скачать книгу бесплатно
– Ты считаешь, пора? – Степан и сам понимал, что происходит вокруг и чем это может для него обернуться.
– Пора, медлить нельзя, – Петр был настойчив. – Если сегодня не уедете, завтра можете отправиться в Сибирь.
– Ладно, – согласился Степан с приведенным сыном доводом. – Мать, собираемся!
Он нанял в соседней деревне лошадь с телегой, привязал к телеге корову, погрузил на нее свой нехитрый скарб, свою жену и детей и в сопровождении Петра отправился в сторону Москвы. К счастью, погода стояла сухая, и они даже не застревали на глинистых проселочных дорогах.
В Москве многочисленную семью Скулачевых никто не ждал. Петр с женой Надеждой жили в одной из комнат большой коммунальной квартиры в доме на площади трех вокзалов на Домниковке. Поселиться такой большой компанией в ней и жить было практически невозможно, поэтому Петр повез отца с матерью и со всем семейством в один из поселков ближнего Подмосковья, путь к которому шел по Рязанской железной дороге. Кроме того, жить в Москве после бегства из деревни было небезопасно, да и условия жизни в поселке были схожими с условиями их жизни в Малятино, а поэтому для них более приемлемыми, чем в большом городе. В этом поселке в большинстве своем жили бывшие политкаторжане, в их числе и Арон Маркович Левитан. В этом же поселке земельный участок под дачу получила и единственная дочь старого политкаторжанина Левитана, близкого соратника Ленина, Надежда, вышедшая замуж за Петра Скулачева. Туда и привез Петр отца со всей семьей.
Участок, выделенный Петром и Надеждой под постройку дома для семьи Степана и Матрены, представлял собой непролазную чащу елового и соснового леса, так что для того, чтобы построить там дом, нужно было сначала прорубить просеку от ворот вглубь участка. К такой работе Степану было не привыкать. Да и не было здесь таких непролазных, глухих и заболоченных лесов, как в родных краях.
Степан Скулачев был человеком небольшого роста, да уже совсем и не юным, но это не помешало ему построить деревянный дом за одно лето. Помогали строить одни женщины, жена и дочери. Сыновья же, зарабатывая деньги, пропадали в Москве, благо была она совсем рядом.
Спустя лет десять после смерти Степана Михайловича сын его Петр решил отдать часть дома своему младшему брату. Для этого нужно было распилить дом и перенести треть его на двадцать метров от оставшейся основной части дома.
– Знаешь, Владик, – рассказывал Петр подраставшему сынишке, – я проклял все на свете, пытаясь разобрать на бревна строение, созданное руками моего отца. Дом стоял и ни в какую не соглашался разваливаться. Проблема состояла в том, что дед Степан-то строил дом как столяр, а не как плотник, так что каждое сочленение было пригнано одно к другому с точностью до миллиметра. Построил твой дед дом без единого гвоздя: купить их он не мог из-за их дороговизны.
Степан Михайлович Скулачев умер, когда внуку его Владику – Володе Скулачеву – было пять лет. Владик почти не запомнил старика с калининской бородкой и в очках в железной оправе. Дед никогда не приезжал в Москву, где жил внук, а родители Владика предпочитали на лето использовать в качестве дачи дом другого деда – Арона Марковича, поскольку в нем жили всего двое, он да Розалия Захаровна, а в доме у Степана Михайловича всегда обитало человек до десяти, а то и более. Владик запомнил только кровоподтек на лбу Степана Михайловича от щепки, отлетевшей от бревна в тот момент, когда дед орудовал топором, растапливая в доме печь.
После смерти мужа Матрена ушла в глубокий траур, в котором пребывала до конца своей жизни: постоянно в черной косынке, черной кофте, черной юбке. Как-то Матрена доила свою безрогую корову, уже другую, Рогнетку, которая вдруг сбила с ног доившую ее хозяйку, а потом и прошлась по упавшей женщине, повредив ей грудную клетку. Матрена не оправилась после травмы и вскоре умерла…
Но род Скулачевых продолжался. Жили дети Степана и Матрены, давшие, в свою очередь, жизнь уже и своим детям-следующему поколению, жизненный путь каждого из которых проходил по их собственному сценарию…
Глава 3
Родители. Петр и Надежда
Союз Петра Степановича Скулачева и Надежды Ароновны Левитан со стороны мог показаться довольно странным.
Он, русский, из многодетной крестьянской семьи, выросший в глухой российской деревне, был невысокого роста, худощавым, кареглазым, темноволосым. Общительный и подвижный, с быстрой реакцией на все происходившие вокруг него события, с выразительной мимикой по-мужски красивого лица, он быстро сходился с людьми и, если сам того желал, умел абсолютно покорить себе собеседника. Петр, выросший посреди глухого леса, еще в детстве стал хорошим охотником. Освоить это занятие было для него делом неизбежным: семье нужно было что-то есть, и не только то, что взращивалось на земле. Как до войны, так и после нее, сменив военный китель на гражданский костюм, ставший для него основным видом одежды, он навсегда сохранил страсть к охоте.
Надежда, еврейка, из семьи беглого политкаторжанина, вошедшего затем в руководящую элиту нового государства, была единственным ребенком в семье. Блондинка стойкой кожей бледного, с выразительной мимикой, лица. Ресницы и брови на лице ее были почти не видны. Ее попытки летом загореть неизбежно заканчивались воспалением кожи – покраснением. Косметику она никогда не применяла. Ростом была около ста шестидесяти сантиметров, среднего телосложения. Она была живой и подвижной, эффективной в работе, которая была ей интересна. Вполне добросовестно выполняла и работу, которая интереса у нее не вызывала, но была ей поручена. Надежда была человеком легкоранимым, переживавшим неудачи, даже незначительные, хотя внешне, казалось, спокойно и холодно реагировала на происходящее. За время командировки ее отца Арона Левитана в Берлин, затянувшейся на целых четыре года, Надежда успела окончить там школу, а затем и поступить в Берлине в архитектурный институт. После прихода Гитлера к власти и отзыва обратно в Советский Союз работавших в Германии советских госслужащих еврейской национальности Надежда завершила архитектурное образование в России, став студенткой, а затем и выпускницей уже Московского архитектурного института. Всю жизнь Надежда страдала от очень сильной близорукости.
Очки не полностью компенсировали этот недостаток, который мешал профессиональной деятельности архитектора.
В институте, где Петр и Надежда учились в одной группе, они и познакомилась. Поступили они в Московское высшее техническое училище им. Н.Э. Баумана, а окончили Московский архитектурный институт, став архитекторами.
– Как же так получилось, что поступили они в один институт, а закончили другой? – удивлялась я, обращаясь к Володе, подкладывавшему подсушенные в поленнице дрова в камин, гудевший, казалось, от удовольствия, что его в морозный зимний вечер, наконец, разожгли.
– Ты понимаешь, время было послереволюционное, смутное. Шла борьба между различными революционными течениями. Троцкий был, как ты знаешь, одним из организаторов Октябрьской революции 1917-го года, идеологом одного из течений марксизма – троцкизма. В 1923-м году он стал лидером левой оппозиции в России, а в 1927-м был снят со всех постов и отправлен в ссылку.
– А при чем здесь учеба твоих родителей?
– А при том, что в это время они учились в Бауманке. Придерживавшиеся троцкистских идей наиболее активные студенты МГУ и Бауманки вышли на улицы Москвы с портретами Троцкого и лозунгами «Долой Сталина!», – неторопясь продолжал Володя. – Результатом их активности и стало расформирование МВТУ и МГУ. Ряд факультетов в этих институтах был закрыт, а на их основе созданы другие учебные заведения. МГУ тогда потерял все четыре своих медицинских факультета.
– В одном МГУ было столько медицинских факультетов?! – поразилась я.
– Да. Помнишь ремарку в «Мастере и Маргарите» Булгакова о предсказании судьбы одним из его героев: «Вы умрете через год в клинике третьего МГУ»? Речь шла как раз об одном из этих четырех медицинских факультетов, – Володя в очередной раз удивлял меня не только своей любовью к литературе, но и прекрасным ее знанием. – Университет потерял тогда еще и геологический факультет. Бауманка тоже лишилась ряда факультетов, в том числе и инженерно-строительного, на архитектурном отделении которого и учились мои родители.
После 1930-го на базе инженерно-строительного факультета МВТУ им. Баумана был создан Московский архитектурный институт, в то время единственный в стране готовивший архитекторов, который Петр и Надежда благополучно и закончили.
Жить одной семьей они стали еще до войны, выбрав для своих отношений брак гражданский, то есть без его государственной регистрации. На такое их решение могли повлиять, конечно же, бывшие в то время модными идеи А. Коллонтай, К. Цеткин и Р. Люксембург. Брак свой Петр и Надежда зарегистрируют позже, уже после войны.
* * *
В жизни им несказанно повезло: сразу после окончания института они были приняты на работу в мастерскую Алексея Щусева, выдающегося русского и советского архитектора, по сути, ведущего в то время архитектора страны. Имя это и в наше время на слуху даже непосвященного обывателя. Достаточно сказать, что он проектировал в Москве Казанский вокзал, Мавзолей Ленина, здание Центрального телеграфа на Тверской, здание Механического института на Большой Садовой, дом артистов МХАТа в Борисовском переулке, монастырь в Замоскворечье, гостиницу «Москва», православную церковь в итальянском городе Санремо. Он создал множество других шедевров, которые и сегодня служат человечеству и красотой которых мы наслаждаемся до сих пор.
Петр Скулачев сразу же чем-то приглянулся А. Щусеву, который определенно испытывал к молодому архитектору теплые чувства. Уже спустя некоторое время после появления Петра в мастерской мэтр непременно задерживался у стоящего за кульманом новичка и иногда слегка поглаживал рукой по его жестким, коротким, подстриженным бобриком волосам.
– Ежик, упрямый ежик, – с грустинкой в голосе приговаривал он, ловя с улыбкой твердый взгляд блестящих карих глаз своего подчиненного.
Надежду же мэтр не жаловал, считая, что именно она привносит в творчество супружеской пары молодых архитекторов идеи главного своего конкурента Ивана Жолтовского, проповедовавшего иной, нежели сам Щусев, флорентийский архитектурный стиль. Надежда действительно была ярой сторонницей стиля Жолтовского, также хорошо известного архитектора того времени. Именно совместно с ним А. Щусев возглавил работу коллектива архитекторов над проектом перепланировки Москвы. Реконструкция Москвы в средневековом флорентийском стиле была мечтой И. Жолтовского.
– Ты знаешь, я помню свое потрясение, когда в уже зрелом возрасте я увидел во Флоренции необычную башенку с кирпичными сводами в форме купола, как будто кто-то держит ее пальцами руки, протянутой с неба, – рассказывал мне Володя. – До этого в Москве я любовался почти такой же башней Жолтовского. Только во Флоренции ее создавали древние мастера, а в Москве – он. Башенка особенно хороша, если смотреть на нее со стороны Зубовского бульвара, где она великолепно замыкает перспективу, сто очков выигрывая у располагающегося на другой стороне Садового кольца монстра сталинской эпохи – здания Министерства иностранных дел.
Принципиальные профессиональные разногласия начинающих архитекторов Скулачевых с всесильным А. Щусевым не мешали искренней привязанности руководителя мастерской к двум его молодым коллегам. Надо сказать, что два крупных объекта, построенных в Москве по проекту архитекторов П.С. и Н.А. Скулачевых, были выполнены в стиле И. Жолтовского, заимствованном им у средневековых архитекторов Флоренции. Это дом в Москве на площади Гагарина, обращенный фасадами к Ленинскому проспекту и третьему транспортному кольцу, и здание рядом с метро «Новослободская». Но это было позднее, после войны. А пока шла интересная работа в мастерской мэтра; работа, которая прививала им и развивала у молодых архитекторов Скулачевых чувство вкуса и стиля, учила создавать оригинальные концепции. В мастерской в рамках рабочего процесса происходило целенаправленное их обучение, предоставлявшее им возможность их творческой реализации.
В Москве на улице Охотный ряд, дом 2 находится отель «Four Seasons Hotel Moscow» (отель «Москва четыре сезона»), более известный как гостиница «Москва». Огромный комплекс общей площадью около 200000 квадратных метров красуется в самом центре Москвы, рядом с Историческим музеем, открывающим вход на Красную площадь, своим фасадом обращенный к Александровскому саду и Манежной площади.
Строительство гостиницы начиналось еще до войны. В 1930-е годы Моссовет объявил среди проектировщиков конкурс на создание проекта гостиницы, который не принес желаемых результатов, поэтому был проведен следующий конкурс, но уже закрытый, среди сотрудников «Моспроекта». По его итогам лучшим был признан проект молодых архитекторов мастерской А. Щусева – Л. Савельева и О. Стапрана. Правда, проект имел существенные недостатки, не вписывался в исторический облик существовавшего района: не согласовывался с ансамблем Кремля, застройкой прилегавших улиц Охотного ряда, Тверской, Моховой. Тогда в качестве соавтора был приглашен А. Щусев, который и должен был исправить имевшиеся недостатки, доработать проект.
Петр и Надежда Скулачевы, архитекторы мастерской А. Щусева, принимали непосредственное участие в выполнении этой работы. Но используемый в архитектуре того времени стиль «модерн» совершенно не соответствовал архитектурному стилю Надежды. И вскоре великий архитектор убедился в твердом и несговорчивом характере своего нового ученика Петра Скулачева, когда тот вместе со своей женой вдруг выступил с предложением принципиально иного решения проекта, чем тот, который уже разрабатывался их командой.
– Жолтовцы! Оба вы – жолтовцы, – сокрушенно качая головой, комментировал мэтр предложенный ими вариант.
Общеизвестна и сегодня легенда о том, что когда проект был готов и одобрен А. Щусевым, его представили на окончательное утверждение главе государства И. Сталину. Чтобы сэкономить время дорогого вождя, ему показали два возможных варианта главного фасада гостиницы, которые были выполнены на одном чертеже, но разделены осью симметрии. Правая часть чертежа отражала более строгий вариант, левая состояла из большого количества декоративных деталей. Поскольку Сталин поставил свою утвердительную подпись на самой середине объединявшего две идеи представленного чертежа, понять, какой из вариантов он выбрал, было невозможно, поэтому фасад был выполнен в точном соответствии с утвержденным. Говорят, что именно это обстоятельство и являлось причиной асимметрии главного фасада гостиницы «Москва»: левое крыло фасада здания отличалось от правого, нарушая все законы симметрии.
Однако существует и другая версия, по которой, как говорят, на самом деле на чертеже, который и был отправлен строителям, надпись «Утверждаю» поставил сам А. Щусев. Строители же возвели здание в строгом соответствии с представленными чертежами.
Возведенная в 1932-1935-м годах гостиница «Москва» достраивалась и перестраивалась. Строительство второй очереди отеля было завершено в 1968-1977-м годах, а в 2004-м году здание было разобрано.
На его месте к 2013 году было возведено новое, которое в основном повторило внешние формы прежнего, значительно превзойдя предыдущее своими размерами. А вот странная особенность главного фасада гостиницы сохранена и по сей день.
* * *
Первым семейным пристанищем Петра и Надежды была предоставленная семье молодых архитекторов комната в многоквартирной коммуналке в известном тогда доме на Домниковке. Этот дом в Москве на Домниковке до Октябрьской революции был, говорили, самым большим публичным домом в районе трех вокзалов – Николаевского (теперь Ленинградского), Казанского и Ярославского. Советская власть публичные дома отменила, и он был отдан под заселение. Сам дом был четырехэтажным. На первом этаже располагался гастроном, а три следующие за ним этажа состояли из жилых помещений. На каждом этаже было комнат по сорок. В каждой из этих огромных комнат, площадью где-нибудь метров по тридцать пять, с одним большим окном, не было никаких перегородок. Двери из всех комнат выходили прямо в общий на этаже коридор. Две комнаты на этаже, объединенные в одну и оборудованные десятью газовыми плитами, использовались в качестве общей на всех жильцов этого этажа кухни. На каждом этаже на всех, здесь живших, был один туалет и одна ванная.
Семья Скулачевых, Петр, Надежда, а затем и родившийся у них первенец Володя (Владик), жила на втором этаже этого дома. Петр разделил огромную их комнату фанерной перегородкой на большую и меньшую части.
В большей части было огромное, выходящее на Домниковку, окно; там же были обеденный стол и кровать родителей. В меньшей части комнаты обитал Владик с няней Полей, которая родом была из села Сасово, что под Рязанью. Поля фактически стала членом их семьи, занимаясь ребенком и домашним хозяйством, и прожила с ними вплоть до самой смерти Петра. После его смерти она в одночасье заявила, что не желает больше жить в Москве, а предпочитает умереть у себя в родном селе, куда немедленно и отправилась.
В соседней со Скулачевыми комнате справа проживал знаменитый профессор, а слева от них располагалась комната, в которой жила не менее известная в округе личность – главарь одной из местных привокзальных банд. Это второе соседство полностью гарантировало всем жителям их этажа защиту от различных вокзальных жуликов, которые, видимо, в случае чего, до смерти боялись перепутать комнату какого-либо жителя с комнатой их вожака. Все замки в дверях так называемых квартир отсутствовали. И жильцы, находясь дома, запирали свои комнаты на крючки изнутри, а уходя на работу, оставляли свои двери не запертыми. Считалось, что воры на второй этаж поживиться никогда не придут, поскольку одну из многочисленных комнат занимал сам их главарь. И, надо сказать, не приходили.
Надежда беспрекословно признавала лидерство мужа во всем. Со своей стороны, Петр, как человек умный, очень быстро понял, что он лишен того настоящего архитектурного таланта, которым обладала его жена, а для нее архитектура была истинным призванием. Минус состоял еще и в том, что Петр начисто был лишен дара художника, что для архитектора тогда было жизненно необходимо. В те годы еще не было компьютерного проектирования, и объект будущего строительства архитектору надо было не только изобразить на чертеже, но и нарисовать маслом на холсте, чтобы можно было увидеть будущий объект с разных позиций. С этим у Петра как раз и были проблемы. Но на этом обязанности специалиста не заканчивались. После согласования созданного проекта архитектор должен был контролировать весь процесс возведения здания, участвовать в его приемке после завершения строительства. Всю жизнь они работали вместе: Надежда занималась в основном проектированием, Петр – в основном остальной работой, включавшей обязательный архитектурный надзор на всех стадиях строительства. Из-за близорукости Надежды Петр никогда не разрешал ей забираться на леса строящихся зданий. Из-за той же близорукости она могла не заметить в строящемся здании отклонений от чертежа, случавшихся в строительстве, и в этом вопросе он был ее первым помощником и бесспорным гарантом.
* * *
Мирное течение жизни прервала признанная позднее самой разрушительной и кровопролитной в истории человечества Вторая мировая, а для Советского Союза – Великая Отечественная, война, оставившая свои роковые отметины фактически в каждой советской семье. На территории СССР война началась, как известно, 22 июня 1941-го года, а с 23 июня была объявлена мобилизация военнообязанных рождения с 1905-го по 1918-й годы.
Петр ушел на фронт сразу же, в июне. Служил он сначала в пехотных войсках под Москвой. С конца сентября до начала декабря 1941-го года Москва оборонялась. В период этого оборонительного этапа в спешном порядке создавалась линия обороны столицы, общая протяженность которой составила более двухсот километров. К возведению фортификационных сооружений привлекались как профессионалы – саперы, строители, – так и жители города – оборонявшие эти рубежи дивизии народного ополчения, которые при необходимости перебрасывались на передний край, где, плохо обученные и так же плохо вооруженные, они под мощными ударами наступающего хорошо подготовленного противника зачастую очень быстро погибали.
Возвратившийся с войны Петр во время затеваемых кем-либо разговоров о войне суровел: он замыкался в себе, как будто застывал, взгляд его становился неподвижным и холодным. Он почти никогда не рассказывал о войне и Володе. Тема эта, казалось, была закрыта им навсегда. Однако память его старшего сына все же зафиксировала из военного прошлого отца три эпизода, доверенных ему отцом в редкие моменты «оттепели».
Первый известный о Петре случай, когда он мог погибнуть, произошел с ним вскоре после его мобилизации. Защищали Москву. Недоученные бойцы, каждый с единственной винтовкой, были брошены на штурм высотки, на вершине которой стоял немецкий пулемет, державший под обстрелом весь склон. Два отделения из трех составлявших взвод прямым пулеметным огнем уже были полностью уничтожены. Поступил приказ и третьему отделению любой ценой добраться до вершины высотки. Стало очевидным, что это отделение было обречено на ту же участь, что и два предыдущих. В какой-то момент была потеряна и радиосвязь с командиром роты.
– В радио кто-нибудь разбирается? – командовавший взводом молодой лейтенантик взвинченным от напряжения голосом вопрошал у оставшихся в живых солдат, судорожно пытаясь найти хоть какой-то выход из, казалось, безнадежной ситуации.
Петр ничего не понимал в радио, но когда молчание остальных означало только то, что никто в радио тоже ничего не смыслит, молча взял связывавший с командованием аппарат и внимательно начал его разбирать. За время, пока Петр пытался разобраться в приемнике, по траншее до них, наконец, ползком из штаба добрался связной, сообщивший об отмене приказа о штурме высотки. Эта задержка штурма из-за возни с радио и спасла от неминуемой гибели как самого Петра, так и всех остальных бойцов третьего отделения.
Красная армия отстояла Москву. Наступление гитлеровцев, не сумевших уничтожить нашу армию до наступления зимы, было остановлено, а 5 декабря 1941-го под Москвой войска Красной армии начали контрнаступление. Часть, в которой служил Петр Скулачев, понесла большие потери, была снята с фронта и отправлена в тыл под Казань на переформирование.
Из-под Казани Петр был переброшен под Сталинград, где с июля 1942-го по февраль 1943-го года шла Сталинградская битва – одна из самых кровавых битв по количеству безвозвратных потерь с обеих воюющих сторон, давшая возможность командованию Красной армии перехватить стратегическую инициативу в войне. Командование передвинуло свои резервы от Москвы к Волге, перебросило в район Сталинграда большую часть воздушных сил. Для создания нового фронта обороны войскам приходилось с ходу занимать позиции на местности. Поступавшие на Сталинградский фронт новые формирования еще не были должным образом сколочены и в большинстве своем не имели боевого опыта. Истребительная авиация, противотанковая и зенитная артиллерия, боеприпасы и автотранспорт были в явно недостаточном количестве. Не хватало и необходимого для бойцов обмундирования.
А 9 ноября 1942-го года грянул первый мороз минус 18 градусов. Вообще зима 1942-1943-го годов была самой суровой за последнюю более чем сотню лет. В ноябре-декабре 1942-го года температура под Сталинградом частенько опускалась ниже минус 20–30 градусов по Цельсию, а во второй половине января и феврале 1943-го года иногда достигала и минус 40–45 градусов. При дыхании на морозе на какую-либо поверхность на ней тут же образовывалась легкая корочка льда. Для поддержания кровообращения надо было постоянно шевелить пальцами ног и рук. Бойцы большую часть времени находились под открытым небом, поэтому части Красной армии, так же, кстати, как и части противника, несли потери не только от вражеского огня, но и от холода.
Когда немцы в районе Сталинграда прорвались к Волге, командование срочно начало стягивать туда имевшиеся боеспособные части. Шли пешком от Казани до Сталинграда в условиях набирающего обороты холода. Петр был в числе тех военнослужащих, которым валенок не хватило, поэтому шел он в кирзовых сапогах, в которые были одеты постоянно мерзнущие ноги, обернутые в портянки – куски ткани для обматывания ног для ходьбы в сапогах.
– Валенок нет и не будет. Сделать ничего не могу. Идем в сапогах. Всем как следует надеть портянки. За потертость ног – расстрел на месте, – жестко напутствовал командир батальона убывающих под Сталинград солдат и офицеров.
Под Сталинградом Петр был госпитализирован в медсанбат: он таки обморозил обе ноги.
– Ампутируем обе, – услышал он слова хирурга во время осмотра.
За месяц до этого по войскам был объявлен приказ главнокомандующего, разрешавший офицерам иметь при себе личное оружие в любое время, независимо от обстановки. Младший лейтенант Петр Скулачев имел при себе пистолет всегда.
– Проснусь без ног- пристрелю! – выхватив пистолет, быстро и твердо сказал он хирургу, смотря тому прямо в глаза.
И хирург поверил и ноги не ампутировал. Петр вернулся домой на своих ногах.
Из медсанбата Петр был направлен в Москву в госпиталь, лечение предстояло длительное. Шел 1943-й год. Петр был уже в звании лейтенанта. Война продолжалась, и его было решено использовать на воинской службе, по его, в сущности, специальности, назначив командиром взвода строительного батальона, занимавшегося восстановлением разрушенной войной Москвы. Как-то солдат из его взвода при строительстве лесов неаккуратно закрепил на них доску. Петр наступил на нее и упал с третьего этажа на первый, потеряв от удара сознание.
– Солдатик не виноват, – была первой его фраза после того, как он пришел в себя. Он прекрасно понимал, что могло ожидать его подчиненного, если случившемуся с ним «дать ход».
После полученной травмы Петра опять госпитализировали. К счастью, серьезных переломов не случилось, он возвратился в часть, но его перевели на условия домашнего ночлега: утром он уходил на службу, а вечером возвращался домой, в просторную квартиру своего тестя Арона Левитана, на Каляевскую, куда вся его семья в 1943-м возвратилась из эвакуации. А в 1944-м он все же был демобилизован по болезни.
Надежда с семьей-она, шестилетний Владик, Арон Маркович и Розалия Захаровна – в ноябре 1941-го года были эвакуированы в Джамбул. Из эвакуации в 1943-м возвратились в Москву в квартиру Арона Марковича. Там семья и воссоединилась с Петром. По утверждению Надежды, с войны Петр вернулся абсолютно другим, во всех отношениях сломленным человеком.
* * *
Продолжавшаяся почти четыре года война закончилась. Великая Отечественная война – кровавое, жестокое и беспощадное действо – оставила без крова в стране около 25 миллионов человек. Людям просто негде было жить. Обратившись к многочисленным источникам информации о послевоенном состоянии жилищного фонда в стране, можно четко уяснить, что во время войны было уничтожено порядка 1710 городов и более 10000 деревень и сел, в общей сложности до 6 миллионов зданий. Основная масса горожан жила в бараках, подвалах, аварийных зданиях, многосемейных коммуналках. Жилищные условия людей были далеки не то что от идеальных, а от просто нормальных.
В 1947-м году было принято постановление Совета министров СССР «О строительстве в Москве многоэтажных зданий». Инициатором его принятия был Сталин. Предполагалось возвести в Москве восемь высоток, которые должны были символизировать 800-летие Москвы. Заложены они были в год празднования юбилея, в 1947-м, однако фактически построено было не восемь, а семь высоток. Семь московских высоток, как и Московское метро, должны были стать символом грядущего коммунизма в стране. Стоили эти башни несравненно дороже, чем блочные пятиэтажки, но зато они были призваны вдохновлять советский народ на новые трудовые подвиги. Авторы этих высоток-лучшие специалисты своего времени – создавали оригинальные архитектурные решения, получившие название сталинский ампир или советский монументальный классицизм. Высотки такого же порядка должны были появиться в каждом крупном областном центре и в столицах союзных республик. Кроме строительства знаменитых высоток, в Москве строились и «сталинские» жилые дома, снабженные всеми видами благоустройства и предназначавшиеся для заселения каждой квартиры одной семьей, что, безусловно, существенно увеличивало затраты на строительство такого жилья.
По проектам архитекторов Скулачевых в Москве были возведены два таких дома. Это дом 31-А по Ленинскому проспекту на площади Гагарина и жилой дом рядом с метро «Новослободская». По существовавшим в то время правилам нуждающиеся в жилье архитекторы обеспечивались им в построенных по их проектам домах. Скулачевым была предоставлена пятикомнатная квартира в Москве в доме на Ленинском проспекте.
Но самое известное здание архитекторов Скулачевых было воздвигнуто не в Москве, а в Воронеже. Это существующий и поныне жилой дом № 82 по улице Кольцовская. Состоит он из трех пятиэтажных корпусов; центром этой композиции является десятиэтажная башня, замыкающая перспективу улиц 20-летия Октября и Кольцовской.
В ходе послевоенного восстановления советский архитектор Л.В. Руднев, педагог и организатор крупных архитектурно-проектных организаций, работавший в стиле сталинского ампира, совместно с другими создавший одну из знаменитых высоток – здание МГУ им. М.В. Ломоносова, предлагал построить в Воронеже 16-этажную высотку. Проект дома был разработан в 1950-м году архитекторами П.С. Скулачевым, Н.А. Скулачевой и Г.Е. Руденко. Перед московскими архитекторами была поставлена задача на пепелище старинного русского города, практически уничтоженного войной, спроектировать новый Воронеж. К тому времени в Москве уже было завершено строительство семи сталинских высоток, самой импозантной из которых оказалось здание Московского университета на Воробьевых горах. Считалось, что строительством высоток Сталин хотел увековечить свое правление, и никакие затраты на такое строительство не могли считаться излишними.
На первых порах стройка, к изумлению воронежских жителей, быстро тянулась вверх, сразу став самым высоким зданием в городе. В Москве спохватились, когда башня была достроена до последнего этажа, и оставалось только украсить ее высоченным шпилем, венчаемым гербом СССР. И тут оказалось, что воронежские строители не располагают краном, который мог бы поднять шпиль на такую высоту. Запросили Москву прислать один из кранов, использовавшихся при строительстве московских высоток. Кто-то из начальства возмутился размахом строительства и тем, что воронежская высотка могла по высоте конкурировать с Московским университетом. На самом же деле была она более чем вдвое ниже московской.
Согласно бытующей до сих пор легенде, Н.С. Хрущев, руководитель ЦК КПСС – единственной легальной правящей партии страны, обладавшей монопольным правом на политическую власть, – как на грех, в это время попал в Воронеж.
– Ну-ка, здесь останови, – приказал Хрущев водителю, увидев в окно машины недостроенную башню высотки.
– Ого! – выразительно посмотрев на секретаря Воронежского обкома, только и сказал он.
И этого восклицания оказалось достаточным, чтобы не только прекратить стройку, но и публично наказать одного из авторов проекта архитектора П.С. Скулачева критическим упоминанием его имени в тексте постановления ЦК, которое вскоре было принято. Дом на Кольцовской в Воронеже и один из его архитекторов были указаны в принятом 4 ноября 1955-го года Центральным комитетом КПСС и Советом Министров СССР совместном постановлении «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». В нем отмечалось, что многие архитекторы увлеклись внешней показной стороной архитектуры, занимаясь украшением фасадов зданий, пренебрегая созданием удобств для населения и требованиями экономики, связи с чем в последние годы перерасходовано много государственных средств. Из текста постановления: «…В г. Воронеже на улице Кольцова строится 5-этажный жилой дом Министерства станкостроительной и инструментальной промышленности (архитектор Скулачев) с башней высотой более 70 метров, стоимость которой составляет около 2 млн рублей…»
Надежда Ароновна Скулачева.
Петр Степанович Скулачев
Фото из семейного архива
Постановление ЦК КПСС и СМ СССР 1955-го года положило начало по сути разгрому архитектурного дела в СССР под видом экономии денег и направления их на строительство большого количества жилых домов и квартир. На первой странице вышедшего вскоре номера газеты «Правда» была опубликована статья, в которой московские архитекторы П.С. и Н.А. Скулачевы обвинялись в склонности к гигантизму за счет народных средств. После выхода этой статьи никто бы не удивился, если бы Скулачевых просто перевели из архитекторов в чертежники. Время, когда бы их за это просто могли объявить врагами народа и расстрелять, к счастью, уже миновало.
Инициатор высотного строительства Сталин умер в 1953-м году, и к власти пришли другие люди. Новое руководство страны поставило первоочередной своей задачей как можно скорее решить-таки жилищный вопрос. Эту проблему можно было решить путем рядовой, обычной застройки, ставшей массовым строительством. Тогдашнюю власть можно было понять, и в ее борьбе с архитектурными излишествами можно было найти здравый смысл. После войны в стране ощущался колоссальный дефицит жилья. Многие города во время военных действий были разрушены и сожжены дотла, поэтому скудный бюджет государства в то время действительно стоило направить на строительство невысоких блочных домов из бетона – изобретение американца Томаса Эдисона, который придумал и назвал такие дома жильем для промышленных рабочих. Это позволило массово обеспечить людей пусть небольшими и недолговечными, но отдельными квартирами с необходимым минимумом удобств.
Шел 1955-й год. Никто не знал, что будет с опальным архитектором и его женой – соавтором проекта, но Петр Скулачев вспомнил сталинские 30-е годы и раскулачивание, когда ему удалось спасти отца и всю свою семью от сибирской ссылки исключительно благодаря быстроте своих действий. П.С. Скулачев и Н.А. Скулачева больше никогда не проектировали жилые дома. На следующий день после опубликования постановления Петр попросил жену написать заявление об уходе с работы. Приложив ее заявление к своему аналогичному, он отправился к руководителю архитектурной мастерской Г.Е. Руденко, у которого оба работали. Так, по сути, закончилась их архитектурная карьера. Из мастерской Г.Е. Руденко, расформированной как все другие мастерские такого порядка, они перешли в институт «Гипростанок», чтобы проектировать заводские корпуса – безликие коробки цехов станкостроительных заводов в разных городах страны. И вскоре все крупные города, включая столицу, были загромождены безликими панельными пятиэтажками с квартирами с низкими потолками и меньшей, чем раньше, жилой площадью. Меткий на слово русский народ назвал их новым выразительным словом «хрущобы».
Но Воронеж все же получил свою высотку, хотя и с вдвое сниженным по высоте венчающим ее шатром. Что было делать с уже возведенной башней, ведь квартиры в ней уже значились готовыми к заселению? В результате пришли к половинчатому решению. Подъемный кран из Москвы не прислали, сооружать шпиль с гербом не стали, а оставили все, как получилось, хотя дом этот без шпиля и смотрелся как монумент какому-то великому человеку без головы. В результате этажность здания была уменьшена, а башня не имела спроектированного архитекторами Скулачевыми шатрового завершения и шпиля с гербом. Проект был изменен. Новый проект завершенного здания, здания уже без башни, выполнил воронежский архитектор.
Но не избалованные подарками судьбы жители Воронежа уже успели полюбить свою высотку, прозванную «Высоткой у Девицкого выезда». По пролетарским праздникам дважды в году (май, ноябрь), чтобы как-то компенсировать отсутствие достойного здания завершения, на недостроенной башне сооружали шпиль из досок, украшали его гирляндами электрических лампочек, которые включали по вечерам. Шли годы, и кому-то из градоначальников, видимо, надоело, что истинный контур самого высокого в городе здания можно было угадать только в праздничные вечера. И башня получила, наконец, свой шпиль с гербом. Шпиль был установлен позднее, в конце 1970-х годов. Высота его оказалась вдвое короче, чем была спроектирована. Еще позже шпиль все же был приведен в соответствие с первоначальным проектом. К тому времени П.С. Скулачева уже не было в живых, а Н.А. Скулачева вышла на пенсию.
* * *
Война, обморожение, полученные травмы, тромбофлебит обеих ног и сердечная недостаточность ускорили уход Петра Степановича Скулачева. Умер он в 1961-м году от инфаркта, успев-таки за прошедшие после войны 16 лет несколько раз сходить на так любимую им охоту.
Надежда Ароновна прожила еще 47 лет и умерла в возрасте 97-ми. Петр был, безусловно, главой семьи, и смерть его стала невосполнимой для семьи потерей. Владимир, которому к моменту смерти отца исполнилось 26 лет, только что закончил аспирантуру. Младшему его сыну Дмитрию исполнилось 15. Еще до Петра умерли оба деда, Арон и Степан, поэтому возглавить семью, кроме Надежды, было некому. Смерть мужа казалась ей страшной несправедливостью, с которой она до конца своих дней так и не смогла смириться. Надежда ушла на пенсию и посвятила себя помощи в воспитании дочери Владимира Татьяны и сыновей своего младшего сына Дмитрия. Наступил спокойный и, в общем-то, счастливый период ее жизни, когда не надо было совмещать работу с какими-нибудь домашними обязанностями. Появилось время для выращивания овощей и цветов на даче, для путешествий и занятий спортом. Надежда стала заядлой лыжницей, нередко ездила с подругами-сверстницами по стране. Беда наступила, когда ей было уже за восемьдесят: она заболела глаукомой и, в конце концов, ослепла. Жила она в семье своего младшего сына Дмитрия, а в летнее время – на даче старшего. В 1988/89-м годах Надежда Ароновна создала проект будущего дома своего старшего сына Владика, который построил его на средства от издания написанного им на английском языке учебника по биоэнергетике. Она была уже слепа и ваяла проект из спичек, скомпоновав сначала все помещения первого этажа, а затем – второго. Дача эта и сегодня в полной мере соответствует созданному ею из спичек, а затем перенесенному на чертеж проекту. Ослепнув, она начала писать стихи, которые надиктовывала внукам. У нее была очень хорошая память, и она постоянно вспоминала свою долгую жизнь, наиболее яркие и дорогие ее сердцу эпизоды из которой мелькали в ее памяти как вид из окошка поезда дальнего следования. Умерла она, не дожив полутора месяцев до 98 лет.
Часть 2
Владимир Скулачев
Многие открытия в науке делаются случайно, но не случайными людьми.
Неизвестный автор
1
21 февраля 1935-го года, в четверг, в Москве у Петра Скулачева и Надежды Левитан родился первенец, которого назвали Владимиром. Назвали его именем вождя мирового пролетариата – Ленина. Это была дань времени.
– Ты знаешь, – рассказывал мне Володя, – когда я пошел в школу, оказалось, что почти половина всех мальчиков класса носят то же, что и я, имя. Учился я в мужской школе, и подавляющее большинство мальчиков, особенно первенцев, звали Володями. Наверное, меня, как старшего сына, должны были согласно русской традиции назвать либо в честь деда, отца моего отца, Степаном, либо выбрать мне имя по церковному календарю.
Но все домашние звали его не Володей, а другим, детским именем – Владик. На Володю или Вову ребенок просто не откликался.
Все воспоминания раннего детства Володи связаны с отцом, которого он обожал. Отец был самым любимым его человеком и служил для сына непререкаемым авторитетом.
