скачать книгу бесплатно
Катя опять вытянула шею и просияла и опять поднялась на пальцы, словно собиралась танцевать от радости.
– Ну диво! – сказал Федосеич. – Тут ведь трещеба, а ты вышел невредимый! Поживи у нас хоть денек! Мы с тобой отдохнем. Тяжелая моя работа… Простужаешься… В шторм приходится ходить на шлюпке… Поди, Катерина, занеси-ка рангоут в пакгауз. Седне – в увольнение!
Пакгаузом он называл маленькую будку, стоявшую особняком на гребне холма.
Катя вынесла из шлюпки мачту, укладывала паруса.
– Ну, спасибо тебе, хозяин, – сказал Егор. – Дозволь поблагодарить и просим простить. А мне надобно спешно домой, хлеб убирать.
– На «Егоровы штаны» торопишься? – добродушно спросил Иван Федосеич. Он посмотрел на три рубля, которые Кузнецов положил на стол. – А что это?
– За ночлег в благодарность.
– Нет, я это не возьму. Как же можно брать за ночлег? Ты экспедицию вел за десять рублей, а я чуть не половину возьму себе… Один я не пью, ты не думай, что матрос… Мне человека надо, а это что… Начальство приезжало, и все кричали на меня… Жаль, Егор Кондратьевич… Эх ты, Амур! Слыхал про тебя… Ну, как хочешь. Я неволить не могу.
Матрос объяснил, как надо добраться до Утеса.
– Но если начнется ветер, то худо… Весла оставь, я пойду переметы погляжу! – крикнул старик дочери.
Видно было, что Федосеичу досадно, и он отпускает гостя скрепя сердце.
Егор подумал, что хозяин уступчив не по слабости и что, кажется, он хороший мужик. Откуда занесла его судьба с дочерью на этот песчаный мол после жарких-то стран, и чудо-птиц, и штормов в океанах… Туда-то и рвались дети Егора, теперь узнавшие, что океан рядом. Конечно, привык он на судне, в команде, к людям, мог выбрать себе товарищей. А здесь он одинок.
– Денег мне не надо. Лучше оставь дочери на счастье самородочек, – вдруг сказал Федосеич.
Егор спрятал деньги, развязал узелок и положил на стол золотой самородок.
– Когда-нибудь ей пригодится. На счастье тебе! – сказал отец, когда Катя вошла.
Она потупилась и, полуприкрывшись платком, с любопытством смотрела на стол. Потом она глянула на отца и на Егора быстро и с таким выражением, словно резанула их бритвой.
– Ты остерегайся, – сказал Егор, – меня на вашей речке стрелял какой-то человек. Кто – не знаю.
– Ну и что?
– А у тебя дочь остается одна.
– Так ведь стреляли-то в тайге! Так и должно быть. Не надо в тайгу ходить! То ли дело на корабле… Пушки такие стоят. Никаких пиратов не страшно. Мы видали пиратов разных: японских, малайских, китайских, невольничьи суда. Кого там только не видали!
Старик шутил, но, как показалось Егору, озаботился и поглядывал на дочь с недоумением.
– У меня же служба! Я тут… Я тебя провожу! – вскочил матрос. Он взял ружье и отнес в шлюпку.
– А то ты на бате не дойдешь. Да и зачем он тебе, этот бат. Брось его здесь.
Егор согласился.
За островом пристали к баркасу. Торговец, с грудью колесом, с кривыми ногами, белобрысый, с большими красными ушами, оказался старым знакомым Егора.
– А где же хозяин твой? Все в Благовещенске?
– Теперь я не у него, – отвечал ушастый, – теперь я сам хозяин!
– А Кешка у нас рыбу скупает!
– Да, у него свои пароходы. Слыхали, он мельницу какую поставил? Вальцовая у него своя! А начинал вот так же, на баркасе!
– Мы знаем, как он начинал!
На баркасе выпили вина. Матрос повеселел и всю дорогу потом рассказывал Егору разные морские истории. Женился он на Амуре, в Николаевске.
– А жена у меня померла, – сказал он. – А вот дочь… – Он вздохнул. – А я ловко у тебя про золото выведал? Ловко! Ловко! – сам себя похвалил матрос. – Видно же по штанам и по куртке, что весь в золотом песке. Катька и та догадалась. Ах, акуленок! Хоть отродясь золота не видала. Ты почистись перед деревней. Давай я тебе живо пошоркаю куртку, все счищу. А штаны надо с водой, успеет еще высохнуть. А то ведь у нас тут, кажись, разные люди живут… Я же вижу, я, брат, матрос кругосветного плавания. Теперь-то хромой… Человека с золотом всегда заметно… Оно насквозь светится у человека через глаза и даже через лапы!
– А открывать это золото людям или не надо? – спросил Егор.
Матрос почистил куртку Егора. Лодка шла под косым парусом вверх по течению. Егор держал в руке веревку.
– Если открывать, то может быть горе.
– А не открыть – грех! Зачем же тогда оно? Зачем я его нашел? Зачем-то оно лежит в земле?
– Надо открывать! Мы на службе всем делимся с товарищем. Но я мыть его не пойду. Я к службе привык… А сыновья твои пусть идут! Пусть! Мимо нас люди поедут! Гилякам и тем тоскливо живется, они радуются, что пришли поселенцы, говорят, с русскими стало веселей, только, мол, пусть не воруют и не обманывают. Пусть, мол, не обижают нас! Да, это ты верно сказал, каких только людей не бывает!.. Я ей запрещу! Разве можно звать в избу незнакомого человека!
– Вот именно!
– Она знает, я объяснял, куда и как бить при случае… Да в крайности есть у нее и оружие… Да она умеет… Она бывалая, Катька! Ты степенный человек, а ей всегда хочется поговорить… В мать, покойницу… Надевай!
Старик отдал вычищенную куртку. Егору показалось, что он взгрустнул.
– Еще блестит в складках! – взором показал матрос Егору на ноги.
Егор намочил в воде серые остатки швабры и старательно помыл свои порыжевшие сморщенные ичиги.
– Ты как в золоте спал, в самой россыпи! – сказал Федосеич.
Глава четвертая
Крыши блестели на мохнатой сопочке с лысинами скал и с серым от дождя лесом.
Егор охотно не заезжал бы ни в какую деревню, отправился бы прямо домой. Но у него не было пригодной лодки, не было и денег, а выкладывать золото за лодку не следовало. Не было у него и хлеба, не было и желания тащиться столько дней против течения, тем более если судно на подходе, как сказал Федосеич.
Дождь стих. Серая тяжелая трава на берегу, обступившая вымокшие поленницы дров, кое-где поблескивала.
Мужик с черной бородой сидел на корточках на песке и что-то укладывал в воду. «Лыко он замачивает? – подивился Егор. – Зачем ему лапти? Вот еще какой народ есть!»
Матрос заложил пальцы в рот и оглушительно свистнул. «Так же и надо мной будут смеяться, если я пашню не брошу!» – мелькнуло в голове Егора.
Мужик поднялся. Видно стало, что он статный. Шлюпка прошла мимо него и пристала напротив последнего дома.
Мужик, мочивший лыко, повернул голову с орлиным носом, не спуская взора с приехавших.
…Где-то взвизгивала пила, потом стихла.
– Никак, Кондратьич? Ах ты свет! Вот гостенек! Милости прошу! – бежал сверху обрадованный Котяй. Он только что под навесом пилил бревно. Котяй ладонями сбил опилки с рубахи. – Неужели в экспедицию ходил? Ну что за удалой вы народ, уральские! Что ни поход – вы в тайгу ведете! А кто по речкам забирается в хребты с товаром? Опять же вы! Прежде был Иван Карпыч Бердышов, он у нас в Тамбовке из-под носа весь Горюн вырвал, пример все подавал, как тайги не бояться…
Котяй прежде жил в Тамбовке. Он рассорился там со старшим братом Сапкой и переселился на Утес. Говорили, будто бы теперь братья примирились.
В избе Егор небрежно поставил мешок у двери. Матрос положил сверху сумку. Сидя за столом, Егор невольно косился на свои вещи. Котяй это заметил.
Рябая баба – жена Котяя – стала собирать на стол. Овчинниковы торговали, и поэтому у них всегда был готов хороший обед и водка.
Егор почувствовал, что, войдя в деревню с добычей, он очутился как бы среди врагов. Теперь надо было лгать. Непривычно, и душа не мирится. А не лгать нельзя. Не добравшись до дому, хвалиться нечего. Не выкладывать же все в чужом доме напоказ…
– Дождись парохода, скоро будет, – сказал Котяй.
– Завтра к вечеру, – заметил матрос.
– Завтрева? – удивился хозяин.
Федосеич хотел остаться проводить нового знакомца на пароход.
– Езжай… У тебя дело! – ответил ему Кузнецов.
– Мое дело какое! Ночью не идут пароходы. Это не на маяке на море. Стемнело – зажигай… Услыхал рынду или пароходный гудок – реви, давай сирену! Не-ет! Тут огней не зажигаем. А знаки – они стоят…
Хотелось Котяю прознать секреты гостя, а времени оставалось немного. Егор не пил, как назло. Котяй слыхал, что водится он с образованными из города, учит детей, лезет куда не надо…
Улучив миг, когда Егор после обеда вышел проводить Федосеича, торговец провел рукой по мешку. «Он образцы породы несет. Какие-то камешки. Не может быть, чтобы самородки такие здоровые!»
Жена Овчинникова, вылупив глаза, стояла перед багажом Егора.
– Иди, иди! – грубо сказал Котяй.
Баба покрылась платком, фыркнула и отвернулась.
Егор вошел, принес свою лопату, оставленную в шлюпке.
Как ни мылся и ни чистился мужик перед деревней, но и на мешке его, и по штанам, и на картузе Котяй замечал желтоватые пятна, по которым видно было, что шлялся человек в тайге не зря. За Егором шла слава дельного, крепкого мужика, который вытрудил пашню, заставляя пахать детей, тянул за собой соседей, зря ни за что не брался, и если что-нибудь делал, то с толком.
И вот он весь как на ладони. В пятнах золотистого песка с глиной, в изодранных об острые камни ичигах, с чуть приметной желтью под ногтями, с весело-тревожным горящим взглядом довольного человека, который хватил удачи. Казалось, он греб там песок ногтями. Вид у него напряженный. Видно, боится за что-то… «Эх, брат! А ведь я тебя вижу насквозь, – глядя ему в лицо, думал Котяй. – Ты неспроста явился…»
Но где у Егора главное богатство – в голове, или в мешке, или за поясом, взял его Егор или только видел, или только слышал и нес он образцы руд или самородки – Котяй еще не знал…
Пришел Никита Жеребцов, тот самый горбоносый, курчавый мужик с черными глазами, который мочил лыко. Егор знавал его когда-то.
– Экспедицию он водил, – сказал Котяй про гостя.
– A-а! Экспедицию! Хорошо, хорошо это! А говорят, в той стороне золото богатое. Ведь ты рудознатец, уральский… Я мальчишкой был, мы с отцом шли через Урал, видели прииски… А потом в Сибири сами мыли… Это хорошо, коли экспедиция! А что же дальше экспедицию не повел?
– Пошли с тунгусами.
– Где же у нас тунгусы?
– За хребтом.
– От купца Бердышова, поди, экспедиция?
Надо было бы соврать, ответить, что, мол, от купца Бердышова. Но Егор ответил, что вел казенную экспедицию.
Гостеприимные и приветливые хозяева не могли владеть собой, когда чуяли золото. Егор видел, как целились и стреляли их глаза.
– Ты, пожалуйста, передвинь мешок и сумку, положи их на лавку, – сказал Котяй, – а то девки заденут как-нибудь…
Егор переложил сумку, а мешок закатил под широкую лавку, чтобы вещи не мешали хозяевам.
Жеребцов и Овчинниковы еще более уверились, что в мешке что-то есть. «Неужели там золотишко? Набит ими-то мешок, как самовар углями, – думал Котяй. Он старался утешить себя. – Ведь это уж кузнецовское – не мое! Надо самому найти божий дар! Мы же с ним товарищи-приятели».
Егору казалось, на него глядят, как на вора, осмелившегося мыть вблизи чужой деревни. Никто, конечно, не верил, что он ходил далеко. Сами жители Утеса зря в тайгу не забирались. Они скупали меха у промысловиков у себя в домах.
– Сын Василий у тебя славный! – сказал Жеребцов. – Я видал его в городе.
Чернобородый торгаш поднялся и ушел. Котяй сказал про него:
– Дом обшил железом. Мало что крышу – сами стены обил железом, чтобы не сгореть. Деньги копит. Видел, он ходит лыко мочить. Подает пример людям, чтобы трудиться не разучились. А где же ты тунгусов нашел?
Рябая хозяйка, улыбаясь широко, подошла к Егору и с поклоном поднесла на подносе стакан вина.
– Выпей!
«Как люди, так и Марья крива!» – решил Егор и выпил.
– Я думал, что с голоду сдохну. Четверо суток шел без хлеба… Выбирался через хребты.
«Неужели у него с голоду так глаза запали?» – подумал Котяй.
– Всю дорогу пробы брал! – вдруг сказал Егор и ухмыльнулся.
– Дичи там видимо-невидимо, – ответил Котяй и делано зевнул. – Руда в скале… Э-э-эх… В баню пойдешь?
Егор достал чистое белье. «Мешка не тронут? – подумал он. – Нельзя от бани отказаться и нельзя мешок с собой взять».
Вечером пили вино. Ночью Егор спал на лавке. Ему показалось, что чья-то рука словно лезла к его сумке, а потом задела подушку и лицо. Егор очнулся. На полу храпел Котяй. Все тихо. Похоже, что была рука. Не то искала что-то под подушкой, не то как бы невзначай задела Егора.
Глава пятая
Пароход загудел и еще трижды рявкнул густо, чтобы рыбаки отошли с фарватера. Судя по местности, только что прошли устье Горюна и Тамбовку, где жила родня Егора, свояки. Мелькнула за островами деревня знакомых гольдов.
Завтра должны добраться до «Егоровых штанов». Уж и пашня не походит больше на штаны, а название укоренилось. Молодые выросли и все повторяют, а сами даже не знают, почему местность так называлась.
