сожалеть об этом.
В жизни всегда нужно делать выбор, и я свой сделала.
Кивнув, я подавила в себе давнишний стыд, всколыхнувшийся при воспоминании о том ужасном сезоне, о котором я все еще думала, оставаясь наедине с собой, и мне стало жаль себя больше, чем обычно.
– Именно это беспокоило меня. Я подумаю. Увидимся позже, Лина, – сказала я своему бывшему тренеру, секунду повертев браслет на запястье, потом уронила руки и встряхнула их.
Галина быстро скользнула взглядом по моему лицу, после чего с серьезным видом опустила подбородок и вновь обратила свое внимание на каток, с выраженным акцентом выкрикнув что-то насчет слишком замедленного прыжка.
Сняв чехлы с коньков и положив их на обычное место, я вышла на лед и сосредоточилась.
Я смогла это сделать.
* * *
Ровно через час я была такой вспотевшей и усталой, словно тренировка продолжалась уже три часа. Проклятие, я размякла. В конце я исполнила небольшую комбинацию прыжков – серию или по меньшей мере один прыжок, за которым тут же следовал второй, иногда еще два прыжка – но, откровенно говоря, я была недовольна собой. Я приземлялась, но с большой осторожностью, вихляя и каждый раз стараясь удержаться, в то же время прилагая все силы к тому, чтобы сконцентрироваться на них, и только на них.
Галина была права. Я была рассеянна, но я не могла понять, что именно отвлекало меня. Может быть, мне действительно нужно было скорее заняться самоудовлетворением, или пробежкой, или еще чем-то. Всем, чем угодно, лишь бы прочистить мозги или, по крайней мере, избавиться от этого ощущения паники, которое все время преследовало меня как призрак.
Я вернулась в раздевалку и, испытав лишь легкое раздражение, обнаружила на дверце своего ящика чистый желтый самоклеящийся листочек. У меня не возникло никаких мыслей. Месяц назад генеральный директор КЛ оставила мне похожую записку с просьбой зайти к ней в офис. Все, что она хотела, – это предложить мне работать с начинающими. Опять. Я представления не имела, почему она думает, что я – достойный кандидат для того, чтобы обучать маленьких девочек – практически малышей, – и я сказала ей, что меня это не интересует.
Итак, когда я, сорвав записку с ящика, не спеша прочитала: Джесмин, зайди перед уходом в офис ГД – дважды, только для того, чтобы убедиться, что я прочитала все правильно, мне в голову не пришло ничего другого, кроме того, что, независимо от того, чего хочет от меня ГД, мне стоит поторопиться, потому что нужно было возвращаться на работу. Мои дни были расписаны по минутам. Мой график можно было найти практически повсюду – в телефоне, на листках бумаги, которые валялись в машине, в сумках, в моей комнате, на холодильнике, – чтобы ничего не забыть и не нервничать. Мне важно было быть дисциплинированной, подготовленной и постоянно отслеживать время, чтобы оставаться пунктуальной. А поэтому мне нужно было пропустить горячую ванну и отказаться от макияжа, чтобы вовремя прийти на работу, либо предупредить начальника.
Вытащив телефон из сумки, я, не закрывая ящик, напечатала сообщение, поблагодарив, как обычно, проверку орфографии, облегчающую мою жизнь, и отправила его маме. Она никогда не расставалась с телефоном.
Я: ГД КЛ хочет поговорить. Не могла бы ты позвонить Мэтти и сказать ему, что я приду чуть позже, как только смогу.
Она ответила мгновенно.
Мама: Что ты делаешь?
Закатив глаза, я напечатала ответ. Ничего.
Мама: Тогда зачем тебя вызывают в офис?
Мама: Ты опять обозвала чью-то маму грязной шлюхой?
Разумеется, она так и не забыла об этом. Никто не забыл.
Дело было в том, что я не рассказывала ей о том, что ГД раза три просила меня зайти к ней в офис и пыталась поговорить со мной о тренерской работе.
Я: Не знаю. Может быть, не приняли мой чек за прошлую неделю.
Это была шутка. Ей лучше, чем кому-либо другому, было известно, сколько стоят тренировки в КЛ. Она оплачивала их более десятка лет.
Я: Нет. Я больше не обзывала ничью маму грязной шлюхой, но другие грязные шлюхи это заслужили.
Зная, что она ответит почти немедленно, я положила телефон обратно в шкафчик и решила, что напишу ей через минуту. В рекордное время приняв душ и упаковав вещи, я натянула на себя нижнее белье, джинсы, майку, носки и самые удобные на вид туфли, которые я могла себе позволить. Покончив с этим, я проверила телефон и увидела, что мама ответила.
Мама: Тебе нужны деньги?
Мама: Она действительно этого заслуживала.
Мама: Ты кого-нибудь недавно толкнула?
В душе я ненавидела себя за то, что она все еще спрашивает, нужны ли мне деньги. Как будто я много лет из месяца в месяц недостаточно вытягивала их у нее. Один неудачный сезон за другим.
По крайней мере, я больше не просила их у мамы.
Я: С деньгами у меня все в порядке. Спасибо.
Я: Я больше никого не толкала.
Мама: Ты уверена?
Я: Да, уверена. Я знала бы, если бы такое случилось.
Мама: Точно?
Я: Да.
Мама: Если ты это сделала, все нормально. Некоторым это необходимо.
Мама: Даже мне иногда хотелось треснуть тебя кулаком. Такое случается.
Я не смогла удержаться от смеха.
Я: Мне тоже.
Мама: Ты хотела дать мне по шее?
Я: На этот вопрос нет правильного ответа.
Мама: Ха-ха-ха-ха.
Я: Я никогда не делала этого. Правда?
Застегнув молнию на сумке, я взялась за ручку, зажала в кулаке ключи и как можно скорее вышла из раздевалки, практически побежав по одному коридору, а потом по второму и направляясь в ту часть здания, где были расположены торговые фирмы. Я собиралась, сидя за рулем, съесть сэндвич с белым хлебом и яйцом, оставленный в машине в контейнере для ленча. Подойдя к двери офиса, я, чтобы обезопасить себя, напечатала сообщение, не обращая внимания на опечатки, чего обычно не делала.
Я: Серьезно, мама. Не могла бы ты позвонить ему?
Мама: ДА.
Я: Спасибо.
Мама: Люблю тебя.
Мама: Скажи, если тебе нужны деньги.
На секунду у меня перехватило дыхание, но я ничего не ответила. Я не сказала бы ей, даже если бы они были мне нужны. Никогда больше не сказала бы. По крайней мере, до тех пор, пока могла справиться сама, и это было правдой. Я бы пошла в стриптизерши, если бы снова дошла до такого. Она уже достаточно сделала для меня.
Сдерживая вздох, я постучалась в дверь кабинета генерального директора, думая о том, как было бы хорошо, если бы этот разговор, о чем бы он ни был, продлился не более десяти минут, тогда я не слишком опоздала бы на работу. Мне не хотелось злоупотреблять тем, что мамин ближайший друг был снисходителен ко мне.
Я повернула ручку и в ту же секунду услышала, как в кабинете кто-то прокричал:
– Заходи!
Проблема на данный момент состояла в том, что я никогда не любила сюрпризов. Никогда. Даже когда была маленькой. Я всегда предпочитала знать, с чем я буду иметь дело. Не стоит говорить, что никто никогда не устраивал мне сюрпризы в день рождения. Один раз, когда дедушка попытался этот сделать, мама заранее сказала мне об этом, взяв с меня клятву, что я буду вести себя так, словно это сюрприз.
Я была готова столкнуться лицом к лицу с генеральным директором, женщиной по имени Джорджина, с которой я всегда ладила. Я слышала, как некоторые называли ее упертой, но со мной она была просто упрямой и не позволяла вешать себе лапшу на уши потому, что не обязана была это делать.
Поэтому я была чертовски потрясена, когда первым человеком, которого я увидела сидящим в кабинете, оказалась не Джорджина, а знакомая мне женщина лет под пятьдесят, в классическом черном свитере и c таким аккуратным пучком на голове, что подобное совершенство я в былые времена видела только на соревнованиях.
И еще больше я удивилась, когда увидела в кабинете второго человека, сидевшего по другую сторону стола.
В третий я раз я удивилась, когда у меня оформилась мысль о том, что нигде не видно генерального директора.
Только… они.
Иван Луков и женщина, которая провела последние одиннадцать лет, тренируя его.
Один, с которым я не могла разговаривать без препирательств, и вторая, которая за эти одиннадцать лет не сказала мне, возможно, и двадцати слов.
Что, черт побери, происходит? – забеспокоилась я, прежде чем остановить взгляд на женщине, пытаясь понять, правильно ли я прочитала записку, приклеенную к моему шкафчику. Я не… неужели? Я не спешила. Я прочитала ее дважды. Обычно я уже не искажаю смысл написанного.
– Я искала Джорджину, – объяснила я, пытаясь не обращать внимания на смущение из-за того, что неправильно прочитала слова на стикере. Я терпеть не могла путаницу. Терпеть не могла. Еще хуже, черт побери, было напортачить у них на глазах. – Вы не знаете, где она? – выдавила я, все еще думая о записке.
Женщина слегка улыбнулась, но не так, как если бы я прервала какой-то важный разговор, и даже не совсем как человеку, которого она много лет игнорировала, и это мгновенно вывело меня из себя. Раньше она никогда мне не улыбалась. На самом деле мне казалось, что я даже видела ее когда-либо улыбающейся.
– Заходи, – сказала она, по-прежнему улыбаясь. – Это я оставила записку на твоем шкафчике, а не Джорджина.
Позже я испытаю облегчение от того, что правильно поняла ее слова, но в тот момент я была слишком занята тем, что гадала, какого черта я стою там и почему она послала мне записку… И почему, к дьяволу, Иван сидит здесь и ничего не говорит.
Пока я размышляла, губы женщины еще шире растянулись в улыбке, словно она пыталась успокоить меня, но на меня это произвело обратное действие.
– Садись, Джесмин, – сказала она таким тоном, который напомнил мне о том, что она на протяжении двух чемпионатов мира тренировала сидевшего слева от меня идиота. Проблема была в том, что она не была моим тренером, а я не люблю, когда другие указывают мне, что делать, даже если они имеют на это право. Кроме того, она также никогда не была слишком любезна со мной. Она была не груба, но и не добра.
То есть я поняла. Что, впрочем, не означало, что я намеревалась забыть об этом.
В течение двух лет я принимала участие в тех же соревнованиях, что и Иван. Я соперничала с ним, и он тоже. Желать победить того, с кем ты не находишься в дружеских отношениях, проще. Но это не объясняло того, что было в предыдущие годы, когда я каталась одна и мне нечего было делить с ним. Когда она могла бы быть дружелюбной по отношению ко мне… но этого не случилось. Не то чтобы я хотела тренироваться у нее или нуждалась в ней, но все-таки.
Поэтому она, вероятно, не удивилась, когда я, глядя на нее, только вскинула брови.
Видимо, она решила, что нет лучшего способа ответить мне, чем тоже вскинуть брови.
– Пожалуйста? – предложила она почти ласковым голосом.
Я не поверила ни ее интонации, ни ей.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как окинуть взглядом стулья напротив нее. Там было всего два стула, и один из них был занят Иваном, которого я не видела с тех пор, как перед чемпионатом мира он уехал в Бостон. Его длинные ноги были ровно вытянуты, те самые ноги, которые я чаще видела на коньках, чем в обычных ботинках, были просунуты под стол, за которым сидела его тренер. Но не то, как он лениво сидел, скрестив руки на груди, выставляя напоказ свои лишенные жира грудные мышцы и стройный торс, и не темно-синий свитер с высоким воротником, оживляющий его почти бледное лицо, от которого другие девушки в этом здании сходили с ума, надолго привлекли мое внимание.
Именно его внимательно смотрящие на меня серо-голубые глаза лишили меня дара речи. Я никогда не забывала, каким ярким был цвет его глаз, но они все равно всегда заставали меня врасплох. Я также никогда не забывала обрамлявших их длинных черных ресниц.
К тому же в его взгляде было что-то еще.
Фу.
Сколько девушек сходило с ума от его лица, волос, глаз, от его фигурного катания, от его рук, длинных ног, дыхания, от зубной пасты, которой он пользовался… Это было досадно. Даже мой брат называл его красавчиком – еще он называл красавчиком мужа моей сестры, но это не главное. Кроме всего прочего, девушки преклонялись перед его широкими плечами, помогавшими ему удерживать партнершу на вытянутых руках. Краем уха я слышала, что женщины с ума сходили по его заднице, я и не глядя на нее знала, что это идеально выпуклая задница – упругие ягодицы были практически обязательны в нашем виде спорта.
И если бы у него было какое-то главное достоинство, то им были бы эти глаза, от которых бросало в дрожь.
Но у него его не было. Дьявол не обладал ни единым достоинством, которое искупало бы все грехи.
Я пристально смотрела на него, и этот чертовски красивый парень тоже пристально смотрел на меня. Он не отводил взгляда от моего лица. Он не хмурился, не улыбался, ничего такого.
И это взбесило меня.
Он просто… смотрел. С закрытым ртом. А его руки – и пальцы – были засунуты под мышки.
Если бы я была кем-то другим, он поставил бы меня в неловкое положение своим взглядом. Но я не была его фанаткой. Я достаточно хорошо знала его для того, чтобы не отвлекаться на трико, надетое прямо на голое тело. Он упорно тренировался, он был хорош. Но он не возбуждал меня. Он определенно не вдохновлял меня. Он не произвел на меня впечатления.
Кроме того, я присутствовала при том, как много лет тому назад его мама разорвала на нем новые трико за то, что он огрызался, это тоже не стоило сбрасывать со счетов.
– Что вы имеете в виду? – медленно спросила я, еще на полсекунды уставившись в хорошо знакомое мне лицо Ивана, прежде чем наконец перевести взгляд на тренера Ли, почти сгорбившуюся над столом, как будто кто-то с ее осанкой был способен сгорбиться, она твердо уперлась локтями в стол, все еще вскинув тонкие темные стрелы своих бровей, и с интересом смотрела на меня. Она была так же красива, так в те времена, когда принимала участие в соревнованиях. Я смотрела видео 80-х годов, когда она побеждала на национальных чемпионатах.
– Ничего плохого, обещаю, – осторожно проговорила немолодая женщина, словно издеваясь над моим смущением. Жестом она показала на стул рядом с Иваном. – Ты можешь сесть?
Если тебя просят сесть, то хорошего не жди. Особенно если тебе предлагают сесть рядом с Иваном.
– Я в порядке, – произнесла я, при этом звук моего голоса был таким же странным, как охватившее меня чувство.
Что происходит? Меня не могут выкинуть пинком из этого здания. Я ничего такого не сделала.
Если только дело не в тех проклятых девчонках, которые в воскресенье сплетничали обо мне. Черт.
– Джесмин, нам нужно всего лишь две минуты, – неторопливо произнесла тренер Ли, продолжая указывать мне на стул.
Да, только этого дерьма мне не хватало, ситуация обострялась. Две минуты? За две минуты ничего хорошего не сделаешь. Я дважды в день чистила зубы больше двух минут.
