скачать книгу бесплатно
– Заткнитесь!
– Что, простите?
– Я прошу вас рот закрыть. Вы что, глухой?
Женщина разрыдалась. Мальчик все облизывал фигурку. Было видно, что психолог прав: несмышленыш Леша не искал общения. Создавалось впечатление, что оно ему не нужно, хотя на самом деле важно было побуждать ребенка к нему, уча (а заодно и учась), общаться на языке жестов, взглядов, интонаций – привлекая к той деятельности, которая для мальчика возможна и интересна.
– Женщина, поймите, пожалуйста. Вас никто не обвиняет, что так вышло. Но то, что должно быть сделано ради благополучия вашего сына, требует многократных усилий. Если у вас хватит воли, то вы – героиня.
Воли не хватило. Она пыталась, но что-то в ее мозгах пошло не так, заклинило и перемкнуло. Развивающие игры и учебники были отложены в сторону. Каждый стал жить в своей реальности, казалось бы, почти случайно замечая друг друга.
…Этим вечером броня дала сбой, и женщина с прежней хрупкостью раненого цветка почувствовала, что ее ребенок привлекает к себе внимание остальных: счастливых, молодых, занятых своими делами и… забывающих о нем уже через пару минут.
Она хотела бы повести себя так же, но… не смогла ни тогда, ни сейчас: сдать своего ребенка в школу для дураков – это вообще что? Разве для того она рожала?! Все вокруг хотели праздника, да и она хотела устроить праздник сыну (надеялась: сделаю ему подарок, и тогда…), но что-то ее съедало.
Приближающийся Новый год еще не наступил, но уже пугал, словно неотвратимость пропадания в вечно голодной темноте, которая просит добавки. Снова злоба неприятно куснула сердце. Прогрохотал очередной тележкой, заставив вздрогнуть женщину какой-то узбек в красной кепке – провез клетку на колесиках по решетке у дверей. И даже эти двери, бесшумно раскрывающиеся при движении рядом с ними в обе стороны, сейчас напоминали ей челюсти клацающего зубами Щелкунчика, которого она не любила даже в детстве.
Услышала, как, проходя мимо, криво усмехнулась подвыпившая уже, судя по запаху «Блейзера», молодежь:
– Глянь: все лучшее – детям. – Оба парня повернулись в сторону мальчика, играющего с огоньком зажигалки. Встретились глазами с матерью, и, виновато потупившись, отвернулись.
«Все лучшее – детям. Как же хочется курить, твою мать!» Злоба набирала обороты, и холод не прибавлял в ее душе (его-то душа – потемки!) тепла.
В который раз представив, что вот, уже совсем скоро, очередной день, очередной год будут позади, а в новом она останется одна – с сыном, с которым у нее нет ничего общего (кроме зажигалки и жилплощади), ведь даже одиноки они по-разному, она отняла у него любимую игрушку:
– Все, надоел!
Пожалела: если Леша понял, что его лишили зажигалки, то ни словом, ни телом не выразил ровно никакого неудовольствия. Несмелость мужчин строить с ней отношения всерьез, когда рядом слабый на голову ребенок, она понимала, но равнодушие собственного сына, хоть он и не виноват, что таким родился, сносить было тяжело, если вообще возможно.
Докурив, она решительно взяла ребенка за руку и повела в торговый центр. Она определилась.
В ночь с тридцать первого на первое на город спустился приятный снежок. Рязанцы весело гуляли – ледяной каток под ногами никого не смущал. В центре, у памятника Ленину, устроили концерт. Гремели фейерверки. Молодые обнимались, а те, что постарше, – начав пить еще рано утром, дрались, забавно падая лицом вниз, на потеху остальным.
Та девочка, которой пару дней назад не хватало несколько рублей на маршрутку, в новогоднюю ночь гуляла со своим парнем на Почтовой. Ее подружка отдыхала по-другому: отмечала Новый год в кругу семьи, на стриме – подняла деньжат.
Мальчик Леша встретил Новый год, как обычно, дома: кушал тортик, смотрел дядю Путина. В этот раз мамы рядом с ним не было – кто-то позвонил, пригласил, и она ушла. В комнате с телевизором у окна стояла елка, под которой лежал нераспакованный подарок. Елка была искусственная, но огоньки на ней сверкали самые настоящие. Вот и жизнь у Алеши была такая же, разноцветная.
После новогодних праздников, в феврале, он отправился в детский дом. Он вел себя хорошо только тогда, когда с ним была зажигалка, – она заменяла мальчику четки. А может быть, и маму.
Только потом, те, кто знали эту женщину, вспомнили одну странность: в тот Новый год она впервые не написала на стене своей странички ВКонтакте традиционный пост с рассказом о своем сыне. С просьбой о том, чтобы все желающие отправили ему письмо от Дедушки Мороза с наилучшими пожеланиями по такому-то адресу. Даже номер своей банковской карты не приписала – вообще ничего.
Чирк-чирк.
01.01.2020 – 23.01.2020,
Санкт-Петербург
Апокрифы Холбрука
I. Бета-версия
1
Война позади. Мирное время. Мирное небо над головой. Мало кто помнит, как поют птицы, – зачем, когда можно напечатать птичку на 3D-принтере? Воссоздать биологический артефакт по образу и подобию нынче проще, чем нос почесать. О разнице между жившими когда-то до случившейся катастрофы пернатыми и их современными автономными копиями говорить не приходится – едва ли она заметна.
После войны вместо птиц над деревьями летают дроны: медицинские, транспортировочные, типа как у «Почты России», охранные… После войны этому никто не удивляется – онлайн одержал победу.
Мужик шел на прием в больницу. Он думал о том, что Рязань – это вам не сахар. Он еще помнил, что такое «рязанский сахар». Он еще помнил, как поют настоящие птицы. Он видел Байкал. Помнил Горбачева и Ельцина. Мальчишкой смотрел Брежнева по телевизору. Помнил, что раньше не было нужды в камерах с функциями распознавания лиц. Помнил время, когда двери в подъезды были нараспашку. Ему казалось, что в его время – то есть до того, как он решился на модификацию, – все жили дружно.
Почти при коммунизме.
– А теперь активисты говорят, что память не нужна. Время искажает воспоминания, утверждают они, – жужжал себе под нос мужик.
Он шел в больницу.
А больница – если точнее, поликлиника №10 Московского района города Рязани – та, к которой в довоенное путинское время были прикреплены 54 тысячи человек, – и сейчас выглядит ужасающе. Внешне она напоминает ему расселенный дом. Квадратное складское помещение на помойке: разбитая дорога, грязные окна, серые кирпичи и кривая, как ковш трактора, крыша. Сколько он себя помнил, поликлиника всегда так выглядела.
Память не нужна, говорили они. Мы уже знаем, почему: время искажает воспоминания. Он помнил, как был закончен ремонт в январе 2020 года. В интернете, на сайте 62ИНФО написали, что в больницу «привезли новое оборудование для УЗИ, отоларингологии и хирургии». Обещанного нового оборудования он тогда, к сожалению, не заметил. Было ли оно вообще, это оборудование? Как теперь проверишь, что правда, а что вымысел?
Разве не заменили рабочие «окна, двери, полы, трубы, вентиляцию, проводку, а также перепланировали часть помещений»? Разве не повесили вспомогательные цветные таблички? «Так, синие означают терапевтическое отделение, жёлтые – диагностическое, красные – хирургическая служба, а зелёные – узкие специальности».
Таблички – да, были. Он видел их собственными глазами.
Знакомая врач на приеме сказала, если его не подводила память, следующее:
– Эти рабочие – одно название, вы бы знали! Кабинеты после ремонта оставили в таком состоянии, что все этими вот руками пришлось отмывать, вытирать и выбрасывать. Доктора и медсестры мужей с собой взяли, детей – в помощь.
– Одним словом, тяптя-ляптя.
– Да вообще. Я одного рабочего на рынке потом встретила. Я – врач, и память на лица у меня знаете какая хорошая – без всяких микросхем! Так вот, рабочий мне и говорит: «А вы что от нас хотели, дамочка? Нам как заплатили, так мы и сделали. За качество мы не отвечаем».
– Пока наверху воруют, есть чем платить, да?
– Ну, в эти дебри я не лезу… Рыба гниет с головы – это мы знаем давно. А что толку? Москва живёт в будущем веке. Все остальные города – в прошлом.
– Может, оно и к лучшему. Ну, спасибо за назначения. Всего вам хорошего.
– До свидания.
Да, примерно такой был разговор. Но время искажает воспоминания…
2
Когда он уже дошел до ручки, доктор спросила:
– Скажите, пожалуйста. А вы что, согласны ли на модификацию? Пока квоты есть, сами понимаете.
– Все мы здесь, так сказать, гостим. Не знаю. А что вы о ней думаете?
– Я – нет. Боже меня упаси. Страшно мне: вдруг что не так пойдет. Я человек прежней закваски. Консерватор. А вот вы – мужчина. Попробуйте. Тоже ведь – опыт.
– Хорошо. Я подумаю, – сказал он, повернул ручку и вышел из кабинета.
Через несколько дней он, движимый неясным предчувствием, сходил в больницу и дал свое согласие на участие в эксперименте (в те дни это так называлось).
Норма – понятие переменчивое.
– Итак, Ковалев Михаил Евгеньевич, 1966 года рождения. Вы осознаете риски? – спрашивал подозрительный очкарик, о котором все шептались: «московский биоинформатик – голова!», «чуть ли не Господь…» и т. д. – Вы много работали на вредном производстве. Заслужили проблемы со зрением, а общий износ организма составляет…
– Пугать меня не надо, – прервал его подопытный. – Я осознаю, что не знаю, сколько мне осталось: может быть, лет двадцать, а может быть, еще три понедельника. Так что вот вам мой росчерк. Дерзайте.
Очкарик был доволен.
В тот день, а это было в пятницу, Михаил Евгеньевич не представлял: вскоре о нем заговорят как о промежуточной модели нового человека. Со всеми вытекающими: слава, съемки, интервью… Бесчисленные исследования и новые апгрейды. Двигало им туманное иррациональное чувство, усталость от жизни или желание жить – ни нам, ни ему об этом решительно ничего неизвестно. Вспоминая, каким был в те дни, Михаил Евгеньевич представлял себя совсем не тем, кем являлся на деле. Он был убежден, что всегда был человеком азартным, не чуждым риска.
Время искажает воспоминания.
Факт в том, что операцию назначили на следующую среду. Но в понедельник, день тяжелый, случилась авария, в результате которой ему смяло застрявшую в двери маршрутки ногу.
Оттяпав конечность, медлить не стали – боялись, что не выкарабкается. Неприятный очкарик из Москвы со своей свитой настоял на модификации – инвалидизированный экспонат, считай, биомусор.
Если что пойдет не так, его не осудят. Если все пройдет так, как задумывалось, мир изменится настолько, что эпоха посткапитализма начнется и в России!
Ничего необычного: ученые со всей страны наблюдали за тем, как лучшие из лучших на протяжении семидесяти двух часов модифицировали человека.
Оказавшись на первом этаже поликлиники №10, мужик вытер ноги. Отворил еще одну дверь. Прошел в коридор первого этажа. Окошко регистратуры, как он понял, упразднили.
– Здравствуйте, Ковалев Михаил Евгеньевич, 1966 года рождения. Возьмите свой талончик. Ожидайте, пожалуйста, – проговорил неживой голос после того, как он прошел сквозь рамку сканера к табло с надписью «Электронная очередь».
– Без тебя знаю, – грубо ответил Ковалев, нажав пальцем на иконку «Распечатать талон».
– Время ожидания в очереди составляет… три… часа.
Оторвав талончик, он увидел, как на экранной панели, вставленной в стену напротив гардероба, дрались маленькие человечки. Графика была пиксельная, в духе игры «Pac-man».
Когда он приходил на освидетельствование в том году, этого экрана не было. Михаил Евгеньевич опешил – жил затворником, видел такое впервые.
Система подсказала:
– За углом зона ожидания. Наденьте VR-шлем и присоединяйтесь к бою. Отсканируйте QR-код вашего талона, и, когда придет время, игра будет закончена.
– Ну и ну, – подумал мужик.
Он давно жил и многое понял. Но такого не видал никогда.
За углом в два ряда располагались кресла, в которых под тихое жужжание
техники сидели, конвульсивно дергаясь, люди: это они в ожидании очереди дрались один против другого.
Поговаривают, что такого рода бои популярны среди ипохондриков: в медучреждении за игровое время не нужно платить. Лайфхак. Профит.
– Вы прошли мимо VR-шлема. Вы прошли мимо VR-шлема… – торопливо заладила система.
– Машина, тебе не понять. Я в азартные тигры не играю, – ответил мужик и начал подниматься по лестнице.
Чтобы не слушать болтовню электронного голоса, он включил одну из своих любимых композиций: «Pale Horse, Pale Rider» – пример музыки семидесятых годов 20 века не хуже Led Zeppelin.
Помнится, в девяностые он нашел винил с этой песней на Горбушке. Слова из песни Ковалев знал наизусть:
You will say like you’re dreaming
When you see her moving slow
Pale horse and Pale rider
Drive along, coming close
Such a beauty not soon forgotten
She’s a memory that holds me stand
Pale horse and Pale rider
My heart’s a mystery for her to fell
Гитарное интро и олдовый гитарный джемминг успокаивали нервы. Ненадолго.
3
– Вы пришли раньше времени.
– Я, вашу мать, киборг. Не пальцем, так сказать, деланный, знаете ли. Коридор пустой, вы что, не видите через свою, не знаю, камеру? Мне на освидетельствование из года в год. Каждый год одно и то же! – не унимался Михаил Евгеньевич, 1966 г.р. – Что за дурость? Что тогда, что сейчас: приходить и доказывать, что у тебя инвалидность. Не отрастет уже культя. Киборг я, объясняю же!
Pale horse, Pale rider,
Pale horse, Pale rider
Pale hooorse, and mystery,
Mystery…
Соло, к несчастью, пришлось убавить.
– Я вам уже сказала, Михаил Евгеньевич. Люди ждут своей очереди. Вам осталось ждать два часа пятьдесят одну минуту.
– Не буду я этой ерундой заниматься.
– Альтернативный способ решения вопроса: обращайтесь по месту прописки.
– Я давным-давно в Москве не живу. – Ни для кого не секрет, что первый русский киборг жил в Рязани еще до своего, скажем так, обновления. – У вас что, нет информации об этом?
– Информация утрачена. Требуется время на восстановление, – подвел итог искусственный интеллект системы.
