скачать книгу бесплатно
Уже вовсю заливался благовест, обещая сегодня особенный день. Колокола весело будоражили Федю. Ему казалось, что этот перезвон был как будто разноцветным – разные звуки раздавались во все стороны: Бам-бом! Динь-дон! Дан – баи!.. Пасха! Христос Воскресе! Навстречу шли знакомые люди и радостно приветствовали: Христос Воскресе! Воистину Воскресе! Улыбались все. И от этих слов Феде становилось очень радостно, и он все думал, сколько народу еще так будет приветствовать.
Бабушка была одета в темно-бордовую шерстяную кофту с торчащим из-под нее маленьким белым воротничком и простой белый платочек в мелких красных цветочках. Но еще было холодновато и она взяла с собой старенький серый плащик. Люди торопились в храм: кто с мешочками, кто с корзиночками. Федя знал, что у всех там лежит: куличи, яички, пасха из творога и еще чего-нибудь. Бабушка тоже несла полиэтиленовый мешок. Все спешили в церковь. – Бам-бом! Динь-дон! Дон-динь-бомм! Христос Воскресе!
Народу-то в храме – не протолкнуться. Приходили и из других деревень – в белых, розовых, красных платочках, в основном в белых. Все нарядные, радостные, какие-то светящиеся, хоть и уставшие от давки. На аналоях вместо черных – белые с блестками покрытия. Батюшки и вся паства тоже в белых ризах. Взяв за руку Федю, бабушка сказала:
– Ты, деточка, держись, а то затолкать могут, потеряешься.
В суете и песнопениях он не расслышал ее, зато увидел. Где-то мелькнула голова Гришки. Видел и других знакомых ребят. Протолкнувшись, наконец, к батюшке на исповедь, бабушка попросила Федю стоять здесь и не отходить никуда, а она только поставит свечи и придет, и добавила, чтобы Федя хорошенько вспомнил все свои грехи.
Да, действительно, про исповедь-то он и позабыл, целуясь и толкаясь в храме. А Господь-то главное на это посмотрит! Еще вдруг и не простит? Федя стал сосредоточенно вспоминать, что он там нагрешил. Его подталкивали, сжимали, кто-то проходил задевая за локти. Но бабушка ему всегда говорила: вперед пропускай всегда стареньких и больных.
– Ты уже молодой человек и должен учиться терпеть.
Федя и не обижался, видя, что все время топчется на одном месте.
– Значит, так Господу угодно, – говорила часто бабушка.
Какая разница где стоять, думал он, все равно, хоть не толкаться. И подумать надо…
…Солнечные лучи, пробиваясь через цветные окна, как посланцы от Бога, разгуливали по всему храму, где хотели и тоже, казалось, восклицали вместе с кадившим всюду батюшкой: Христос Воскресе! И цветной уставший и радостный народ дружно весело гремел: Воистину Воскресе! Глаза у батюшки были совсем усталые, но из них любовным ручейком сочилась постоянная светлая радость. Весело, легонько вскидывал он кадило и, казалось, из самой глубины растроганной души вылетали эти драгоценные золотые слова: Христос Воскресе! И от них как будто разлетались солнечные лучи и опять дружно гремело в храме: Воистину Воскресе! Диакон, приноравливаясь к кадилу, тоже как-то особенно радостно, по-детски играя, подкидывал тлеющий уголек. Христос Воскресе! Воистину Воскресе!
Подошла, наконец, очередь Феди к исповеди. У аналоя он опустил голову. Священник, о. Мирослав, мягко положил руку на его вихрастую голову:
– Ну-с, молодой человек, – Феодор тебя звать? Что у тебя там за грехи?
– Бабушку не всегда слушаюсь. Бывает, что и совредничаю. – Он еще ниже наклонил голову. Сказать или не сказать? Надо… – Вчера вечером, у бабушки, выковырял дырку. Туда вовнутрь. Ну, вверх, туда. Попробовать, как у нее получилось.
Отец Мирослав удивился:
– А сбоку-то чего не отщипнул, зачем дырку-то ковырять?
– Ну… Ну, чтоб не видела… – Федя покраснел.
– Она заметила б это сегодня, когда будет разрезать, а в Пасху нельзя сердиться…
– Ишь, какой расчетливый, – улыбнулся батюшка. – Ну что ж, потом не забудь извиниться. – Он накрыл его голову епитрахилью, перекрестил: – Разрешаются грехи раба Божьего Феодора…
И как будто легче стало. А тут он увидел пробирающегося к нему Гришку.
– Христос Воскресе!
– Воистину Воскресе! – ответил Федя немного порозовев от необычного приветствия.
– Ну, как исповедовался?
– Ага. А ты?
– А я еще вчера ночью.
– Как так? – изумился Федя. – Кто ж ночью исповедуется? В Пасху-то.
– Здрасте! – значительно посмотрел Гришка на него. – Вчера-то еще, пожалуй, главнее-то было. Знаешь, сколько тут народу ночью стояло? Мне разрешили родители. А с двенадцати ночи все стали кричать: Христос Воскресе! – и целоваться, и сразу на Крестный Ход пошли. Я тоже со всеми. Даже запомнил, как пели. Гришка прищурил глаза и посмотрел вверх.
– Во! Воскресение Твое Христе Боже, Ангели пою-ю-т на небесех… Дальше я немного забыл, но все равно запомнил.
– Жаль. Надо было и мне отпроситься у бабушки. Я не знал.
– А бабулька твоя тоже была ночью. Вчера все взрослые причащались.
– Как?
– А вот та-а-ак, – передразнил его Гришка. – Как ты спал, она и причащалась. Я сам видел. Да вон она сама к тебе идет. Ну, я пошел. К своим, а то волноваться начнут.
Но спросить Федя не успел. Открылись врата и на амвоне показался другой батюшка с Чашей, о. Василий.
– Иди, деточка, – подтолкнула бабушка.
– А я здесь постою.
Федя положил на грудь сложенные крестом руки, правую на левую, протолкался к группе причащающихся детей и встал последним.
– …Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть самая честная Кровь Твоя.
…Федя затаил дыхание… Что-то живое, настоящее вливалось в его душу, и от волнения даже стали выкатываться слезинки.
– …Причащается раб Божий Феодор…
И вновь с клироса взлетают, текут радостно, как ручейки, песнопения:
– Христос Воскресе из мертвых.
И вновь взлетают слова:
– Светися, светися, Новый Иерусалим! Слава бо Господня на Тебе воссия!.. – стройная мощь певчих на клиросе уже торжествует на все лады.
– Пасха! Красная Пасха!..
Когда счастливый, розовый от волнения, Федя подошел к бабушке, она обняла его и звонко поцеловала три раза.
– Ну, вот, деточка, теперь ты вроде как Ангел, – и перекрестив, добавила:
– Храни тебя Христос!
Феде казалось, что повсюду все только светлое: праздничный звон на колокольне, ризы батюшек и диаконов, накидки на аналоях, платочки, улыбки людей. И всем им хотелось любить и обязательно сделать что-нибудь доброе. Взволнованный, забыв спросить, почему бабушка его оставила ночью, произнес:
– Когда я принял причастие, мне, бабушка, сделалось так хорошо и даже весело.
– Она не успела ответить, как опять послышалось: – Христос Воскресе! – Воистину Воскресе! И они, вместе со всеми, влились в общий торжественный хор. – Воистину Воскресе!
Бабушка дала ему свечи:
– Сейчас будет Крестный Ход, – сказала она.
– Второй Крестный Ход? – удивился Федя. – Ведь ночью был. – Бабушка тоже удивилась и посмотрела на него. – Откуда ты знаешь? – Гришка сказал. Но я не сержусь на тебя, что не разбудила. Наверное, так надо… – Бабушка опять поцеловала его:
– Ну, пошли на улицу.
Впереди, с большим Крестом, медленно и торжественно, шел диакон, за ним братия, батюшки, певчие и народ. Народ валил и валил из церкви, сливаясь в Крестный Ход. Феде показалось даже, что у всех внутри, как и у него, находились Христовы огоньки. Большие и маленькие. У некоторых иконы в вышитых чистых полотенчиках с кистями.
Первый раз, когда батюшки брызгали всех водичкой, до Феди не долетело ни капельки.
В третий раз, когда они уже стояли рядом с певчими, отец Мирослав, лукаво-весело взглянув на Федю, щедро крестообразно побрызгал его с бабушкой. Федя ойкнул от неожиданности и засмеялся вместе со всеми – во как освятили-то! Стал приглаживать свои волосы. Бабушка тоже – косынка у нее наполовину была мокрая. И все вокруг улыбались, глядя на них, но Федя знал, что это не над ним смеются, а тоже от радости. Христос Воскресе!
Потом все расходились по домам.
– Хороший день подарил нам сегодня Господь, – сказала бабушка, глядя на внука. – Потому что Он любит нас, хрупких, немощных.
– Хороший, – довольно подтвердил Федя. Он так был насыщен этим праздником, что не знал, что еще сказать, но немного подумав, добавил: – Это не то, что Новый Год. Там все напридумано. И подарки тоже. А здесь все настоящее, живое, и не найдя, что толком еще сказать, остановился и серьезно взглянул на бабушку. Она тоже остановилась, глядя на него.
– Что, деточка, забыли чего?
Федя смущенно смотрел на нее.
– Нет, бабушка, не забыли. Просто знаешь… Глаза его смотрели куда-то вверх, в сторону.
Бабушка совсем удивилась.
– Ну… я там, у тебя, дырочку сделал…
– Какую дырочку? – бабушка оглядела себя. – Зачем?
– Да нет. Я у тебя в куличе вчера дырку проковырял. А там было вкусно, я там еще тогда проковырял, в серединке и вверх туда…
– Так чего с серединки-то, тоже удивилась бабушка.
– Ну как…чтоб по краям не было видно…
Бабушка удивилась и, засмеявшись, потрепала его по еще не высохшей голове.
– Ну что ж с тобой поделать? Вот отрежу выгрызанное и угощу тебя. Это все равно уже освященное. Согласен?
Федя засмеялся:
– Согласен, бабушка, – и вдруг сказал ей.
– Христос Воскресе!
Исповедь
Так уж получилось, что Федя остался с бабушкой. Она отправляла его в детский садик, а сама старалась успеть сделать все дела до вечера, чтоб у нее было побольше времени для занятий с внуком. Федя любил разные книжки, но бабушка старалась больше читать про разных святых или рассказывать о Господе. И хотя Федя почти наизусть знал кассету о преподобном Серафиме Саровском, но его больше тянуло к тем книгам, которые им читали в детском саду.
Когда наступал вечер, Федя привычно копался в книгах, давно уже перечитанных.
– Давай, бабушка, что-нибудь про царевичей. Или нет. Давай «Мишкину кашу», там смешно.
– Да хватит нам этой каши, – отвечала бабушка, – наелись.
Федя начинает, как обычно, жалобным голосом тянуть:
– Ну, ба-а-бушка, ну, последний разок, а? Ну, пожалуйста.
Сердце бабушки и начнет помаленьку таять:
– Ну уж если только последний. Ладно. Больше не буду.
А на другой день такой же разговор. Но бабушка уже непреклонна:
– Нет, внучек. В детском саду вам и так много рассказывают: про Тотош всяких, Чебурашек, еще поди и Шрека показывали.
Федя слегка покраснел:
– Бабушка, он добрый.
– Хм. А зверушки разве не могут быть добрыми? Нет, внучек, пойди и ты мне сегодня на встречу. Я тебе прочитаю еще одну главу из Нового Завета.
– Но ведь я и так знаю, кто создал Землю, – уныло протянул Федя, – и про Адама, и про Еву, про змея и что Божия Матерь наша родила Иисуса Христа.
– Этого недостаточно, внучек. Все мы обязаны знать Закон Божий и быть грамотными. А будем больше читать, будем задумываться и учиться жить по-Божески.
– Но там даже и картинок нет, – оправдывался Федя. – И не все понятно. Нет, – покачал он головой, – я не хочу читать эту фигню.
Лицо у бабушки стало строгим.
– Что ты сейчас сказал? – Федя покраснел. Он и сам был не рад, что так сказал, но слово уже вылетело. Бабушка сняла очки, долго внимательно смотрела на него. Глаза ее опустились. Она как-то вдруг сникла, и не найдя, что сказать, убрала книгу на место. Затем повернулась к нему спиной и ушла. Федя пошел за ней.
– Бабушка, прости меня, я не так хотел сказать… прости меня…
Бабушка долго молчала и тихонько сказала перекрестившись:
– Прости меня, Господи, это я виновата.
Но Федя услышав, перебил ее:
– Да нет, это я виноват!
Она посмотрела на него и тихо стала рассказывать:
– Знал бы ты, внучек, как Иисус наш Сладчайший страдал за нас. Сколько Он народу помогал, а когда вели Его на распятие, все отвернулись от Его. Даже любимые ученики. Его били, плевали в лицо, издевались… народу много было. Все злые, распаленные, глаза горят, машут руками, кричат – Распни Его! Распни! – Глаза бабушки наполнились слезами. Она вытерла их.
