скачать книгу бесплатно
– Ну, как? – Огда набросилась на мужа с расспросами, едва тот переступил порог дома. – Что тебе Брент сказал?
– Вечером придет, да еще и Мерья вдобавок притащится. – Борко сел на кровать рядом с ребенком. Девочка внимательно смотрела в темный угол за печью, как будто там могло скрываться нечто очень для нее интересное, и улыбалась. Борко проследил ее взгляд, но увидел только начавшие уже темнеть стены да лохматые обрывки мха, которым были проконопачены щели в бревнах. «Чему это она улыбается? – подумал он, глядя на ребенка. – Что она там увидела?» На мгновение Борко показалось, что воздух у печи сгустился, помутнел и принял форму растрепанного ветром снопа. Борко тряхнул головой, протер глаза – наваждение исчезло. «Устал я, вот уже и мерещиться что-то начинает, надо отдохнуть» – с этими мыслями Борко встал и вдруг неожиданно для себя поцеловал ребенка в мягкую нежную щечку. Девочка засмеялась от щекотки и протянула к парню маленькие пухлые ручонки. «Ах ты коза» – с нежностью подумал Борко, поцеловал девочку еще раз и вышел.
Огда носилась по дому, наводя порядок и готовя угощение для дорогих гостей, она старалась предусмотреть все, угодить им, ведь от решения, которое примут староста и самая старая женщина села зависело теперь будущее ее маленькой семьи. Особенно Огду пугала встреча с Мерьей – Борко верно мысленно назвал ее старой вороной. Она и вправду походила на ворону – костлява, одета всегда во все черное, с вечно растрепанными бесцветными космами и каркающим, гнусавым голосом. И такая же мудрая, как вороны – огромные черные неторопливые птицы, считающиеся символами большого ума и житейской мудрости. Жила Мерья одна, в старом, но еще крепком доме в стороне от села, рядом с полуразрушенной, высокой когда-то башней, сложенной неведомо когда и кем из покрытых мхом и лишайниками валунов. Кормили старуху и помогали ей по хозяйству по очереди все жители села. С ней всегда и во всем советовались соседи – Мерья была сведуща во всех вопросах: от покупки лошади и старинных свадебных обрядов до постройки дома, и уборки хлеба. Из-за настигшей ее в старости болезни Мерья передвигалась с большим трудом, помогая себе при ходьбе кривой, покрытой сучками палкой, каждый выход из дома давался ей нелегко. И то, что сегодня она придет в дом Борко и Огды, придавало предстоящему визиту особую важность.
Сжалившись, солнце умерило свой жар, а потом и вовсе ушло за колючие верхушки елей на западе. Долгожданная прохлада пришла с реки, вывела на улицу измученных пеклом и борьбой с тяжелой землей людей. Улицы села наполнились народом, наслаждающимся короткой передышкой в изнуряющем труде и убийственной жаре, поэтому новость о том, что Брент и Мерья пошли в дом Борко и Огды, птицей облетела все село. Особенно любопытные и, конечно, дети решили лично узнать, в чем дело, и у дома Борко и Огды скоро собралась небольшая толпа. Дети попытались, было, залезть на забор, но напуганные лаем здоровенного, похожего на разбуженного медведя пса, быстренько передумали и остались ждать развития событий на улице.
– Собаку запри, придут ведь скоро! – закричала из окна Огда, и Борко увел пса в конюшню.
Гости пришли одновременно, Борко встретил их у калитки, проводил до крыльца и, подумав, снова выпустил пса во двор. Лохматый зверь немедленно понесся к забору, лаем согнал с него двух не в меру любопытных мальчишек и с довольным видом, высунув язык, улегся у ворот. Сначала в дом вошла Мерья, за ней Брент. Огда поклонилась вошедшим Мерье и старосте и провела их в комнату. Старуха сразу внимательно начала рассматривать обстановку, и, изучив все подробно, одобрительно пробубнила себе что-то под нос. Ей понравился небольшой, чистый и светлый дом, простая, но крепкая мебель, большие окна, ставни на которых сейчас были плотно закрыты. В комнате горели два масляных светильника, зажженных по такому торжественному случаю. Брента внутренне убранство дома Борко и Огды не заинтересовал, он уселся на предложенный молодой женщиной стул и терпеливо ждал, пока Мерья осмотрится.
– Показывай, что там у вас, – Мерья уселась на лавку и отставила в сторону верную кривую палку, – раньше детей женщины рожали, а теперь их в реке стали ловить! – прокаркала она. Брент сел рядом и добавил – все показывайте.
Огда быстро глянула на мужа и скрылась в комнате. Скоро она вышла оттуда со свертком на руках.
– Дай-ка ее мне, – Мерья протянула костлявые руки и откинула назад седые космы, – рассмотрю поближе.
Огда передала девочку Мерье. «Разревется сейчас, напугает ее старая» – подумала женщина, но нет – ребенок был совершенно спокоен и тоже с любопытством разглядывал новые лица. Мерья размотала тонкое полотно, в которое был завернут ребенок, и спросила – В этом ее нашли?
– Да, она в корзинке так и лежала. – Ответил вошедший в комнату Борко.
Мерья сначала внимательно разглядела полотно, потом склонилась над девочкой, щуря слезящиеся глаза, рассматривала ее, изучала, словно пытаясь разгадать историю появления ребенка в этом доме.
– Здорова, – изрекла, наконец, старуха и передала девочку Бренту. – Сильная девчонка будет и рыжая.
– Рыжая? – Удивились все, – Волосы то у нее светлые – хором сказали Борко и Огда.
– Рыжая, рыжая, вот подрастет, тогда увидите, – Мерья говорила тоном, не терпящим возражений, – как все эльфы. Это их ребенок, их кровь и плоть, человеческое дитя давно бы умерло от голода на реке или утонуло. Эльфы, – повторила старуха, и тут же без перехода спросила:
– Звать-то ее как будете?
– Инара. – Быстро назвала Огда первое пришедшее ей в голову имя.
– Да, пусть будет Инара. – Согласился Борко с женой и удивился, почему они с Огдой не догадались обсудить имя ребенка раньше. И почему он так спокоен, узнав, что найденыш – эльфийка? Пусть пока крошечная, и почему-то сразу поверил полубезумной Мерье, вспомнив услышанную еще в детстве легенду, как та, еще в молодости, надолго отлучилась из дому, а вернувшись, утверждала, что видела и древний, выросший из скалы замок и его золотоволосых хозяев. Люди и эльфы всегда были добрыми соседями, о вражде между ними не помнили и самые старые сказки, так чего ему волноваться? Это же ребенок, маленький беспомощный ребенок, ей нужна забота и тепло, и она получит все это в его доме.
– Ну, Инара так Инара, я не против, – Брент встал и вернул ребенка Огде. – Остальное где? Показывайте все.
Борко с Огдой переглянулись, и парень вытащил из-за печки ящик с книгами и сундучок и поставил их на лавку рядом с Мерьей.
– Богатая невеста рыжая ваша, – Мерья взяла из сундучка одну монету, поднесла ее к подслеповатым глазам, попробовала на зуб, – чистое золото, без обмана. Вот повезет кому-то лет через пятнадцать! – засмеялась она сухим трескучим смехом и бросила монету обратно в сундучок.
Брента очень заинтересовали деньги. Он захватил из ящика сразу две монеты – золотую и серебряную и теперь изучал их, тоже попробовав сначала на зуб, а потом еще и подбросив каждую. Монеты со звоном тяжело упали на широкую ладонь старосты.
– Да, деньги немалые. – Брент бросил монеты обратно, и они весело звякнули, ударившись об остальные.
– Ты говорил, книги еще были? – обратился староста к Борко.
– Смотри ты, я не увижу, – Мерья откинулась к стене и сказала Огде – Корзинку мне покажи. Огда, отдав девочку Борко, выбежала в другую комнату и сразу вернулась с корзинкой. Мерья осмотрела принесенную ей вещь также внимательно, как недавно рассматривала ребенка. Она ощупала стенки, дно, только что не обнюхала корзинку. Не найдя ничего подозрительного, старуха передала корзинку Бренту. Покрутив в руках, староста вернул ее Огде.
Борко открыл ящик и Брент быстро пролистал несколько наугад взятых оттуда книг. Ему тоже очень не понравились непонятные, похожие на деревья, значки, покрывавшие ровными рядами страницы. А еще больше ему не понравились пустые страницы с одной – двумя рядами колючих строчек внизу. Что-то беспокоило старосту, ему казалось, что нечто пугающее исходит от безобидных чистых страниц, но что именно ему не нравилось – он не мог объяснить. И вообще, все происходящее в доме, сама ситуация были не то чтобы странными, а какими-то неправильными, что-то шло не так, но что – непонятно. Захлопнув книгу, Брент обратился к старухе.
– Что скажешь, Мерья? Что решишь?
– А что я решу? – После паузы, неторопливо заговорила Мерья, – девчонка совсем мала, родителей не помнит, меток и знаков ни на ней, ни на ее вещах нет. Ее род, сразу видно, не из бедных, да только в хорошие времена эльфы своих детей в реку не выкидывают. Пусть остается, вреда от нее не будет, а этим, – она кивнула в сторону Борко и Огды, – девчонка в радость только будет да заботы прибавит. Сам-то что думаешь?
Брент тянул с ответом, хотя уже все решил – девочка останется у новых родителей. Но что-то необъяснимое не давало ему покоя, свербело, ворочалось внутри, вызывало тревогу. Но вслух сказать о своих опасениях староста не решился и громко и торжественно объявил ждущим его решения хозяевам дома:
– Девочка остается у вас. С этого дня Инара считается вашей дочерью. «Теперь вы ее родители и должны заботиться о ней и обращаться с ней так же, как обращаетесь с собственными детьми», – произнес Брент фразу, употребляемую обычно при усыновлении детей.
– Спасибо, Брент, спасибо, Мерья, – Борко и Огда кланялись старухе и старосте в ноги, – спасибо, что не отказали нам. К столу просим, поужинайте с нами, – пригласили супруги важных гостей.
– Не откажемся. – Мерья неловко потянулась за своей палкой, Борко бросился ей на помощь, помог подняться, дойти до стола и усадил на почетном месте. Брент сел справа от старухи.
Уложив ребенка, Огда заметалась между печью и гостями, выставляя на стол приготовленные раньше, еще теплые кушанья. Пока гости не насытились, она даже не присела за стол, стараясь как можно лучше услужить старосте и Мерье. Наконец, все наелись, и старуха попросила Огду еще раз показать ей ребенка. Молодая женщина принесла девочку и с поклоном передала ее Мерье. Брент тоже подошел поближе.
Инара не спала, увидев склонившихся над ней людей, она начала их внимательно рассматривать. Вот эту улыбающуюся молодую женщину она уже знает, немного растерянного мужчину рядом с ней тоже, а вот пожилого человека и старуху она видит в первый раз, но совсем не боится. А вот этого маленького неповоротливого старичка со сморщенным лицом, цветом похожим на бревенчатую стену дома, смотрящего одним глазом, с лохматыми бровями и свалявшимися волосами и редкой бороденкой она тоже видела раньше, когда ее первый раз принесли в дом. И старичок этот радовался Инаре, улыбался и даже пытался ей что-то сказать. Девочка улыбнулась в ответ и протянула ручки в его сторону.
– Что это с ней? – Брент обернулся и ничего не увидел позади себя, – к кому это она?
– Ээээ, да, похоже, она их видит, – удивленно протянула Мерья, тоже проследив за взглядом девочки и увидев там, как и недавно Борко только сгустившийся мутный обрывок тумана, – вот это да, ну и дочку вы себе нашли. Никто не помнил, когда Мерью в последний раз видели улыбающейся – на памяти всех жителей села она была вечно всем недовольной старой каргой, а сейчас старуха расцвела, как весенний полдень и улыбалась во весь беззубый рот.
– Ай да девчонка, ай да находка! – Если бы могла, Мерья пустилась бы в пляс, – вот уж где настоящее сокровище, берегите ее, пуще всего берегите! – Это говорила она уже окончательно растерявшимся новоиспеченным родителям.
Супруги растерянно переглянулись между собой. Огда взяла девочку на руки, прижала к себе. При всем уважении к старой женщине Огда не поверила в то, что сказала Мерья, это было невероятным, и не могло быть правдой. Довольная улыбающаяся старуха между тем с нежностью смотрела на ребенка. В доме стало тихо, только с улицы доносился лай собаки и визг пытающихся залезть на забор любопытных мальчишек.
– Ну что ж, на том и порешим, – Брент снова уселся за стол, – вот и хорошо, славная девчонка. Отчасти он успокоился, так как понял, что именно его волновало: где это видано, что маленький ребенок так долго не плакал? Ведь, в самом деле, гости пришли уже давно, успели и поговорить, и поесть, а Инара даже ни разу не захныкала. Но теперь-то все встало на свои места – раз она их видит, так чего же ей реветь? Но полностью беспокойство его не ушло, оно лишь уменьшилось в размерах, заползло вглубь и теперь тихонько, но настырно зудело там, как зудит издалека заходящий на цель комар, готовясь впиться в дремлющего человека. Эти странные эльфийские книги, да еще и эта необыкновенная и пугающая способность ребенка… Но, с другой стороны, один человек хорошо умеет ковать лошадей, другой печь хлеб, третий знает толк в целебных травах. А маленькая Инара видит нежить, и, видимо, не только видит, но и может говорить с ний. Вернее, сможет говорить, когда научится это делать.
Нежить обитала здесь давно, очень давно, весь мир, называемый ныне Ближними Землями и населенный людьми, были их домом. Бестелесные бесплотные существа, были одним целым с окружающим их миром, они жили в каждом дереве, цветке, камне, птице, речной воде, ветре и дожде. Они были везде, они были во всем. Люди, сами того не зная, вторглись в их мир, и полностью, до неузнаваемости преобразили страну духов: земли и луга превратили в поля, огороды и пастбища для скота, вырубали лес, строили села и города, перегородили реки мостами и плотинами. Сначала нежить пыталась договориться с людьми – в те времена многие могли их видеть, но встречи эти заканчивались всегда печально: духи земли, воды и леса внушали людям ужас своим видом. Кто-то видел их в образе старика с длинной зеленой бородой, густыми бровями, синеватым лицом и ярким румянцем на щеках, кому-то хенги показывались корноухими, без бровей и ресниц, обросшими травой или мхом, или толстым коротконогим человечком с чешуйчатыми лапами вместо рук и горящими, как у кошки глазами. Если рядом внезапно появлялось подобное чудовище, то первым и естественным желанием человека было бежать от него как можно дальше и как можно быстрее. Иногда находились смельчаки, пытавшиеся силой бороться с духами, но не преуспели в этом и люди навсегда проиграли этот поединок – как можно на равных биться с бесплотной тварью? С тех пор нежить старалась больше не показываться людям на глаза, но, обиженные на них, отныне стали враждебны людям, в лучшем же случае – нейтральны.
Но было здесь еще кое-что, чего опасались и сами бестелесные, а люди тем более боялись не то что прикасаться, а старались обходить стороной: курганы, длинные земляные насыпи, на которых не росла трава, бездонные, наполненные тихой черной водой ямы; остатки высоких каменных строений, обработанных когда-то пашен; рощи, почитавшиеся неприкосновенными. Все это благодаря своим размерам, местоположению и явной древности происхождения внушало не только людям, но и нежити трепет и страх, заставляло не то что избегать селиться в таких местах, но даже по возможности, не подходить к ним близко.
Со временем людей становилось все больше и больше, они захватывали новые территории, а духи отступали все дальше, они были не в силах противиться захватчикам и поэтому укрылись кто где: в лесу, поле, реке и даже под землей. Там они продолжали ту же жизнь, что и раньше, иногда появляясь среди людей. Теперь их любимым занятием было вредить людям: заездить лошадь, мучить и бить скотину, засорить навозом двор, спутать у женщин пряжу или завести запоздалого путника в болото, напустив тому сначала тумана в глаза – вот самые невинные забавы нежити. Бороться с ней было бессмысленно, люди привыкли к тому, что рядом постоянно существует некая непобедимая, заведомо превосходящая сила, с существованием которой надо просто смириться. Выходя из дома в лес, поле или просто идя на речку в жаркий полдень человек теперь точно знал, что обиженные духи в любой момент готовы зло пошутить или, что гораздо хуже, нанести серьезный урон его здоровью или имуществу. Но даже в собственном доме люди не могли почувствовать себя в полной безопасности – нежить легко проникала в любое место, даже внутрь дома, ей не нужны были для этого двери или окна.
Вот и сейчас, когда в доме было тихо, как в ждущем снега осеннем лесу, никем невидимый, дух тихонько подкрадывался к молодой женщине. Ему очень хотелось еще разок взглянуть своим единственным глазом на чудесного, никогда ранее невиданного ребенка. Ребенка, который не просто видел его также хорошо, как видит своих родителей, но и при этом не боялся! За всю свою долгую жизнь это существо никогда не видело ничего подобного. Страх, испытываемый людьми перед живущими рядом с ними внушающими ужас существами, духи не столько видели, сколько чувствовали – изменялся ход мыслей напуганного человека. Их более или менее стройные ряды при виде нежити мгновенно нарушались, путались, от страха человека на какое-то время настигал паралич или он превращался в неспособное здраво мыслить животное, с которым было и не грех немножко пошутить. Но сейчас дух не видел и не чувствовал в девочке этого страха, хоть в силу своего возраста она еще и не могла мыслить, как взрослый человек, все равно – она не боялась. Более того, бесплотное существо было ей интересно и, если бы могла, она заговорила бы с ним.
– Засиделись мы, ночь уже, – Мерья с трудом поднялась на больные ноги. – Пошли, Брент, утром снова в поле, вам надо отдохнуть. – С этими словами старуха заковыляла к двери. Староста тоже встал, помог Мерье спуститься по лестнице. Борко и Огда проводили их до ворот, девочку Огда держала на руках.
Земля отдавала накопленное за очередной жаркий день тепло, с реки к огородам наползал туман, раскаленный воздух стал прохладным и сырым. Ночное небо было черно-синим, бледные звезды светили неохотно, даже лениво. На их фоне одна особенно выделялась своей яркостью и блеском – Сердце Бездны – маленький ярко-голубой осколок льда играл и переливался почти в зените. Инара посмотрела на сияющую зимним блеском звезду и уснула на руках у матери.
За воротами старосту и Мерью поджидали самые стойкие любопытные соседи. На все их расспросы Брент отвечал коротко и неохотно, а старуха, хоть и отмахивалась недовольно от слишком дотошных, но самым терпеливым и из нее удалось вытянуть кое-какие подробности. Этих скудных сведений все же хватило, чтобы еще до того, как был погашен последний огонь, каждый житель села знал, что Борко спас сегодня утром в реке маленькую девочку, оказавшуюся эльфийкой, и что этого ребенка решено оставить у Борко и Огды. Новость эта вызвала живейший интерес, сразу была приукрашена необыкновенными подробностями и обросла множеством домыслов. Так, в одном из последних пересказов говорилось, что Борко мужественно вырвал девочку из пасти речного духа. А чтобы спастись от разъяренного чудовища, ему пришлось долго бежать от него с ребенком на руках. Подобное положение вещей было как нельзя кстати, Брент и Мерья, не сговариваясь, старались поведать односельчанам лишь часть правды, самую безобидную и малую ее часть.
Гости ушли, Борко и Огда вернулись в дом. Женщина положила спящую девочку в ее корзинку, села рядом. Борко подошел к жене.
– Пошли спать, вставать рано, – он наклонился над спящим ребенком, – какая она красивая, правда?
– Да, очень. Борко, ей люлька нужна, она же растет, – Огда встала и начала убирать со стола, – сделай ее побыстрее.
– Сделаю, как сев закончим, сразу сделаю, – заверил жену Борко, – из ивы сплести можно будет, и обязательно к потолку подвесим.
Пока Огда мыла посуду, Борко занялся «приданым» Инары. Ящик с книгами он спрятал под крышу, затолкав его по стропилам в самый дальний и темный угол, сундучок, после долгих раздумий, отнес пока в подпол, забросав старыми мешками. «Потом в другое место уберу, понадежнее» – думал Борко, старательно укутывая сундучок пыльной рваной дерюгой.
Закончив домашние дела, супруги легли спать. Они уже почти уснули, когда с улицы раздался странный, сначала тихий, но все усилившийся и нараставший шум, потом что-то тяжело и редко, а затем часто и громко посыпалось на подоконник. Борко и Огда подскочили, не веря своим ушам, но эти звуки нельзя было спутать ни с чем – на улице шел дождь.
Борко, в чем был, выскочил во двор, подставил лицо под льющиеся с неба струи теплой воды. Огда вышла на крыльцо, высунула руки из-под навеса, набрала полные пригоршни дождя и умылась.
– Борко, дождь пошел, счастье-то какое! – Закричала было, она, но, опомнившись, перешла на громкий шепот, – хлеб родится, урожай будет!
Разбуженный пес вылез из-под крыльца, долго стоял под дождем, зажмурившись от удовольствия, и вдруг основательно встряхнулся от голов до хвоста, обдав хозяев снопом брызг. Огда взвизгнула, отскакивая, Борко замахал на пса руками и тот с чувством выполненного долга снова полез на место.
Судя по крикам, доносящимся из-за забора, проснулось все село. Измученные тяжелым физическим трудом, жарой и безысходностью, люди радуясь долгожданному подарку небес, среди ночи выбегали из домов. Дети и собаки носились под теплыми тяжелыми струями, падали в уже появившиеся лужи, многие взрослые не отставали от них. «Подольше бы дождик шел!» – думал в тот момент каждый, даже сварливая старая Мерья, тоже выползшая на крыльцо своей избенки. Старуха протягивала дождю дрожащие ладони, пытаясь набрать в них хоть немного небесной воды. «Все правильно, – счастливо бормотала Мерья, глядя в щедрое небо, – все правильно!» – а что было правильно, так это было ведомо только ей самой.
Инара не видела дождя, не слышала радостных криков. Она крепко спала в своей маленькой корзинке, и сон ребенка сторожил сидящий у изголовья дух. Он только что прогнал подкравшуюся слишком близко к ребенку не в меру любопытную кошку, и та, вздыбившись и зашипев, убежала под лавку, откуда недовольно блестели хорошо видимые в темноте ее расширенные от страха и злости зеленые глазища.
А дождь не собирался заканчиваться, это был сильный, уверенный, долгий дождь, который мог, не ослабевая, идти несколько часов или даже целый день. Засуха кончилась, и то лето было щедрым на дожди и солнечное тепло, люди в положенные сроки закончили сев, хлеб взошел, созрел и невиданный ранее в этих краях богатый урожай был убран вовремя. А в следующем году, после праздника первых всходов у Борко и Огды родились девочки-двойняшки, все, видевшие их, говорили, что они так похожи, ну просто «волос в волос, голос в голос», и еще через год у приемных родителей Инары появился сын.
Глава 3. Полуденица
Стремительная Вихра весело бежала вдоль песчаных берегов, река только недавно вернулось в свое русло после весеннего разлива, и все еще не могла успокоиться: струи ее то и дело переплетались, вились, кружились в водоворотах, сама речная вода была мутной, с множеством мелкого сора. Травинки, веточки, обрывки прошлогодней листвы закручивало в постоянно возникающих на поверхности воды маленьких воронках. Словно пытаясь вырваться опять на волю, река с силой выплескивала далеко на берег мутные волны. Одна из них захлестнула босые ноги девушки, сидевшей на песке. Еще совсем недавно она горько плакала, спрятав голову в обхваченные руками колени, плакала сильно, громко и безутешно. Так плачут лишившись самого дорогого, когда кажется, что жить дальше уже нельзя да и незачем. Плечи девушки вздрагивали, толстая светлая коса растрепалась по ним, и ветер свободно раздувал выбившиеся пряди во все стороны. Потом плач перешел в жалобные тихие всхлипывания, но скоро и они прекратились. Сейчас девушка, ее звали Седна, просто неподвижно сидела на берегу реки, уткнувшись лбом в колени и закрыв глаза. После целого дня работы в поле она очень устала, терзавшие в последнее время днем и ночью тяжелые мысли ежедневно изматывали девушку и слезы принесли лишь временное облегчение. Больше всего на свете Седне сейчас хотелось свернуться калачиком и уснуть прямо здесь, на песке. Ей были безразличны ползущие с реки холод и сырость. «Вот бы остаться здесь, – думала девушка, – не надо идти домой, ничего говорить матери и отцу, не придется снова мучиться ночью от терзающих мыслей, а днем от тяжелой работы». Сказывалось все напряжение, в котором Седна жила последние месяцы и сейчас, после горьких слез, она находилась в состоянии полного опустошения и безразличия к происходящему вокруг.
Солнце уже давно ушло за западный лес, небо стало сиреневым, а потом густо – синим, зажглись первые слабые крохотные звездочки, а девушка все сидела на берегу. Прикосновение холодной воды вывело ее из оцепенения, она отодвинулась подальше от реки и начала тереть мокрые глаза вышитым красными нитками подолом длинной белой льняной рубахи. Потом девушка огляделась по сторонам и с удивлением обнаружила, что уже давно наступила ночь. «Что же я сижу, – спохватилась она, – мать волнуется, отец сердится, надо бежать!». Седна неловко встала – все тело ее затекло от долгого сидения на одном месте. Голова привычно закружилась, и девушке пришлось снова сесть на холодный песок. «Сейчас пойду, только посижу еще немного» – Седна поджала зябнущие ноги и накрыла их подолом рубахи. Грустные мысли снова стали одолевать девушку, и новая порция слез уже была готова пролиться из не высохших окончательно глаз. Так она просидела еще некоторое время, а когда снова встала, то уже не было видно ни реки, ни дороги к селу – все покрывал собой густой мутный серый морок, плотный и вязкий. Клочья тумана, казалось, липли к волосам и одежде девушки, как прилипают нити осенней легкой паутины, натянутой трудолюбивым паучком между травы и ветками кустарника. Седна очень удивилась, но не испугалась. Чего бояться, когда она точно знает, куда надо идти, и в какой стороне село, и в какой река? Она повернулась в нужную сторону, храбро сделала несколько шагов вперед и, взвизгнув, отскочила – ноги ее оказались в воде. Тогда, справедливо решив, что ошиблась, девушка пошла назад и, сделав несколько шагов, снова оказалась у реки. Седна снова и снова пыталась найти выход, но результат был один – под ногами у нее плескалась речная вода. Девушка поняла, что она в ловушке, и сразу вспомнила все разговоры о том, что бывает с теми, кто окажется на реке после заката, ближе к полуночи. И тут Седне стало страшно, так страшно, что, почти потеряв сознание от ужаса, она в панике стала с визгом метаться в густом, душащем вязком тумане, но куда бы она ни бросалась в поисках спасения, везде была вода. Побежав очередной раз в противоположную, как ей казалось, от реки сторону, девушка споткнулась, упала на песок, попыталась, было, встать, но замерла, как будто застыла. Из мутного густого морока перед ней медленно, даже торжественно то ли вышла, то ли выткалась белая фигура. Почти лишившейся от ужаса рассудка девушке показалось, что это женщина. Да это и была женщина – высокая, красивая с длинными белыми волосами, и одета она была во что-то светлое, длинное развевающееся. Женщина медленно шла по берегу и там, где она ступала, ее следы на песке мгновенно наполнялись водой. «Ну и что, – подумала Седна, – сыро, песок мокрый, вот и набирается вода». Страх ее незаметно прошел, растворился в тумане и наполненные водой следы белой женщины занимали все ее мысли. Тем временем та подходила все ближе, потом остановилась рядом, и смотрела на девушку, не отрываясь, и вдруг Седна услышала голос. Лицо женщины было неподвижным, глаза закрыты, губы не шевелились, но она говорила с Седной, и говорила успокаивающе и ласково, как разговаривает мать с больным ребенком.
– Что случилось, почему такая красивая девушка сидит одна ночью у реки? Разве она не знает, что это опасно? – Голос обволакивал, лишал последней воли и не давал опомниться, требовал подчинения. – И почему она плачет? Кто ее обидел?
Седна не могла противиться этому голосу, она отвечала, но говорила не так, как говорят между собой люди, язык и губы ее не двигались, она лишь смотрела на женщину, не отводя глаз, и рассказывала ей все, случившееся с ней, с ее несчастной шестнадцатилетней жизнью.
– Разве это горе? – Голос стал мягче, тише, в нем Седна услышала надежду и возможность спасения. – Ничего страшного не произошло, просто ты слишком послушная девочка и слишком боишься своих родителей. Хочешь, я помогу тебе, провожу тебя домой? Вставай, пойдем. Нельзя девушке так долго сидеть на мокрой земле. – И с этими словами женщина протянула до сих пор сидящей на песке Седне руку. Девушка ухватилась за нее, и сразу попыталась отдернуть – рука женщины была похожа на сосульку, такая же твердая, холодная и мокрая, – но не смогла, не хватило сил.
Седне снова стало страшно, ушедший, было, ужас вернулся и захлестнул ее, лишая рассудка, но женщина схватила ее второй, такой же мокрой и холодной рукой за плечи и сильно встряхнула. «Кто ты?» – только и хватило девушке сил спросить у приведения. «Я твой друг, разве ты не хочешь, чтобы я помогла тебе? Кто еще тебе поможет? Здесь больше никого нет, или мне тоже уйти и оставить тебя одну?» – Голос снова стал требовательным и сильным. Седна отрицательно замотала головой: «Нет, пожалуйста, не уходи. Проводи меня домой» – ноги Седны подкашивались, коленки дрожали, она понимала, что происходит что-то страшное и непоправимое, но сопротивляться уже не могла. Ей хотелось только одного – чтобы все скорее закончилось.
«Пойдем, дорогая, надо спешить, уже поздно, родители ждут тебя» – женщина обняла Седну за плечи, и девушке показалось, что ее погрузили с головой в прорубь. Она сделала один неуверенный шаг вперед, потом второй. Женщина шла рядом, не размыкая ледяных объятий и поддерживая девушку, рубаха Седны вся промокла, вода капала с подола и рукавов. Так они прошли еще немного, но холод стал совсем невыносим, Седна попыталась закричать, но вместо крика лишь сдавленно захрипела, на мгновение морок рассеялся, и она увидела, что стоит по пояс в воде. Страшная женщина, злобно прошипела что-то, и, не давая девушке вырваться, быстро потащила ее на глубину. Седна почти не сопротивлялась, она лишь хватала ртом воздух и смотрела на небеса, на которых уже ярко искрилось множество звезд. Неожиданно небо помутнело, подернулось неровной колеблющейся пеленой и стало быстро подниматься вверх, звезды потускнели и пропали. Седна судорожно дернулась, снова попыталась закричать, но в широко открытый рот хлынула вода, что-то с силой дернуло ее, потащило вниз, и девушка мягко и плавно опустилась на речное дно.
Трава была еще ярко – зеленой, не тронутой испепеляющим летним жаром, пахла весной и свежестью. Большой зеленый кузнечик бодро карабкался по узкой травинке, дополз почти до самого ее верха, но тонкая былинка не выдержала его, согнулась, и кузнечик повис вниз головой, но не упал. Немного покачавшись и повисев в таком положении, кузнечик легко перепрыгнул на более прочную и надежную опору в виде круглого мягкого желтого цветка одуванчика и радостно застрекотал, приветствуя теплый весенний полдень, близкое лето и наблюдающую за ним Инару. Девочка давно уже лежала на самой кромке поля среди буйно растущей густой травы. Она то следила за суетной жизнью многочисленных насекомых, населяющих луг, то, перевернувшись на спину, разглядывала редкие прозрачные облачка. Неожиданно раздался негромкий свист и по лугу пронесся порыв ветра, трава дружно наклонилась, цветок одуванчика на длинной ножке резко качнулся, и кузнечик поспешил найти более надежное место для исполнения своих песен. Инара приподнялась на локтях и увидела на противоположной стороне поля высокую плоскую черную, похожую на пугало длинную тощую фигуру. Пугалом был живший в поле дух земли, голова у него вся заросла травой, разноцветные глаза озорно сверкали. Нежити было весело, ей тоже нравился теплый ветер и нежное солнышко, вот она и забавлялась, как могла и, присвистывая, дула из всех сил, заставляя траву гнуться в разные стороны. Увидев Инару, бестелесное существо перестало дуть, сделало несколько шагов назад и вдруг стало стремительно уменьшаться в размерах, пока, сравнявшись ростом с травой, совсем не пропало из глаз. Все снова успокоилось, и Инара перевернулась, было, на спину, но услышала голос матери – Огда громко звала старшую дочь. Инара вскочила и побежала ей навстречу, подобрав подол длинной рубахи и перепрыгивая кочки. Длинная рыжая коса девочки высоко взлетала и тяжело шлепалась на спину. Увидев бегущую к ней дочь, Огда остановилась, Инара подбежала к матери, обхватила ее с разбегу и подняла смеющееся лицо. Хоть девочка, как и все ее сельские сверстники, большую часть жизни проводила вне дома, лицо девочки было не тронуто загаром, кожа была белая и ровная, без единой веснушки, тогда как две младшие сестры и брат были щедро обсыпаны конопушками.
«Какая она уже большая, – подумала Огда, тоже обнимая дочь и приглаживая ее растрепавшиеся волосы, – почти невеста стала». Женщина по привычке взяла Инару за руку и повела к дому, девочка не сопротивлялась и послушно шла рядом.
– Где ты была так долго, я тебя потеряла, – мать старалась говорить спокойно, но Инара все же услышала в ее голосе тревожные нотки.
– В поле к отцу ходила, ты же сама утром просила ему обед отнести. – Инара внимательно снизу-вверх смотрела на мать и пыталась догадаться, что произошло.
– Да, только уж больно долго ты не возвращалась, – Огда не могла больше сдерживаться, волнение и беспокойство за детей переполняли ее, – ты знаешь, Седна пропала.
– Как? Когда? Мы с ней вчера еще на реку вместе ходили, хотели уток посмотреть. – Инара даже остановилась на мгновение. – А почему она пропала?
– Кто ж знает, почему. Ее всю ночь и целое утро сегодня искали, на реке ее нет, домой вчера не приходила, – Огду почти трясло, она, как любая мать, немедленно примеряла все случившееся к себе, к своей семье, а слова дочери только усилили ее тревогу. – Ты должна все рассказать ее родителям и старосте, все, что помнишь, – наставляла она дочь.
– Хорошо, а что я расскажу? – Инара не могла смириться с мыслью о том, она может уже никогда в жизни не увидеть своей единственной подруги, – я же не знаю, где она.
– Расскажешь только то, что знаешь, поняла? – Огда говорила строго и вместе с тем уверенно и твердо. – Куда вы вчера вместе ходили, что делали. И больше на речку ни ногой, нечего тебе там делать!
Инара шла за матерью, опустив голову. За все тринадцать лет ее жизни у нее не было друзей, она дружила только с Седной, которая была старше ее на целых три года, но разница в возрасте не мешала девочкам отлично ладить между собой. Правда, с конца зимы Седна стала какая-то странная: всегда заводная и веселая, теперь она часто плакала, и было понятно, что ее постоянно гложет какая-то навязчивая мысль. На все расспросы Инары Седна отмалчивалась или быстро переводила разговор на другое. Так что с уверенностью Инара могла сказать только одно – с Седной что-то случилось, и она тщательно скрывает свою беду. Причем скрывает не только от подруги, но и от родителей тоже – это Инара знала точно. Однажды, буквально загнав подругу в угол расспросами, Инара получила такой ответ: «Я никому не могу сказать про это, иначе родители меня убьют!». Вот и все, что было доподлинно известно Инаре на тот момент, когда они с матерью входили во двор дома, где жила семья Седны. Ее мать, Реба, полная невысокая женщина уже ждала их, выбежала на крыльцо, и замахала руками, приглашая войти в дом. Сторожевой пес, высунувшись, было, из-под крыльца, увидел Инару и полез обратно – она была своя в этом доме. Да и вообще, одной из многочисленных странностей эльфийки было еще и то, что собаки ее не трогали – даже самые злобные псы просто, обнюхав, начинали добродушно махать хвостом и позволяли ей идти куда вздумается. Все в селе давно уже привыкли к этому и не обращали внимания, считая, что так и надо. Да и какой вред кому бы то ни было могла причинить маленькая рыжая девочка?
Огда с дочерью вошли в комнату, их уже ждал Брент, сильно постаревший, но еще полный сил, помощник старосты, Дечко, и родители Седны. Младший брат и сестра девушки прятались в соседней комнате, и сидели там тихо, как мышки. Они и так были уже достаточно напуганы происходящим в их доме со вчерашнего вечера. Сначала все было спокойно, потом пришедший с поля отец долго ругался, что не дождался помощи старшей дочери, и ему пришлось одному работать после обеда. Потом, когда стало уже совсем поздно, родители, полагая, что дочь просто боится наказания и где-то прячется, пошли искать ее, и пришли уже под утро, не найдя старшей дочери. Мать начала причитать и плакать, отец сначала кричал на нее, потом куда-то ушел и вернулся уже со старостой. Староста приказал Ребе сидеть дома и ждать их, потом ушел вместе с отцом Седны, привел еще людей, и все вместе снова ушли на поиски. Но девушка так и не нашлась – ее не было нигде: на реке, в поле, в заброшенном доме старухи Мерьи, умершей два года назад. Дело принимало совсем дурной оборот, Брент не знал, что и думать – он слышал, в городе рассказывали, что на окраинах Ближних Земель временами пропадают люди, и что чаще всего это происходит именно весной, после того, как сойдет последний снег. Ему даже думать не хотелось, что случилось с Седной. Тут кто-то вспомнил про Инару, подругу пропавшей, и староста распорядился немедленно найти и привести к нему девочку.
Огда слегка подтолкнула Инару вперед, и та вышла в центр комнаты. Эльфийку пристально рассматривали несколько человек: староста, его помощник, знакомые жители села, принимавших участие в поисках Седны, родители пропавшей девушки. Мать Седны смотрела на Инару мокрыми красными умоляющими глазами, как бы прося вернуть ей ее доченьку, отец пропавшей девушки сидел, спрятав лицо в ладони. Мысленно он уже не раз проклял себя за то, что был излишне суров и строг со старшей дочерью, обещал себе, что если Седна вернется, то он больше в жизни не скажет ей грубого слова.
Инаре стало немного не по себе от стольких пристальных взглядов, но она не растерялась, сжала маленькие кулачки и посмотрела на старосту, ожидая вопроса. Тот медлил, разглядывая девочку. «Как она выросла, – так же, как совсем недавно Огда подумал Брент, – а как будто вчера ее нашли. И как Мерья сказала, так все и вышло, вон рыжая какая стала, как лиса. И сразу видно, что не из наших девчонка – беленькая, руки тонкие, не работник она» – размышлял староста. Его мысли прервал плач Ребы – женщина не могла больше сдерживать слезы, она заплакала почти в голос.
– Выведите ее, воды дайте. – Очнулся от своих мыслей Брент и двое мужчин бережно взяли Ребу под руки, и повели во двор. Отец Седны сидел неподвижно, ему были безразличны слезы жены, он казался полностью поглощенным своим горем. Младшие дети в соседней комнате тоже начали тихонько хныкать.
Инара вздрогнула, обернулась на плачущую мать Седны, посмотрела сначала на Огду, потом на старосту. Огда подошла к дочери, обняла ее, Инара прижалась к матери, вцепилась ей в руку. Что-то подсказывало девочке, что с Седной случилась большая беда, гораздо больше той, мысли о которой терзали пропавшую девушку несколько последних месяцев.
– Инара, расскажи мне, что вы с Седной делали вчера, – обратился староста к девочке, и та посмотрела на него внимательными серыми глазами, – не торопись, не пропускай ничего.
– Мы с Седной вчера были на реке, – начала Инара, считая, что старосте будет интересен именно вчерашний день, и рассказала все, начиная с того момента, как Седна нашла ее на лугу и предложила пойти посмотреть на уток, и заканчивая моментом, когда Инара побежала помочь отцу с лошадью, а Седна сказала, что посидит еще немного и тоже скоро уйдет. Больше девочка ничего не знала и замолчала. В комнате стало очень тихо, только на окне жужжал случайно залетевший в дом толстый шмель. Дело было плохо, оправдывались самые худшие, но не высказанные пока вслух предположения Брента. Раз девушка не вернулась с реки, то это могло означать только одно – Седну они больше не увидят. Хоть Брент и не говорил этого вслух, все присутствующие в комнате мгновенно догадались, о чем он думает. В дом вернулась почти успокоившаяся Реба, жалобно посмотрела сначала на Инару, потом на Брента. Все отводили глаза, никто не набрался смелости сказать ей, что ее дочери, скорее всего, уже нет в живых. Отец Седны продолжал неподвижно сидеть на лавке, только плечи его еще больше сгорбились.
– Так, все равно надо пойти туда и попробовать поискать в реке. – Брент, как когда-то Мерья с трудом встал, помогая себе толстой палкой, – пойдемте, – скомандовал он людям, и первый пошел к дверям. И, обернувшись, добавил, – Инара, ты тоже пойдешь. Огда сунулась, было, протестовать, но, нарвавшись на колючий, не терпящий возражений взгляд старосты, передумала что-либо говорить. «Ничего не случится, – убеждала она себя, оглядывая людей, – народу идет много, вон у некоторых даже топоры с собой припасены на всякий случай». Крепко держа дочь за руку, Огда пошла следом. Отец Седны неожиданно резко встал, лицо его было бледным, как будто неживым, глаза не двигались, смотрели тускло.
– Подождите меня, – деревянным голосом сказал он, пошел к конюшне и быстро вернулся, держа в руках вилы. Брент посмотрел на него, ничего не сказал, заковылял вперед и все пошли за ним к реке.
Со вчерашнего дня река не изменилась – вода была такой же мутной и быстрой, также сердито выбрасывала на берег пенные волны. Брент попросил Инару показать, где они вчера сидели, и девочка в сопровождении матери повела народ к тому месту, откуда им было удобно высматривать уток.
– Осмотрите здесь все еще раз внимательно, не спешите, – распорядился староста, и люди разбрелись по берегу, ища в траве и на прибрежном песке хоть какие-нибудь следы. Огда вместе с Инарой тоже пошли на поиски следов Седны, они старательно рассматривали примятую траву, следы волн на песке, мелкие камешки и в изобилии валявшиеся здесь полосатые желто-коричневые створки ракушек, мертвые водоросли. Им не удалось найти ничего, что говорило бы о судьбе пропавшей девушки, и Огда уже повернулась, чтобы идти назад, когда Инара заметила, как рядом с берегом в покрытом водой песке что-то блестит. Вырвав у матери руку, девочка забежала в холодную воду, быстро схватила горсть песка вместе привлекшим ее внимание блестящим предметом и выскочила на берег. Огда не успела даже вскрикнуть, как дочь снова оказалась рядом с ней и разжала ладонь. В руке Инары вперемешку с песком были разорванные бисерные бусы Седны.
– Мама, это ее бусы, я точно знаю, – Инара полными слез глазами смотрела на Огду, девочка только сейчас осознала, что Седны уже нет в живых. Огда обняла своего ребенка, и они пошли к смотревшему в их сторону старосте. Инара отдала свою находку Бренту, и тот долго молчал, глядя то на реку, то остатки украшения пропавшей девушки. Все сомнения отпали – Седну забрала река, и была ли эта жертва последней – неизвестно.
Брент отдал остатки бус отцу Седны и тот словно окаменел, стоял неподвижно, сжимая в одной руке нить с остатками бисера, а другой бесполезные вилы. Эти бусы он сам купил старшей дочери, когда ездил прошлой осенью торговать в город.
– Теперь надо ждать, когда она всплывет или искать вниз по течению, – Брент старался не смотреть на отца Седны, глядел поверх голов людей на опасную речку, – теперь только ждать, – добавил он и неловко хлопнул отца Седны по плечу. Тот не шевельнулся, тогда двое мужчин осторожно взяли его под руки, и повели к дому. Инара с матерью пропустили его и старосту вперед и собрались, было, пойти следом, когда Инара оглянулась на реку еще раз. Сначала она подумала, что ей просто показалось, но нет – в реке действительно что-то было. Мать тянула дочь за руку, но Инара упиралась, внимательно глядя на мутную Вихру. Девочка заметила, что очень близко к поверхности воды, почти выступая из нее, лежала длинная белая фигура, издалека было не понятно – мужская или женская. Именно лежала, а не плыла по течению, она сама каким-то непонятным образом незаметно для глаза двигалась против довольно сильного потока, не давая реке сносить себя. Белые волосы, доходившие почти до колен, сливались с длинной белой же одеждой и шевелились в такт течению Вихры. Присмотревшись, Инара разглядела, что лицо у фигуры женское, красивое, глаза закрыты, рот неподвижен. Но в следующее мгновение эти глаза внезапно резко открылись и посмотрели из-под воды, рот скривился в безобразной, но радостной, даже удовлетворенной не улыбке – оскале, ибо улыбаться мог только человек, а нечто в воде не было человеком. Инара вздрогнула, но страх ее сразу улетучился, существо в воде заметило, что Инара его видит, и мгновенно ушло на глубину. Оно не нырнуло, не сделало ни одного движения, а именно ушло, скрылось, как скрывается под водой брошенный в нее камень. Огда снова потянула Инару за руку и девочка, оторвав, наконец, взгляд от воды, пошла рядом с матерью.
Обратно в село шли молча, разговаривать никому не хотелось, все мысли людей были только об утонувшей девушке и об опасности, которая таилась теперь в реке. И самым ужасным в этом было даже не то, что никто не мог даже предположить, когда река снова захочет забрать себе кого-либо из живых, неважно – человека или животное, оказавшихся поблизости от воды. Хуже всего было то, что бороться с притаившимся в реке чудовищем невозможно, у людей нет для этого сил и средств. Теперь все село будет жить под угрозой того, что несчастье может произойти с любым: мужчиной, женщиной, ребенком, коровой, овцой или лошадью. Хорошо, если речной дух удовольствуется одной жертвой, а если он войдет во вкус? Где теперь стирать белье, поить скотину? Приближается жаркое лето, наверняка дети буду бегать на речку купаться – их же ничем не удержишь, разве только на привязь посадить.
Инара плелась следом за матерью, смотрела себе под ноги, чтобы никто не видел ее слез. Она не в первый раз видела смерть, помнит, как умерла старая Мерья, до беспамятства любившая девочку. Инара сидела около постели старухи почти до самого последнего ее часа, и лишь когда старуха начала задыхаться, Огда увела девочку, а сама осталась около умирающей. Умирали соседи – старики и старухи, прожившие долгую жизнь, оставившие после себя множество детей, внуков, крепкие дома и ухоженные поля. Это не было чем-то неестественным, пугающим или неправильным, это был закон жизни. Происходили и несчастные случаи – кого-то укусила ядовитая змея, кто-то замерз в поле, потеряв дорогу в зимнюю пургу, или был в лесу насмерть придавлен упавшим деревом. Такие случаи можно было понять и объяснить, но то, что случилось с Седной, было совершенно непонятно и необъяснимо. Даже если девушка сошла с ума и решила утопиться, она бы не стала рвать на себе бусы, ее явно силой тащили в воду, а, значит, утопили. И утопил тот, кого Инара видела сегодня в реке.
Процессия уже почти подошла к дому Седны, и тут Инара увидела ее мать – не вынесшая муки неизвестности Реба бежала по улице им навстречу. Увидев скорбные лица людей, убитого горем мужа, которого вели под руки два соседа, женщина сразу все поняла и молча, как подрубленное деревце, упала в пыльную дорожную колею.
– Ее больше нет, Реба, река забрала нашу дочь. – Сказал отец Седны бесцветным, тихим страшным голосом, освободился от поддерживающих его людей и на негнущихся ногах прошел мимо сидящей в пыли жены к дому. Бусы Седны он так и держал в руках. Женщине помогли встать, взяли под руки, повели в дом.
– Нечего вам тут, идите, – Брент как будто недовольно махнул рукой на Огду с девочкой, – побыстрее давайте, что встали. Староста гнал их подальше от ворот полного горя дома, откуда уже несся дружный рев рыдающих младших брата и сестры Седны и почти сразу к нему прибавился то ли плач, то ли вой ее матери. Огда почти побежала прочь, таща за собой Инару. Девочка не успевала за матерью, несколько раз спотыкалась и даже два раза упала, больно ударившись, но всегда терпеливая, заботливая и мягкая Огда не давала ей ни мгновения, чтобы прийти в себя – грубо, рывками тянула за собой, грозя вывихнуть Инаре руку. Огда стремилась как можно быстрее и как можно дальше убраться от дома Седны, чтобы не слышать этих ужасных, полных боли и страданий воплей. Огде все казалось, что они бегут слишком медленно, как во сне, когда ты очень спешишь, а ноги делаются тяжелыми, непослушными, и двигаться очень трудно.
Наконец, когда они добрались до дома, Огда буквально втолкнула Инару в комнату, закрыла дверь. Младшие девочки и брат сидели на лавке и молча, со страхом и нетерпением ждали – им было категорически запрещено выходить со двора. Теперь, когда все ее дети были вместе и в безопасности, у Огды немножко отлегло от сердца, но расслабляться было рано. Велев Инаре сесть на лавку, Огда встала перед притихшими детьми и медленно, но громко и с расстановкой заговорила:
– С сегодняшнего дня я и отец запрещаем вам ходить на реку. Чтобы ни случилось, вы не должны подходить близко к реке, а тем более заходить в воду, купаться. Я очень хочу, чтобы вы меня послушались и сделали так, как я вам скажу. Вчера в реке утонула Седна, – младшие дети вытаращили на мать глазенки, а потом дружно посмотрели на глядящую в пол Инару. – Я и отец не хотим, чтобы.... Тут у Огды кончились слова, она перестала сдерживаться и тоже, наконец, заплакала. Дети дружно подбежали к ней, обняли, стали успокаивать.
– Мамочка, не волнуйся, мы не будем ходить на речку, честное слово, – наперебой убеждали они плачущую Огду, и все при этом ревели от жалости к утонувшей Седне и от страха. Только Инара молчала, она не могла пообещать этого матери. Огда все прекрасно поняла. Она поцеловала каждого из детей, вытерла слезы и сказала Инаре – Пойдем во двор.
Мать с дочерью вышли на крыльцо, спустились вниз. Такой же большой лохматый, как и живший здесь тринадцать лет назад пес вылез на звук хозяйских шагов из своего укрытия, лизнул каждой руку. Инара погладила тяжелую квадратную голову пса, почесала его за ухом. Пес блаженно зажмурился, замахал хвостом-веником.
– Иди сюда. – Огда села на небольшую вкопанную в землю лавку, – садись рядом. Инара села рядом с матерью, но избегала ее взгляда, смотрела в землю. В душе ее было пусто, как бывает пусто осенью на убранном, мокром от холодного дождя поле. Как будто прочитав ее мысли, Огда взяла руки девочки в свои и, как всегда мягко, заговорила:
