скачать книгу бесплатно
– А ты хотел, чтобы они тут тирольские песни распевали? У нас тоже на балалайках в перерывах между боями не наяривают и кадриль не отплясывают.
– Отступают потому что. Наступать начнут, тогда запляшут,– возразил Сергей, распечатывая последнюю пачку сигарет.– Проблема номер один назревает,– заметил он, закуривая.
– Придется курить местный табачок. Дойчланд снабжает армию какой-то дрянью, как-нибудь перетерпишь пару дней.
– Пару? Хорошо если пару. Пару я потерплю. Под Смоленском ты тоже собирался все быстро провернуть и что в результате? Проторчали как идиоты две недели и чего спрашивается?
– Здравствуйте, герр штурмбанфюрер. Кто настоял?
– Я разве? Последствия контузии, не иначе. Рядом снаряд рванул, думал оглохну совсем. Два дня ни черта не слышал. Но там у меня возможность пополнять табачные ресурсы была, а здесь… Что-то не нравится мне тут местность. Скучно, небо безоблачное опять же. Летчики вон ржут, как кони на выпасе. Сейчас бы озадачить их чем-нибудь, чтобы жизнь пасекой не казалась. Руки чешутся.
– Спрячь свои руки подальше, пошли в штаб дивизии. Там все разузнаем про этого Рундштадта Карла и начнется у тебя жизнь веселая,– Михаил расспросил летчиков как пройти в штаб авиагруппы и штурмбанфюреры отправились в соседнее сельцо, с названием поэтическим – Романьки.
Оно находилось в двух километрах и найти дорогу к нему оказалось не затруднительно. В этом районе при советской власти наверняка перевыполнили план по лесозаготовкам, потому что леса как такового практически не наблюдалось. Жидкие рощицы и поля не убранных зерновых, которые местами выгорели, но проплешин черных было не так уж и много. Зерна сыпались из подсыхающих колосьев и никому до них не было дела. По дороге проселочной, с довольно интенсивным движением, изогнувшейся дугой и поворачивающей в сторону Киева на юг, парни дошли до Романек за полчаса и вышли на его околицу, забитую войсками Вермахта. Село было так же запружено войсками и рядом с селом, за наспех натянутым проволочным заграждением на корявые столбы, сидели несколько тысяч пленных красноармейцев.
Проходя мимо Михаил пристально вглядывался в их запыленные, грязные лица и взгляды исподлобья в ответ, убеждали его, что многие тут не сдавшиеся, а именно попавшие в плен. Охраняли пленных не особенно старательно и Михаил даже увидел, как впереди кто-то прополз под колючкой и скользя ужом, нырнул в неубранную рожь. Это днем. Ночью, очевидно, можно было сбежать еще легче. Солдаты Вермахта, временно выполняющие обязанности конвойных войск, сквозь пальцы смотрели на то, как стайки женщин подходят к проволоке и расспрашивают сидящих русских солдат о своих мужьях и сыновьях. Пресекались только попытки собираться в слишком плотные кучки: – Хальт! Вег!– орал немец караульный и делал профилактический выстрел вверх. Женщины испуганно отбегали от проволоки, а солдаты рассредоточивались на вытоптанной площадке, размером с футбольное поле. Саперы немецкие неторопливо сколачивали угловые вышки, задействовав пленных для переноса пиломатериалов, которыми разживались в садах местных жителей и разбирая для этих целей встречающиеся деревянные строения. В основном домишки были из саманного кирпича и выбеленные, они вызывал своей убогостью, презрительные улыбки у немцев. Женщины совали узелки с продуктами в протянутые руки пленных и уходили, не найдя своих близких. Уходили со скорбными лицами одни, приходили другие и пленные пока худо-бедно, за счет этих милостыней, существовали. Немцы кормить пленных не собирались, заявив что Сталин отказался чего-то там подписать и все претензии к нему «отцу народа». Тем более в таких количествах. Вермахт сам кормился за счет местных ресурсов, перейдя государственную границу и заниматься еще и снабжением пленных для него было обременительно. Эти люди сейчас были не нужны никому. Ни товарищу Сталину, ни фюреру.
Первый от них отказался, объявив дезертирами, второй отказался признать людьми и даже скотом, пригодным для чего-либо в хозяйстве Рейха. И все они были обречены здесь на медленную, голодную смерть. Именно в этих лагерях, как нельзя лучше проявилась суть большинства людей, плывущих по течению и надеющихся на то, что как-нибудь обойдется и само собой устроится. Сначала человек шел покорно по повестке в военкомат, позволял себя обрить налысо и одевал гимнастерку. Потом он бежал в атаку и оказавшись в окружении, сдавался в плен. Потом он сидел на заднице, в ожидании последующих событий, вот в таком лагере полуголодный, пока не появлялись зондеркоманды и не устанавливали пулеметы на вышках, самими этими людьми и поставленными. Женщин подпускать к ограждению переставали и начинался голод. Голод и жажда, сводящие с ума. И большинство не выдерживали, теряя человеческий облик. Немцы швыряли им дохлых собак, а порой и живых, слегка оглушив и люди рвали их на куски руками, растаскивая требуху и вырывая ее друг у друга из рук. Русише швайне,– плевались немцы, которые и мысли не могли допустить, что их арийская гордыня, помещенная за колючку, выдержит ровно столько же, сколько и у этих унтерменш, соревнуясь с пустым желудком.
Михаил вспомнил из прочитанного о вот таких лагерях временного содержания, которых было в 41-ом тысячи в тылу наступающего Вермахта, что везде события развивались по одному сценарию.
Люди терпели несколько дней без пищи и воды, потом начинали роптать и выбрав представителей, отправляли их к офицеру командовавшему охраной лагеря с вопросами. А дальше происходило почти всегда одно и то же. Охрана в лучшем случае просто посылала делегацию куда подальше и отгоняла ропчущую толпу выстрелами. И тогда люди наконец-то начинали понимать, что каждый теперь сам за себя… И умирали голодной смертью, теряя человеческое достоинство. Именно в таких лагерях набирал свою армию генерал-лейтенант Власов. А. А. Их строили, еле стоящих на ногах от слабости и предлагали вступать добровольцами в РОА, чтобы бороться с ненавистным сталинским режимом. Они и сытые были некоторые согласны вступить в эту РОА, а голод это количество увеличивал на порядок. Поэтому Власов так уверенно заявлял, что соберет без особенных усилий армию в несколько миллионов человек. Спасителем себя считал этих людей, предлагая им предательство. Почти во всех лагерях случались голодные бунты, спонтанные и заканчивающиеся всегда одинаково. Доведенные голодом до крайнего отчаяния, пленные бросались на охрану с голыми руками и гибли тысячами от пулеметных очередей с вышек.
Именно эти бунты, а так же обращение с протестами советского правительства к мировой общественности, заставили руководителей Третьего Рейха распорядиться о снабжении этих лагерей продуктами. Начали варить баланду, ту самую, которую упоминают во всех кинофильмах и книгах. Эти, сидящие за колючкой под Романьками были еще «свеженькими», голодными, но еще не истощенными настолько, чтобы переть на пулеметы. Они еще кучковались, очевидно, находя сослуживцев и земляков, но глаза их уже поблескивали нетерпением и озлобленностью. Еще пару дней и они выберут солдатский комитет, который потащится к коменданту с петицией и скорее всего будет расстрелян. Тогда либо бунт и смерть от пуль, либо мучительная смерть от голода. Другой альтернативы командование Вермахта им не предложит, сдав на руки СД с системой айнзатцгрупп и зондеркоманд. В результате из попавших в плен, выживет один из пяти… Чтобы ответить перед советским правосудием. Родина спросит не менее сурово, в лице сталинской администрации и через десять лет после войны уже трудно будет встретить бывших узников гитлеровских и сталинских лагерей среди живых. Эти люди, сидящие сейчас на пожухлой осенней траве, не знали о своей судьбе и их лица выражали обыкновенные человеческие чувства. Глаза смотрели с любопытством, враждебно, презрительно, подобострастно. С надеждой. Но черная тень уже упала на эти лица, превратив в безликую массу, обреченную и жалкую. У всех у них были матеря, ждущие писем, жены, невесты, дети, братья и сестры. Россия. Она смотрела на Михаила из-за колючей проволоки, натянув на уши красноармейскую пилотку и подняв ворот шинели, без погон и хлястика.
У ворот, сколоченных из жердей и перетянутых колючкой крест-накрест, толпилась прибывшая только что очередная партия пленных, проходящая стандартную процедуру регистрации. Сидящий на табурете писарь-фельдфебель записывал очередного кандидата в покойники, требуя предъявить красноармейскую книжку и красноармейцы стояли в колонну по три с приготовленными заранее белыми картонными сталинскими ауйсвайсами, в которых для рядовых даже и фотография не предусматривалась. Конвой курил, расслабившись и уже привыкший к покорности этой серой массы, терпеливо ожидая окончания тягомотной процедуры, предусматривающей даже подпись пленного в последнем столбце. Красноармеец ставил крест в этой графе, получал порядковый номер взамен красноармейской книжки и вливался в толпу таких же пронумерованных. Шел, разыскивать знакомых и земляков, переступая через протянутые ноги и тела. А его красноармейская книжка летела в ящик из-под снарядов на тысячи изъятых прежде, потрепанных и совсем новеньких. Этот человек переставал быть таковым, пропадая без вести по терминологии военного времени.
Увидев подходящих двух офицеров СС, конвой вытянулся по стойке смирно, рявкнув на пленных и те не поняв команды произнесенной на немецком: – Руи,– тем не менее, замерли, вытянув шеи в сторону подошедших эсэсовцев, им все еще было в новинку и в любопытство. Выскочивший из ворот обер-лейтенант, вскинул руку и доложил, как положено, преданно тараща синие, арийские глаза. Здесь пока распоряжался Вермахт, оторвав от своего организма целый взвод пехоты.
Михаил махнул рукой, скривившись недовольно и спросил обер-лейтенанта:
– Скажите, герр обер-лейтенант, каковы дальнейшие мероприятия запланированы вами в отношении контингента поступающего в этот лагерь?
– Не могу знать, герр штурмбанфюрер. Жду указаний. Пока таковых нет. Наша задача, обеспечить охрану, пока пленные не будут переданы в ведомство военной полиции – СД.
– Питание вы, я вижу, также организовывать не собираетесь?
– Не имеем возможности, герр штурмбанфюрер,– обер-лейтенант продолжал «есть глазами» начальство.
– Возможность придется изыскать, герр обер-лейтенант. Мы гуманная нация, в отличие от этих недочеловеков и подписали все конвенции. Проявите солдатскую смекалку. Вам необходимо превратить этот лагерь из концентрационного в фильтрационный. Слушайте задачу. Всех пленных, немедленно разогнать к чертовой матери. Пусть русские сами кормят своих соотечественников, не пожелавших воевать. Вермахт не может тратить силы и средства на их охрану и содержание. Пусть убираются на все четыре стороны, с условием не путаться под ногами наступающей германской армии. Выдать всем временные аусвайсы, с печатью и пусть катятся ко всем чертям. Выпускать по три человека, вон в ту сторону,– Михаил ткнул пальцем в сторону жиденькой рощицы, на краю поля.– Пока первая тройка не отойдет вон к тому лесу, следующих не выпускать. Не хватало нам еще толп этих на дорогах. Выдавать каждому стандартный армейский сухой паек и гнать в шею. Пусть расходятся по домам и работают, раз воевать не хотят. Вам понятна поставленная задача? Директива подписана самим фюрером от вчерашнего числа за номером 1409/41. Мне думается весьма своевременно позаботился фюрер о решении этого вопроса и как всегда решение принял гениальное. Хайль Гитлер!
– Хайль!– обрадовался обер-лейтенант и тут же озабоченно наморщил лоб. Задача обеспечить пленных питанием и выдать суточный запас продуктов, отпуская, ему показалась невыполнимой и он набрался смелости спросить:
– Герр штурмбанфюрер, с продовольствием проблема. Имеющееся в наличии, предназначено для своих нужд.
– Разрешаю, для выполнения задачи, изымать продукты из проходящего мимо транспорта. Того, что движется с востока. Выставить патруль и группу осмотра. Излишки, не обозначенные в сопроводительных документах, считать трофеем принадлежащим Рейху и использовать для снабжения пленных русских. Изымайте все, что посчитаете нужным, для выполнения поставленной задачи.
Обер-лейтенант – парень сообразительный, моментально смекнул, какой уровень официального мародерства ему только что предоставлен и гаркнув: – Яволь,– приступил к выполнению поставленной задачи с истинно арийской расторопностью. Его гренадеры так же обрадовались предоставленной возможности слегка потрясти «тыловых крыс» и принялись за это со всем усердием. В первом же грузовичке остановленном ими, были обнаружены незадокументированные грузы и из кузова полетели на обочину коробки с сухим пайком и мешки с пшеном. Сопровождающий колонну из пяти таких грузовиков гауптман был вежливо послан сначала к чертям собачьим, а потом к штурмбанфюреру, когда он стал настаивать на выдаче ему каких-то расписок и официально принять груз.
Гауптманом занялся Сергей, выпотрошив его при содействии двух солдатиков Вермахта до исподнего и обнаружившего в личных вещах очень много интересного. В том числе несколько сотен тысяч советских рублей с лицом их большевистского вождя на купюрах. Сергей совал купюры в лицо гауптмана и тот трясся осенним листом, проклиная себя за строптивость несвоевременно продемонстрированную.
– К большевикам собрался перебежать?– орал на него Сергей.– Для этого деньги припас? Расстрелять,– приказал он солдатам и те растерянно затоптались рядом с гауптманом. За такую мелочь, как трофейные деньги, можно было расстреливать каждого второго. Командование, через офицеров постоянно объясняло, что денежные знаки советские выбрасывать и уничтожать не следует, что используя их, Рейх наносит экономический ущерб большевикам. Рекомендовалось их сдавать в полковую сберкассу и даже был назначен обменный курс на оккупационные марки. Но многие солдаты не торопились это делать, справедливо полагая, что раз рубли в обороте сохраняются, а они на территории России, то возможно им они еще понадобятся при расчетах с местным населением. И вдруг «расстрелять».
– Что замялись? У самих рыло в пуху? Ладно отставить. Пшел вон отсюда, мерзавец,– рявкнул Сергей и гауптман, подхватив свое барахло, запрыгал в сторону грузовиков, крестясь и поминая всех святых, которых ему удалось вспомнить.
Пяти выпотрошенных грузовиков обер-лейтенанту показалось недостаточно для выполнения задачи и он продолжил разрешенный ему разбой, распорядившись варить для пленных пшенку и одновременно начинать их выпроваживать с территории лагеря. Мобилизованные для нужд лагеря три полевые кухни, кстати проезжавшие мимо, в сторону, правда, фронта, дымили трубами и распространяли вокруг запах солдатской каши. Пленные, услышав что их собираются отпускать, да еще и документ какой-то выдав, не верили своим ушам и столпились у выхода из лагеря. Поверили, когда первая тройка, получив аусвайсы, сухие пайки и котелок каши на троих с ложками, умотала в сторону рощи. В руки им сунули еще и по буханке хлеба, который к радости обер-лейтенанта был обнаружен его подчиненными в следующем «караване». Хлеб был недельной давности и им можно было убить, если ударить по голове, но пленные не привередничали и это обер-лейтенанта так же радовало. Русские, как он заметил, вообще народ не прихотливый. Штурмбанфюреры, проследив за начальным этапом фильтрационных мероприятий, наконец-то ушли в штаб 4-ой воздушной армии, пообещав заглянуть через пару часов и обер-лейтенант с резкой фамилией Багонетт – штык, тут же принялся доказывать что не зря ее носит. И что он не только на фронте умеет выполнять поставленные перед ним командованием задачи, но в любом месте. День этот у обер-лейтенанта был самым удачным с первого дня этой Восточной компании. Ему, правда везло, и ранений он пока с контузиями не получал, но вот так проявить свою власть ему довелось впервые и это ему откровенно нравилось. Исключительно для успешного выполнения поставленной задачи, он тормозил автотранспорт и тряс трофейщиков – крыс тыловых со всем усердием конфисковывая для нужд лагеря все, по его мнению, необходимое. К его удивлению транспорт двигался с востока набитый битком, а сопровождающие его тыловики объясняли это тем, что не хотели гнать транспорт порожняком и с готовностью делились содержимым.
Особенно порадовали обер-лейтенанта и его подчиненных, несколько обнаруженных на одном из грузовиков бочек с русским салом и в нем же пару ящиков с копченой колбасой. Фельдфебель, везущий эти деликатесы, попробовал возразить и воспрепятствовать изъятию груза, но обер-лейтенант уже поднаторевший в разборках с тыловиками, моментально поставил его на место.
– Мы выполняем директиву самого Фюрера. Понимаешь ты это, болван? Посмотри сколько у нас пленных иванов и всех нужно накормить. Пойди сам к ним и скажи, что ты не дашь им сало и колбасу, только не забудь взять с собой пачку соли.
– Зачем соль, герр обер-лейтенант?– не понял фельдфебель каверзы, которую ему подстраивает Багонет.
– Когда они тебя живьем жрать станут, высыпешь себе на голову, чтобы русские потом не написали жалобу в Берлин, что их кормят пресной пищей,– пояснил обер-лейтенант, злорадно ухмыляясь. Фельдфебель боязливо покосился на русских пленных и возражать против экспроприации прекратил. Подчиненные обер-лейтенанта в этот день выполняли его распоряжения особенно расторопно и лагерь концентрационный в течение часа был ими успешно перепрофилирован в фильтрационный пункт. Количество пленных уменьшалось в нем на глазах, благодаря находчивости писаря, который предложил для ускорения процедуры, не выдавать русским новых аусвайсов, а ставить печать в красноармейские книжки и в них же делать соответствующую запись регистрационную. Поэтому вновь поступающие группы пленных вообще не задерживались в лагере и получив кашу, булку хлеба, сухпаек и печать в красноармейскую книжку, выпроваживались прочь.
– Дафай, дафай, идрен фошь,– подгоняли охранники получивших все что им положено пленных.
Некоторые пленные кланялись благодарно им на прощанье и даже пытались обнять, пугая солдат Вермахта проявлением русской сентиментальности. Потом привыкли и к этой русской манере и хлопая по плечам очередную тройку освобождающуюся, караульные ворчали: – Пошель, не хрен, идрен матрон,– языковой барьер незаметно для сторон рушился и русские кричали уходя: – Даньке, зяр гуд,– Багонет, войдя во вкус, «чистил» проходящий мимо транспорт, вываливая из него, рядом с проволочным заграждением терриконы барахла трофейного, которое по его мнению несомненно должно было способствовать выполнению возложенной на него миссии. Даже патефон конфисковал для нужд лагеря с русскими пластинками и тут же приказал его завести. Разухабистый женский голос понесся над головами и русские довольно заулыбались. Судя по всему, песня им нравилась.
«Валенки, да валенки… ох не подшиты стареньки…»,– неслось над лагерем и вновь прибывшие пленные и их конвоиры удивленно пялились, открыв рты на развернувшиеся фильтрационные мероприятия. Конвоиры, получив по шмату сала, кругу копченой колбасы и кружке шнапса, удивляться переставали, выпив эту кружку и даже пытались подпевать патефону.
Обер-лейтенант приказал выдавать русским желающим еще и махорку, которой ошибочно выгрузил несколько ящиков, перепутав с сигаретами. Сам он был не курящим и когда увидел что ему подсунула «тыловая крыса» заместо нормального продукта, то брезгливо сморщившись, разрешил брать «махру» пленным русским, кто сколько хочет. Увидев же какие огромные самокрутки эти варвары скручивают из газет и какие клубы дыма выпускают из своих легких, он схватился в ужасе за голову.
– О, мой Бог! Зачем с ними воевать? Они и так скоро все умрут от отравления никотином.
Глава 5
Штаб воздушной 4-ой в Романьках, разместился в трех домиках и в паре штабных палаток. Работая очень интенсивно. Стрекотали мотоциклы с колясками, увозя каких-то офицеров с портфелями и летчики «люфтваффе», разных званий, сновали вокруг этих домиков с озабоченными лицами, деловито куда-то спеша. В штабной палатке, на которую им любезно указал расспрошенный оберст, командующего генерал-полковника Александра Лёра удалось застать вместе с начальником штаба 4-ой воздушной генерал-лейтенантом Гюнтером Кортеном.
Они обсуждали оперативную обстановку на Юге и утверждали график боевых вылетов на следующий день.
Приход двух штурмбанфюреров озадачил командующего и на их просьбу уделить им десять минут для конфиденциального разговора, откликнулся с явной неохотой. Эсэсовскими рунами командующего было не напугать, его ценил Геринг и тыл у генерал-полковника был прикрыт надежно. Никаких прегрешений перед Рейхом он за собой не чувствовал и сейчас, когда германская армия перла на восток со скоростью железнодорожного экспресса, уже отрезав практически пять армий Южного фронта русских и окружив их, все пребывали в эйфории от предстоящей грандиозной победы, а командующий разумеется не исключение. Он тоже человек и внес свою лепту, в эту победу назревающую. Лёр кое-что видел гораздо лучше сверху, чем командующие сухопутные и о том, что русских ожидает неминуемый разгром, знал лучше других еще неделю назад. Неудовольствия он своего не показал, разумеется, и его даже немножко разобрало любопытство.– «Что понадобилось "черепастым" от него вдруг?»
– Извольте,– кивнул он.– Конфиденциально, значит, в саду. Пройдемте,– и вышел первым из палатки. Сад шумел осеннею листвой и с громким стуком падали с ветвей перезревшие яблоки. С нижних веток их уже ободрали немцы и некоторые даже обтрясли, но на самых верхних они еще румянились и обрываясь с пересохших черенков, летели вниз, шурша листвой и стуча по веткам.
Отойдя на десяток шагов, командующий 4-ой воздушной, повернулся и приподнял вопросительно лохматые, как у Леонида Ильича Брежнева брови. Сходство на этом между Лёром и Лёней заканчивалось. Лицо у генерал-полковника было непропорционально вытянуто вниз и на груди у него висели не звезды как у генсека, а кресты. Вот таких у Брежнева в коллекции точно не было. Все остальные получил за время правления, кроме этих. Лёру тоже не светило стать Героем Советского Союза, тем более Героем Социалистического труда. И хоть был он по натуре трудоголиком, но фюрер так и не успел наградить его крестом Героя труда националистического… А зря. Парень заслуживал, судя по мешкам под глазами. Спал урывками, радея об общем деле. Адольф вообще недооценивал этого Лёра. Двигал как пешку туда-сюда, звания зажимал очередные, а в 45-ом, в самом конце войны, взял да и наградил дубовыми листьями к рыцарскому кресту. Мог бы и сразу крест с листьями дать. Зажал листья, а потом, с намеком не иначе, их ему сунул в январе, за три месяца до конца войны. «Дуб, мол, ты». Лёр обиделся и сдался англичанам. Они, правда, его в 1947-м повесят в своей тюрьме, но сейчас он об этом не догадывался, хотя лицо было такое мрачное, будто что-то подобное предполагал. И это в дни триумфальных побед… «Какое же лицо у этого человека в дни поражений?»,– невольно спросил себя Михаил.
– Мы к вам, герр командующий, вот по какому делу. Ознакомьтесь,– Михаил протянул Лёру, сложенный вчетверо лист бумаги.– Это собственноручное письмо Рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Вам знаком его почерк?
– Знаком,– кивнул Лёр,– не спеша развернул лист и внимательно прочел письмо Гиммлера, обращенное лично к нему. Рейхсфюрер просил оказать всяческое содействие его сотрудникам – штурмбанфюрерам Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, в выполнении ими весьма важной миссии. К письму прилагались две фотографии штурмбанфюреров с личной печатью Рейхсфюрера в нижнем правом углу и его подписью, удостоверяющих, что он держал их в руках.
– Здесь сказано, что вы поясните на словах в чем заключается ваша миссия,– Лёр вернул письмо Михаилу и внимательно стал изучать фотографии. Он даже левый глаз слегка прищурил, сравнивая снимки с оригиналами и удовлетворившись результатом, добавил: – Слушаю вас, господа. Все, что в моих силах…
– Миссия наша заключается, герр генерал-полковник, в негласной проверке некоторых подразделений вашей воздушной армии. Впрочем они фактически подчинены Рейхсфюреру и только формально числятся в вашем подчинении.
– О каких подразделениях вы говорите, конкретнее будьте любезны?– насторожился Лёр.
– О группе ПОРККА. Очень символичное название не находите?
– Психологическая обработка. Сейчас они находятся… – Лер назвал номер авиадивизии и эскадрильи… – это совсем рядом в Остере. Рядом с этим населенным пунктом. Что требуется от меня?
– Прежде всего от вас требуется осведомленность о нас и какое-нибудь предписание для командующего авиадивизии. Скажем на инспекционную проверку аэродромных служб. Охрана, связь, питание личного состава. Это для прикрытия истинных целей нашей миссии. Видите ли у нас есть все основания предполагать, что в группе «Порка» утечка. Кто-то из наших людей ведет двойную игру. Поэтому мы хотели бы, с вашего ведома, появиться в авиадивизии, как ваши подчиненные. Переоденемся в форму «Люфтваффе», если вы не возражаете,– Лёр, пожал плечами, не видя пока причин возражать.
– Следовательно нам необходимы соответствующие документы и командировочные предписания. Все это для прикрытия.
– Я все понял, господа, и готов со своей стороны всячески содействовать успеху вашей миссии. Вопрос только один. Как долго она продлится?– Лёр опять приподнял вопросительно брови.
– Думаю, что в три дня мы уложимся. Подозреваемых двое и мы попытаемся их спровоцировать на неосторожные действия.
– В каких званиях думаете предстать?– осведомился Лер, почему-то скептическим взглядом окидывая штурмбанфюреров.
– Думаю, что оберстов,– улыбнулся Михаил.– Генеральские нам по возрасту рановато погоны носить, а ниже оберста будет не достаточно солидно.
– Очень хорошо,– кивнул Лёр.– Я распоряжусь. Строевая часть вон в том домике. Мой адъютант Эрих Фишер вас проводит. Его, господа, придется ввести в курс дела – это моя «правая рука».
– Можете известить еще своего начальника штаба, но более никого. Инкогнито должно быть абсолютным, иначе миссия обречена на провал. Враг затаится, а впереди у Вермахта ответственнейшая операция. И если она сорвется, то это будет катастрофой,– Михаил взглянул на Лёра столь сурово, что тот даже непроизвольно подтянулся и спросил:
– Вы хотите сказать, что эта «Порка» вносит такой весомый вклад в военные операции нашей армии?
– Именно. Если бы не они, то фюрер и компанию Восточную не начал бы. У русских превосходство во всех видах вооружения. В танках в 15-ть раз, в самолетах в пять, в артиллерии в десять. Большевистская армия полностью механизирована, у нее 100 тысяч грузовиков.
– О, Боже!– Лёр схватился рукой за горло и нащупал железный крест, будто он налился пудовым весом и сейчас удушит его. – Где же это все?
– Все это бежит сломя голову уже третий месяц. Мы только танков КВ и Т-34 взяли в исправном состоянии более трех тысяч единиц. Трафаретим кресты, сажаем в них наших парней и они успешно совершают охваты и прорывы. Мы бьем большевиков их же оружием. Если бы не «Порка», Вермахт был бы остановлен в первые же дни и сейчас русские штурмовали бы уже Берлин.
– Что еще нужно вам? Чем могу содействовать?– Лёр начинал проникаться пониманием важности миссии эмиссаров Гимлера.
– Сопровождающего от штаба, чтобы исключить неизбежно-возникающие бюрократические проволочки. Желательно в чине также не ниже оберста и чтобы он был лично знаком с командованием авиадивизии и желательно чтобы он был с ними в приятельских отношениях. Чем меньше официоза, тем результативнее будет наша работа,– Лёр задумался на минуту, подбирая в уме подходящую кандидатуру и махнул решительно рукой: – Отпущу Эриха Фишера с вами. Звание у него оберст и знаком он со всеми. Отношения, по-моему, вполне приятельские. Эрих очень коммуникабелен, за что и ценю. Тем более, что он так или иначе будет в курсе. Обойдусь без «правой руки» несколько дней,– скривился в улыбке командующий – 4-ой воздушной.
Эрих действительно оказался и расторопен, и коммуникабелен. В отличие от своего патрона он прямо светился оптимизмом, был щеголем, как и положено настоящему «адъютанту его превосходительства» и соответствовал образу истинного арийца на все сто процентов т.е. был белокур и та еще бестия.
В результате развитой Фишером кипучей деятельности уже через два часа в сторону Остера отбыл служебный «Мерседес» командующего с тремя оберстами на борту.
Рядом с фильтрационным лагерем «мерседес» притормозил и Михаил с Сергеем, проинспектировав его работу, остались довольны обер-лейтенантом, записав его фамилию и пообещав внести в наградные списки.
– Железный крест, герр обер-лейтенант, не обещаем, но на почетную медаль от общества «Красного креста и полумесяца» можете рассчитывать,– обер-лейтенант «ел глазами» начальство, которое за два часа из униформы СС успело влезть в мундиры «Люфтваффе» и подрасти в званиях.
Лагерь практически опустел за прошедшее время и взвод охраны откровенно бездельничал, оставшись без подопечных. Вновь прибывающие партии русских пленных, рассортировывались уже так сноровисто, набившими руку немцами, что те, ошарашенные внезапно-проявленным милосердием победителей и уходить-то сразу не решались. Ожидая подвоха вплоть до пули в спину. Приходилось подгонять, а пайки и котелки с кашей всучивать в руки чуть ли не силой. Вот что значит большевистская пропаганда, зудевшая солдатам в уши, что немцы с пленными обращаются хуже чем с животными, а раненых не лечат, а расстреливают. Комиссары на политзанятиях только об этом и твердили с утра до ночи и бедные красноармейцы, задолбанные этой пропагандой, попадая в плен ждали чего угодно, но только не котелка каши и пачки махорки.
– Герр оберст,– обратился обер-лейтенант к Михаилу,– разрешите вопрос?
– Валяй,– разрешил Михаил.
– Что делать с евреями?– обер-лейтенант ткнул пальцем в кучку пленных, уныло сидящую посреди концлагеря. Было их человек двадцать и даже человеколюбие обер-лейтенанта совершило сбой в отношении этих людей.– Враги нации.
– А чем они лучше русских?– удивился Михаил.– Если они враги, то что… Вермахт должен их содержать? Гнать в шею и в первую очередь. Фюрер приказал окончательно решить еврейский вопрос. Раз и навсегда. Такая национальность, согласно его директиве №1409/41, отменяется. Теперь еврей больше не еврей. Где родился ту национальность и получает. В России – значит русский, в Китае – значит китаец. Вносить новую национальность в красноармейскую книжку и на общих основания вон отсюда. Вермахт – не приют для бездомных евреев. Еще есть вопросы, герр обер-лейтенант?
– Всего один, герр оберст,– щелкнул каблуками Багонет.
– Слушаю вас.
– Кто нас сменит здесь и когда?
– Устали и не терпится на фронт? Могу вас разочаровать, герр обер-лейтенант. Вы здесь до тех пор пока будут поступать пленные. Кому-либо передавать ваши функции запрещаю. Более того, разрешаю привлечь для работы в лагере местное население. Женщин в качестве поварих, мужчин в качестве рабочих,– Михаил вынул заготовленное в штабе армии предписание с печатью и сунул ее обер-лейтенанту.– Теперь вы в непосредственном подчинении у командующего армии. Откомандированы в «Люфтваффе». Поздравляю, вас обер-лейтенант, со вступлением в его славные ряды.
– Хайль Гитлер,– гаркнул обрадованный новостями обер-лейтенант.
– Выполняйте директиву фюрера,– потрепал его по плечу Михаил и Багонет рявкнув вечное «Яволь», кинулся выполнять директиву с еще большим рвением, чувствуя, что здесь он сможет принести огромную пользу Родине, подняв ее престиж в глазах международной общественности. Пробудет он на этой должности почти год и всегда его будет начальство ставить в пример другим комендантам лагерей. За то, что не просит для нужд пленных никогда и ничего. За то, что у него не бывает побегов и бунтов пленных. За то, что именно в этом лагере, сколько ни направь в него этих пленных, количество их моментально уменьшается практически до нулевого в течение нескольких дней.
– Вот как нужно работать, идиоты,– ставил в пример Багонета другим начальникам лагерей, прибывший в декабре с инспекторской проверкой гауляйтер Украины, не обнаружив на территории лагеря с покосившимися вышками ни одного пленного.
– Где контингент? Неужели всех ликвидировали?– удивился он, разглядывая занесенную снегом площадку.
– Так точно, в соответствии с директивой фюрера №1409/41,– браво ответил обер-лейтенант и получил повышение в звании внеочередное, за рвение.
Аэродром находящийся рядом с поселком Остер, достался немцам от отступившей РККА. Рядом с ним «Люфтваффе» устроило здоровенную свалку горелой техники. Сначала свезли сгоревшие прямо на земле краснозвездные машины, а потом кому-то пришла в голову идея стаскивать сюда вообще всякую поврежденную. Грандиозный этот склад вторчермета, хозяйственными немцами был организован для последующей ее сортировки и отправке по назначению. Что-то можно было отремонтировать в полевых условиях, а что-то уползет в эшелонах в Фатерлянд. Особенное внимание службами тыла обращалось на цветные металлы и алюминий, который считался сырьем стратегическим и по этой причине даже у пленных красноармейцев изымались их солдатские котелки и ложки. Все войны на Земле велись всегда исключительно ради добычи. И эта была не исключением. На свалке копошились бригады сортировавшие металл, растаскивающие его по кучам. Все те же русские пленные.
– Говорят, что даже чернозем из России эшелонами приказано вывозить,– кивнул Михаил в сторону свалки.– Богатая страна эта Россия. Люди в ней нищие, правда, почему-то всегда.
– Порядка у них нет потому что никогда,– живо откликнулся Фишер.– Им бы царем нашего фюрера помазать на трон и зажили бы они лучше всех. Сами виноваты. Своего царя свергли и евреев к власти допустили.
– Однако и при царе они жили не лучше чем при большевиках, а в его жилах текла арийская кровь,– возразил Сергей.
– Ленивый народ. Им бы напиться водки, да под балалайку сплясать. Кто Россией управлял всегда? Немцы. Если бы не они, то и страны такой – Россия не было бы,– самоуверенно заявил адъютант.– Всегда немцы решали в России, как ей жить. От ихнего царя Петра так было и до последнего – Николая.
– А им это надоело и они попробовали жить без немцев?– спросил Михаил.
– Они – русские вообще ничего никогда не решали. За них решали всегда другие. Пока решали немцы, Россия была великой страной, почти арийской. А потом поналезли евреи со всех сторон. И начали они решать. Царя-батюшку расстреляли и власть захватили. Немцев – дворян выгнали, а кто не успел уехать тоже расстреляли. Нет, народ в этой стране – это свинья, которую никогда не спрашивали, чем ее кормить.
– Вы считаете, что они не способны сами собой управлять?
– Про русских недаром говорят уже давно, что «один русский – это гений, два русских – это скандал, три – это анархия». Нет, они сами не могут. Им нужна железная рука. Без нее русские впадают в анархию, работать перестают. Пьют и пляшут свою кадриль,– уверенным голосом подтвердил Фишер.– Посмотрите как они воюют – это потому что ими командуют евреи-большевики. А евреи воевать никогда не умели. Поэтому русские отступают. Когда русской армией командовали немецкие офицеры, русские всегда побеждали. У русских никогда не было своих талантливых полководцев, в этом их беда. Они солдаты, а командовать ими должны мы – немцы.
– А Суворов?
– Суворов? Это немец чистокровнейший, господа. Как можно не знать об этом? Его предок – Сувор принял подданство русское в 1622-м году при царе Михаиле Федоровиче. Прибыл он в Россию из Швеции, но сам Сувор был прусак из Мюнхена. Поступил на службу к шведскому королю, но что-то его там не устроило и ушел служить к царю Михаилу. И звался он вообще-то Zuvеr, что означает – «опередить», или что-то в этом смысле. Русские, конечно, переиначили на свой лад.
– Откуда такие познания, герр Фишер? Вы изучали военную историю?– задал вопрос Сергей.
– Увы. Нет. Но о Суворове знаю многое. Я родился в Швейцарии, господа. В городе Швиц. Там помнят генералиссимуса и его переход через Альпы. Только истинный ариец способен на такое. Шестьдесят сражений и ни одного поражения,– Фишер гордо задрал свой арийский нос и свысока взглянул на копошащихся в утиле пленных. Один из них, с забинтованной грязной тряпкой головой, видимо споткнулся и рухнул, выпуская из рук кусок дюралевой обшивки, которую волок из одного конца свалки в другой. Фрагмент крыла кувыркнулся и, очевидно, достаточно чувствительно попал по ноге охраннику. Судя по ярости, с которой он набросился на упавшего пленного, избивая прикладом винтовки, удар был болезненным. Пленный попытался встать, но ударом в голову караульный сбил его с ног и принялся добивать уже лежащего. Удары сыпались столь яростные, что Михаил понял, встать русскому живым немец не позволит.
– Стой,– скомандовал он водителю и «мерседес» замер, рядом с проводящим экзекуцию охранником.
Услышав за спиной хлопок двери тот оглянулся, размахиваясь для очередного удара и замер с перекошенным от ярости лицом. Перед ним стоял оберст Люфтваффе. И глаза у оберста были такие, что охранник тут же пришел в себя. Яростную гримасу сменил на угодливую и вытянувшись по стойке смирно, доложил:
– Шутце Баркхорн.
– Демонстрируете арийское превосходство недочеловеку, шутце? – Михаил взглянул на разбитое в кровь лицо русского, который сумел сесть и теперь смотрел на него снизу вверх одним глазом. На месте второго была сплошная кровавая рана. Видимо эсэсовец попал удачно в глаз и этот человек теперь наверняка лишился его. Пленный был, судя по гимнастерке, рядовым и уже в возрасте. Пожилой дядька сидел сгорбившись, схватившись одной рукой за голову, а второй рукой размазывал кровь по лицу подолом гимнастерки.
