Северный ветер. Стихотворения

Северный ветер

Стихотворения

Вячеслав Васильев

© Вячеслав Васильев, 2018

ISBN 978-5-4493-0277-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бросок

Лови, мой друг, осколок века,Осколок данности печальной,Осколок жизни человекаНе столь короткой, сколь печальной.Лови прощение, о грешный!У голой музы две причиныПленить поэта. Бог, конечно, —Дурная копия мужчины.Лови мой облик взглядом кратким.Забытым сном предстала совестьСреди окраин Петрограда,Где смерть – обыденность, не новость.Лови, мой друг, остаток жизни.Куда бежать сквозь тьму и вьюгу?Звенят заоблачные высиПо нам, совсем чужим друг другу.Когда на набережной пусто,И шум реки не слишком мрачен —Идти сквозь жизнь не так уж грустно.Страх смерти выслежен и схвачен.Покой души лежит в основеСтихов заезженных и слабых.Лови, мой друг, кусочек горяВесьма умеренных масштабов.Лови, мой друг, остаток света.Осипший голос просит словаИз уст умершего поэта,Чья слава к вечности готова.Ему в ответ шумят приливы,И звёзды вспышками мерцают.Да, жизнь течёт для терпеливыхБез указательного пальца,Что на курок нажать не может,Не различая тьмы бездонной,Когда мороз бежит по кожеИ без того уже холодной.

Петербургские строфы I

Так смолкают оркестры.

Иосиф Бродский

I.За заводом река – бесконечно скупое соседствоБагровеющих труб со студёными водами. СжальсяНад незрячим творцом одиноко стучащее сердце!Я ловлю ритм колёс и слезами залитого вальса.За заводом река – да и новость ли это, ей-богу?Проходя взад-вперёд по сырому асфальту я виделКак гремящий трамвай будто скальпелем режет дорогу,А внутри всем плевать, и, особенно, едущим сидя.За заводом река. Прислонись к парапету, бродяга.Видишь утка плывёт против ветра. Забавно, не так ли?Сигарета, как жизнь – горьковата, но вовсе не в тягость.Против ветра плывёт… Даже утку по-своему жалко.II.Я не против тоски как явления – против привычки,Занимающей мозг хуже всякого спирта и дыма.Не согреться в ночи слабым пламенем гаснущей спичкиИ теплом батарей. Не остаться в ночи невредимым.Только чайник шумит, только окна свистят босяками.Над пропитой тоской стаей чаек проносятся тучи.Где-то солнце встаёт над замёрзшими ночью мостами,Значит, всё хорошо. Значит будет когда-нибудь лучше.Оперенье сменить, приготовиться к зимним полётам.Всё белей полоса и сцепление меньше. Досада!В своём доме пустом как в холодных стенах КамелотаНа немую кровать опускать свою дрожь по глиссаде.III.Слышишь пение птиц? В том и дело – я тоже не слышу.Неповинным церквям в одиночку слагать свои песни.За заводом река, и кирпичные трубы всё выше.Только дым в тишине остаётся поистине честным.Только дым дарит сон, что поэт называет виденьем.Только дым знает всё о безрадостной жизни скитальца.Из бутылки лить спирт на истёртые оземь колениНе поморщив лица – я до Бога хотел достучаться.Я не верил словам, порицающим веру. Не верил.Оказалось, был глуп. Так простите меня-недоумка.За заводом река, но я прячусь от общества в сквере.И бесцельно шумит здесь остатками листьев разлука.IV.Хорошо одному на промёрзшей скамье, на вокзале,Хорошо одному на проспекте средь толп беспокойных,Хорошо одному на покинутом всеми причале —Это мантра глупцов бесконечно скупых и свободных.Хорошо одному в опустевшем под вечер вагонеВозвращаться домой по подземным изведанным тропам.Только эхо гудит, только двери закрытые стонут.Опустевший вагон – всеми признанный рай мизантропа.Хорошо одному, только ложь эта давит на сердце.Заходите в мой дом, разделите со мною чашку чая!Пусть не сможем мы им утолить свою боль и согреться,Это правильный путь – умирать, непрерывно общаясь.V.За заводом река полупьяная, полусвятая.Проходя вдоль неё я всегда погружаюсь в раздумья.Только смерть есть конец, только смерть навсегда разлучает.Значит, смерть есть разлук окончательно точная сумма.Сумма тел и земли, что обильно полита слезами,Душу рвущих «прощай» и разбитых сердец, несогласных,Что лишь смерть может всё, что лишь смерть может встать между нами,Не спросив ничего и оставив без света и ласки.Так не бойтесь её, не имея возможности выйтиИз сраженья живым с окровавленным чувством победы.Всё молчит Петербург, чьи холодные зимние видыВечно греют людей лучше всякого тёплого пледа.VI.За заводом река. Как стремительно кончилась осень!И ногам всё трудней бороздить побелевшую землю.Окна старых домов словно чёрные очи колодца,И, бросая в них взгляд, видишь только обмякшее телоВ луже собственных грёз с приоткрытыми ртом и глазами.Не вставай, старина, если больше не в силах бороться.В этих серых краях почти все не в ладах с небесами,Потому что они очень редко увенчаны солнцем.Только дальше идти, сохраняя обет стихотворца,И бросать кости псам, этим вечно голодным бродягам.Кто сюда прилетел, тот уже никогда не вернётся —Эта клятва сродни только Родине данной присяге.VII.Я не вышел лицом и поэтому часто задумчив.Удлиняю анфас и глаза свои делаю строже.Слишком много всего здесь решает бессовестный случай,Оставляя нам жизнь, что конечно на жизнь не похожа.Можно верить перу, можно верить словам, можно слухам.Да, бумага мудрей, только вкус сладких фраз так и манит.Видеть правду и ложь – это та ещё злая наука.Это та ещё боль – очищать пострадавшую память.Так проносится жизнь чередой непроявленных кадров,Чёрно-белой тоской, кратковременной радостью, смехом.Так проносится жизнь. Так смолкает оркестр эстрадный,Оставаясь в ушах навсегда нарастающим эхом.

Entwerden

Где-то тлеет любовь, как уставший костёр,Как фитиль одинокий.Если вновь океан свои волны простёрК небесам, значит, горькоИ тоскливо ему, значит, больше нет сил.Ветер дует из сказкиС несчастливым концом. Боже, как я любилИ желал твоей ласки…Я бегу в Эмпирей, спотыкаясь о всё,Что лежит на дороге.В сероглазую даль мою душу несётВера в хмурого бога,Облачённого в сталь и скелеты сердец,В бесконечную осень.Только падают птицы, как капли, с небес,Но пощады не просят.Я стою под окном, как последний дурак,Но не вижу в нём света.При всём прочем, прошла и любовь просто так,Охладела, как лето.Где-то чайки по мне не устанут кричать,Одиночеству внемля.Где-то лёгкое платье спадает с плечаНа остывшую землю.Где-то фото стоит. На мгновенье застыв,Ты увидишь улыбку.Значит, где-то я всё ещё молод и жив —Оказалась ошибкойНезаметная смерть. Так окликни меня!Протяни свои рукиК языкам уходящего в память огня,К нашей вечной разлуке.

Китобой

Собака лает. Кажется, с трудомМерцают звёзды в небе Петербурга.Среди окраин спрятался мой дом,И сквозь туман доносятся оттудаЗнакомый уху шёпот половиц,Протяжный стон петель, лишённых масла,И тихий шелест выцветших страницМоих тетрадей.Пасмурность прекраснаПока есть кофе, пахнущий тобой.Твоё лицо мелькает в белой пене.Я в ночь смотрю, как смотрит китобойВ пучину моря. Тающее времяВсегда ужасней, нежели егоОтсутствие. Безвременность коварнаИ манит нас, вручая ничегоВ конце пути.И в водах заполярныхНаходишь всё, что нужно моряку —Свободу, стылый ветер, лёд и пламя,Что вьётся в небе, вторя сквознякуВ моей каюте. Меж пятью угламиБрожу и я, пожёвывая страхВернуться в порт, оставшись без добычи.Идти вперёд на чёрных парусах,Гарпун сжимая.Ветер мелодичен,Корабль крепок, руки мне верны,Сладка свобода, время беспощадно.Когда дары волхвов принесены,Забытый пастырь чувствует прохладу.Да, жизнь одна и честь у всех одна,А, значит, плыть, не требуя пощады,Когда с небес холодная лунаПрошепчет нам холодное«Прощайте…»

Пилигрим

Услышь меня сквозь сталь немых руин,Запомни голос, выкованный хрипом.Я – твой живой навеки пилигрим,Чья молодость потрачена на битвыС безумным морем, кажущимся мнеЖестоким светло-синим великаном,Сжирающим отчаянных парнейТягучими волнами. КапитаномИдущего под воду корабляБыть трудно, но достойно уваженья.Как, стёртые канатами, болятМои ладони! Выйдя из сраженьяПотрёпанным, я знаю, что не всёКончается с затопленным фрегатом.Пусть море шлюпку гордую несётК искомым берегам, туда, к закату,Что плавится, как столь привычный воскНа тающих свечах у сердца храма.Я думаю, что солнце родилосьВ глазах людей, умерших в океане.

Промокшие письма

I.Прости-прощай, заблудшая любовь,Воздвигнутая мною на руинахИстлевших жизней – брошенных стихов,Скулящих псами, мёрзнущими в зимуВ глухих дворах на питерском снегуКолючем сером, падающим в море,Как в тёплые объятья на бегуМы падаем в час встречи или горя.II.Когда глядел я в жёлтое окноТвоей квартиры, свет глядел мне в душуИ всё шептал на ухо: «Там темно,Темно, мой друг, как в пропасти, но лучше,Чем было прежде…» Прежде было всёНамного проще. Веришь мне? Не надо.Влюблённого поэта не спасётСлепая вера в жар и муки ада.III.Когда твой смех рождался близ меня,Я чувствовал прохладу, потому чтоОн должен был закончиться. «МеняйПрекрасный океан на твёрдость суши,Коль хочешь рядом с ней быть…» Не могу —Корабль жаждет ветра, милой солиМогучих волн. Корабль на ходу,И я в его каюте как в неволе.IV.Улыбка светит ярким маяком,Улыбка светит солнцем. Улыбайся,Любимая уставшим моряком,Которого не встретить, не дождаться.Люби меня, как образ на стеклеВ холодный день, в январский белый полдень.Люби меня, как лучик, по рекеСбегающий в долину на восходе.V.Люби меня любого: мертвеца,Шута, поэта, воина, бродягу,Художника, дворецкого, гонца,Врача, сапёра, психа и беднягу,С ненужными стихами на востокИдущего сквозь вьюгу. Знаешь, малоДомой ведущих снов или дорог,Подземных рек, впадающих в Валгаллу.VI.На что мне жизнь, коль ты в ней не моя?Смотря на пепел, снова вижу лунныйХолодный грунт. Мне кажется, стоятьНа нём непросто. Если вечно юнымОстаться суждено мне, так и быть.Противиться не буду – нет причины.И жизнь забыть, и смерть свою забыть,Оставив лишь тебя, как свет лучиныVII.В избе, лишённой летнего тепла,С порогом белым, печью незажжённой,Стоящей на окраине села,Покинутого всеми. Быть влюблённым,Влюблённым безответно – быть живым,Прикованным к постели, но не спящим,Вдыхающим тоску свою как дым,И сквозь шприцы смотрящим на входящихVIII.В палату грёз. Им всем не до меня,Но в знак того, что память их не любит,Они глядят на труп на простынях,Что дышит через выцветшие трубки.Они глядят, не в силах объяснить,За что он пал в объятия приборов,Что не дают подняться и уйтиВ глухую тьму, подальше от их взоров.IX.Прости-прощай, заблудшая любовь.Прости-прощай навеки – я измотан.Я слишком много выбросил стихов,Написанных тебе. На небе что-тоУже который день летает надМоею головой, забитой снегом,Сияя, будто сотни мириадДалёких звёзд, взошедших на поэтом.X.Да, жизнь горит, как вспыхнувший фитиль.Смириться с этим или не смириться —Решаешь сам. На море нынче штиль —И шторм нашёл причину прекратиться.И жизнь нашла. Но только не любовь.Растерзанное сердце поднимаетСвои глаза и вновь толкает кровьПо порванным сосудам самурая.

«Оставайся чутким, ранимым, нежным…»

Оставайся чутким, ранимым, нежным.Холодит не жизнь, а прощанье с детством.И на скалах мыса Святой НадеждыВспоминай прибой, исцеливший сердце.Оставайся мягким, подобно пяткеАхиллеса. Ты – не гранит, не мрамор.Ведь Спартак, висящий среди распятых —Всё равно Спартак, несмотря на раны.

Дождь

В рукав Неву заправить на бегуК иссякшему источнику страданий,Заглядывая в очи старику,Грозящему блокадой изваяньям,Застывшим средь величественных глыб,Обглоданных дождём, как волчьей стаей.Когда залив выплёвывает рыб,Костлявый шторм, не прячась, наступаетНа горло вечным набережным. И,Признаться честно, к этому привыкнув,Уже не просыпаешься в ночиОт грохота прибоя. Ветер, стихнув,От молнии и грома прикурив,Уляжется под аркой, ибо поздно,И шторы глаз свинцовые закрыв,Забудет о горящей папиросе.

Retrouvailles

Я вернулся туда,Где заря покрывается пеплом,Где тоскует водаПо рыдающим тучам, по белымПростыням декабря,Где нетрудно сказаться простывшимИ смотреть, как горятОдинокие звёзды над крышей.В хмуро-пасмурный деньОтправляется грохот трамвая,Словно чёрная тень,Убежавшая ночью из рая.Застывает земляВ неизменной гримасе удушья,И минорное «ля»Холодит покрасневшие уши.Где-то ветреный вальсИзбегает замученных взглядов,Где-то гаснут сейчасЧьи-то лампы от нежности града,Где-то криком веснаОзаряет младенческий кокон,Где-то мне не до снаВ бесконечном мерцании окон.То ли грусть тяжела,То ли небо упало на плечи,То ли юность прошлаСквозь пустые, но длинные речи,То ли солнце взошло,Полумрак не рассеяв, не тронув,То ли жить хорошоВ колыбели имперской короны.Вот я вновь на бегу,Не лишённый задумчивой маски,Окликаю тоскуИ Неву под мостом Володарским,Окликаю свой крик,Но врезаюсь в бетонную стену.И лишь солнечный бликЗаползает в набухшую вену.Здесь любовь по рублю.Здесь, куда ни посмотришь – разлука.Ветер равен нулю,Ибо осень приходит без стука.Замахнувшись на смерть,Замечаешь лишь тень от испуга —Просто ей умеретьНе такая большая наука.Славься, вечная жизньВ задымлённых и пыльных квартирах!Только б чувства неслисьПо останкам заблудшего мира,Только б было, кудаПоложить, докурив, сигарету,Только б пела водаОб ушедшем вглубь разума лете,Только б знала Нева,Как любил я холодные волны…Смотрит в душу соваИ моргает под стук метронома.Льётся утренний дождь,Размывая надежды слезами,И невольная дрожьГоворит о стихах с небесами.Дорогая странаДолгих зим и короткого лета.Не любовь ли она?Нет – прогнившая насквозь карета.Кони тянут её,Проходя между счастьем и болью,Между ночью и днём,Под моей безответной любовью.Где-то тлеет огонь,И скрипит пара сломанных стульев,Умолкает перронВ дикой страсти своих поцелуев,Где-то кажется, чтоЭта осень милее прошедшей,Где-то вера в ничтоНынче рядом с умершей надеждой.Только чайки кричатПод металл колокольного звона,Только ветру крепчатьПод раскаты далёкого грома.Если где-то ещёПробивается свет через тучи,Значит, всё хорошо.Значит, будет когда-нибудь лучше.

В кафе у фонаря

Я ужинал в кафе у фонаря,Хрустел капустой, глядя на дорогу.Краснела в кресле рядом недотрога,Тушёного вкушая глухаря.Я маялся, не зная, как уйти —Мне было скучно, серо и невкусно.И не казалась кислою капуста,Не будоражил кровь аперитив.Трамваи всё утюжили пути,И люд тонул в снежинках понемногу,А недотрога мне читала Блока,Но я всегда был мыслью впереди.Я ужинал в кафе у фонаряУже один, поскольку негалантен.Пугали своей жирностью салаты,И утка в сое всхлипывала «кря…»Я ужинал в кафе и не сводилОчей с окна, вдыхающего полночь.И апельсина вкрадчивая горечьВплывала в грудь того, кто разлюбил.А снег валил, стараясь заместиОсколки луж, рассыпанные всюду.Я не касался вилкою посуды,Надеясь встать, качнуться и уйти.Ну, встать – я встал, но более ничто.Стекло окна меня не отпускало.И колокольня пела меж висками,И счёт, как ноша, сдавливал плечо.Была зима, и пахло лишь тоской.Хрусталь с домов свисал подобно бомбам.И боль, как на дешёвых кинопробах,Хватала всех костлявою рукой.

«Мы пили воду, жалуясь на вкус…»

Мы пили воду, жалуясь на вкусЕё молекул, падающих в почкиКак в пропасть чередою грязных бус,Свернувшихся в прозрачные комочки.Она казалась ядом животам,Урчащим от реальности, но чищеПитья не сыщешь в месте, где к китамПриходит от смерть от выловленной пищи.Мы ждали солнца, глядя в пустотуНочных небес, накрытых покрываломИз чёрной ткани, ставшей на ветруЕщё темней, чем прежде. Мы считали,Что стоит небу выплюнуть рассвет,Польётся смерть из разума тягучейРекой тоски, но космос разодет,А наше небо носит только тучи.Мы жгли табак, рассчитывая наЦелебный дым, что смазывает душуЛюдей, испивших боль свою до дна,Почувствовав лишь привкус стылой лужи.Бессонный век, как образ бытия,Холодный дождь, как музыку победы,Принять не трудно. Трудно не принять,Как палочку во время эстафеты.

«Кричала детвора, напуганная псами…»

Кричала детвора, напуганная псами,Скрываясь во дворах, где нет горящих лампВ тех окнах, что глядят бездонными глазамиНа треснувший асфальт и рваный белый бантУпавшей на бетон девчушки с голубымиГлазами, не под стать осенним небесам.Мы ходим под луной с рождения седые,Но ходим – шлю привет отважным праотцам.Так крутится волчок, не обращаясь в пепел,На залитом вином и праздничном столе.На всю играет вальс, и, двигаясь нелепо,Толпа несётся в пляс уже навеселе.Невесте жмёт подол, жених не помнит дату.Гостям уже плевать, кто холост, кто женат.И высохший табак со вкусом стекловатыВсё чаще тлеет и срывается в салат.Зачем-то жмёшь на газ в измученном и ржавом,Замызганном авто и едешь в никуда.Оса вонзает в глаз отравленное жало,И взгляд на жизнь течёт как тушь или вода —И видишь, как дрожит земля от поцелуевСтальных холодных бомб осеннего дождя;Как гаснет взгляд того, кто знает, что, зимуя,Погибнет от тоски, в март месяц не войдя;Как каркает у ног фонарных канделябровВзвод бешеных ворон, ниспосланных в наш мирИз дьявольских хором; как веет от снарядовВсемирною бедой; как полнится эфирНевинной болтовнёй о крови и разврате;Как люди на мостах с тоскою смотрят вниз,Жалея, что живут мечтою о зарплате,Жалея, что сошли с небес и родились;Как крутится в грязи рублёвая монета;Как старый конь хрипит, по площади идя;Как, в общем-то, теперь плевать на эполеты,Горящие огнём имперского шитья…А где-то за окном на голом полустанкеДрожит облезлый пёс, голодный до тепла.Налейте в миску спирт и приучите к пьянке —Садятся на стакан за добрые дела.

И стекало вино

Он разглядывал тьму сквозь железо дверей,ковырялся в замках зубочистками, нов кражах не преуспел. И стекало винона остывшие спины осенних ветвей.Он дробил свою жизнь и в запястья вбивалчёрно-белые сны, что не снятся давно.Он хотел быть другим. И стекало винос сероглазых небес на безлюдный вокзал.Он всегда говорил, что прощают не всех,что любовь – лишь актёр в неудачном кино,что боится любви. И стекало винона отсутствие веры и плотских утех.Он дрожал на ветру, но пальто не носил,всё стучался в свой дом, стоя к свету спиной.Только руки тряслись. И стекало винона холодную землю старинных могил.Он не знал, что умрёт. Был уверен, что жив.Только думал, что ад – это там, где темно.Он ошибся во всём. И стекало винотёмно-алым дождём в беспокойный залив.

Шизофрения

Мой врач всё крутит пальцем у виска,Могу понять, могу, но не желаю.Как кобра за мгновенье до броскаПодатливую челюсть разжимает,Так смерть мне отворяет свой дворец —Немое царство тёмных коридоров.Я – глупый, в рай не верящий юнец,Преследующий славу острослова.Фонтаном скорбь исходит из меня,Лекарства нет. Надежда – не плацебо.Как больно, когда свечи не горят,Как больно, когда слёзы льются с неба.Зудит и ноет вспоротый живот,Худой конец на радость не рассчитан.Пока ещё шумит водоворот —И значит я не числюсь средь убитых.Покой – есть власть над страхом. Слышишь смех?И я не слышу. Вот ведь неудача!Среди скрипящих радиопомехСвязисты различают звуки плача.То плачу я, оторванный от вас,В пустом пространстве, комнате без окон.И две звезды закрытых ныне глазСияют горькой мудростью пророка.

Дальний свет

Я как выпавший в море осадок,Рыжий дождь, растворяющий тучи.Разум раненный брошен в засадеТем приказом, что не был получен.Птицей вьётся над вишнями лето,Пашни пахнут свободой и счастьем.Только тлеет мой век сигаретой,Заплутавшей у дьявола в пасти.Это милое-милое дело —Убегать в зазеркальную вечность.То, что может не вынести тело,На горбу тащит в марево печень.И над всем этим плавится солнце,Загоняя во тьму большеглазых.Ртом хватаешь не воздух, а стронций,Оказавшись без противогаза.Сердце скачет в груди со скакалкой,Жизнь гудит паровозом на север.И мальчишка, потрёпанный палкой,Подорожник меняет на клевер.Лужи пахнут балтийским приливом,Соль вкуснее вдруг стала, чем сахар.И желает семь футов под килемМне раздутый от выпивки пахарь.Ночь советов ложится на город.Лунный свет всё мне кажется дальним.И, скрещённый с серпом, ржавый молотГнёт отчаянных на наковальне.

Балтийский хлад

Как ржавый лист, спадающий на грунт,Рыжеет город, тронутый прохладой.И ветвь, под стать гусиному перуВ моих руках, дрожит. И колоннадаКазанского собора стынет наОктябрьском ветру. А лужи, будтоБалтийский хлад, не ведающий дна,Собой являют лёгкую простуду.И глушит насморк громкие словаМоей любви к свинцу, как к части неба.И полон взгляд истлевшего дотлаИ сыростью разбавленного пепла.И жизнь струится лёгким сквознякомМеж старых рам и выпавших в ночь стёкол.И хмурый дождь вновь плачет ни о комПод мерный хрип и кашель водостока.

«Горизонт испытан такой массой взглядов…»

Горизонт испытан такой массой взглядов,Что не сосчитаешь, но никто не просит.Поменяв монету на стаканчик яда,Не решился выпить – не хватило злостиНа судьбу такую. Наконец, я дома.