скачать книгу бесплатно
Когда медведю оставался один прыжок до берега, Толлуман направил в его сторону багор. Зверь с сердитым ревом резко махнул лапой, пытаясь ударить по нему. Задние лапы скользнули по валуну, и медведь чуть не свалился в бурлящую воду, так и не дотянувшись и не ударив по багру. Медведь, перевалившись несколько раз с лапы на лапу, замер.
– Сейчас прыгнет! – заорал Тимофей, подскочив к Толлуману, ухватился обеими руками за топорище и занес орудие на уровне плеча. Парень приготовился к отражению звериного броска, заранее осознавая свое поражение. Бить таким топориком медведя – все равно что вилкой в мамонта тыкать.
Толлуман, стоявший бок о бок с Тимофеем, напрягся, держа в зубах охотничий нож, а впереди себя багор, которым надеялся столкнуть зверя в воду. Медведь, спружинив задними лапами, оттолкнулся от валуна и оторвался от твердой поверхности. В эту же долю секунды произошло нечто. В воздухе словно образовалась прореха, из которой камнем вывалился тот самый кречет. Он с пронзительным визгом всем своим телом рухнул на морду зверя, плотно захлестнув крыльями голову медведя, словно крепко обняв.
Медведь приглушенно рыкнул, будто подавился своим ревом, пошатнулся и рухнул в стремительный поток, а вместе с ним и кречет ушел под воду.
Ошалелые от произошедшего парни смотрели на бурлящую воду и не верили своим глазам и своему счастью. В чувства их привел сшибающий с ног порыв ветра. С трудом устояв на ногах, схватившись друг за друга, прилагая немалые усилия, они добрались до нарт. Собаки стояли ощетинившись и тревожно скуля.
Толлуман не без труда отвязал поводья от дерева. Запрыгнув на нарты, парни стали удаляться от реки, подгоняемые сильным ветром. Прижав уши и вытянув морды вперед, лайки неслись с остервенелой силой. Как только река исчезла из зоны видимости, ветер сразу же стих, а с ветром ушла и тревога. На душе и в мыслях все стало спокойно, словно ничего и не случилось. Собаки также поубавили скорость, уши их поднялись приняв обычное положение, шерсть гладко улеглась.
– Э-эх, – горестно протянул Толлуман. – Рыбу жалко, целая верша рыбы осталась в реке.
– Не жалей. Ведь видели, что река отдавать не хочет, лишней была корзина эта. Нет же, пожадничали! – авторитетно сказал Тимофей, будто ему сходу десяток лет прибавилось. – Пусть это нашим жертвоприношением будет за спасение. Будет с нас и того, что есть, полон мешок почти. А верши я тебе сплету, за лозой вот только к лесу съездим и сплету.
Последнее слово Тимофей как-то странно протянул, почти пропел. Толлуман оглянулся и стал тревожно вглядываться в задумчивое лицо парня.
– Не ищи объяснений, – посоветовал Толлуман. То, что сегодня произошло, это самое безобидное, что может случиться в наших краях.
Остаток пути до стойбища ехали молча, каждый думал о своем.
По приезду Тимофей сразу же пошел справиться о самочувствии Бэргэна. Мужчина сидел на топчане и что-то мастерил из оленьей шкуры. Как потом оказалось, он пытался починить свои унты, изодранные волками в тот злополучный вечер.
Разбинтовав и осмотрев раны, Тимофей посоветовал Бэргэну принять горизонтальное положение и пару дней не вставать. На обеих ногах, от колена до щиколотки, был явный отек. Обработав раны и наложив тугую повязку, Тимофей насильно уложил на топчан несговорчивого пациента. Свернув оленью парку, сунул ее под ноги, чтобы поднять их повыше.
– Так и лежи, – строго скомандовал Тимофей, пытаясь придать выражению своего лица как можно больше авторитетности, – так отек быстрее сойдет. И раны быстрее затянутся, – схитрил он.
Тимофей шел по стойбищу, рассматривая все, что было вокруг. Десяток чумов выстроились в виде полумесяца, в центре образовавшейся площадки бегали детишки, краснощекие, сопливые. Те, что постарше, собравшись в круг, пытались натянуть тетиву на самодельный лук, спорили, выхватывали друг у друга согнутый прут. Каждый надеялся на то, что вот у него-то точно получится. Малышня, шмыгая красными носиками, гонялась за щенком, то отбирая, то бросая обратно кость с необглоданным мясом.
Визг и смех беспечной детворы поднял настроение. Улыбаясь, Тимофей шел в загон обработать раны жеребцу. Картина, представшая перед его взором, теплом и умилением наполнила душу. Пегий жеребец с забинтованными голяшками стоял у изгороди с опущенной мордой. По другую сторону находилась белая кобылица, ноздрями она тыкалась в храп, лоб жеребца, губами щипала ему ухо. Тот тихонечко фыркал.
– О, Варос, тебя подруга пришла проведать, – умиляясь, окликнул жеребца Тимофей. – Честно сказать, дружище, я тебе крепко завидую.
Жеребец стоял не двигаясь, не обращая внимания и не реагируя на голос человека. Кобылица же, наоборот, оторвалась от своего занятия и, приосанившись, уставилась на человека, навострив уши.
– Да ты, смотрю, совсем голову потерял, – засмеялся Тимофей. – Немудрено, вон какая красавица обхаживает. Не хочется вам мешать, но перевязку никто не отменял.
Тимофей пролез между жердин в загон. Кобылица громко фыркнула, заржала, изогнув шею, взбрыкнула и ускакала прочь.
– Видишь, Варос, какие обидчивые эти дамочки, а красивые дамочки еще и капризные, – Тимофей гладил жеребца по шее, расчесывал пальцами гриву, ласково похлопывал по холке. – Ну что, будем лечиться?
– Не подружка она ему вовсе, – услышал Тимофей чей-то голос у себя за спиной. Не прекращая бинтовать, он оглянулся, чтобы увидеть шпиона, подслушивающего его разговор с Варосом. Позади стояла якутяночка.
– Почём знаешь, что не подруга? – поинтересовался Тимофей, завязывая покрепче узелок бинта. Убрал конское копыто со своего колена, поднялся во весь рост и погладил морду жеребца, пытавшегося зажевать его капор. – Кто же тогда, если не подруга?
– Она ему маам, – ответила девушка, внимательно рассматривая чужака. – Она часто к нему подходит, жалеет, наверное.
– Вон оно что. Мама – это тоже хорошо, – заинтересованно протянул Тимофей. Он оглянулся, выискивая взглядом белую кобылицу. Почему-то захотелось еще раз на нее взглянуть.
– Я тоже ветеринаром быть мечтаю, – сказала якутяночка. – Буду животных нашего стойбища лечить.
– Нарыйана! – окликнул девушку пожилой якут. – Не приставай к убайдару с глупыми разговорами. Иди в чум помоги женщинам.
Девушка обидчиво надула губки и убежала.
Бэргэн лежал в том же положении, в которое его уложил Тимофей, уходя из чума. Он неспешно жевал, держа в руке большой кусок зажаренного мяса.
– Садись ужинать, – предложил Бэргэн.
Из большой миски, доверху заполненной жареным и вареным мясом, Тимофей взял первый попавшийся под руку кусок и, присев на топчан, принялся трапезничать. Насытившись, он попросил Бэргэна:
– Расскажи, что случилось в тот вечер.
– Ничего особенного, для охотника – обычное дело в наших краях.
– Толлуман мне рассказывал что ты смелый и удачливый охотник, меткий стрелок, что духи тебя всегда оберегали и помогали. Что же случилось в тот вечер они не пришли тебе на помощь?
– Ошибку я совершил, тем и разгневал лесных духов, – угрюмо ответил Бэргэн. – Все люди могут ошибаться и совершать плохие поступки. Вот поправлюсь и преподнесу духам леса свое жертвоприношение. Очень надеюсь на то, что они простят меня. Было бы очень несправедливо долго гневаться и наказывать меня за оплошность, которую я совершил за время той короткой жизни, которую прожил.
– Да, – задумчиво протянул Тимофей. – Если уж духи разгневаются, то не посмотрят на то, сколько ты прожил на свете и смел ты или трусом являешься. Все едино.
– Ты понимаешь, неожиданно он на тропе появился. – Рывком сел на топчане взволнованный Бэргэн. – Как из-под земли вырос. На задние лапы встал, передние вверх поднял, да как заревел, что все птицы и звери всполошились. И враз тишина наступила, да такая мертвая тишина, как будто кроме нас в лесу никого и нет вовсе. Варос как шарахнется, да как вздыбится, я и не удержался, свалился с него на тропу. А медведь с поднятыми лапами да со страшным ревом на меня идет. Я и выстрелил в сердце зверю, открытым он был для такого выстрела, да еще в нескольких шагах. Зверь рухнул, и в тот же миг из зарослей два медвежонка выбежали, маленькие совсем. Остановились около мертвой матери и давай реветь, да так жалобно и по-детски тоненько. Оказалось, медведицу застрелил.
Якут стих. Какое то время сидели молча. Тимофей смотрел на Бэргэна, а тот – куда то в невидимую даль.
– Растерялся я от неожиданности, не смог разглядеть, что медведица передо мной, – будто очнувшись от забытья добавил он. – Я потом Вароса окликнул и повернул в обратный путь, не стал ехать на заимку, чувствовал, что духи леса мне этого не простят. Так и есть, уже на краю леса волки возникли из ниоткуда. Ты понимаешь? Зарослей там не было, я бы их увидел. Я чувствовал на себе чей-то злой взгляд и часто оглядывался по сторонам, волков не было. И вдруг они словно из под земли появились, глазища красные, страшные, пасти неестественно большие, с огромными клыками. И не скулили, когда я выстрелом попадал, а охали. Понимаешь? Охали, как человек, и падали.
Бэргэна замолчал и лег, от его волнения трясло. Немного успокоившись, он продолжил:
– После каждого выстрела я убивал одного волка, а в стае, которая за мной гналась, убывало два. Понимаешь? Один мною убитый падал на снег, а другой просто исчезал, как туман при солнечных лучах. Мне явно помогал кто-то невидимый, и я даже догадываюсь кто. Но ты не спрашивай больше ничего. Более знать тебе не следует.
– Медвежат, понятное дело, жалко, – подытожил услышанное Тимофей. – Не выживут мальцы без мамки-то. Но ты себя шибко не кори. Тут уж или ты ее, или она тебя. По-другому точно никак, закон тайги.
Глава 5
Тимофей долго не мог уснуть. Прошедший день выдался богатым на события, оттого и мысли в голове роились как дикие пчелы вокруг улья. Вопросов было больше, чем ответов. Сколько в размышлениях пролежал, ворочаясь с боку на бок, поди узнай. А когда провалился в тревожный сон, привиделось такое, что наутро не мог понять, а сон ли был это. Не исключено, что явное марево, на сибирских землях это обыденное дело.
Привиделась, что старуха шаманка, с которой он возле чума встретился в первый вечер, говорит ему:
– Слушай внимательно и ничему не удивляйся. Как солнце в зенит войдёт, отправляйся к той реке, где медведя встретили. Вниз по течению путь держи, там будет небольшое поселение. Спроси рыбаков которые вчера утопленника выловили, забери у них мой амулет да себе его оставь. Не успела я свой дар передать, всё преемника не могла нужного подобрать. Тебя когда встретила, сразу поняла, что парень ты душой и помыслами чистый, ты-то мне и подходишь. С амулетом к тебе часть моего дара перейдёт. Хотела всю свою силу шаманскую тебе доверить, да вот не успела. Силы растратила, спасая сначала Бэргэна от лесных духов в обличии волчьем. Не успела сил начерпать, дух свой шаманский восстановить, ты с Толлуманом в беду попал. Всё бы обошлось, я ведь и в водных тварей перевоплощаться могла, не махани медведь тогда когтями при падении в воду. Так и снял с моей спины кожу с мясом своими когтищами и не выпустил из лап цепких. Силы мои враз с кровью и ушли в воду студёную. Слишком я стара, чтобы за жизнь бороться, устала от жизни, оттого и не приложила никаких усилий на спасение своё. Сон никому не рассказывай, за амулетом сам отправляйся. Амулет на теле держи да помалкивай. Рыбакам скажешь, что выловили они удаганку[1], пусть похоронят по обычаю, как полагается хоронить шаманов. Скажи, что оберегать их селение отныне буду, в делах рыбацких да охотничьих помогать стану.
После этих слов испарилась она словно туман, словно и не было вовсе.
В чуме несмело забрезжил предрассветный луч света, все ещё спали. Тимофей лежал с открытыми глазами и не понимал, как воспринимать услышанное: принять как дурной сон и забыть или же отнестись всерьёз и выполнить наказ ночной гостьи, явившейся в его сон.
Первыми в чуме просыпались женщины. Затапливали буржуйку, стоявшую посередине пространства, и принимались готовить завтрак для всего большого семейства, насчитывающего порой больше десятка человек.
Пока готовился завтрак, а Бэргэн ещё не вставал, Тимофей решил проведать жеребца. В стойбище было тихо, основные источники шума ещё крепко спали, посапывая сопливыми носиками. Завидев приближение человека, коровы в загоне стали протяжно мычать, перекликаясь на разные голоса и мотивы.
– Извините, девочки, я не к вам, – ответил на приветственное мычание весёлый лекарь. – Я вот к этому молодому пегасу. – Как ваше самочувствие, пациент? – придав голосу комичных ноток, Тимофей пролез в загон к Варосу.
Жеребец, довольно пофыркивая, стал тыкаться мордой в парку Тимофея.
– Вижу, что самочувствие хорошее, – Тимофей погладил покладистое животное, потрепал его за гриву, обнял за шею и прошептал в ухо: – Ты очень смелый жеребец, спас хозяина от злых духов. Поправляйся быстрее, ты нужен хозяину.
Варос закивал головой, низко её склоняя. Так делают лошади в цирке за кусочек сахара или какую другую вкусняшку.
– Да мой же ты умница! – засмеялся Тимофей, хлопая жеребца по крепкой шее. – Понимаешь, что я тебе говорю, в таком случае давай сюда ногу, будем делать перевязку.
Рядом раздался незнакомый птичий крик, вернее скрежет. Глянув в сторону звука, Тимофей увидел кречета, только что взлетевшего с перекладины загона.
– Почему я его не заметил раньше? – спросил Тимофей сам у себя, а вслух добавил: – Господи, да чему я удивляюсь? – и крикнул вдогонку птице: – Удаганка, это ты?
Птица удалялась. Тимофей, глядя ей вслед, подумал, что, наверное, это ийэ-кыл[2]. В этот момент птица зависла на месте, затем вернулась, пролетела над загоном, где стоял Тимофей, и, взмыв в небо, исчезла.
Вернувшись в чум, он сразу обратил внимание, что стало непривычно тихо, несмотря на наличие всех детишек. Женщины переговаривались шёпотом, из мужчин был только Бэргэн.
– Что-то случилось? – спросил у него Тимофей.
– Эбэ[3] исчезла, – угрюмо сказал Бэргэн. – Ушла из стойбища вскоре после меня, когда я в лес отправился. С тех пор никто её не видел. Так и не явилась.
«Я видел!» – чуть было не выкрикнул Тимофей, но вовремя прикусил язык. Он уже не был уверен в том, что видел. Столько всего произошло, что он не совсем понимал где явь, а где марево.
Обрабатывая раны Бэргэна, Тимофей, к всеобщей радости, заметил значительное улучшение. Отёк сошёл, ранки подсохли, образовав естественные корочки без нагноений.
– Бэргэн, мне на сегодня нужна упряжка, без разницы какая, – поставил в известность Тимофей. – Съездить по делам нужно.
– Можешь взять любые свободные нарты, – безразлично ответил Бэргэн. – Толлуман подскажет, каких животных ставить в упряжку.
Тимофея так и подмывало рассказать Бэргэну свой сон, а может, видение, он так и не определился, что это было. Хотел рассказать о случившемся на реке, о том, что видел старуху, как себя повела птица сегодня утром. Тимофею хотелось выговориться и получить хоть какой-нибудь вразумительный ответ. Но что-то не давало, не позволяло озвучить то, что распирало его изнутри.
Чтобы отвлечься от мыслей и скоротать время до солнца в зените, Тимофей пошёл на подмогу оленеводам. Те метили новорождённых оленят, привязывая на шею верёвочку, такого же цвета верёвку вязали оленихе на рог. Совсем маленькие детёныши атти[4] часто теряли свою маму, не поспевая за ней. И чтобы легко и быстро найти и воссоединить мать и детёнышей, их метят одинаковым цветом.
Тимофею нравилось возиться с животными, это занятие было не в тягость, а в радость, оттого и время пролетело незаметно. Настал момент, когда нужно было отправляться на поиски поселения, которое обозначила шаманка.
Ставя в упряжку четверых оленей, Толлуман всё пытался выспросить у товарища, куда тот собрался ехать без него. Но Тимофей был загадочно молчалив и скрытен. Чтобы успокоить любопытство Толлумана, Тимофей пообещал ему, рассказать всё по приезду.
Начало поездки было приятным, потому как погода стояла тёплая и солнечная, предвещая скорое приближение весны. Снег хоть и лежал везде, куда хватало взгляда, но заметно осел и стал плотным. Не доезжая до реки, Тимофей направил оленей в нужную сторону. Он хорошо помнил, в каком направлении река понесла медвежью тушу.
Приблизительно через полчаса езды впереди замаячили крыши деревянных домов. Въехав в поселение, Тимофей поинтересовался у первого встречного мужика, не вылавливал ли кто из жителей утонувшего в реке человека.
– А как же! Аккурат вчерась к вечеру двое наших мужиков и притащили с рыбалки утопленника, – ответил мужик. Ощутив свою полезность и осведомлённость, он выровнялся в осанке и выпятил грудь колесом, а затем добавил: – Старуха то была.
– А как мне найти мужиков этих? – заволновавшись, спросил дрогнувшим голосом Тимофей.
– Одного ты уже, почитай, нашёл, – оветил мужик и указал рукой на стоявший рядом дом. – Вот тут Степан живёт, а до Митьки в край улицы надо проехать.
Высокий, крепко сложенный, не по возрасту седовласый Степан одним рывком извлёк из выдолбленной в мёрзлой земле ямы оленью шкуру, обвязанную верёвкой.
– В этой яме я завсегда храню пропитание для собак, у меня их более десятка: какие для охоты, иные – в упряжку, – объяснял Степан, развязывая верёвки, а затем распахнул край шкуры.
– Боже правый! – отшатнулся Тимофей и отвёл взгляд в сторону.
Взору открылся окоченевший труп старухи, покрытый коркой льда, с обнажённой синей спиной, разодранной медвежьими когтями: глубокие борозды шли от затылка до поясницы.
– Ну да, картина не для слабонервных, – хрипловато сказал Степан и закашлялся, затем как-то виновато добавил: – Сохранил как есть, знал, что придёшь.
– Откуда знал? – удивлённо спросил Тимофей, выпучив на мужика глаза.
– Она сказала, – Степан кивнул головой в сторону обледеневшего трупа. – Сказала, что за амулетом придёшь.
Степан смотрел на испуганно выпученные синие глаза гостя и понимал неправдоподобность им сказанного. Решил объяснить для понимания:
– Сон мне был, а может, видение, точно сказать затрудняюсь, – Степан закряхтел, прочищая заложившее горло. – Явилась старуха в обличии шаманском и говорит, мол, шаманка я, похорони меня по обычаю. Амулет мой, говорит, отдашь тому, у кого глаза, как куех халлаак[5]. По всему видать, про тебя старуха говорила. Так что забирай амулет, тебе он теперь принадлежать должон.
Тимофей стоял в нерешительности, он боялся посмотреть на труп-ледышку. Становилось не по себе от одной мысли, что нужно прикоснуться к синему окоченевшему трупу, чтобы снять амулет.
Степан видел нерешительность парня и решил немного ему помочь, перевернув старуху лицом к верху. Прикасаться к амулету и снимать его со старухи он не осмелился, пусть этот страдалец сам выполняет то, что ему завещано. Но судя по выражению лица бедолаги, положение его не облегчилось, а наоборот, усугубилось, потому как на обледеневшем синем лице покойницы застыла гримаса нечеловеческой боли и страдания. Рот застыл в немом крике, в образовавшейся впадине рта была замёрзшая вода, глаза закатились кверху, оставив в глазницах только белки.
У Тимофея волосы зашевелились под капором, по спине пробежал холодок. Даже мелькнула мысль: плюнуть на все наказы и видения, уехать побыстрее и как можно дальше от всего этого кошмара. Тимофей повернулся спиной к ужасному образу мертвеца с намерением уйти. Но какая-то невидимая сила словно приподняла его за плечи и развернула обратно.
– Ну давай уже смелее! – как гром среди ясного неба прозвучал голос Степана, он не заметил, что парня оторвала от земли и крутанула какая-то неведомая сила, и подумал, что тот сам передумал и повернул обратно.
С ужасом Тимофей наклонился к старухе, стараясь не смотреть на лицо, с хрустом ломающегося льда раздвинул ворот одежды и увидел амулет в виде птицы кречета. Не отрывая от него взгляда, достал нож, висевший на поясе, и разрезал шнурок из оленьей жилы. Зажав в ладони амулет, Тимофей почувствовал, что руке стало горячо. Он рывком сорвал шнурок с мёртвой шеи, снова раздался хруст льда. Тимофею показалось, что шаманка будто облегчённо вздохнула. Может, действительно было так, а может, со страху послышалось. Тимофей отскочил от мёртвого тела, крепко сжимая амулет.
– Ты посмотри на эту красоту, – опять голос Степана прозвучал неожиданно, отрезвляюще, словно выдернул из кошмарного сна.
Тимофей непонимающими глазами уставился на Степана. Тот указал на небо. Там плескалось розовое сияние с вкраплением синего и зелёного. Такого северного сияния Тимофей ещё ни разу не видел и связал аномалию с шаманкой, с амулетом, со всем происходящим в эти минуты. Вспомнил те слова, которые шаманка велела передать рыбакам:
– После того как вы её захороните по полагающему обычаю, она станет оберегать ваше поселение и помогать рыбакам и охотникам.
– Известие хорошее, – довольно крякнул Степан и, раскурив трубку, протянул её Тимофею.
– Спасибо, не хочу, – вежливо отказался Тимофей. – Не курю я, да и не люблю это.
– Ты поди и водки ни разу не пробовал? – лукаво глянул на парня Степан. – Зайдёшь, может, махнём за знакомство по кружечке?
– Водку пробовал, когда студентом был, – ответил Тимофей, просияв в лице от воспоминаний о тех годах. – Только не понравилось мне то состояние, когда она по организму разливается и разум туманит. А вот от горячего чая я бы не отказался.
– Погодь, старуху на место определю и пойдём в избу чаёвничать.
Степан укутал тело шаманки обратно в шкуру, связал верёвки и опустил в яму, которую накрыл досками.
В просторной комнате было тепло и светло. В печи потрескивали поленья, на краю стоял чугунок, источая приятный запах свежесваренной еды. Там же стоял и чайник, из изогнутого носика выходил посвистывая пар. Указав гостю на лавку у стола, Степан наложил в большую миску варёное мясо. С полога печи достал светлую тряпицу и извлек из неё лепёшку.
– Давай сперва мяска отведаем, а потом уж и чайком побалуемся с медком, – предложил Степан, усаживаясь за стол. – Надысь в лесу молодого лося подстрелил, мяса хватит надолго, в лес до осени можно не соваться. Я больше рыбный промысел уважаю. Рыбу, к примеру, из реки выловил, она вскорости сама и издохла. А в лесу для пропитания зверя убить надобно, значит, жизни лишить, руки кровью испоганить, тягость убиения на душу свою взять. Иной раз и кусок мяса в глотку не лезет, оттого и на охоту редко выхожу, только в случае большой надобности. Бывает, в лес за лозой пойдёшь да зверька живого в капкане встретишь али птицу, в силке трепещущую, завсегда на свободу выпущу. Оттого духи леса на меня и не гневаются шибко, ещё ни разу не обидели, зверем не напугали. Выпущу кого на волю, так обязательно отблагодарят поляной ягод али грибов. В нонешнем годе оленёнка из сети выпутал, сухариком пригостил да по задку шлёпнул и отпустил. Как в обратную пошёл, дык на колоду мёду и набрёл, насилу дотащил.
Тарелка из-под мяса опустела. Степан поставил на стол деревянную кадушку с мёдом и две алюминиевых кружки. Сыпнув в каждую по горсти пахучих трав, залил кипятком. Комната наполнилась запахом летнего луга в жаркое лето. Тимофей, прикрыв глаза, втянул полной грудью аромат трав. Ему даже показалось, что лёгкое дуновение тёплого летнего ветерка коснулось лица.
