скачать книгу бесплатно
Захар был грамотный. Мальчиком он учился в крепостной школе, где из детей заводских крестьян готовили служащих конторы. После закрытия крепостной школы Захара за тридцать копеек в год доучивал церковный пономарь.
Вошел лесник, широкогрудый, коренастый старик с окладистой бородой.
– Давненько не заглядывал к старику, Захар Андреич! Все в своем занятии. Ну, рассказывай, откуда едешь, а я тебе пошабашить соберу щец да каши, баба-то у меня в лесу, с утра ушла, да, видно, бурю в шиханах[14 - Шиханы – горы, находящиеся в Башкирском Предуралье, недалеко от городов Стерлитамака, Салавата и Ишимбая. Они образовались более 260 миллионов лет назад. В палеозойскую эру современные шиханы были рифами: тогда в этой местности было теплое море. Ученые обнаруживают в скалистых частях шихан фрагменты древних животных, моллюсков, кораллов и водорослей.] просидит.
Из русской печки лесник вытащил горшок со щами, сунул в него деревянную ложку, накрыл широким ломтем хлеба – подал гостю.
– Чем бог послал, не обессудь, Захар Андреич.
– С ярмарки еду, Трофим, с ярмарки, да от непогоды к тебе завернул, а то к ночи хотели быть на заводе, – окая, заговорил Захар.
– Да что ты, любезный, по ночам хребтом теперь не езда. Не ровен час, Могусюмка с башкирцами, слышно, опять в нашей стороне появился.
Снова ударил гром. Лесник и купец невольно взглянули в крошечное окно. Ливень лил с прежней силой. Избушка вздрагивала от порывов ветра.
– Могусюмка нам не опасен, – отвечал купец. – Он у нас на заводе ходит открыто, ему наших трогать не расчет. Могусюмка лошадьми живет, от него лошадникам беда, богатым башкирам, а на заводе какие кони…
– Не говори, Захар Андреич, давеча под Курк-аркой на караван налет был. Нынче по кочевкам ездили городские, читали бумагу: кто изловит Могусюмку, тому награду обещают.
– Разве поймают? – усмехнулся Захар. – Он ловкий…
…Дверь, отворилась, в избу вошел ямщик. Захар отдал ему остатки щей. Старик уселся у двери, поставил горшок на колени и жадно хлебал варево. Трофим подал кашу.
– А я ныне на сохатых ходил – тебя вспоминал… Под Арвяком на солончаках[15 - Солончак – тип почвы, характеризующийся наличием в верхних горизонтах легкорастворимых солей в количествах, препятствующих развитию большинства растений.] каждый раз встречаю то табуном, то в одиночку. Солонцы лизать приходят. Отдыхай от ярмарки, да поедем зверя бить в урман[16 - Урман – лес.]. А, Андреич, как бывало?
Снова налетел порыв ветра.
В лесу раздался треск, и слышно было, как падала лесина. Треск повторился снова и снова, по лесу деревья валились наземь, и гул от падения пошел по тайге. Дождь затих на мгновение и вдруг полил с новой силой.
– Бушует, – молвил Трофим – Вот с Хибетом собрался на охоту нынче, – кивнул он на башкира с ружьем. – На Бердагуловском курене житья не стало от медведей. Что ни ночь – то конь задранный. Куренный обещает нам[17 - Куренный обещает нам…? – Куренный заведовал выжиганием и доставкой древесного угля на завод.] с Хибеткой награду от заводской конторы, если зверей отвадим. Хибет, выбьем, что ли, косолапых?
Тот, кого назвали Хибетом, положил ружье на скрещенные ноги, поднял голову и, прежде чем начал говорить, улыбнулся. Лицо его, за миг до этого озабоченное и суровое, мгновенно преобразилось. Глаза сощурились и заблестели лукавством.
– Ружьем стреляем, конечно, возьмем. Зверь куда девается? Наш будет, – молвил он.
– Хибет отчаянный, жизни не жалеет, – говорил Трофим. – Дед у него старик теперь, уж на охоту не ходит. Был Хибет еще мальчишкой, и дед был малость помоложе, так учил его с рогатиной брать зверя. Одна у нас беда, – хлопнул он по плечу охотника, – как деньги в кармане, так на завод: накупит вина и куролесит. Кругом нынче башкиры пьяницы пошли. Своего закона не уважают. Зря контора водкой торгует.
Хибет смущенно отвернулся и снова занялся ружьем.
– Отец у него Бикбай… Знаешь? Иван, ты, поди, знаешь?
– Как же, знаю старого Бикбая, – ответил ямщик. Но знает ли Хибетку – не сказал.
– У Бикбая кочевка недалеко, где башкирская земля начинается. Он теперь совсем переехать хочет. У него шалашик был тут прежде, приезжал только на лето, а нынче лес заготовил, хочет юрту строить. Поближе к заводу…
Трофим зажег лучину. Гроза проходила. Ветер стихал, гром гремел в отдалении. Дождь еще лил, но не так сильно.
Башкирин, спавший на лавке, зашевелился.
– Это кто у тебя? – спросил Захар.
– Проезжий человек. Видно, из дальних башкир, да не то больной, не то напуганный, все молчит да в углы жмется.
Башкирин на лавке поднялся. Жалобное рябое лицо его, помятое после сна, казалось еще более безобразным.
– Куда едешь? – спросил его Захар.
Тот развел руками и не ответил.
– Чего это ты?
– Бельмэем[18 - Бельмэем – не понимаю (башк.).], – отвечал башкирин.
– Ну-ка, Иван, – молвил купец ямщику, – спроси, откуда он, куда едет.
Ямщик Иван был родом из Низовки, где все мужики толково объяснялись по-башкирски. Он спросил проезжего: тот что-то буркнул в ответ, поклонился леснику и вышел из избы.
– Озорной башкирец, не хочет отвечать, – сказал Иван.
Захар больше не любопытствовал и стал готовиться ко сну. Из сеней принес чепан, развесил на печи, снял со стены и постелил на лавке полушубок, положил в голову дорожную сумку, снял поддевку, стал молиться на образа.
Хибетка кончил возиться с ружьем и устраивался спать на полу у печки. Пока купец молился, Хибетка затих, чтоб не отвлекать русского. Лучина гасла, в избе становилось темно. Дождь стихал. Помолившись, Захар разулся, лег на лавку, укрылся поддевкой.
Тряская дорога, ливень, буря, лесной пожар утомили купца.
«А жаль, что не добрался ночью до завода», – подумал Захар и представил себе, как бы он приехал на завод, постучал бы в ставень и как бы встретила его жена… У него для Настасьи сережки дорогие куплены у московских купцов на ярмарке.
Сквозь дремоту слышал, как, хлюпая копытами по лужам, кто-то проехал мимо дома.
«Башкирец-то, верно, озорной, если ночью в путь торопится. И конь-то его, поди, ворованный», – мелькали у Захара обрывки мыслей.
Дверь скрипнула. Лесник зашел, задул лучину, кряхтя полез на голбец. Кучер храпел в ногах у Булавина, Хибет ворочался возле печки.
Снова вспомнил о Настасье. Представилось ему, будто плывет она в лодке по пруду. Феклуша гребет, а Настасья правит.
Потом вдруг ударил огонь с неба и попал в новую лавку.
«Слава богу, что обоз-то не пришел домой, а то бы все товары погорели!» – подумал Захар и побежал за водой к колодцу, но и оттуда вылетело пламя. А кругом дома загораются, и выхода нет с улицы…
– Андреич, родимый, проснись-ка, – шевелил купца в потемках кучер.
– Чего тебе? – очнулся Булавин.
– Неспокойно здесь, возле кордона в лесу недобрые башкирцы. Ты уж не засыпай, как бы худо не было…
Захар приподнялся, присел на лавке.
– Вышел я коней проведать, – продолжал мужик, – слышу, за протокой разговор. Я в стайке притаился. Слушаю: Хибета нашего расспрашивают про какого-то Гейниатку: куда, мол, и откуда проехал? Хибет им объясняет: мол, с вечера грозу пересидел у лесника, а уехал к ночи поздно, как прошла буря. Чую, недобрые люди. По разговору видать… Хибетка у них свой человек в здешних лесах. Либо конокрады, либо разбойники. После спрашивали Хибета, кто в избе ночует. Как он сказал, что купец с ярмарки едет, я кинулся тебя будить. Да уж больно крепок ты спать. Этак ограбят, а ты и не услышишь.
– Много их? – пришел в себя Булавин.
– В потемках не видать, а по голосам – человек пять или шесть, а может быть, и больше.
Захар стал всматриваться в окно. Дождь кончился. На небе ярко светили звезды. В лесу было темно. Черные иглистые ветви елей висели над рекой. По берегу, к мосткам – Захар различил – приближалась ватага людей.
На полатях завозился Трофим.
Булавин отвернулся от окна, пошарил под лавкой, нащупал сапоги, обулся.
Ямщик сидел здесь же на скамейке.
– Ну, Иван, – сказал купец, – наше дело держать ухо востро.
– Зря тревожишься, почтенный, – раздался с полатей голос лесника.
Он торопливо стал слезать, зашлепал босыми ногами по полу.
– Хибет – надежный парень. У башкирцев промеж себя свои дела идут, нам от них не беда. Не встречай их в темном лесу на хребте, а в моей избе от них худа не будет. Я их сейчас погоню. Вам, низовцам окаянным, – обратился он к ямщику, – всюду воры да беда, а сами-то… Ты не тревожься, Захар Андреич, я живо их успокою. – И лесник босой выбежал из избы.
В окне при свете звезд видно было, как он перешел мосток и присоединился к башкирам. Они долго разговаривали, размахивая руками, потом двое отбежали в лес, вывели лошадей. Башкиры вскочили в седла, и вся ватага поскакала через мосток к дому.
– Шабаш, Андреич, пропали!.. – завопил Иван и кинулся закрывать дверь.
– Будет дичать-то, – схватил мужика за ворот Захар. – Сиди помалкивай.
Всадники от мостка свернули в сторону и промчались берегом. Там, где протока сошлась на отмелях с главным руслом, перебрели реку, и вскоре их черные силуэты слились с дремучим лесом на другом берегу.
Трофим и Хибет возвращались молча. Оба прошли за угол избы.
Прокричал петух.
– Ну, слава богу, пронесло! – с облегчением молвил крестьянин. – А все-таки люди недобрые, да и за лешим-то Трофимом слава нехорошая ходит! Я сам не верил, думал, наша Низовка зря баласничает, ан и верно: с волками жить – по-волчьи выть…
– Либо съедену быть, – шутливо добавил Захар, довольный, что все обошлось благополучно.
Из сеней в избу вошел лесник.
– Хибетка где? – спросил Иван.
Трофим молчал. Мимо окна верхом на резвой лошаденке бойко проскакал вслед конной ватаге Хибет.
Захар проводил его взором и стал разуваться.
– Ложись, Иван, зря от тебя беспокойство, – сказал лесник и полез на полати. – Почивай, Захар Андреич, не тревожься. Я тебе говорю, спи спокойно.
– Спать-то спи, да глаз не смыкай… – ворчал в темноте Иван.
– Храпи, Низовка!..
В избе затихли.
Лесник поворочался на полатях.
– Наше место свято, – усмехнулся он.
Глава 2. Таш-Кушак
На другой день солнце перевалило за полдень, когда взмыленные, уставшие кони затащили тарантас Захара на вершину хребта под самые утесы.
Отсюда видно далеко вокруг. Внизу прогалины зеленели лугами, а дальше во все стороны тянулись бесконечные горные кряжи, сплошь поросшие дремучим краснолесьем. Только каменные венцы хребтов белеют над тайгой.
– После ненастья-то как выведрило… – обвел рукой небо Иван.
– А ну, остановись, – тронул его Булавин.
У него ноги затекли от сидения, и захотелось поразмяться.
По вершине хребта на много верст сплошным каменным поясом простерлись отвесные обнажения известняков. Башкиры в старину так и назвали весь хребет: Таш-Кушак – Каменный Пояс. Через узкий естественный пролом в скалах проходила единственная дорога из города на завод. Около въезда в него под крутизной, в сырой тени угрюмого гребня и стала тройка.
– Обожди, Иван, я на Каменку испить схожу.
– Смотри-ка там… Михайло-то Иваныч в малинниках, поди, уж дожидает! – крикнул вдогонку кучер.
Встреча со зверями неподалеку от большой дороги в те времена на Урале не была редкостью.
Захар полез с дороги в чащу. Сначала он шел по высокой и густой траве, влажной от вчерашнего ливня. Полуденное солнце высушило деревья, но земля еще была мокрой и топкой, как болото. Кое-где попадались вывороченные бурей лесины. Ураган с бешеной силой свирепствовал вчера здесь, на вершине хребта.
Дойдя до приметной скалы, стоявшей особняком от гребня, как каланча у заводской церкви, Захар обогнул ее и забрался на россыпь. Это и была Каменка, широкая «каменная река» – лавина обломков скал, задавившая полосу хребта от венца до подошвы.
Захар по шуму воды отыскал скрытый под россыпью падун и, прыгая по замшелым плитам, двинулся вверх. Вскоре он достиг глубокого провала меж тусклых розовых глыб. На дне его бил родник и ускользал под камни к невидимому потоку, таинственно и глухо бурлящему где-то в глубине россыпи.
Булавин осторожно слез и, утвердившись на шершавых каменюках, стал пить и умываться. Тут до слуха его явственно донесся стук копыт и крики. «Что за чертовщина, – подумал Захар, – откуда тут люди взялись?»
Он осторожно выглянул из провала и осмотрелся. На обрывистом выступе гребня, как раз над Захаром, появился смуглолицый всадник в белом башкирском кафтане. Захар узнал его. Это был Могусюмка. К нему подъехали двое вооруженных башкир в мохнатых шапках. Один из них протяжно заклекотал. Все трое некоторое время всматривались в даль, переговариваясь между собой.
Из леса ответил рог. Всадники резко завернули коней, зарысили над обрывом по каменному гребню Урала и вскоре скрылись за скалами. А с другой стороны за россыпью, в чаще затрещал хворост, послышались голоса.
Захар торопился к тарантасу. Чтобы не выказывать себя трусом, он вылез из провала и пошел по россыпи, время от времени перепрыгивая с камня на камень.
«Нет, быть не может, чтобы они на меня напали. Разве только не узнают?» – подумал он и поежился, чувствуя, что, не разобравши, могут влепить заряд в спину. Тут он быстро перебежал по россыпи и спрыгнул в чащу. Разыскал свой же след и по примятой траве пошел к дороге.
«Якорь его задери! Могусюмка у самой дороги стоит. Как бы не пограбил мои товары. Чем черт не шутит. Дружба дружбой, а табачок врозь. И ежели попадет им мой Санка с товаром, как бы не быть худу. Ведь раз на раз не приходится».
Захар вылез из зарослей на дорогу как раз в том месте, куда глядел, ожидая его, ямщик.
– Ну, Иван, давай погоняй! – сказал он, проворно залезая в кузов. – Трогай, да шибче.
– Эй, вы, эй, пошли!.. – подхлестывал кучер пристяжных.
