скачать книгу бесплатно
– Язык осваиваешь?– засмеялся Петр Павлович.
– Ну, так пришлось, когда Леонидович с Силиверстовичем фрицев в плен взяли.
– Орлы,– усмехнулся Петр Павлович.– Ведь повезло, что этот Отто, или как там его – Эрнст сзади прикладом приложил. А если бы в лоб? Ведь убить могли. Правильно я разбил вашу сладкую парочку. Взрослые люди, деды можно сказать, а вели себя как два мальчишки. До сих пор не понимаю мотивов. Хорошо, что скрывать не стали ляпсус.
– Лопухнулись, вестимо,– признал его правоту Силиверстович.– Чего ждем?– Тут же перевел он разговор с неприятной темы.
– Результаты разведки ждем. "Троян" с позывным Хрюша сейчас вернется с координатами группы танковой и вперед. Перекур пока. Ждите команды.– Петр Павлович отключил связь и снова принялся внимательно осматривать дорожное полотно, по которому, по понятным причинам, движение не осуществлялось, но спрятать за ним армию танковую можно было вполне. Рядом с железнодорожной насыпью тянулась проселочная дорога и сейчас она на всем видимом протяжении была пуста.
"Троян" вернулся через полчаса и отчирикавшись, продемонстрировал видеозапись. Группа ударная, в количестве почти трехсот единиц новейших танков и самоходок, пряталась именно за железнодорожным полотном. Рассредоточившись на протяжении трех километров и использовав, как естественное укрытие, пролегающий рядом овраг, танки были тщательно замаскированы и просматривались на видео только с самого близкого расстояния. Метров с пятидесяти они уже были абсолютно не видны. Немцы демонстрировали профессионализм и в умении маскироваться.
– Ну что же. Заводи!– скомандовал Петр Павлович и хлопнул ладонью по кнопке "Старт". Два танка медленно двинулись на юго-запад, набирая скорость и разъезжаясь в стороны, увеличивая дистанцию между машинами.
– Вениамин, прямо 3-и километра, ваши ориентиры слева – А -образно стоящий столб электропередачи вправо до полутора километров. Остальное наше. Всех сжечь.
– Есть,– коротко ответил Вениамин, отмечая на карте указанные точки.
Через линию траншей пехоты 40-й армии проскочили на такой скорости, что там никто не успел ничего толком понять. Звонить, естественно, стали тотчас же по инстанциям и через несколько минут на КП армии уже знали о проследовавших в сторону немцев двух танках со звездами на броне и на скоростях сумасшедших.
– Это что еще за маневры?– командующий 40-ой армией генерал-лейтенант Кирилл Семенович Москаленко, выслушав доклад, немедленно связался со штабом фронта. Два танка не подчиняющиеся ему и находящиеся на левом фланге в качестве автономной группы и как наблюдателей от Ставки, а также в качестве якобы корректировщиков и свободных охотников, его несколько раздражали, но он пока вполне этим объяснением был удовлетворен. Однако вот такие кунштюки, средь бела дня продемонстрированные, он понимать отказывался и потребовал у командования фронтом объяснения. На его счастье к аппарату подошел представитель Ставки генерал Хрущев Н С, выслушал, всего трижды выматерившись и пообещал прояснить ситуацию. Командующий фронтом болтался где-то с маршалом Василевским по передовой, осуществляя рекогносцировку и Никите Сергеевичу связаться с ним не удалось. Брать на себя какие-то обязательства он не был расположен и поэтому посоветовал Москаленко: – Не лезь поперек батьки в пекло и панику не поднимать, раз это от Хозяина люди, то, значит, знают, что делают.
– Но как же так, товарищ Хрущев?– возмутился генерал-лейтенант.– Я тут командующий или хрен собачий?
– А хрен тебя знает кто ты там, товарищ Москаленко,– не полез в карман за словом Хрущев.– Тебе, что было приказано? Тебе было приказано передать 5-ой армии две дивизии. И где они? Почему не заняли до сих пор рубежи? Что ты себе позволяешь? Это приказ командования фронта. Ставки. Бонапартизмом страдаешь? Два танка у тебя через окопы сиганули и ты уже в панике, а две дивизии зажал. Где дивизии?– завелся Хрущев.– Под трибунал захотел? Немедленно распорядись. Благодари Бога, что здесь только я сейчас и душа у меня покладистая. В особом отделе на тебя уже материала накопилось впору под суд отдавать,– Хрущев хрястнул трубкой радиотелефона по рычагам и выматерился так затейливо, что молодой лейтенант-связист покраснел до корней волос.
А на другом конце не менее замысловато изъяснялся командующий 40-ой, которому было по-человечески обидно, что ему выговаривают как нашкодившему мальчишке, за то в чем он вины своей не чувствовал. Да – приказали устно еще позавчера, да – вчера письменно подтвердили, но конкретно не указали в какой район осуществлять передислокацию и не объяснили, как он будет защищать свой участок обороны, если дивизия "Мертвая голова", ударит ему во фланг. Туда, откуда и снимались эти дивизии. Он просил лишь уточнить, еще вчера дважды, а его по матушке… Москаленко вызвал комдивов и, объяснив им предварительно, в каких близких отношениях, он их командующий, находится с их ближайшими родственниками, а также с родственниками некоторых представителей Ставки, приказал им выдвигаться на новые рубежи. Комдивы возражать не стали, ответив, как положено, по уставу "Есть" и проинформировали подчиненных им командиров полков, примерно в тех же выражениях, но теперь упоминая исключительно их близких и дальних родственников, о предстоящей смене диспозиции. Приказ ушел, как положено, еще ниже и последними приняли эстафету сержанты – командиры отделений. У этих амбиций было поменьше и поэтому родственников своих подчиненных они поминали гораздо реже, может еще и потому что общаться им приходилось с подчиненными вживую. Представителю Ставки или командующему армией в этом смысле куда как проще. В глаза смотреть не нужно, вот язык и метет, удержу не зная. А попробуй-ка сказать эдакое же глядя человеку в глаза… Вот то-то же. Поэтому сержантский состав в Красной, а затем Советской армии вел себя гораздо корректней, чем все вышестоящие командиры и начальники вместе взятые, до Верховного включительно.
Изъяснялись, конечно, на русском разговорном, но исключительно в падежах не определенных и конкретного субъекта не затрагивающих.
– Слышал, ядрена мать?– орал сержант.– Выходи строиться. Форма одежды – раз – часы, трусы, противогаз,– и рядовой красноармеец, никаких негативных эмоций не испытывая, бежал в строй, прихватив разумеется не только перечисленные предметы экипировки, но и все что предписано боевым и строевым уставами…
На этом обсуждение происшествия чрезвычайного на передовой закончилось и, потом о нем никто не вспомнил даже в мемуарах. Ни командующий 40-ой армией, ни тем белее Никита Сергеевич Хрущев. Наверное, потому, что ни кому не дали по шее и звезды при этом не сорвали, вот и забылся казус произошедший. Ну, сорвались и ушли в сторону противника два танка… Может на разведку уехали? Последствий негативных не наступило в результате? Не наступило. Ну и хрен с ними. Ну а то, что на горизонте потом что-то взрывалось и гремело, так что земля тряслась, так это, наверняка, Сталинские соколы накрыли полевой склад боеприпасов.
Впрочем, версия эта была не так уж и далека от истины. Пару звеньев наших бомбардировщиков над этим местом действительно пролетало именно в это время, но возвращались они с задания и только успели мимолетно взглянуть на то, что происходило внизу. А взглянуть было на что. Группе "КЕМПФ", не ожидавшей нападения, да еще с двух сторон, в буквальном смысле сносило башни. Детонирующие внутри боекомплекты, не оставляли шансов никому. Ни экипажам, ни башням. Через полчаса на месте скрытно стоящей бронетехники красовалась, совершенно не заботящаяся о маскировке, огромная свалка металлолома. Если бы атташе в Венгрии подполковнику Кендзи показали это место на обратном пути, сообщив, что здесь порезвилась пара русских танков в течение тридцати минут, то этот впечатлительный японец порекомендовал бы своему правительству капитулировать во Второй Мировой еще тогда в 1943-ем. Но японца обратно везли совсем по другому маршруту и в своих воспоминаниях он не упоминает об этой свалке, к сожалению. А получилась грандиозная. Когда ее увидел лично Эрих фон Манштэйн, не поверивший и выехавший на место, то даже его проняло так, что он тут же вернувшись в свой штаб, набрался смелости и позвонил Фюреру. Доложив ему о возникших негативных обстоятельствах, Манштэйн высказал свое мнение, что операцию "Цитадель" необходимо свернуть и пока не поздно, выровняв фронт, перейти к позиционной войне, в которой немцы могли дать фору ордам большевиков. Воюющих не так как им завещал их гениальный земляк Суворов – умением, а исключительно числом. Фюрер выслушал доклад, не перебивая и буркнув довольно сдержанно:
– Я подумаю,– отключился. Фюреру только что его любимый, лечащий врач влепил очередную повышенную дозу амфетаминов с биодобавками из бычьей требухи и он, пребывая в эмпатии, не способен был воспринимать негатив. Ну а уж когда действие наркотиков прекратилось, то высказался в адрес Манштэйна так резко и обстоятельно, что, пожалуй, и Никита Сергеевич позавидовал бы некоторым словосочетаниям.
– Это не Фельдмаршал – это задница с ушами,– визжал Гитлер, отпихивая протянутую ему Мореллем очередную пилюлину.– Повесить публично перед Рейхстагом и не снимать, в назидание остальным генералам-предателям, в течение месяца,– надрывался Фюрер, плюясь и бегая вокруг стола. Ногу волочил при этом так, что пробежка эта нервная похожа была скорее на прыжки. Растрепавшаяся челка сползла на глаза, глаза травмированные вытаращились и в этот момент любая из карикатур Кукрыниксов, выглядела по сравнению с оригиналом гораздо благообразнее и ближе по сходству с оригиналом.
– В Дахау. Всех. Предатели, скоты, свиньи аристократические,– выл Рейхсканцлер, пиная здоровой ногой кресла.
– Мой Фюрер. Примите препарат. Это вам сейчас крайне необходимо,– похрюкивал в паузах между фразами Морелль и пытался сунуть пилюлю в открытый рот Гитлера.
– Убью! Уйди!– топал тот ногами и выплевывал таблетку на пол. Морелль, терпеливо доставал из флакона следующую и опять настойчиво совал ее ему в рот. Наконец ему это удалось. Фюрер проглотил лекарство скорее всего случайно и поняв, что по его гортани только что проползло что-то инородное, замер с выпученными глазами, соображая – хорошо это или нет. Морелль, воспользовавшись паузой, внезапно возникшей, захрюкал еще убедительнее, ласковее и настойчивее. В результате высоковельможный пациент, пришел наконец-то в себя и позволил сделать пару инъекций в зад и забросить горсть "чудо-таблеток" в рот, в дополнение к первой. Коктейль этот может и не очень оздоровил организм Фюрера, но спас Генерала-Фельдмаршала Манштэйна от немедленных репрессий.
Под воздействием очевидно амфетаминов Гитлер довольно покладисто, а главное быстро, подписал очередную директиву, предписывающую свернуть операцию "Цитадель". Всего день понадобилось ему на это и 13-го июля ее уже с радостью читали в штабах Групп Армий "Центр" и "Юг".
А два танка, устроившие переполох утром 11-го июля, обратно не вернулись и, инцидент этот забылся очевидцами уже на другой день. Его заслонили события более грандиозные и на фоне сотен сгоревших под Прохоровкой танков эти два потерялись и выпали из статистики, и хроники тех дней.
Глава 4
Аэродром Z-6 вторые сутки удерживал батальон Ваффен СС. Отбивая атаку за атакой гренадеров Вермахта. Которых хоть и потрепал танковый полк, ударив с тыла, но подошедшее к ним подкрепление из резерва Группы "Юг", пополнило ряды и подтянувшийся артдивизион Небелверфен – "Ишаков", начал методичный обстрел позиций эсэсовцев, не жалея снарядов. Американцы год спустя не зря назовут эти минометы "Стонущими Микки". Шесть стволов с воем выплевывали в сторону аэродрома 39-ти килограммовые мины, превращая взлетную полосу в полное безобразие, исковерканное воронками. Накрывало само собой и дзоты, но проломить железобетон мины не могли, однако личный состав, их обороняющий, оглушенный постоянной долбежкой, пребывал в панике и в расстройстве чувств, пережидая очередной шквал, заткнув уши и открыв максимально рты. Это помогало ушным перепонкам, но удачно рванувшие мины, рядом с амбразурами уже слегка поубавили количество обороняющихся, которым кроме пулеметов и другого стрелкового оружия противопоставить "ишакам" было нечего. После очередной артподготовки гренадеры Вермахта поднимались в очередную атаку и к пулеметам становились оставшиеся в живых эсэсовцы. Теперь они имели преимущество и пользовались им в полной мере, выкашивая наступающие цепи.
Если учесть, что батальон Ваффен СС накануне сцепился сам с собой и в перестрелке между ротами погибла треть личного состава, пока удалось разобраться в ситуации и установить взаимодействие между ротами и отдельными взводами, то потери в батальоне составляли до 50-ти процентов убитыми и тяжелоранеными.
VIP-бункер был буквально забит стонущими и перевязанными наспех эсэсовцами. И гауптштурмфюрер Шпеер, которого Сергей освободил и назначил временно исполняющим обязанности командира батальона, загнав сюда же в начале артобстрела весь личный состав, гнал его теперь в шею обратно к пулеметам:
– Вальтер, выводи людей. Санитары, черт возьми, почему я вижу до сих пор не перевязанных людей,– орал гауптштурмфюрер, пришедший в себя от эмоционального шока, который получил во время общения с Сергеем. Он сначала не хотел верить, что все командование батальона враги, а главный у них бригадефюрер. И только когда пробегавший мимо с белым флагом гауптштурмфюрер Клюгер торопясь и захлебываясь от волнения, подтвердил информацию о предательстве, Шпеер поверил и принял командование батальоном.
Кухня вовремя обеспечивала личный состав питанием и трое поваров у командования нареканий не вызывали.
– Если батальон будет держать оборону так же упорно, как вчера и сегодня, то два этих пехотных полка лягут на его подступах к вечеру. Боеприпасов на складе навалом,– доложил обстановку Михаилу Сергей, заявившись с кухни в сопровождении повара.
– Курочка, как заказывали,– расшаркался работник ножа и черпака, накрывая сноровисто на стол.
– Спасибо, обершарфюрер,– поблагодарил его Михаил и повар вытянулся, щелкая каблуками и оттопыривая локти.
– Свободен,– отпустил его Сергей, присаживаясь к столу.– Разобрался, я вижу, с Клюгером? Примчался в бункер и такого наплел про вышестоящее начальство, что я еле удержал Шпеера. Парень буквально закипел от праведного гнева, рвался пасть порвать на портянки предателям. Кстати, родственником министра вооружения Рейха он, к сожалению, не является. Однофамилец.
– Рад за него. Потому что этого Шпеера Альберта, кажется, повесили после войны по решению Нюрнбергского трибунала.
– А вот тут ты ошибаешься, Миха. Двадцать лет ему дали в Нюрнберге. Нормально отсидел и дожил до преклонных лет этот Шпеер. Умер в своей постельке, правда, почему то в Лондоне. Инкриминировали Шпееру эксплуатацию заключенных на оборонных предприятиях Рейха.
– Откуда такая осведомленность?
– Откуда? От верблюда. Читать нужно больше. Готовиться к походам в Рейх. Я вот не поленился и пару дней, полистал кой-чего. В том числе и о Нюрнбергском процессе. Геринг там прикалывался над обвинением. Чуть в калошу американцев не посадил.
– Молодец. Растешь на глазах. Ну и что там Геринг прокурорским такого умного сказал, что даже тебе понравилось?
– Калифорнию с Мексикой им припомнил и бомбежку японских городов Хиросимы и Нагасаки. Спросил, какая необходимость была у Америки сбрасывать на эти города атомные бомбы. Ну а у англичан, какая необходимость уничтожить Лейпциг. За сто пятьдесят лет американцы сто пятьдесят раз применили свои вооруженные силы для того чтобы аннексировать чужие территории. Ну и назвал суд в Нюрнберге судилищем, который он Рейхсмаршал не признает. Достал так прокурора Джексона, что тот не нашелся что ответить. Типа по Грибоедову "А судьи кто?".
– Прав Рейхсмаршал. Козлы те еще. Он то "боров" и ему их психологию не понять. Геройски, значит, вел себя?
– Выкручивался, как уж под вилами на допросах и никак в толк, похоже, не мог взять, за что его посадили на скамью подсудимых Победители. Так и заявил, что "Победитель всегда судит, а побежденный осуждается".
– А ты как считаешь? Правильно их судили и вообще, что думаешь о фашизме?
– Судили и осудили правильно. Ну, а те, кто судил… Из них, я имею в виду правителей стран Победительниц, половину посадить на эти же скамьи следовало. Тут прав Геринг. Фашизм, если его рассматривать и считать ультранационализмом, крайним проявлением эгоизма отдельных наций, решивших решить свои проблемы за счет других народов и объявивших себя людьми, а остальных животными, появился и набрал силу именно в Европе.
Почему? Ответ напрашивается сам собой. Перенаселенность и недостаток ресурсов. Отсюда растут ноги. Те кто эту тему поднял, развил и поехал на ней – сволочи по определению. Когда люди отчего-то возбуждаются, будь то идея или продукт типа наркоты, обязательно появляются желающие эти идеи продвигать и продукт этот реализовать. Есть спрос – будет и предложение. Как это обставляется, мы видим. Свастика, красивая форма – упаковка, громкие, трескучие фразы – рекламный сленг. Те же подсудимые на Нюрнбергском процессе, даже перед казнью некоторые крикнули "Хайль Гитлер". Так въелась в сознание привычка. Говорили, опять же, высокопарно.
– "Подождем лет двадцать. Германия поднимется вновь. Какой бы приговор не вынесло мне это судилище, я буду признан невиновным перед ликом Христа".– Это Рудольф Гесс изрек. Они – нацисты, пришли к власти, взбаламутили сознание всего народа и их верхушка, присевшая потом на скамью подсудимых, что продемонстрировала своему же народу? Скромность, не стяжательство, самопожертвование? Суки, гребли каждый, сколько мог в свой карман бездонный. Так же как нашим олигархам в России, им плевать было на немецкий народ. Для них он был всего лишь инструментом, с помощью которого наполнялся их собственный кошелек. Поэтому берегли его и даже заботились, как заботится убийца и вор о своем инструменте, ноже или пистолете. И поэтому наши не заботятся о своем. Потому что в обоих случай именно он юридически является собственником этих ресурсов. И у нацистов, и у наших нынешних "Хозяев" одна и та же цель – Ресурсы. Только фашисты не скрываясь объявили о своих планах и начали осуществлять их, развязав Вторую мировую. "Жизненное пространство". Каждому солдату пообещали, что он станет помещиком. Вот они и поперлись в Россию. Землевладельцы, блин. Ну, а те, кто это профинансировал, они же и посадили потом главарей на скамью подсудимых. Геринг это так и озвучил. "Наша вина в том, что мы проиграли в войне". Германию нужно было устранить из геополитики и ее устранили очень эффектно. Немцы уже никогда не поднимутся и ничем не отличаются от остальных европейцев. Дружная семья в Объединенной Европе, состоит вот из таких инфантильных народов, напрочь лишенных пассионарности. Плохо это или хорошо? Устранены таможенные барьеры, пространство экономическое расширилось и стало эффективнее, мобильнее и скооперированнее. Единая денежная система в основном в этих странах введена и при этом нет вспышек национальной вражды и нетерпимости. Легко управляемой оказалась эта масса из бывших немцев, французов и прочих народов. Это ни плохо и ни хорошо, я думаю. Это нормально просчитанный и осуществляющийся процесс глобализации. Те, кто стоит над ним, предусмотрели все до мелочей и заранее предприняли надлежащие меры по предупреждению таких эксцессов. Первый шаг к приведению Европы к тому виду, который она имеет в начале 21-го века – Нюрнбергский процесс над нацистами. Это дубина, продемонстрированная всему миру. И она никуда не делась. Всегда под рукой. То, что первыми пострадали, нерадивые исполнители от этой дубины – это даже для нее хорошо. Обагрившись кровью явных мерзавцев, дубина выглядит, как орудие возмездия "Правосудия". Только вот в чьих она руках при этом оказалась?
– В чьих?
– Глобалистов, Миха. Не в наших с тобой. И не в руках даже Организации Объединенных Наций. Несколько семейств – кланов держат в руках Земной шарик и дубина эта ими в свое время придумана, и ей же они в любой момент могут подправить Человечество, если вдруг свихнется с курса ему указанного. "Шестерка" в 21-ом у кого-то из них и если выйдет "в люди", то в этих семействах.
– Согласен. Не пора ли нам в Германию? Координаты я знаю "лежбища".
– Я готов. Хоть сейчас.
– Хорошо, только с музейным имуществом, здесь на складах, собранном трудами бригадефюрера, нужно разобраться и вперед. Не оставлять же его им.
– Еще чего. Предлагаю отправить все за линию фронта.
– Как? У тебя есть конкретные предложения? Здесь порядка ста тонн. Полуторки если привлечь, то нужно штук семьдесят. Где взять транспорт?
– Где? У немцев само собой и не полуторок, а что-нибудь помощнее и грузоподъемностью повыше.
– Позвонить Манштэйну Эрнсту и попросить транспорт?– Михаил задумался и рассмеялся, представив лицо командующего Группы армий "Юг", когда у него попросят десятка три грузовиков в разгар операции "Цитадель", когда каждая единица техники на вес золота. Особенно грузовики, на которых сейчас осуществляется передислокация войск. Это у РККА, только полуторок сто тысяч, а у Вермахта их гораздо меньше.
– Что ухмыляешься? Не даст, думаешь? Да эта "неучтенка" без его ведома хрен бы здесь образовалась. И "смотрящим" тут не зря брательника посадил. Рейхсмаршал Геринг известный коллекционер и "рыло в пуху" тут у всей верхушки Рейха вплоть до Фюрера. Звони и проси смело, герр гауптштурмфюрер. А если что, то на меня сошлись. Я благословляю.
– Ну, тогда-то конечно. Манштэйн как услышит, что Фридрих Энгельс благословил, так сам подгонит автобат. За руль сядет в головную машину. Короче, хорош трепаться, Серега, займись инвентаризацией музейного имущества. Что с этими гавриками делать будем?
– Расстрел перед строем в самый раз, как врагов Рейха. Шпеер этот, который теперь комбат, горит пламенным негодованием. Отдать засранцев?
– Отдай и даже пусть порасспрашивает их этот однофамилец министра вооружения. Интересно послушать, что кузен командующего будет лепетать в свое оправдание. Вот список имущества, а вот накладные по которым оно значится, как не имеющее ценности барахло. Принято на склад вещевой, как трофейное имущество для отправки в Германию с оказией. В списке в основном вещи обыкновенные и действительно малоценные. Дрянь всякая, которую и в Рейх-то везти не стоило бы. Особенно белье женское – производства советских фабрик умиляет. Рейтузы там всякие. Их много. Должно быть немок хотят порадовать. Мужское белье тоже имеется. Трусы в количествах прямо скажем невероятных. Десятки тысяч. Фуражки вот еще. Кепки. Это мальчишкам из Гитлерюгенд. В наших трусах и кепках они будут неотразимы. А на самом деле, вот в этом списке все есть. В ящиках с женскими рейтузами, возможно в них и упакованные, предметы музейные. Фарфор коллекционный, бронза и т.д. Картины, в ящиках с кепками и трусами. Тоже разумно, чтобы краска не повреждалась. Молодцы. Полуправда, она чем хороша? Получат груз в Германии, не продекларированный груз изымут, остальное сдадут на склады и все шито-крыто.
И овцы сыты и волки… тоже. И накладных расходов ноль. Сволочи. Всех норовят вокруг пальца обвести и чужих, и своих. Правильно их повесили. Гниды с любой точки зрения, кроме их собственной. Шпеер, думаю, со мной согласится.
– Трусы значит экспортируют. Сатиновые?
– Само собой. У нас в стране Советов они исключительно черного и синего цветов. Мальчики из Гитлерюгенд будут рады. Свастику шлепнуть на задницу и готовая униформа.
– Хорошая мысль. Именно так и нужно сделать. Трусы отправить в Рейх с панталонами вместе и кепками. Хотя рейтузы жалко. Функциональная вещь. Может тоже свастику на заднице штампануть и выдать юным немкам, как униформу?– Сергей листал накладные и хмыкал.– Умельцы. Все продумали. Даже если, кто-то сунет нос, то всегда отмажутся. Скажут, что специально так задекларировано, чтобы враги не пронюхали. И покажут этот список с грифом "Секретно, только для служебного пользования". Потом его уничтожат и дело в шляпе. Интересно, кто организатор?
– Да вся банда в сговоре. И фюрер в том числе. Ему ведь на Геринга постоянно стучали. Когда он какой-то замок себе построил за счет казны и попался, то Гитлер посмотрел представленные доказательства и распорядился домик национализировать… А потом передать в пользование временное Генриху, как служебную жилплощадь… предоставленную народом. Вот такой подход. В результате избавил Геринга от коммунальных платежей и налога на собственность. Наказал, блин. Что-то там долго при этом о его заслугах и героизме говорил.
– Ну, я пошел. Заказывай транспорт и с гренадерами нужно как-то разобраться. Не пропустят автобат. Да и надоели они уже своими минометными обстрелами.
– Сейчас третий танковый корпус тут будет, я его уже выклянчил. Что-то долго едут. Вдарят по пехоте и минометчикам, и снимут блокаду,– Михаил принялся вызывать штаб Группы Армий "Юг", а Сергей отправился радовать гауптштурмфюрера Шпеера, назревающим торжеством справедливости.
Эсэсовцев он застал в VIP-зоне. Пересиживали очередной обстрел. Шпеер, ознакомившись со складской документацией, не то что обрадовался – в восторг пришел неописуемый, правда, высказал сожаление по поводу того, что нет возможности построить личный состав прямо немедленно, чтобы привести приговор в исполнение.
Известие о том, что на помощь осажденным спешит целый танковый корпус, привело в восторг всех это услышавших и глаза, уставших от войны эсэсовцев, загорелись надеждой.
Третий танковый корпус появился, как и положено на войне – внезапно. Для двух стрелковых полков Вермахта это стало сюрпризом и гренадеры, героически отбиваясь от танковых атак, стали отходить в сторону Харькова, бросив шестиствольные минометы и прочее, обременяющее передвижение, казенное имущество.
Танки пытались преследовать отступающие полки, но местность для танков оказалась труднопроходимой, так что пехоте повезло с оврагами и речушками. Повезло и с погодой, внезапно испортившейся. Проливной дождь, хлынувший с небес, сделал эти "складки местности" для техники непреодолимыми абсолютно. Речушки и без того с заболоченными поймами, превратились в топкие реки. Для пехоты препятствием не являясь и позволяя преодолевать себя в любом месте вброд, они, тем не менее, для танков стали преградой несомненной. Поэтому танкисты, постреляв вслед отступающим гренадерам из пушек и пулеметов, технику развернули и преследование прекратили. Доложив в штаб Командующему, что враг уничтожен, рассеян и бежит в панике.
В ответ получили благодарность от командования и приказ возвращаться обратно. Возвращаться, правда, было не на чем. Танки сожгли запас горючего и вынуждены были ждать, когда его подвезут. Горючку подвезли к вечеру на тридцати грузовиках, так что Генерал-Фельдмаршал Манштэйн таким образом убил двух зайцев. А гарнизон аэродрома, героически его защищавший, получивший возможность выползти из ДЗОТов и глотнуть чистого воздуха, получил также возможность и построиться. Шпеер – однофамилец министра, получив внеочередную должность, доказывал, что достоин командовать не только батальоном, но, пожалуй, и полком. Если командование ему окажет доверие. Командование, в лице спец курьеров, не возражало и инициативы, свежеиспеченного комбата, не сдерживало.
Выведенные перед строем бригадефюрер Манштэйн №2 и штурмбанфюрер Вебэр, выслушав зачитанный приговор военно-полевого суда, пытались возражать, но получив по зубам прикладами, оба заткнулись и были расстреляны тут же перед ДЗОТом. Личный состав батальона, оставшийся в строю после непрерывных боев в течение двух суток, был доволен финалом и радостно скалился в строю. Так уж устроен человек и национальность здесь не имеет значения, что когда его, отрывают от родных и близких, суют в униформу и гонят на убой, то он /чтобы там не говорили о сознательности, патриотизме и прочих "измах"/, испытывает некоторый душевный и физический дискомфорт. И как бы не было хорошо ему в армии, даже победно наступающей, дома все равно было лучше. И каждый солдат мечтает выжить, чтобы туда вернуться. А вот командиров своих, даже понимая, что они, в общем-то, такие же подневольные люди и так же оторваны от семей насильно, солдат подсознательно и осознанно считает первым препятствием между ним и родным очагом. Не самым главным, не самым непреодолимым, но первым – несомненно. И когда солдат недоволен командованием, питанием, снабжением, обмундированием, погодой и общей государственной политикой, то первым кто это чувствует на собственной шкуре – это его непосредственные начальники. Офицерам солдат готов простить что угодно, кроме предательства, а все перечисленные обстоятельства, которым может быть недоволен солдат, таковыми и являются, по его мнению, так как не позволяют ему вернуться домой раньше.
Справедливое возмездие, которое настигло изменников, да еще в чинах высоких, не могло не радовать солдатские сердца и эсэсманы радостно улыбались. Даже испортившаяся погода не могла омрачить эту радость. А продемонстрированное Шпеером женское и мужское нижнее белье, как вещественное доказательство предательства казненных, откровенно позабавило личный состав.
Пообещав внести всех в наградные списки, Шпеер батальон /сократившийся численно до роты/ отправил на отдых, предоставив танкистам честь охраны объекта – Z-6-ть. Впрочем и после убытия танкистов он ограничился парой караульных постов, которых выставил наблюдать за окрестностями. По рекомендации гауптштурмфюрера Энгельса, Шпеер решил предоставить личному составу возможность отоспаться. Так как оставшимся в живых, предстояло выполнить миссию чрезвычайной государственной важности – сопроводить музейное имущество по назначению. В соответствии с предписанием самого Фюрера. Правда, Сергею пришлось долго вдалбливать Шпееру, решение Фюрера, которое он никак не мог понять. Приказ действительно был несколько странен. Согласно ему, эсэсовцы должны были сопроводить грузовики, груженные музейными экспонатами, к русским.
– Зачем?– с солдатской прямотой спросил Шпеер.
– Затем, что во всем мире пресса подняла вой о том, что мы уничтожаем и грабим музеи. Разрушаем памятники архитектурные и ведем себя как вандалы. А это не так. Мы, немцы, самая гуманная и культурная нация. Мы не грабим, мы спасаем. И лучшее тому доказательство – эта акция. Доставляем к линии фронта, передаем этим скотам их имущество и снимаем об этом кинохронику. Пусть весь мир видит, как обстоит дело на самом деле.
– А нам что же, в плен при этом сдаться русским?
– А вам при этом в плен ни в коем случае не сдаваться, а вернуться и доложить командованию о выполнении задачи.
– Так там же и наши, и русские. Как мы сможем все организовать?
– Значит нужно просочиться на стыках. На юге линия фронта не стабильна и это вполне осуществимо. Просачиваетесь, находите какого-нибудь большевика-начальника. Председателя сельсовета какого-нибудь и передаете ему ценности под роспись. Пусть проверит, что все на месте. Сдать негодяю под расписку, снять на кинокамеру, чтобы не отвертелись от факта передачи и пешим ходом обратно. Скрытно, чтобы большевики не схватили и пленку не изъяли. Понятно? Это престиж Германии, Шпеер!!!
– Понял,– дошло до гауптштурмфюрера.– А если этот Председатель откажется принимать ценности?
– Заставить. Разрешаю такого повесить на ближайшем телеграфном столбе. Пусть все знают, что Германия – не разбойник с большой дороге и понятие о чести, для ее солдат не пустой звук. Вопросы есть?
– Есть. Кинокамера и кинооператор?
– Предоставим. Приступайте к выполнению задания. Грузовики, в количестве тридцати штук, поступают в ваше распоряжение. Водители тоже. Погрузить ценности завтра утром. Выход колонны в 10.00. Нижнее белье русское из ящиков изъять, погрузить на пару грузовиков и отправить Командующему Манштэйну. Тыловики будут рады. Скоро зима и солдаты Германии, наученные горьким опытом прошлогодним, с удовольствием оденут в зимнее время теплые рейтузы. Не отправлять же их в самом деле в Фатерланд, для того чтобы использовать нижнее русское белье, как униформу для Гитлерюгенда? Этого хотели предатели. По-моему, это унижение для молодых немцев, даже если свастику нанести не только на заднице, как было предложено, но и спереди.
– Они такое предложили?– Шпеер запунцовел от ярости. Его двое сыновей были членами Гитлерюгенд и он как отец был против того, чтобы его дети маршировали в русских трофейных трусах, даже со свастиками.
– А что вы ожидали? Рейтузы женские, очень теплые кстати, предложено было напялить на девочек и представляете как бы они в них выглядели?– Сергей швырнул Шпееру рейтузы женские пятидесятого размера, бледно-болотного цвета и Шпеер заскрежетал зубами. У него была любимая дочь Марта, десяти лет отроду и он как отец, переживал за ее моральный облик.
Глава 5
На следующий день, потрепанный Вермахтом батальон Ваффен СС, дружно погрузил музейные ценности и отбыл в указанном направлении. Михаил порылся в хронике фронтовой и нашел им "окно" на стыке двух фронтов, которое в течение суток не контролировалось ни одной из сторон и, колонна грузовиков беспрепятственно пересекла линию фронта всего дважды обстрелянная из стрелкового оружия неустановленными лицами. Лица стреляли плохо и никто не пострадал. По совету Михаила, оказавшись на территории, в тылу советских войск, личный состав спешно переоделся в красноармейскую форму и остановившись в первом же крупном населенном пункте с длинным и непонятным для немецкого уха названием.– "Колхоз им. Двадцати шести Бакинских комиссаров",– принялся искать Председателя. Председателем оказался мужичонка лет шестидесяти, хромой и кривой на один глаз. Шпеер битый час пытался объяснить ему на ломанном русском языке, что от него требуется, но Председатель мотал головой непонимающе и довел гауптштурмфюрера до белого каления. Переодетый в капитана, он выхватил из кобуры Вальтер и, сунув его в нос туго соображающему русскому, в сотый раз повторил:
– Ты есть кретин, я есть русский официер. Ферштеен? Твой, кретин, принимать груз. Этот грузовик, айн унд драйциг.
– Пошто я? Чой-то там?– не понимал Председатель.
– Это есть коштбаркайт. Ценность.
– Везите в район,– не хотел принимать на себя ответственность русский.
– Нихт район,– кипел Шпеер.– Ты принять, мы снять на камера. Или ауф хёнген, вешать,– Шпеер листал солдатский разговорник, пытаясь сочинить убедительную фразу, но ни одна из имеющихся не годилась. Фраз, в которых немецкий солдат желал что-то вернуть, отдать, подарить или всучить местному населению, там приведено не было. Составители разговорника предполагали, что заниматься немецкие военнослужащие на оккупированных территориях благотворительностью вряд ли будут и напихали туда в основном фразы с глаголами "дай", "подай", "стой" и т.п. Поняв, что нарвался на того самого "Председателя", которого легче повесить чем убедить, Шпеер распорядился соорудить петлю прямо на перекладине ворот дома, где проживал этот несговорчивый русский. И как только петля появилась, языковой и прочие барьеры тут же рухнули. Русский, оказывается, воевал еще в Первую мировую и несколько фраз с грехом пополам на дойче помнил. Вывалил все сразу, в том числе и "Хенде хох". В результате переговоры сдвинулись с мертвой точки и ценности были выгружены в колхозный амбар, заперты на огромный висячий замок и для охраны их выставлен сторож с такой древней берданкой, что все эсэсовцы сбежались на нее посмотреть.– "Руссиш флинте, О-о-о",– цокали они языками, рассматривая кремневые курки.
– Че, ружжо чёли не видали?– нервничал сторож, ровесник председателев.– Осади, цурюх,– этот тоже видать был из ветеранов и Шпеер, сняв все на кинопленку и получив расписку о получении ценностей, увел своих людей пешим порядком, оставив тридцать один грузовик, обалдевшему от навалившихся забот председателю.
Телефонная связь с райцентром работала отвратительно и там никак не могли понять, что хочет от них председатель сельсовета и про какие ценности он докладывает. Послали несколько раз подальше, но звонки продолжались и наконец Предрайисполкома, случайно проходивший мимо дежурного, распорядился послать человека выяснить, что там за ценности появились в нищем колхозе, из которого мобилизовали даже лошадей на нужды армии. Утром, Уполномоченный, как положено, в военной форме и при нагане, появился в колхозе имени "26-ти комиссаров" и долго сначала листал накладные на немецком языке, потом открыв амбар, так же тупо смотрел на ящики с ценностями. И потом на колонну грузовиков, вытянувшуюся через все село и опять же явно состоящую из автомобилей не советского производства.
– Значит, говоришь, немцы это были, только в форме нашенской?– переспросил он председателя сельсовета.
– Вестимо оне. Главный ихний все за пистоль хватался. Вона петлю навесили. Пужал ирод. Примай, орет, ценности, нето жизни лишу. Че делать? Принял.
– И сколько их всего было немцев этих?
– Дак с сотню никак. Рота то есть, товарищ Уполномоченный. Здоровые все бугаи. И ржали вона, как жеребцы.
