скачать книгу бесплатно
– Ведь нельзя же, господа, все чертежи так уложить, что ступить негде будет…
– Надо ступать не в сапогах, – сказал Путятин.
– Конечно, не в сапогах!
– Заведите себе японские туфли!
– Да и можно потесниться.
– И будем ступать осторожно, как ходят и у нас в чертежных, и на плазах, – подтвердил Колокольцов.
Тут Ота-сан подошел и стал кланяться Путятину. В комнате появились юные девушки в темных кимоно, все хорошенькие, как на подбор, и стали вносить маленькие столики.
Эгава был неподкупен и старателен. Но как можно не уважать Ота-сан, когда так вовремя и такие вкусные кушанья! Умеет подать и угостить, когда все проголодались. Адмирал, наверно, не дал бы передохнуть никому до самой ночи! Ну как тут не разрешить построить дом чрезвычайного размера?! Человеку, который всех радует, все можно дозволить.
Намереваясь что-то доказывать дайкану, раскрыл было рот Сибирцев, но тут вошла немолодая женщина, но свежая и красивая, с большой прической, в опрятном и богатом халате. За ней появилась знакомая юная, тонкая, высокая японка в кимоно, затканном красными цветами. Ее он увидел, входя в Хэда. Сегодня на улице отдал ей честь. Пожилая опустилась с полным подносом перед дайканом. Одновременно молоденькая стала на колени около адмирала, подвинув свой поднос с горячими кушаньями и саке на его лакированный столик. И она поклонилась.
– Дочь господина Ота, – пояснил переводчик.
– Так что вы хотели сказать против этого помещения, Алексей Николаевич? – спросил капитан, уверенно беря палочками кусок сырой рыбы и макая ее в темный соус.
– Я… Я хотел… Впрочем, несмотря на все недостатки, конечно, лучшего места… кажется… найти и невозможно! – меняясь в лице, пробормотал Сибирцев. Он пожал плечами, как бы недоумевая, как мог поддаться влиянию первого, необдуманного впечатления.
Все вразнобой соглашались, уже никто никого не слушая, все налегали на вкусную и обильную еду, запивая нежным и приятным вином.
– Монашеские замашки адмирала наткнулись наконец на гостеприимство и небывалую щедрость, – шепнул Шиллинг сидевшему рядом Можайскому, который и ел, и набрасывал в альбом девичью головку.
За перегородкой почтенный Ота-сан, сдерживая недовольство, тихо сказал вошедшей упрямой дочери:
– Я тебе говорю еще раз – сними туфли и выйди к западным гостям босая. Так принято в Америке! Так выходили дочери самураев на приеме американцев в Синогава, когда подавали еду и саке. Это по приказу нашего правительства, изучившего вкусы Америки.
«Это неприлично!» – могла бы ответить Оюки. Она понимала лучше отца, как надо себя сейчас вести и как надо выглядеть. Оюки не послушалась и снова вышла к гостям в гета и носках.
– Вы японский язык учите с Гошкевичем? – спрашивал адмирал у Сибирцева. – Что-нибудь помните? Пригодилось вам?
– Да, я учил по вашему приказанию. Немного. Но сейчас даже это принесет мне практическую пользу.
Подавались раки, устрицы, множество ракушек в раковинах, похожих на чашки правильной формы или на широкие горчичницы с крышкой. Живая, сырая и вареная рыба. Саке в кувшинчиках.
– А вот вы ничего не подготовили как следует! – резко заявил адмирал, обращаясь к Эгава.
Дайкан вежливо поклонился, видя во вспышке досады Путятина внимание.
Можайский попросил переводчика подозвать дочь хозяина.
– Оюки-сан! – ласково сказал Можайский, показывая пальцем на ее портрет в альбоме, а потом взглянул на девушку.
Девушка просияла, но взглянула не на Можайского, а на Алексея Николаевича, как бы желая сказать: «Посмотрите и вы, какая я!»
Сибирцев с удивлением замечал, что здесь она держится совсем свободно, как европейская девушка, получившая хорошее воспитание.
– Как прекрасно выглядит изображение Оюки на картине вашего художника, многоуважаемый посол Путятин! – говорил Эгава.
– Голова закружилась после такого обеда, – восторженно молвил мичман Михайлов, когда все офицеры вышли в сад и закурили в ожидании адмирала, задержавшегося с хозяином. Следовало отправляться на осмотр площадки, которую японцы предлагали для постройки стапеля.
– Как они на колени искусно опускаются с подносом!
– Кто же это такие были? – спросил вдруг старшин офицер Мусин-Пушкин.
– Переводчик Татноскэ говорит, что это дочери самого Ота-сан, – пояснил Шиллинг. – Дочери и их подруги.
– Какой букет экзотических цветов! – заявил старший офицер и глубоко затянулся табачным дымом.
– Мне кажется, что дочь Ота только одна, – отозвался Сибирцев.
– Мисс Ота!
– А вы не идете с нами, Сибирцев?
– Поздравляю, Алексей Николаевич! До начала постройки стапеля адмирал отдал приказ назначить вас для подготовки чертежной, – выходя из дома, сказал адъютант Пещуров.
– Вот и будет у вас возможность познакомиться с мисс Ота поближе, – с оттенком зависти усмехнулся Михайлов.
«Мисс Ота! Мы с вами почти знакомы!.. Глаза у вас прекрасны!» – подумал Сибирцев и сказал в приливе хорошего настроения:
– Я также иду с вами, господа, на выбор площадки! Приказал капитан. Тем временем в доме приберутся…
Появился адмирал с японцами, и все вместе, офицеры и чиновники, толпой отправились за ворота.
Глава 9. Споры и отношения
Утром похолодало, и опять прошел дождь. На берегу, у сарая, неподалеку от усадьбы Ябадоо, офицеры и чиновники собрались для приемки леса.
– Суги, – пояснил Ябадоо.
– Суги – кедр, – не дожидаясь, когда переведут Татноскэ и Шиллинг, сказал Колокольцов. – Показывай дальше… Мацу[13 - Мацу – сосна.]?
– Хи-хи… Мацу! Акамацу[14 - Акамацу – красная сосна.], – угодливо, но с оттенком настороженности отвечал Ябадоо. – Ий дес[15 - Ий дес – хорошая.]. Длина два дё[16 - Дё – 3,03 метра (японская мера длины).], пять сяку[17 - Сяку – 30,3 сантиметра.]. Ширина восемь сун[18 - Сун – 3,03 сантиметра.]. Толщина два сун. Как заказывал адмирал для водяных рамок.
Над доской Колокольцов задержался, взял топорик у матроса и слегка постучал.
– В доске трещина!
Ябадоо выслушал перевод, и лицо его мгновенно сменило выражение почтительности на оскорбленность и гнев и сразу же опять стало смеющимся и угодливым.
– Пожалуйста, посмотрите со всех сторон.
Японцы-рабочие перевернули доску.
– Цена?
– Четыре бу, семь рин и шесть мо…
– Дальше. – Сосна. Цельное дерево. Длина два дё, пять сяку.
Толщина пять сун. Крепкая. Цена восемь бу, три рин и три мо.
– По размерам красная цена ей четыре бу, а не восемь! – отвечал Колокольцов. – И это не мацу. Это хиноки – кипарисник. Вот мацу! – показал он на соседнее бревно. – Мацу – сосна! Вот черная мацу, вот красная мацу. Вы строите свои суда из хиноки. Мы испытаем дерево хиноки.
Колокольцов углем ставил знаки на бревнах и брусьях.
– Круглая сосна. Длина пять дё, четыре сяку и пять сун, – продолжал Ябадоо. – В начале окружность шесть сяку и девять сун. В конце – два сяку и девять сун. Цена два хон четыре бу пять рин и два мо.
– Мо – это медяшка с дыркой? Их в бу чуть ли не две тысячи?
Услыхав такой ответ, Ябадоо порадовался. Он любил точность. Да, у нас с точностью до мо все считается. Мы не такие широкодушные, чтобы пренебрегать хотя бы единым медным мо.
– Татноскэ-сан, – обратился Колокольцов к переводчику, – хон – это золотой слиток?
– Нет. Хон – серебряный слиток. Золотой слиток, из китайского яркого золота, называется чан-кин.
Ябадоо повернулся к сосновой доске и стал уверять, что нет трещины.
– Я знаю, что говорю. Скажите ему, барон, что он дурак.
Шиллинг никогда не стеснялся выказать неуважение кому бы то ни было, если надо для дела. Он в самом деле все точно перевел, и Татноскэ с видимым удовольствием перевел в свою очередь.
Глава хэдских рыбаков спокойно поклонился.
– Спасибо. Благодарю за такие слова.
– Дальше. Что за треугольный брус?
– Сосна. Ширина семь сун, но в средней части ширина один сяку и шесть сун. По заказу адмирала таких две штуки.
– Икура дес-ка?[19 - Сколько стоит?]
– О-о! – Ябадоо вытянул дряблое лицо. Он как бы опасался теперь назвать цену.
На другой день, когда Колокольцов с переводчиком и Ябадоо явились в храм Хосенди, адмирал с всклокоченными волосами сидел за столом над вычерченными картами. Рядом с ним красный как рак штурманский поручик Елкин. Площадка, которую накануне показали японцы, негодна.
– Японцы лупят с нас бешеные деньги за каждую поделку и за любое бревно, – заговорил Колокольцов.
Вызвали Эгава – дайкана, усадили за большой стол и подали чай. Чин со свистом потянул горячую жидкость.
– Переведите ему, барон, – велел Путятин.
Эгава выслушал.
– Еще надо оплатить стоимость перевозки деревьев – пять хон четыре бу и шесть рин, – ответил дайкан.
– И сколько мо? – осведомился Колокольцов, зная, что мо – это примерно четверть гроша.
– Ни одного мо. – Эгава сделал вид, что не чувствует насмешки.
– Они с ума сошли! – заговорил Мусин-Пушкин, сидевший за шканечным журналом на дальнем конце стола. Он захлопнул черную тетрадь. – Прошу Эгава-чиг принять мое заявление. Вокруг лес на горах. Рубщики у нас есть.
Эгава сморщил лоб и поднял брови, словно его осенило, он как бы только сейчас все сообразил.
– Мои матросы будут рубить сами, – сказал Путятин, – но поставка бревен силами ваших рабочих и обработка должны продолжаться. Откуда вы доставляете лес, если он так дорого нам обходится?
Эгава не имел права отвечать. Лес растет в глубине страны. Все, что находится на расстоянии семи ри от места пребывания эбису, строго сохраняется в секрете. Накахама Мандзиро, приехавший из Америки, объяснял Эгава, как это глупо. Иностранцы видят плохое вооружение японских воинов, а мы скрываем от них сосны и овраги в лесу. Но как же им объяснить тогда высокую стоимость материалов? Получается, что мы нечестно берем лишнее с потерпевших крушение. Это не по-рыцарски. Государство – не осакский рынок, где с каждого дерут.
Эгава объяснил, что по берегу моря растет хороший лес на горах. Адмирал прав. Гораздо лучший лес растет в долине, за горами, его приходится рубить, вытаскивать к реке, сплавлять до моря, по морю гнать бревна в Хэда и вытаскивать на плотбище, где вчера был адмирал. Там адмирал видел работающих плотников, выполняющих заказы России. Бревна и поделки из этого леса сегодня принимали Колокольцов-сан и Ширигу-сан.
– Ну? – спросил адмирал у Елкина. – Что вы придумали?
– Все то же! – отвечал Елкин.
– Где площадка?
– Аввакумов уверял вас, что удобного места нет, надо вырубать площадку в горе или уходить. Вот карта бухты Хэда. Я лично, осмотрев все берега, заявляю, что без больших земляных работ удобной площадки не расчистим.
– Что вы меня пугаете? Я ничего не боюсь. У меня полтысячи матросов, возьмут лопаты…
– Я говорю, Евфимий Васильевич! А вы сказали, что Аввакумов лодырь, хотя и хороший плотник, и что надо было послать заранее офицера. Вот вся бухта перед вами, я говорю, что место есть, не такое, как они вчера показали, а укрытое за скалами в глубине ущелья, но…
– Я не хочу тут им больше ничего строить! – воскликнул адмирал. – Им надо больше, чем нам, а что они? Эгава бровью не ведет! Все жилы выматывает. Они ничего не приготовили! Если бы не Ота-сан, мы бы голодом сидели.
– Они боятся не угодить вам, Евфимий Васильевич, – сказал Мусин-Пушкин. – Из вежливости предложили такое место, чтобы от квартиры вам недалеко ходить.
– Глупости! Это место открытое, каждому с моря будет видно, что строится корабль!
– У них отменные плотники, – напомнил о своем Колокольцов. – Работают аккуратно, заказы выполнили раньше срока. У них заготовка для киля обработана. Я предлагаю принять все по назначенным ценам условно.
Ябадоо, стоявший у двери и не разумевший по-русски, догадался, о чем речь, и стал усиленно кланяться, как бы прося обратить на себя внимание.
– Где ваша площадка? – опять обратился адмирал к Елкину.
– Та же самая.
– Где?
– Вот тут.
– Как место называется?
– Усигахора.
