скачать книгу бесплатно
– В дом на берегу реки?
Киваю.
Помнит…
Никита садится на скамейку, а я к нему на колени. Кладу голову ему на плечо. Обнимаю за шею.
– Да, это моя мечта, Никита, – продолжаю я, изучая кончиками пальцев чуть шершавую линию его подбородка. – Мы могли бы жить в нашем собственном доме на берегу реки – там, где нас никто не найдет, где никому нет до нас дела. Только ты и я. И к нашему дому не вело бы ни одной дороги. А до ближайшего города – который был бы совсем не близко – мы бы добирались на лодке.
– Тебе наскучит, – Никита целует меня в висок.
– Значит, ты не очень хорошо знаешь людей, Волк. Плохо знаешь женщин. И совсем не знаешь меня.
Вместо ответа мне достается тишина. Но, кажется, Никита улыбается. Мне очень хочется, чтобы так было.
– Ну что, сбежим? – предлагаю я. – От Волков ушли, от Зайцев и подавно уйдем.
– Нас так просто не отпустят, моя девочка, – Никита крепче сжимает мою руку.
Замечаю напротив скамейки вывеску «СпаЛось». Лосиное спа. Но сейчас я даже не улыбаюсь.
– Зачем я нужна Зайцам?
– Зайцы просто исполнители.
Сюда, в тень от дома, не проникает солнце. Я только сейчас ощущаю, как здесь прохладно. Пахнет сырой землей.
Никита смотрит мне в глаза. Я хорошо помню этот взгляд: решительный, твердый. В нем нет ни жалости, ни сочувствия. «Ты уже сделала свой выбор», – когда-то сказал мне Никита в квартире Руслама Розы. Да. И сделала бы его снова.
– Зачем меня притащили в этот город?
– Зачем зверодухам нужна женщина, за которой Альфа пойдет на край света?
– Шантаж?.. – я задумываюсь. Затем резко вскидываю голову. – Альфа?!
– Я не оборачивался – если ты об этом.
– Но?! Здесь же явно следует какое-то «но»!
Я пытаюсь отстраниться от Никиты, только он не позволяет мне этого сделать, а прижимает к себе еще крепче. Упираюсь носом в его майку. Сердце колотится.
– Мой дух зверя словно становится крепче. Я чувствую это. Я могу стать Альфой, могу повести за собой. Но для этого мне нужно обратиться.
– Ни за что! – едва слышно говорю ему в майку, но знаю, Никита ловит каждое мое слово. – Запрещаю!
Все-таки отодвигаюсь от него и смотрю в глаза.
– Я серьезно. Никаких обращений. Обещай.
Он молчит, а во мне разгорается боль.
– Не хочу ставить тебя перед выбором, – я очень старательно подбираю слова. – Я никогда не позволю себе так с тобой поступить. Но если бы тебе пришлось выбирать, что бы ты выбрал: войну или меня?
– Сейчас это взаимосвязанные понятия…
– Так войну или меня?
– Тебя, – он обнимает меня. Я прижимаюсь ухом к его майке. Почти плачу, но сдерживаю себя. – Конечно, тебя, моя девочка.
– Тогда обещай: ты никогда не обернешься по своей воле… И это не все, – поспешно продолжаю я. – Еще обещай, что ты не бросишь меня. Больше не хочу этой пытки – ожидания. Я заслужила право быть с тобой рядом.
«И в болезни, и в здравии», – добавляет мое подсознание. И сейчас, впервые за все время знакомства с Никитой, я думаю о том, что могла бы стать его невестой. Мое сердце начинает биться так часто, что Никита приподнимает ладонью мой подборок и заглядывает в глаза.
– Обещай, – требую я.
Он думает, взвешивает. Очень долго молчит – и тем ценнее его ответ.
– Обещаю.
Вечером мы, обнявшись, сидим на диване перед камином и смотрим на огонь. Он обгладывает паленья, покусывает угольно-черные стенки, а я покусываю кончик ногтя. Мне тревожно.
Вместе с солнечным светом исчезла и беззаботность. Наше пребывание в Озвереловке затянулось, мы с Никитой оба это понимаем. Назревает что-то нехорошее, и нам от этого не отмахнуться.
Целые сутки моя жизнь была похожа на сказку. Но вот наступила полночь… Не думаю, что Озвереловка подарит нам еще один такой прекрасный день. Мы и так с Никитой получили слишком много – учитывая обстоятельства.
Меня не пугает, что сказка закончилась. Я знаю, как это, ночевать под открытым небом. Часами безостановочно брести по Сибирскому лесу. Голодать. Быть истощенной настолько, что собственная жизнь перестает казаться даром. Я знаю, как это, терять любимого человека. И все это я готова пройти снова – кроме последнего пункта. Если нам придется расстаться, я больше не стану терпеливо ждать, ходить на лекции в универ и печь торты на своей день рождения. Я буду бороться.
Мои чувства к Никите не зависимость и не болезнь, как мне казалось раньше, а предназначение. То, что дается свыше. И ты несешь это в себе, не задавая вопросов. Просто знаешь, что твое место рядом с этим человеком. Ты как стрелка компаса, которую всегда непреодолимо тянет на Север. Так устроен мир. Те, кто способны это понять, никогда не встали бы между мной и Никитой.
Но сейчас Никита рядом. Я так хорошо его чувствую, что, кажется, вот так, прижимаясь к нему, могу управлять его телом силой своей мысли.
«Поцелуй меня…» – прикрыв глаза, прошу я и чувствую у виска прикосновение его губ.
Замираю на мгновение. Затем заставляю себя снова дышать. Я знаю, этому поцелую есть объяснение даже более правдоподобное, чем совпадение. Никита умеет читать меня по физиологическим реакциям, он наблюдательный, проницательный и умный. Собрал все ниточки и связал в один узелок. И все же это магия.
Никита первым улавливает движение на улице. Его спокойный, задумчивый взгляд в одно мгновение становится острым, внимательным. Волк чуть поворачивает голову в сторону окна – прислушивается. Его пальцы поглаживают мое плечо.
– Что происходит? – я не слышу ничего, кроме потрескивания поленьев в камине.
Никита переводит на меня взгляд: теплый, нежный, понимающий. Взгляд, который говорит только часть правды.
– Похоже, Главный наконец захотел с нами пообщаться.
– Ясно.
Я прочищаю горло, словно разговор должен начаться прямо сейчас.
Мы одновременно поднимается с дивана и становимся лицом к двери. Ждем.
Вижу движение за окном, но подробностей в темноте не разобрать. Слышу шаги – как шуршание. Внезапно звуки становятся громче, их становится больше: гости поднимаются по деревянному крыльцу. Дверь распахивается, и в дом не входят, а морем вливаются Зайцы – так их много. И становится все больше. Мужчины, женщины. Молодые, старые. В куртках и плащах. Многие – в очках. Новые волны прибывших подталкивают первые ряды. Они все теснее сжимают нас в кольцо, пока, наконец, топот не прекращается. Воцаряется тишина.
Никита инстинктивно становится чуть впереди меня, отгораживая рукой от незваных гостей.
Зайцы молчат. Кто-то трет ребром ладони лоб. Кто-то кряхтит. Кто-то переминается с ноги на ногу. Потом в задних рядах стаи начинается движение, Зайцы расступаются, и на крохотный свободный пятачок пола между нами и зверодухами выходит тот самый Заяц, который подобрал меня на автобусной остановке.
Коротко смотрит на Никиту, затем долго – на меня. Потирает платком стекло очков, без которых раньше обходился. Затем надевает их на переносицу и пододвигает пальцем.
– Прошу следовать за мной, – говорит он, глядя в пол.
Никита берет меня за руку.
– Нет, только девушка, – останавливает его Заяц.
Я сильнее сжимаю ладонь Никиты. Мысль о том, что мы снова расстанемся, звенит в голове так пронзительно и больно, что я зажмуриваюсь.
– Понимаете ли, я обещал своей возлюбленной, что больше ее не оставлю. Так что без ее разрешения я и шага в сторону не ступлю, – терпеливо объясняет Никита.
– Мы предпочли бы решить вопрос мирным путем, – косясь, нудно протягивает Заяц.
– Я тоже, – охотно соглашается Никита.
– С вами поговорят отдельно, – Заяц выделяет интонацией каждое слово.
– Значит, мирно не получится, – отвечает Никита, и я слышу в его голосе ту стальную безмятежность, скрытую угрозу, как когда-то в самом начале нашего знакомства, на пороге моей квартиры.
– Я пойду! – вырывается у меня. – Просто подожди меня здесь, ладно? – прошу я Никиту.
Он медленно разжимает ладонь. Его решительность и покорность пленяют меня. Снова.
Но так правильно. Расставание с Никитой может продлиться куда дольше одного разговора, если я начну упираться. Мой Волк тоже это понимает.
– Делай все, как они скажут, моя девочка.
Я помню. Тогда тебе будет легче меня отыскать, любимый.
Шагаю вперед. Никита за моей спиной внезапно делает выпад, и Зайцы отпрыгивают в сторону. Кто-то на кого-то падает. Визг. Суматоха.
– Если вы только тронете ее… Если она хотя бы вернется расстроенной… Вам не жить! – рычит он.
Зайцы, вжав головы в плечи, отступают.
У самого порога Никита берет меня под локоть и разворачивает к себе. Целует в губы, медленно проводит по ним пальцем.
– Я жду тебя, – говорит мой Волк. – Возвращайся поскорее.
Я едва заметно киваю, хватаю с вешалки куртку и выхожу на улицу.
Алекс
Нажимаю на педаль газа. Обгоняю машины. Солнце перед глазами, словно декорация на сцене. Медленно, неумолимо погружает сияющие бока в землю. Кажется, что дорога упирается прямо в него. Но вскоре трасса виляет, и оранжевый шар уже подмигивает мне из-за стволов редкого перелеска.
Чувствую себя героем кино. Словно все моменты, когда я мог перевести дух, вырезали при монтаже. Потому что последние двое суток – это череда выносящих мозг событий. Побег из Волчьей деревни, ночевка у Зайцев, переход по лесу, глоток воздуха моего дома, встреча с дядей Юрой, письма Дикарки. И это еще не конец. Возможно, это только начало.
Мой приятель все еще копался в компе Дикарки, когда я тайком вошел в ее комнату. Спальню, пропитанную запахом, от которого у меня всегда сносило крышу.
Сначала прошелся от окна до двери и обратно, уже глубоко вдыхая знакомый аромат. Такое причудливое смешение порядка и бардака – прямо душа Дикарки в материальном исполнении. Аккуратно задвинутый стул, вешалки в приоткрытом шкафу все повернуты в одну сторону, книги на полке лежат ровной стопочкой. Но пара скомканных в снежок альбомных листов не попала в корзину. Джинсы кое-как брошены на кровать. Хочу расправить листки, посмотреть, что она там наколдовала карандашом, но когда-то один из ее набросков открыл проход в Провал. Так что я только сжимаю и разжимаю кулаки. Лучше переключить внимание на что-то менее опасное.
Говорят, женщины интуитивно угадывают, где хранится белье в спальне другой женщины. Как оказалось, некоторые мужчины тоже. Верхний ящик комода. Смотрю на груду полупрозрачных тряпок, как на картину экспрессиониста. Ни черта я в Дикарке не понимаю. И обычные хлопковые трусики, и кружевной лифчик – натягиваю его на кулак – все валяется вперемешку. Так и хочется вывалить всю эту кучу на кровать и разложить по стопочкам.
Я бы хотел видеть на ней вот это, черное. Выкладываю на покрывале комплект. Лифчик с прозрачными чашечками и такими же прозрачными трусиками в тонкую атласную полоску. И, конечно, чулки на подвязках. Чулки придется придумывать.
Дядя Юра говорил, что Вера постриглась. Но это же моя фантазия, и в этой фантазии Дикарка по-прежнему стягивает волосы в узел. Только для того, чтобы, не ощущая моего присутствия – или, наоборот, ощущая его, – медленно распустить этот узел шпильку за шпилькой, стоя у окна, спиной ко мне. Волосы падают на лопатки, но не закрывают их полностью, я вижу эти мягко выпирающие косточки. Сумерки. Но не густые, так что я могу рассмотреть каблуки черных туфель и даже тончайшие полоски на ее чулках. И вот Дикарка разворачивается ко мне лицом…
Я услышал покашливание дяди Юры на кухне и сунул белье в комод. Ощущение было такое, будто меня с Дикаркой застукали. Сердце колотилось.
Я аккуратно закрыл полку, до тихого щелчка.
Мне надо было ее отпустить. Забыть. Вычеркнуть. Она не моя. Мне незачем подходить к ее комоду. Незачем представлять, как пью из ее чашки. Я же мог всего этого не делать…
– Алексей Виниаминович, готово! – голос программиста остановил мой душевный разгон.
Я сел за компьютер. Писем – тьма, все непрочитанные. Прокрутил страницу и вернулся к первому.
Дядя Юра сидел на кресле ко мне спиной, переключал пультом каналы с методичностью, которая указывала на то, что смотреть он ничего не собирался. Письма дочери читать он тоже не будет. А я вот решил прочесть. Я за это право уже заплатил – Провалами. То есть своей жизнью. И черт знает, чем еще заплачу.
«Еще одна ночь без тебя. Бессонная, бесконечная, изматывающая. Ночь, когда берут верх самые темные мысли, когда истончается уверенность в нашем будущем. Но скоро все изменится. Что-то произойдет. Всегда что-то происходит. Сейчас моя жизнь не состояние покоя, не равновесие. А жизнь всегда стремится к равновесию. Скоро мы встретимся, и тогда все станет на свои места».
Я мельком оглянулся через плечо. Дядя Юра остановился-таки на каком-то канале о животных. Лиса раздирала куропатку. Вгрызалась в тушку, слабо трепыхающую крыльями. Ветер подхватывал перья, кружил и уносил их за пределы экрана. Я вернулся к письму.
