скачать книгу бесплатно
– И бабушкину брошь унесли. Янтарь в золоте. Беллочка нарочно ее дома оставила, чтоб не потерять. Семейная реликвия. Беллочка не переживет.
Яблочков, спрятав оружие, прижал швейцара к стенке:
– Крики из Литовского замка часто слышишь?
– Каженную ночь…
– Сегодня сам там будешь орать. Сдернут с тебя шинельку, задерут рубаху и как пойдут лупцевать…
– Не надо. Расскажу как на духу…
Уселись в гостиной вокруг стола:
– По средам у меня банный день, – начал Захарка. – Мирон заместо меня дверь отворяет, старший дворник. А я после баньки забегаю на Фонтанку в трактир Бусурина. Обчество там в горку[6 - Карточная игра.]играет. Обычно ставки копеечные, но в тот раз…
– Когда дело было?
– Три недели назад. Ставки росли и росли. А мне везло и везло. А потом раз – и сглазили. Проиграл все, что выиграл, аще должон остался.
– Много? – уточнил Арсений Иванович.
– Семьдесят рублев. В следующую среду, кады отыграться пришел, меня в обчество не пустили, сразу к хозяину отвели, к Бусурину. Он спросил: «Долг принес?» Я протянул червонец, как раз накануне жалованье получил. «А остальные?» – заорал Бусурин. Я поклялся, что, коли оставит мне мой червончик, сегодня же отыграюсь. «А ежели наоборот?» – «Тогда буду отдавать потихоньку, с каждого жалованья». Бусурин засмеялся: «Как тебе будет угодно. Только запомни: за каждый день задержки – штраф с тебя. Рубль!» Вышел я из трактира сам не свой. Это ведь чаво получается? Штраф с меня тридцать рублев в месяц, а в иной тридцать один. А жалованье – червонец, еще чаевых от жильцов – когда рубль, когда – полтора. Ни в жизнь мне с Бусуриным не рассчитаться. Хотел, было, утопиться, а потом нашел в кармане гривенник. Чудом завалялся. Зашел в другой трактир, заказал водки, чтобы выпить перед смертью, и тут ко мне мужичок подсаживается с полуштофом: «Вижу, горе у тебя. Давай угощу, авось, полегчает». Я и согласился, кто ж откажется? И за водочкой новому приятелю про все беды и рассказал. Тот слушал, слушал, а потом огорошил: мол, могу помочь. «Швейцаром, говоришь, служишь? А есть ли в твоем доме жильцы, что, выезжая на дачи, квартиры оставляют за собой и потому вещи не вывозят?» Ну я сразу про Гиршу Менделевича вспомнил. И рассказал Иван Ивановичу, так моего нового приятеля звали. Он аж зарделся: «Что, вправду, жид?» Я: «А что такого? У нас в околотке их пруд пруди! И все с достатком…» Иван Иванович в ответ: «Вот и замечательно! Жида ограбить грехом не считается. Наоборот, за такое богоугодное дело сразу в рай попадем на том свете. Пусти-ка меня в дом, когда жид на дачу отправится, я тебе семьдесят рублей за это дам». Я засомневался: «Так ведь на меня подумают. А я на каторгу не хочу. Лучше уж в Крюков канал». Но Иван Иваныч меня успокоил: «Кража откроется только осенью, когда жид вернется с дачи. Кто тогда на тебя подумает? Ты ведь на июль к родителям поедешь?» – «Ну да, с урожаем помочь». – «А раз тебя не будет, на тебя и не подумают». – Я и согласился. Куда было деваться? Разве что в канал.
– Надо было ко мне прийти, рассказать начистоту, – воскликнул Тейтельбаум. – Мы бы пошли в полицию, подстроили бы этому негодяю ловушку. Твой Иван Иваныч уже в тюрьме бы сидел.
– А мой долг?
– Я его бы покрыл. А ты потом бы рассчитался со мной. Потихоньку, как и собирался. И безо всяких процентов.
Захарка помотал головой:
– Это вы теперь такой щедрый.
– Я что? Разве тебя когда-нибудь обижал? – накинулся на него купец. – Со стола гостинцы посылал. На праздник деньгами одаривал.
– Простите, Гирша Менделевич. Анчутка меня попутал, – прослезился швейцар.
– Рассказывай дальше, – велел ему Яблочков.
– В пятницу, как только Гирша Менделевич с Беллой Соломоновной укатили, появился Иван Иваныч. Будто их караулил. Принес штоф столового вина: «Вечером дворникам поставишь, скажешь, известие из деревни получил, де, племянник родился. Предложишь радость такую обмыть. Только сам не вздумай из той бутыли хлебать, лишь пригуби для вида. Через час, когда дворники уснут, выйди на улицу и закури, то будет нам знак. Сразу подъедем».
– Подъедем? – переспросил Яблочков. – Значит, не в одиночку действовал?
Швейцар кивнул.
– Сколько их было?
– Трое. Иван Иваныч и двое парней. Шибко на него похожи. Наверно, сыновья.
– Возраст, приметы?
– Иван Иванычу за пятьдесят, старшему его сыну лет двадцать, младшему – пятнадцать или шестнадцать, кто их, пацанов, разберет? Носы у всех картошкой, волос русый. Старший с отцом наверх пошли. А младший при лошадке остался. Нервничал шибко. Особенно, когда околоточный мимо проходил. Но Степан Филимонович ни о чем спрашивать его не стал, записал себе номерок и дальше пошел.
– Околоточный номер телеги записал? – переспросил Арсений Иванович, не веря своему счастью.
– Степан Филимонович всегда все записывает. Где смитье[7 - Мусор – от слова сметать.]валяется, где штукатурка треснула, где на телегу вещи грузят. Потому что на память ужо не надеется, больно он старенький.
– Едем в участок, ты – с нами, – сказал Яблочков Захарке.
– Я-то вам зачем? Мне на пост надо. Ежели старший дворник отлучку заметит, со службы попрут…
– Служба твоя на этом закончена. Статья 1645 «Уложений о наказаниях уголовных и исправительных», – процитировал Яблочков на память. – «Те из пособников, коих содействие было необходимо для совершения преступления», наказываются по первой степени статьи 31-й Уложения о наказаниях». Так что ждет тебя, Захарка, дорога длинная в Иркутскую губернию.
– Да какой я пособник? В квартиру даже не подымался. И денег обещанных не получил. Иван Иванович сказал, что сам их Бусурину отдаст. Сказал, игрокам деньги в руки давать нельзя, сразу, мол, проиграешь.
– Повернись-ка, руки тебе завяжу, – велел швейцару Яблочков.
– Гирша Менделевич, да скажите, что я невиновный. И что хороший! Помните, Мойше вашему свистелку смастерил? То-то радость была у мальца. Пощадите, не виноват, – Захарка рухнул на колени.
Купец брезгливо отшатнулся:
– Как же не виноват? Ты на то и поставлен, чтоб имущество мое охранять.
Захарка стал биться головой о стену:
– Прошу, прошу…
– Вставай, хватит ныть, – дернул швейцара за воротник Яблочков.
Оба участка Коломенской части размещались в здании у Калинкина моста. Околоточный первого участка Степан Коптелов только-только вернулся с обхода и, чтобы согреться, гонял чаи с подчасками[8 - Подчаском считался городовой Б Течение шести часов после смены с поста. Под часков назначали на дежурство при участке, для конвоирования арестантов, в наряды, на посты в случае особой необходимости, а также болезни постового городового. Не получив никакого назначения, подчасок должен был оставаться у себя дома безотлучно на случаи надобности.]. Увидев Захарку со связанными руками, воскликнул:
– Ну что? Доигрался? Я ведь говорил, что игра в горку тюрьмой закончится. И домовладельцу твоему указывал. А он в ус не дул: «А что такого? Я тоже картишки люблю».
– Сыскная полиция, чиновник для поручений Яблочков, – представился втолкнувший задержанного Арсений Иванович.
– Околоточный Коптелов, – вытянулся околоточный. – Чайку, ваше благородие, али покрепче желаете?
– Спасибо, тороплюсь.
– За что Захарку задержали?
– Воров в дом пустил.
– Не верьте ему, Степан Филимоныч. Это все жид, Тейтельбаум. Сам себя обокрал, а на меня указывает, – закричал Захарка. – Вернулся сегодня и все подчистую вывез. Шубы, шапки…
– А ну-ка, заткнись, – велел задержанному околоточный и приказал одному из подчасков: – Эй, Сковородников, отведи-ка в камеру…
– Нет, Захарку я с собой заберу, – остановил городового Яблочков.
– Зачем тогда пожаловали? – удивился Коптелов.
– Захарка утверждает, что в пятницу вечером, когда квартиру Тейтельбаума обносили, вы с обходом шли по Офицерской.
– Я по Офицерской десять раз на дню хожу.
– …и номер телеги, на которой приехали воры, записали…
– Сейчас поглядим. Так: «Офицерская, двадцать девять, девять двадцать пополудни, ломовая телега 17342».
– И не лень тебе, Филимоныч, под каждую дугу нагибаться[9 - Номерной знак у ломовых извозчиков крепился на внутреннюю сторону дуги.]? – удивился городовой Сковородников, молодой розовощекий крепыш. – Шея-то, чай, не казенная.
– Может, и лень. И спина давно не гнется, – с нравоучительными нотками ответил околоточный. – Только, видишь, пригодилось мое рвение, благодаря ему воров сыщут.
– А тебе-то что с того? Награды-то им достанутся, – Сковородников кивнул на Яблочкова, – и благодарность от Тейтельбаума тоже.
– И хорошо. Ведь общее дело делаем. Сегодня мы сыскарям помогли, завтра – они нам. Главное, что обывателю от этого – спокойствие. А нам как раз за спокойствие жалованье и платят.
– Благодарю за службу! – сердечно поблагодарил околоточного Яблочков.
И тот, невзирая что штафирка[10 - Штатский.]перед ним, вытянулся во фрунт:
– Рад стараться.
– Что ж, полдела сделано, – похвастался Яблочков Тейтельбауму, который ожидал их с Захаркой в пролетке. – Номер телеги мы знаем.
– И куда теперь? В городскую управу? – предположил купец.
– Что мы там забыли? – удивился Арсений Иванович.
– Разве не в управе номера выдают?
– В управе. Только там сегодня неприсутственный день, – напомнил Яблочков.
– Азохен вей! – воскликнул купец.
Арсений Иванович широко улыбнулся: ну, наконец-то, в Тейтельбауме «проснулся» еврей:
– Не волнуйтесь. Извозчиков мы ищем часто. И в неприсутственные дни, и в праздничные, и даже по ночам. По сей причине Крутилин добился, чтобы в сыскную представляли копию реестра.
– Какой мудрый человек ваш Крутилин. Крутилин, Крутилин… Он, часом, не еврей?
Не успел Арсений Иванович войти, как старший агент Фрелих радостно доложил, что за время отсутствия Яблочкова никаких происшествий не случилось.
– Похоже, и у преступников сегодня неприсутственный день, – объяснил он сей казус. – Не пора ли и нам по домам?
– Не пора, – расстроил его Арсений Иванович. – Потому что не все преступники изволят отдыхать. Одного из них я как раз задержал. Пусть его Кастаметов оформляет, а ты принеси-ка мне реестр извозчиков.
Фрелих тяжело вздохнул, не спеша поднялся и, никуда не торопясь, двинулся из кабинета:
– Бегом! – прикрикнул Яблочков.
– Ишь, начальник выискался, – высказал себе в нос Фрелих. – В сыскной без году неделя, а ужо командует.
Вернулся он минут через десять, хотя мог управиться и за тридцать секунд:
– Ищи номер семнадцать триста сорок два, – велел ему Арсений Иванович.
Фрелих пробежался взглядом по листкам:
– Есть такой.
– Кто владелец?
Но старший агент молчал.
– Ты что, читать разучился?
Фрелих медленно, чуть ли не по слогам произнес:
– Жупиков Африкан Семенович, Мытнинская, девятнадцать, собственный дом.
– Африкан? – удивился Тейтельбаум. – Но предводителя шайки звали Иваном…
– Значит, это не он, – обрадовался Фрелих.
– Почему ты так решил? – изумился Яблочков. – Мало ли как злодей фраеру представился. Так, так… По моим сведениям, в шайке три человека, значит, на задержание надобно шесть агентов. Назначь людей и вели им спускаться, пусть садятся в экипажи и ждут меня. А я в картотеку загляну, вдруг Африкан нам уже попадался?
Яблочков отправился в кабинет делопроизводителя, выдвинул нужный ящик. Жуков, Жулавский, Жуменков, Жундриков, Жупахин… А вот и Жупиков Африкан собственной персоной. И даже фотопортрет имеется. Отлично, значит Захарку можно с собой не тащить, без него опознаем.
И за какие такие грехи Жупиков угодил в картотеку сыскной полиции? Яблочков перевернул страницу и открыл рот от удивления: двадцать седьмого июля 1869 года Жупикова по подозрению в квартирной краже задержал не кто иной, как Фрелих. И что случилось дальше? – «Отпущен двадцать восьмого июля по отсутствию улик». Очень странно. Почему Фрелих не сообщил об этом? Забыл? Какой-то он вообще сегодня странный. Может, простыл?
Яблочков велел надзирателю отпереть камеру, в которую поместили Захарку.
– Узнаешь? – Арсений Иванович сунул задержанному фотографический портрет Жупикова.
– Да, Иван Иваныч собственной персоной.
– Обманул он тебя.
– Как обманул? Что, долг мой Бусурину не отдал? Он ведь крест целовал…
– Про долг сам его спросишь. Через часик. Только Иваном его не называй, его Африканом окрестили.
– Как это?
Яблочков неожиданно почувствовал жалость к простофиле:
– Говорю же, обманул он тебя.
