Прежде чем родились, мы были звёздами

Янина Холод

Прежде чем родились, мы были звёздами

Вечер в Киото был тихим, пропитанным влажным ароматом старых деревянных домов и цветущего османтуса. Узкие улочки, хранящие шёпот столетий, вели вглубь города, где среди традиционных рёканов и чайных домиков пряталось небольшое кафе в готическом стиле – чёрные стены, приглушённый свет, бархатные шторы, мебель из тёмного дерева. Весь интерьер словно перенесли сюда из другого времени.

Ацуши Сакураи сидел у окна. Его длинные чёрные волосы были собраны в небрежный хвост, а лицо, лишённое сценического макияжа, казалось бледным и почти прозрачным в тусклом свете лампы. Перед ним стояла остывшая чашка кофе, которую он уже давно не пил. В Киото время текло иначе – медленно, словно густой сироп, и он порой ловил себя на мысли, что не помнит, сколько часов провёл здесь, просто глядя в окно.

Дверь кафе открылась с мягким звоном колокольчика, впуская прохладный ветерок. Ацуши не обернулся – он давно привык игнорировать посторонних. Но спиной почувствовал чей-то пристальный взгляд.

Кто-то стоял и смотрел. Не просто скользил взглядом, а разглядывал. От этого ощущения стало неуютно, и Ацуши медленно повернул голову.

У стойки, не сводя с него глаз, стояла девушка в чёрном платье с кружевными рукавами. Её кудрявые волосы до плеч слегка растрепались от ветра. Губы – накрашенные помадой винного цвета, тонкие брови чуть сведены. Она выглядела задумчиво, словно что-то вычисляла.

Ацуши поднял бровь.

– Вам… чем-то помочь? – его голос прозвучал тише, чем он ожидал.

Девушка не ответила сразу. Сначала взгляд скользнул по его чёрной рубашке, длинным пальцам, лежащим на столе, потом снова вернулся к лицу.

– Вы… – она сделала паузу, – очень похожи на одного исполнителя, Ацуши Сакураи – сказала девушка, чуть улыбнувшись.

Ацуши слегка склонил голову, но не подтвердил и не опроверг догадку незнакомки.

– Меня зовут Рин, – вдруг сказала она. – Сакураи Рин.

Ацуши замер на секунду. Бровь вопросительно поднялась вверх, а уголок губ дрогнул.

– Хм. Неужели у моего отца были внебрачные дети? – задумчиво произнёс Ацуши, машинально поглаживая кружку с остывшим кофе.

Вместо ответа Рин нервно засмеялась. В глазах Ацуши был немой вопрос…

– И вы пришли в это кафе случайно? Или следите за мной? – спросил он, убирая за ухо выбившуюся из хвоста прядь чёрных волос, поблёскивающую в тусклом свете.

– Да, – ответила Рин без тени смущения. – Я приехала в Японию всего на неделю, почти весь день гуляла по городу, а почувствовав усталость, решила выпить кофе.

– И? Как тебе кофе? – усмехнулся Ацуши, жестом приглашая Рин сесть рядом.

– Я пока не успела ничего заказать, – Рин немного смутилась.

Ацуши ничего не сказал, лишь усмехнулся, затем молча встал из-за стола и направился к стойке. Рин беспокойно дёрнула плечами. Атмосфера становилась неловкой.

Спустя пару минут он вернулся с двумя кружками горячего кофе. Рин напряжённо кивнула в знак благодарности, вызвав у Ацуши очередную усмешку.

Тишина снова повисла между ними. Ацуши молча пил кофе, а смущённая Рин продолжала наблюдать за ним, стараясь не смотреть слишком пристально.

– Совсем не такой, как на сцене, – задумчивая фраза непроизвольно сорвалась с её губ.

Рин плотно сжала губы. Мысленно ругая себя, она опустила голову, мечтая испариться.

Ацуши, услышав это, медленно повернулся к ней вопросительно подняв бровь.

– А какой?

– Спокойный и менее энергичный, что ли… – Рин медленно подняла голову, вновь разглядывая его красивое, словно высеченное из мрамора лицо.

Ацуши видел её напряжённые движения, но предпочёл отмалчиваться. Ему нравилось, что кто-то, кроме близких, видел его не как образ, не как кумира, а как живого человека.

Это было… приятно. И в некотором роде даже интересно.

Кофе Рин остывал, но она, кажется, даже не думала прикасаться к нему. Её тонкие бледные пальцы с ногтями, покрытыми чёрным глянцевым лаком, водили по краю чашки. Ацуши следил за этим движением – лениво, без особого интереса, но и не отводя взгляда.

– Значит, ты фанатка? – спросил он наконец, откидывая длинную чёлку, упавшую на глаза.

– Нет.

Ацуши озадаченно поднял бровь.

– Ну, то есть да, но не совсем, – Рин склонила голову, её кудри скользнули вперёд, скрывая выражение лица. – Я не люблю слово «фанатка». Всё-таки я не бегаю за группой с криками: «Аччан, женись на мне!» Мне нравится ваша музыка, песни, концерты. И…

– Что «и»?

– Мне интересны вы и ваша личность, – голос Рин звучал тихо и немного сдавленно, но искренне.

В кафе повисла неловкая тишина. Ацуши медленно вращал остывшую чашку между пальцами, когда его взгляд случайно скользнул вниз – по чёрным кружевам платья Рин, вдоль её ноги… и задержался.

Из-под подола виднелась татуировка, идущая по голени изящными иероглифами:

愛してくれ気が狂っ

«Люби меня, я схожу с ума»

Строчка из «Guignol». Его строчка.

Ацуши поставил чашку на блюдце чуть громче, чем ожидалось.

– Мне кажется, или это… – его слова оборвались.

Рин слегка приподняла бровь, затем медленно, словно давая ему время рассмотреть, приподняла подол платья чуть выше. Иероглифы тянулись от колена, теряясь в тени её массивных ботинок.

– Это же из «Guignol»? Значит, слушаешь не только BUCK-TICK. Я польщён, – Ацуши улыбнулся уголком губ.

Он с интересом рассматривал татуировку, затем поднял глаза на лицо Рин.

– Почему именно эта строчка?

Девушка смутилась и отвела глаза:

– Знаешь, как говорил один твой знакомый… «Секрет».

Ацуши отстранился. Это была фраза Имаи из того самого интервью, где они заполняли анкету. Чёрт бы побрал этого Имаи с его любовью говорить загадками.

Воздух сгущался, неловкость нарастала. Хотелось скорее выйти на улицу.

– Тут становится душно, – словно в пустоту, сказал Ацуши и отставил кружку с недопитым кофе.

Рин молча кивнула и последовала за ним в сторону выхода.

Мужчина стоял у двери заведения и курил, глядя в небо, по которому алыми пятнами растекался закат.

– Хочешь увидеть Киото? – тихо спросил он, выдыхая ядовитый дым.

Рин лишь снова кивнула.

Туманный Киото раскрывался перед ними, как старинная ширма с размытыми пейзажами. Они шли по узким улочкам, где свет фонарей преломлялся во влажном воздухе, создавая вокруг них сияющий ореол.

– Здесь раньше была чайная, где собирались поэты эпохи Мэйдзи, – Ацуши указал на неприметный деревянный дом с потемневшими от времени ставнями. Его голос звучал глухо, будто он рассказывал не ей, а самому себе. – Они писали стихи о луне и одиночестве. Потом дом сгорел. Построили новый. Сейчас про это почти никто не помнит.

Рин молча слушала, стараясь запомнить каждую деталь, словно это был волшебный сон. Они свернули за угол, и перед ними открылся вид на реку, чёрную и блестящую, словно чернила.

– А здесь, – Ацуши сделал паузу, – я однажды ночью увидел призрака.

– Неужели настоящего? – недоверчиво спросила Рин.

– Настоящий ли? – он усмехнулся. – Он был одет в кимоно эпохи Эдо и плакал. Или, может, это был просто пьяный турист. Кто знает.

Они смеялись, и их смех растворялся в ночном воздухе, прогоняя неловкость.

– Я устал, – тихо сказал Ацуши, останавливаясь у небольшого бара с красным фонарём у входа.

Они вошли внутрь. Бар был крошечным, с деревянной стойкой и тремя стульями. Хозяин, пожилой мужчина с лицом, изрезанным морщинами, молча кивнул.

– Бурбон, – коротко сказал Ацуши.

Бармен быстро поставил перед ночными посетителями два рокса и наполнил их бурбоном. Они пили медленно, не торопясь. Алкоголь не опьянял их, а лишь размывал острые углы реальности.

– Ты знаешь, – Ацуши крутил бокал в руках, наблюдая, как свет играет в янтарной жидкости, – я всегда думал, что если бы у меня была возможность исчезнуть в одном из этих переулков и больше никогда не вернуться… я бы сделал это без раздумий.

Рин не ответила, лишь молча наблюдала за ним.

– Я устал, – снова сказал Ацуши и вышел из бара.

Рин последовала за ним, а над Киото постепенно сгущалась ночь.

– Улицы становятся небезопасными с наступлением темноты. Я остановился в небольшом рёкане у реки – там тихо и безопасно, – сказал Ацуши и направился к гостинице.

Рин, словно безмолвная тень, пошла следом.

Остановились у входа в рёкан. Ацуши повернулся к Рин.

– Зайдёшь?

Ответа не последовало. Рин молча вошла, благодарственно кивнув.

Номер Ацуши оказался именно таким, каким его можно было представить – минималистичным, но с отпечатком личности. Шесть татами, безупречно ровные, излучали тонкий аромат свежей соломы. На низком столике лежало несколько книг в потрёпанных обложках: Рю Мураками «Дети из камеры хранения», Рюноскэ Акутагава «Беседа с богом странствий» и Осаму Дадзай «Исповедь неполноценного человека».

Ацуши молча указал на полку с пластинками у винтажного проигрывателя.

«Выбирай», – сказал его взгляд.

Рин провела пальцами по корешкам, останавливаясь то на классическом «Dark Side of the Moon», то на японском издании «Heroes» Боуи.

Этот, – она достала пластинку с узнаваемым силуэтом – альбом группы Bauhaus «Mask» (1981).

Ацуши одобрительно покачал головой и взял пластинку.

– Неплохой выбор, – пробормотал он, ставя иглу.

Первые ноты «Hair of the Dog» заполнили комнату. Ацуши тем временем исчез за складной ширмой, чтобы переодеться. Когда он вышел, черная футболка с выцветшим принтом какой-то группы и свободные штаны делали его почти обычным – если бы не эта осанка, это ощущение, будто даже в простой одежде он выглядит как персонаж из готического романа.