Провокатор

скачать книгу бесплатно


Ну, подпевайте!

Зимой и летом стройная
Зеленая была!

Но мне никто не подпел, и я замолк, недоуменно глядя на взрослых, которые с таким же недоумением смотрели на меня. Так, это что же получается? Вряд ли песня запретная, ее что, вообще не знают?

– Миша, а что это за слова? – удивленно спросила Варвара.

– Ну как же: «…метель ей пела песенку, спи, елочка, бай-бай, мороз снежком укутывал, смотри, не замерзай!» Никто не знает? – Н-да, попал, надо тщательней следить за языком. Пришлось выкручиваться. – Я слышал ее в детстве от родителей и был уверен, что это песня из России.

Быстрее всех нашлась Анна Николаевна, она предложила пока разрешить детям натаскать гостинцев с елки, а мне выдать перо и бумагу, чтобы я записал слова, чем я и занялся, внутренне хихикая: надо же, «перепел Высоцкого»! Минут через десять, пока бегущий по пороховой нитке огонек зажигал разноцветные свечки на елке, я вроде бы вспомнил все куплеты, во всяком случае до финального, где «много-много радости детишкам принесла», записал их, напел мелодию Анне Николаевне, насколько это возможно с моим слухом, и вскоре сводный хор, сжимая в руках пару листков с текстом, под аккомпанемент пианино исполнил новогодний шлягер.

Впечатление он произвел изрядное – младшее поколение в добытых из хлопушек бумажных колпачках даже бросило потрошить елку, на которой, помимо свечек, были развешаны пряники, бумажные цепи, посеребренные орешки, корзиночки с конфетами и многие другие столь сладкие детскому сердцу вещи. Дети внимательно выслушали песенку до конца, а потом потребовали исполнить на бис, уже с хороводом. Взрослые пропели «Елочку» еще раз и даже похлопали друг другу, а меня вдруг пробила ужасная мысль, что все эти милейшие люди и, что еще страшнее, малышня через двадцать лет будут голодать, уезжать в изгнание, идти на расстрел или расстреливать сами.

Чтобы взять себя в руки и не портить праздник, я отошел к этажерке у окна кабинета и налил себе из графинчика стопку шустовского коньяка. Там же стояли шахматы и лежал ярко-красный журнал «Циклист», его-то я и начал листать, чтобы хоть как-то отвлечься. Подошел Шухов:

– Да, знаете ли, увлекаюсь велосипедом и очень жалею, что сейчас невозможно кататься.

– Отчего же, я вот каждый день катаюсь.

– Вы? Как? – удивлению Шухова не было предела, что было вполне понятно. Холод, снежная слякоть, беспорядочное движение извозчиков, ранняя темнота, отсутствие зимней экипировки (да и летнюю экипировкой можно было назвать с ооочень большим натягом) – все это делало езду на велосипеде в декабре попросту невозможной.

– Дома, каждый день полчаса-час.

– Дома???

– Ну да, поставил в кабинете велосипед на ролики и кручу педали, не сходя с места. Очень, знаете ли, помогает поддерживать форму.

– Вы должны непременно показать мне это!

– В любой удобный момент, Владимир Григорьевич! Мы с Варварой Ивановной будем весьма рады.

Наконец, все перешли к накрытым столам – дети в детскую, взрослые в столовую. Соседом моим оказался инженер с Ярославской железной дороги Василий Петрович Собко, гренадерских статей мужчина, неожиданно смешливый, мы с ним с удовольствием обсудили творчество Гарина-Михайловского, вернее, три его книги автобиографического цикла. Заявление мое, что надо ждать четвертую книгу и что она будет непременно называться «Инженеры», вызвало за столом веселое оживление.

– Да вы еще и пророк, Михаил Дмитриевич! – засмеялся Собко.

– Да, господин Скамов у нас человек больших и разнообразных талантов! – поддержал его хозяин дома.

– Никаких пророчеств, господа, исключительно инженерная интуиция и экстраполяция, – я оторвался от калача с паюсной икрой и для убедительности потряс в воздухе столовым ножом.

– Будьте любезны, объясните ход вашей мысли?

– С удовольствием. Смотрите, инженер Гарин писательство не бросает, помимо трилогии изданы уже две книжки очерков, так?

– Так, но как отсюда следует название книги?

– Погодите, сейчас дойдем. Во-первых, не бросает, а во-вторых, пишет о том, что ему знакомо. И было бы логично продолжить четвертой книгой на новом уровне – «Гимназисты» уже были, «Студенты» тоже, какая у нас следующая ступень? «Инженеры», господа, и никак иначе!

Присутствующие посмеялись, попутно отдавая дань молочному поросенку, запеченному с гречневой кашей.

– Так что там насчет многих талантов? – обратился Василий Петрович к Шухову.

– Ну как же, прекрасный расчетчик, певец, катается на велосипеде прямо у себя дома, – все засмеялись опять, – ну и два десятка очень многообещающих патентов. Вообще, у Михаила Дмитриевича парадоксальный взгляд на вещи, своего рода дар видеть явление с необычной стороны.

Кажется, я даже покраснел – какой, к черту, дар, если я просто знаю пути развития техники на сто с лишним лет вперед? Вот перенеси Шухова в мое время – рупь за сто, он бы всех наших современных инженеров уделал.

– Да? – и путеец развернулся ко мне, продолжая развивать веселящую всех тему. – А что вы можете предложить в смысле, например, железнодорожного строительства?

– Ммм… Машину-путеукладчик.

– Это как?

– Смотрите. Вот в строительстве, например, стропила собирают на земле и потом подают с помощью подъемника на место. Что мешает собирать шпально-рельсовые решетки заранее, грузить их на платформу и укладывать стоящим на рельсах продольным козловым краном? Уложил – продвинулся по уложенному вперед – зацепил следующую решетку – уложил и так далее.

Собко на мгновение завис, но быстро пришел в себя, подобрался и быстро спросил:

– Но такой кран может вести укладку только внутри опор!

– Выдвижная телескопическая стрела и противовес.

– Господа, господа! – прервала нас Анна Николаевна. – Давайте не забывать, что вы не на работе, у нас праздничный обед все-таки.

– Покорнейше прошу простить, – мы синхронно поклонились хозяйке, но Собко при первой же возможности шепнул: – Обещайте мне, Михаил Дмитриевич, обязательно встретиться и обсудить эту идею!

Мы вернулись к еде, отдав ей должное и нахваливая закуски, горячее и салаты, не забывая поднимать тосты с домашними наливками и настойками. Обед клонился к десерту, перед которым была сделана пауза и мужчины собрались в гостиной, превращенной на время в курительную.

– Значит, я на вас рассчитываю, Михаил Дмитриевич!

– Обязательно, Василий Петрович!

– Кстати, коллеги, – обратился к нам Шухов, – Александр Вениаминович недавно вошел в паи новосозданного Мытищинского вагоностроительного завода вместе с господами Мамонтовым и Арцыбушевым. Если вы вдруг решите опробовать идею путеукладчика на практике, полагаю, лучшего места вам не найти.

Обед триумфально завершился явлением торта. Когда с него сняли крышку, хозяин дома прямо-таки ахнул:

– Выкса!

И бросился объяснять гостям, что именно они видят, даже принес из кабинета чертежи. Господа инженеры оценили, Собко теперь точно с меня не слезет.

Ну а мне только того и надо.

Зима 1898 года

Отгремели Рождество, Новый год и Святки, потекла наполненная заботами зима. Расчеты конструкций в конторе Бари, запуск производства бетонных перемычек, изучение немецкого (в том числе и по ночам с Варварой), переписка с Цюрихом, беседы с Зубатовым, встречи с Савинковым, а еще мы по вечерам частенько сидели у Собко и «в свободное от основной работы время» трудились над чертежами путеукладчика, часто допоздна – дела и события явственно уплотнялись.

Зимой же Савинков сводил меня в несколько мест, где легально собиралась «передовая молодежь», тайно протащил на пару собраний, которые я пронаблюдал «из-за занавесочки», и потом представил нескольким наиболее надежным товарищам.

Все кружки как один, несмотря на их малые размеры в восемь-десять человек, носили громкие названия типа «Союз решительной борьбы за все хорошее против всего плохого», что было вполне в тренде – ни социал-демократов, ни социалистов-революционеров толком не было, партиям еще предстояло сложиться. Хотя на таких встречах уже вовсю обсуждались статьи, подписанные Тулиным и Гардениным, в которых наметились основные различия между этими двумя течениями (по содержанию и стилю авторы были мной опознаны как Владимир Ульянов и Виктор Чернов – отцы-основатели двух главных революционных партий России), но пока союзы и группы возникали и пропадали, их члены свободно переходили из одного в другой, к примеру, сам Савинков пока считал себя последователем европейской социал-демократии.

То направление, которое можно было назвать «эсеровскими», выросло из российского народничества, со всеми его достоинствами и недостатками. Считалось, что бороться надо за земельный передел и установление демократической республики, а дальше социализм в России произрастет сам собой. А бороться нужно решительно, в том числе и террором против представителей власти.

За эсдеками, помимо наработок идейных единомышленников в Германии и Франции, была мощная марксова теория – непременная пролетарская революция, за ней диктатура пролетариата в форме предельного обобществления всего и вся. Террор не то чтобы отвергался полностью, но был как-то очень на втором плане, предпочтение отдавалось вооруженному восстанию.

Если оба течения совпадали в том, что необходима ликвидация монархии и замена ее демократической республикой, то вот дальше начинались отличия. Условные эсеры считали, что надо опираться на крестьян и помогать им строить социализм в деревне; рабочие для них были «испорчены городом» и считались лишь передаточным звеном к односельчанам. Потенциальные эсдеки, наоборот, полагали, что вся сила в рабочих, которых надо вести за собой, а социализм строить «железной рукой».

Водились еще и анархисты, благо такие столпы течения, как Бакунин и Кропоткин, были русскими. Но у анархистов было очень плохо с организацией, хорошо с разгильдяйством и очень широко со спектром от профсоюзного синдикализма до откровенно дурацких идей типа иллегализма, безмотивного террора или признания криминального элемента борцами с государством. Насчет будущего мысли были еще проще, чем у эсеров, – стоит только отменить государство, открыть тюрьмы, распустить армию, полицию и чиновников, как народ немедленно самоорганизуется и без какого-либо принуждения процветет в безвластном обществе.

Однако эти различия пока не выходили дальше умозрительных споров, поскольку не то что до социализма, а даже до вожделенного низвержения самодержавия было как до Пекина на карачках.

Товарищи Савинкова оказались по преимуществу студентами – рабочих было в лучшем случае один из четырех, а крестьян не было вовсе. Впрочем, нынешние рабочие от них недалеко ушли – большинство были пролетариями «в первом поколении» и выросли в деревнях. С другой стороны, было двое ребят, специалистов с Раушской электростанции, которых по нынешним временам рабочими можно было назвать очень условно, чистый хай-тек.

Собирались, например, под видом дня рождения на съемных квартирках, где проживали студенты побогаче, приносили вино и закуски, накрывали немудрящий стол и кидались спорить, прерываясь на песни под гитару для конспирации.

Споры были точным отражением ситуации в «социалистическом» лагере – твердых доктрин нет, есть три направления, «чтобы объединиться – надо размежеваться». Я, сколько мог, старался донести мысль, что пока надо, наоборот, сотрудничать со всеми, кто совпадает по главной цели – устранению самодержавия. Потому как вечное размежевание приводит к тому, что вместо сколько-нибудь организованной силы движение дробится на маломощные группы, группки и группочки, не имеющие связи и координации между собой. И что позарез нужна единая газета всех социалистов, которую нужно печатать в нескольких местах в России и распространять среди рабочих и крестьян, создавая опорную сеть корреспондентов на заводах и фабриках. Мне возражали, что с «соседними» группами решительно невозможно иметь дело, потому как они неверно видят момент, или что нехрен заниматься всяким фуфлом вроде пропаганды, а надо просто убивать царских сатрапов. Ну или подбивать крестьян на всеобщий бунт – диапазон мнений даже внутри одной группы был слишком разнообразен. Впрочем, разнообразны были и сами нынешние леваки.

Савинков или его коллега студент-юрист Николай Муравский были прирожденными конспираторами – спокойными, несуетливыми, они за все время, невзирая на накал споров, ни разу не назвали ни посторонних по имени, ни мест, где проходили собрания, ни «адресов-паролей-явок». Наоборот, они умели внимательно слушать и задавать правильные вопросы – например, Николай после моего пассажа про газету спросил про потребную технику и персонал в подпольную типографию.

А вот Алексей Тулупов, студент учительской семинарии, был типичным педантом-занудой, я еще подумал, что ему бы хорошо не в революционную борьбу, а в академическую науку, где его качества будут как раз к месту. Также большие сомнения вызывал Егор Медведник – весь какой-то дерганый, скачущий с одной мысли на другую и страстно желающий «достать оружие и бороться». Не-не-не, от таких надо избавляться, ладно, если сам дурость отчебучит, но ведь наверняка и остальных за собой потащит.

Еще меня заинтересовали Исай Андронов и Савелий Губанов, первый был как раз один из двоих «электриков», но при этом очень четко излагал свои соображения, за словом в карман не лез и вообще держался в споре очень уверенно, с хорошей такой иронией. Да и начитан он был неплохо, так что при минимальных стараниях из него получится либо митинговый оратор, либо неплохой журналист, а, может, и то и другое вместе. Савелий же учился на агронома и держался народнической линии, так сказать, по принадлежности, – крестьянство есть основа, работать надо там, в народ, ближе к земле, учить и все такое. Но по упрямой складке между бровями и хорошей упертости было видно, что если он уж чем займется, то непременно будет стоять до конца. Из его слов я понял, что в Петровской сельхозакадемии такие настроения весьма распространены, что сулило интересные перспективы.

Из увиденной за зиму публики многие, как мне показалось, попали в социалисты потому, что «так принято» – будь сейчас у молодежи в моде мотоциклы или рок-н-ролл, они бы с легкостью стали байкерами или стилягами. Тот же Медведник и еще пара «бойких, но не стойких» мне все время напоминали старый анекдот про тюрьму животных: медведь сидит за разбой – корову задрал, лиса сидит за кражу – курицу стырила, все за уголовку, только петух гордо заявляет: «Я политический! Я пионера в жопу клюнул!» Ну да что делать, других «политических» пока нет.

В один из вечеров, допив, доев и допев, мы распрощались с хозяевами и двинулись по домам. Николай и Борис пошли меня провожать, ибо время было позднее и на этой окраине вполне можно было нарваться на «деловых», да и ребята шли в том же направлении. По дороге мы, разумеется, пытались договорить то, что не успели на квартире.

– И все-таки, что вредного в размежевании? Как мне кажется, идейно монолитные группы будут работать лучше, чем «все со всеми», – задал вопрос Николай.

– На маленьком проекте – да. Вот представьте, что вам нужно поправить кирпичную стенку. Кого вы позовете? – спокойно поинтересовался я.

– Ну, каменщиков, естественно, – в один голос ответили ребята.

– Именно. А если надо построить дом или фабрику?.. – в моем голосе неожиданно прорезался менторский тон. – Тут одними каменщиками не обойтись, нужны будут и плотники, и маляры, и кровельщики, и даже какой-нибудь инженер, хе-хе, – ребята тоже заулыбались.

А я пустился в дальнейшие объяснения, что, чем выше раздробленность, тем удобнее власти давить движение. В чистом виде «разделяй и властвуй», натравливай одних на других и бей по одиночке.

И это при том, что все, почти все, за редчайшими исключениями, сходятся на том, что необходимо бороться за основные свободы – печати, собраний, вероисповедания и так далее. Ну и при возможности заменить самодержавие хотя бы конституционной монархией, а в идеале республикой. Это значит, что возможно самое широкое объединение, от самых умеренных до самых радикальных, всем найдется дело. И оно просуществует 15–20 лет, раньше вряд ли управимся, так за это время нужно выработать привычку ко взаимодействию, а не к грызне.

– Ну и по ходу дела выковать внутри движения специализированные группы и создать инфраструктуру…

– Простите, что? – оба парня на меня непонимающе уставились.

Я про себя чертыхнулся. Так, опять заговариваюсь, опять пропускаю привычные мне словечки из будущего. Американец-то я американец, но если кто вдруг возьмется за анализ моих речений да сравнит с нынешним «американским английским». Надо внутреннюю дисциплину подтягивать срочно.

Пришлось растолковывать.

– Инфраструктура – это все, что обеспечивает работу той или иной системы. В случае с движением – типографии, явки, каналы связи, сеть сочувствующих, склады литературы, финансовые средства и так далее, вплоть до близких по духу адвокатов и газетчиков. Чем больше ресурсов в инфраструктуре, тем сложнее задавить движение, как-то так.