Разбуди меня в пять утра

Яша Белоусова

Разбуди меня в пять утра

Чем больше он о себе говорил, тем больше я его узнавал и тем больше не узнавал его.

Джони

Глава 1. Регги.

Мятная зубная паста. Вкус, от которого меня уже давно тошнит. Я перепробовал лимон, жевательную резинку, зелёный чай. И остановился на мяте. Потому что дело было не в ней. Каким бы не был вкус, я ненавидел чистить зубы в пять утра.

Меж ресниц скользила тонкая полоска жёлтого света. Я потирал пульсирующие веки, переходил к вискам, массировал. Какой-то стук заставил лениво открыть глаза. В раковине валялась выпачканная в белой пене щётка. Пена была и на моём подбородке, на губах, во рту. И у меня в голове. Всё было в белой непроглядной пелене, которая валила меня с ног и затягивала в самую пучину.

Вторым ненавистным испытанием было трогать ещё тёплые одеяло и простыни. Ладони трепетали над мягкой тканью. Со скрежетом отполированных пастой зубов, я застилал последнее покрывало.

– До встречи, – тихо и жалобно слетало с моих губ каждое раннее утро.

На прикроватном столике раздался звук уведомления. Это была часть моей рутины. На экране высветилось имя "Регги" и сообщение:

"Проснулся?"

"Да. Доброе утро", – спешно написал я, чувствуя сладкий запах на первом этаже.

Через минуту я сидел за кухонным столом, поливал сгущёнкой горячие сырники и наблюдал, как солнце только выкарабкивается из-за горизонта.

"Доброе. Хорошего дня", – засветился экран вновь.

"И тебе", – хотел написать я, но за спиной послышались шаги, и пришлось спрятать телефон в карман брюк.

Мой брат задал бы кучу вопросов, с кем я переписываюсь в такую рань. И не на один из них не было желания отвечать.

Сам он пребывал в хорошем расположении духа. Лёгкая улыбка расплылась на его тонких губах. Русый хохолок был аккуратно уложен, узел галстука ослаблен, но, по крайней мере, теперь он присутствовал, как и пиджак, которого на него пару недель назад нельзя было натянуть силой. Повлиял ли на него разговор о дресс коде с завучем, оплеуха матери или что-то ещё – мне не было известно. Но он изменился. И даже перестал цепляться ко мне так часто, как прежде. Кажется, у него были дела поважнее.

Последний кусочек творога таял на языке, пока я завязывал чёрные тонкие шнурки на лакированных туфлях. Я спешил на автобус. Задержка на минуту могла привести к поездке в так называемой «консервной банке». Этим утром мне повезло. Я успел забраться в пока что полупустой автобус, особенно мне посчастливилось отыскать свободное место позади салона, где я с великим удовольствием примостился.

Для полного счастья в такие моменты мне не хватало одной вещи. И та запутанными проводами вертелась в моих прохладных пальцах. Распутав наушники, я включил плеер и растворился в лучших моментах своей юности. Возможно я был слишком старомодным, но вот уже месяц сходил с ума по старому доброму року. И Битлз уже занял своё почётное место в моём сердце.

Я чувствовал себя героем хорошего кино прошлого столетия. Золотой свет переполнял салон старенького автобуса, на крыше и сиденьях, повсюду были какие-то надписи на немецком. Я уже некоторые выучил. Надпись «halt» над маленькой потёртой кнопкой означало «остановка». Порой желание нажать её вертелось на кончиках пальцев, но я знал, что она всё равно не сработает. Как бы там ни было, одно её присутствие придавало шарм ретро моей получасовой поездке до школы.

Где-то на половине пути, когда я задыхался между грузных и костлявых тел, или млел в рассветных лучах, как случилось в этот раз, в окне проскальзывала знакомая фигура моего брата. Он предпочитал ездить до школы на скутере. Я был слишком мал для этого, да и к тому же на нём вряд ли можно было бы спокойно наслаждаться музыкой. Хотя, должно быть, слушать рок, пока ветер дует тебе в лицо, а под ногами рычит мотор, чертовски приятно.

Я нехотя стянул наушник, заходя в класс. Урок математики должен был тянуться целую вечность. Скучающе смотрел на своего соседа, грызущего карандаши, как шоколадки. Вот и сейчас он издевался над очередным, сдвинув брови и пыхтя. Наконец вздохи прекратились, и мальчик с воодушевлением принялся что-то черкать в своём блокноте. Получилась забавная карикатура на портрет Пифагора, смотрящего на нас из учебника.

Я щёлкнул этот шедевр, сохраняя в папку, где было уже не мало рисунков.

– Пора открывать выставку, Вася, – усмехнулся я, собирая тетради в рюкзак.

– Да, только школу закончу, и сразу. А то за некоторые эти рисунки меня выгонят раньше.

Потирая веснушчатую переносицу, он первым вышел из класса. Я спешно написал запоздалое "И тебе хорошего дня", о котором почти позабыл, и отправился в класс истории.

– Кому ты всё время пишешь?

Клара держала в руках открытый учебник истории и с любопытством пыталась заглянуть в мой телефон.

– Так, знакомому.

– Знакомому? То есть это не девочка?

– С чего вдруг? – удивился я, убирая телефон в карман брюк.

– Да так, – пожала она плечами и уткнулась носом в книгу.

Она нервно покусывала губы. Ей не терпелось продолжить расспрос.

– А как вы познакомились… с этим твоим… знакомым?

– В соцсетях.

– С чего он вдруг тебе написал?

– Это я ему написал.

– Зачем?

– Я увидел его объявление в анонимной группе. Он искал друзей по интересам. Вот я и написал.

– Так у вас общие интересы? А какие?

Звук школьного звонка избавил меня от лишних вопросов. Я лениво вошёл в класс, усмехаясь своим мыслям.

У нас с ним и правда был общий интерес. Всего на всего один. И тот казался не очень крепким основанием для дружбы. Мы оба неимоверно, сладострастно и мечтательно обожали спать. И не терпели просыпаться в пять утра.

Пару недель назад мне случайно попалось объявление. Какой-то старшеклассник из моего города искал себе товарища по переписке. У нас появились обоюдные обязанности: писать каждое утро в пять утра «доброе утро» или вроде того, неважно, кто напишет первым, главное, чтобы второй ответил. Это будет знаком, что оба проснулись вовремя. Через пару часов мы писали ещё раз, чтобы проверить, что никто не уснул снова. Это держало нас в тонусе, у нас была ответственность друг перед другом. За каждый пропуск ответа следовало наказание, которое не было таким уж ужасным. Нужно было рассказать что-нибудь стыдное или забавное о себе.

Так за эти две недели я узнал, что по ночам он читает втихую женские романы, а он обо мне, что однажды я порвал шорты, играя в теннис, и все мои товарищи увидели моё нижнее бельё. Забавно, что, зная это, мы не знали имён друг друга. Его ником было «Регги», моим «Джон», в честь солиста Битлз.

Он был совершенной загадкой для меня. И хоть изначально в наши обязанности входило только будить друг друга, мне было слишком любопытно, кто скрывается по ту сторону экрана.

Пальцы каждый раз застывали, за секунду до того, чтобы я наконец решился написать ему что-то вроде "в каком ты классе?", или "почему Регги?", или хотя бы "как дела?", но я не решался. Мы ограничивались пожеланиями доброго утра, хорошего дня и доброй ночи, что уже было чем-то связывающим нас.

Я отложил телефон и, включив ночник, стал листать "Вино из одуванчиков", но буквы размякли и расплылись. И в глубине под ними я увидел лицо Клары, и вот её губы тихо произнесли: "То есть это не девочка?". И вопрос этот повторился ещё несколько раз, с каждым разом громче, прежде чем я вскочил, растерянно отвечая: "А вдруг…"

А ведь Регги и впрямь могла быть девочкой. Это имя вполне себе подходило какой-нибудь девчушке, быть может, даже из параллели. Я стал ходить по комнате из угла в угол. Не то, чтобы я был против девочек, даже наоборот, да и неважно было, кем был или была этот или эта Регги. Однако любопытство крутило мне ноги и руки, я не мог бы спокойно уснуть. Я схватился за Брэдбери, как за спасательный круг, но тот, как призрак, растворился в моих ладонях. Ни на чём не в силах сосредоточиться, я спустился на первый этаж, чтобы выпить горячего молока перед сном и наткнулся в проходе на своего брата. Он мрачно посмотрел на меня и сел за стол.

– Почему не в кровати?

– Не спится. А ты?

Он тяжело вздохнул, глядя в тёмное окно. Жёлтый свет кухонного светильника обрамлял высокие скулы. Теперь он казался строже обычного. Поверить, что ему только семнадцать, казалось невозможным. Дурной характер и правда отнимает годы.

– Какао будешь? – спросил я, зажигая конфорку.

– Я не ребёнок, – тихо ответил он, и я услышал шелест бумаги.

– Знаю. Но при чём тут какао.

С усмешкой я обернулся, но тут же веселье вылетело из меня, как только я встретился с тёмными сверкающими глазами брата.

– Брэдбери читаете? – спросил он, покачивая открытой книгой в ладони.

– Это я так, для себя.

– И как, интересно?

– Я не дочитал ещё, но пока интересно.

– Чтение – скука смертная, – отмахнулся тот, с глухим хлопком кинув книгу на стол.

Пара закладок – огрызков бумаги – вылетело на стол.

– Ты ещё и закладки делаешь? – с любопытством старший вернул себе книгу.

Один невыпавший полностью обрывок был зацеплен длинными пальцами. Открыв страницу, брат сразу обнаружил почёркнутые слова.

– …все люди такие, каждый сам по себе, один-одинешенек. – Язвительный смешок слетел с его губ. – Единица общества, но в постоянном страхе. Как сейчас. Если ему нужно будет закричать, возопить о помощи, какой от этого толк?

Карие глаза медленно оторвались от страницы и уставились на моё покрасневшее круглое лицо.

– Ну давай, – беззвучно брат положил книгу на стол.

– Что?

– Кричи, вопи о помощи, посмотрим, будет ли толк. – Он встал из-за стола, не заметив, как вздрогнуло моё тело. Меня ещё не били, но, может быть, сегодня. Может быть, сейчас.

– Ты, кажется, и вправду одинок. От тебя даже какао убегает, – прозвучало над головой, когда он проходил мимо и похлопал меня по плечу. Несколько секунд я стоял неподвижно, обиженно глядя ему в спину. Наконец я почувствовал запах гари и поспешил к плите.

Ещё одна неделя пролетела, как миг. На экране светилось «доброе утро», и оно было бы таким, если бы не было испорчено ссорой с братом из-за очереди в ванну. Дождавшись, когда он вдоволь намоется, я заперся в комнате, устало выдавил пасту на зубную щётку и стал смотреть прогноз погоды, когда на экране высветилось запоздалое «доброе утро», в ответ на моё, отправленное десятью минутами раннее.

Я так и не спросил у Регги ничего личного. И меня мучил вопрос, не девчонка ли она. Должно быть я заразился любопытством от Клары.

Я гнал от себя все навязчивые мысли, и днём, когда обедал в школьной столовой, чуть не подавился супом, увидев сообщение от Регги: «Как дела?»

Джон: "Нормально. Но утро было ужасным. А у тебя?"

Регги: "Почему ужасным? Я в порядке".

Джон: "Проиграл в споре с одним кретином. Из-за него опоздал на автобус. И чуть не умер в автобусной давке. Но сейчас всё в порядке. Чем занимаешься?"

Регги: "Хах. Кто этот кретин? Слушаю музыку. У нас перерыв".

Джон: "Да так, человек, который создан, чтобы меня бесить. Музыку, какую?"

Регги: "Регги"

– Эй, у тебя сейчас рот порвётся, – раздалось рядом со мной.

Я удивлённо уставился на подругу и только теперь почувствовал, как сводит щёки от улыбки. Удовлетворённое хоть и частично, любопытство переполняло моё сердце радостью. Так значит вот почему регги.

После уроков, стоя в автобусе и глядя в окно, я слушал расслабленную, полную позитива музыку. Хоть я совершенно не знал лично того человека, который писал мне каждое утро. Но теперь мне казалось, что я узнаю его. Музыка была одним из тех способов познать душу без лишних слов. Мелькали огни города, шептались люди, скрипел автобус, и я наполнялся чужим миром. Миром тёплого и доброго Регги.

Глава 2. Беги, Джони, беги!

В насмешливом голосе прозвучали нотки превосходства:

– Ну, давайте поиграем.

С этими словами высокий парень с выбритой на виске молнией отправился в центр футбольного поля. Тревожный узел в животе не помешал мне самоуверенно последовать за ним.

– Пока ещё тепло – надо играть, – раздался позади голос старшеклассников.

Они выглядели совершенно расслабленно и весело. Для них это правда только игра. Для нас, младших, это борьба за выживание. Я косился на учителя физкультуры, который расслабленно болтал со своей коллегой, отдавая нас на съедение одиннадцатому классу.

Мой взгляд судорожно искал знакомую фигуру брата, и не найдя её, вернулся к рыжему затылку капитана команды соперников. Облегчение, что брат не увидит моего позора, граничило с озадаченностью. Куда он делся? Утром он собирался в школу, но по дороге я так и не увидел его из окна автобуса.

Тем лучше. Тем лучше, ведь стыд в этот раз начнётся и закончится на этом поле.

Я не был хорош в футболе. Кому я вру. Я был просто ужасен.

Через десять минут от постоянного бега и толкучки у меня сперло дыхание и ныли ноги. Через ещё десять хрипело горло и привкус крови наполнял глотку. Но какое-то ужасно новое чувство выбило из головы все страхи. И я как сумасшедший загорелся одной лишь целью – пинать этот чёртов мяч, сколько только можно.