Тенепад

скачать книгу бесплатно

Они были абсолютно неповторимы. Герои девчачих снов. Шпана. Им часто доставалось, но это ничего. Такая же часть истории, которую с упоением рассказывают отцы своим детям у костра, а те слушают, поразевав рты и боясь шелохнуться, словно являются свидетелями некоего сакрального момента. Особенно ярко подобное воспринимается в кругу самих героев этих легендарных саг, но в случае Олдена такого, увы, уже очень давно не случалось…. Слишком.

Короли Звенящего леса – так они себя нарекли, что весьма рознилось с характеристиками взрослых в их адрес, чья беззаботность осталась далеко позади. Но что делать? Особенно их не любили Мактавиши, у которых Олден с дружками постоянно воровали скотч из погреба и неплохо на этом разжились. А еще они частенько удирали на ночевку в Звенящий лес, чтобы развести там костер и запечь картошку, от которой так гипнотически пахло, что казалось насытиться ею просто невозможно. Картошка на столе и вполовину не так хороша. Она вообще непривлекательна. А после картошки они пускали по кругу бутылочку ворованного скотча и сигарету – обязательно вместе, а то эффекта не будет – и травили байки, обсуждая всё на свете, что казалось таким важным. Олден или Старик, как называли его друзья, мнил себя Питером Пеном в те времена, и не потому, что он был мозгом их шайки, просто он не хотел вырастать. Думал, что этого никогда не произойдет. Наверное, предчувствовал, что за порогом юности скрывается страшное.

Никто из его тогдашних друзей не дожил до этого дня, и теперь пришла очередь за капитаном.

Пятеро огромных, как казалось тогда, коней, неслись во весь опор с азартно смеющимися в каком-то безумном счастье седоками. Словно видео клип о лучшем моменте в жизни. Они тогда «позаимствовали» лошадей с пастбища несчастных Мактавишей и гнали на них вперед, почти добравшись до самого Данди. Друзья на век. Короли Звенящего леса, для которых нет границ, и всё нипочем. Джеймс «Борода» Комин, Марти Грант, Гэйвен «Тюлень» Кларкс, Тейт Маккейн и Олден Макнелли по прозвищу Старик, потому что всё знал и имел мнение по любому вопросу. Спасибо отцу, который слыл вольнодумцем и всем занятиям на свете предпочитал чтение, привив и Олдену эту любовь. Его до сих пор так называли в этих краях, а некоторые только это прозвище и знали, передавая по наследству славное имя героя, подвигов которого никто уж и не вспомнит.

Между ним и его друзьями была телепатическая связь, словно они все вылезли на свет из одной утробы. Они могли гонять мяч по шесть часов к ряду или самозабвенно собирать яблоки с чужих деревьев, чтобы потом продать. Не сказать, что их семьи были богатеями, а мальчишеские мечты всегда требуют вложений, вот Олден и изобретал мыслимые и немыслимые способы заработка. Они могли водить впечатлительных девчонок за фунт в заброшенный дом Друмондов, населенный призраками, роли которых обычно доставались Тюленю и Марти. Или подрядиться собирать ракитник, яснотку или можжевельник для местной знахарки, которая всегда исправно платила, даже несмотря на то, что половина сбора приходилась на сорняки. Они мечтали сбежать в большой город и стать профессиональными футболистами, и однажды им это почти удалось. Казалось, что они даже сделали это.

Как-то раз, когда в общаке накопилось чуть более семидесяти фунтов, что виделось целым состоянием, они украли лошадей у Мактавишей и умчались на них переполняемые безумной радостью, что грудь разрывало. Хотелось кричать и нестись так быстро, чтоб дух захватывало. Так и случилось. Еще одна красноречивая легенда. И пускай их поймали, и им здорово досталось – плевать. У них был день, самый счастливый день детства, когда все пятеро неслись по бесконечным изумрудным холмам навстречу небу. И была ночь у костра – лучшая и памятная. Они травили байки, обсуждая девчонок, и курили сигареты, совсем как взрослые. Это было дороже самого дорогого, и даже наказание оказалось в радость.

После школы Тейт стал единственным, кто поступил в университет, и не потому, что Олден не тянул, а просто он считал учение пустой тратой времени и доподлинно знал, что найдет лучшее применение своим способностям. В любом случае все думали, что у Тейта большое будущее, а в восемьдесят четвертом он выбросился из окна общежития, хотя Олден был уверен, что ему в этом помогли. Они все неплохо играли, даже достигли мастерства, можно сказать, но Тейт просто сел за стол не с теми. Задолжал денег, а отдавать не захотел, потому что считал себя жертвой шулера, коим оказался сын богатого и влиятельного человека. Так всё закончилось. Эта история изменила Олдена, перекроила до неузнаваемости, постепенно прибрав к рукам всё. Но это случилось позже, гораздо позже. До восемьдесят четвертого у них еще оставалось время на счастье. Золотые годы.

Олден бросил школу, решив, что он достаточно знает, чтобы просиживать штаны на обшарпанных стульях, цепляя занозы на задницу. Отец сильно расстроился, но ничего поделать не смог, его сын всегда знал, как лучше. Олден начал зарабатывать, проявив в этом деле большую сноровку, проворство и ловкость. Он всегда знал, как и где заработать и никогда не ошибался. Что-то перепродать, что-то отнести или доставить, разгрузить или погрузить – законное и не очень. Кумир всех девчонок, даже самых правильных. Постепенно его друзья приобщились, и короли Звенящего леса снова дышали одним воздухом свободы выбора и боевой славы.

В девятнадцать Олден встретил ее – свою единственную любовь Кейт. Утренняя роза чайного цвета, едва распустившаяся после ночи, нежная, прекрасная, юная и чистая.

За миг до смерти Олден отчетливо увидел ее фарфоровое личико. Она обнимала его своими изящными руками – Кейт, проснувшаяся в лучах утреннего солнца, улыбающаяся ему своим ослепительным блеском. Сияние шло изнутри нее, жило в ней, манило, гипнотизировало. Как невообразимо повезло Олдену встретить такое чудо, жаль, что это продлилось так недолго. Через полгода он подарил ей кольцо – простенькое, с крохотным бриллиантовым осколочком, но Олден сам на него заработал и считал личным достижением, не испытывая и толики неловкости. Он старался быть романтичным и всё предусмотреть, но в итоге предложение вышло каким-то скомканным. Съёмная комнатка с отклеенными обоями, вино из пакета, но большего Олден не мог предложить. Пока нет. Дни его величия были еще далеко впереди, но Кейт согласилась и сказала, что милее предложения руки и сердца даже трудно представить.

Говорят, когда любишь, закрываешь глаза на многое, хотя в современном мире принято считать, что к условиям проживания это перестало иметь отношение. Быт рано или поздно заедает, уничтожая всё светлое и требуя всё больше и больше денег, но этим двум было действительно хорошо. Пусть и в бедности, но кроме друг друга они не нуждались ни в чем. Да и друзья всегда околачивались неподалеку: Тюлень, Борода, Марти и Тейт. Пока еще…. Некогда скучать, некогда думать над своим положением. Некогда грустить.

А потом погиб Тейт, и всё слетело с катушек. У нигерийцев есть пословица: «Сердце не колено, оно не гнется», и Олден не стал исключением. Он поклялся найти того, кто убил его друга, и отомстить. Он не подумал о том, что последует за его действиями, потому что просто не мог иначе.

С гибелью Тейта – самого рассудительного – остальным пришлось внезапно вырасти, остепениться, поставить точку на прошлых деньках. Беззаботному времени пришел конец, и оставшиеся четверо уже не королей, а всего лишь обычных взрослых начали расходиться. Гэйвен устроился в порт, Олден – на вискикурню, Джеймс вернулся в семейный мебельный бизнес, весьма порадовав родных, а Марти уехал в Глазго, подобравшись к их детской мечте ближе всех. Но футболистом он, понятное дело, не стал, меняя сферы деятельности, с потрясающей скоростью. Они стали редко видеться, но пока не сдавались, а погубил всех именно Олден, посветив в свой план мести. Кроме Кейт, разумеется. Она как раз была на шестом месяце тогда – вряд ли одобрила бы, да и к чему лишние волнения? Они с ребятами всё быстро устроят. Так казалось….

Олден отчетливо помнил чувство, посетившее его тогда – неправильности происходящего – но в крови, в его корнях жило так много горячности, самоубийственной решимости, пробудившей сердце древнего воина. Не гнущееся сердце. Тогда Олдену казалось, что он не может поступить иначе, а сейчас за миг до падения на дощатый пол отчетливо видел, какую цепную реакцию запустил, погубив всё, что так любил.

Библия учит, если тебя ударили по одной щеке, подставь другую. Молодому Олдену казалось, что это чушь собачья. Для слабаков. А сейчас? Вдруг иногда нужно просто принять происходящее? Принять с покорным смирением, потому что каждое ответное действие вызовет равное по силе противодействие, а то и похуже? Ты всё равно проиграешь, как ни крути. Ведь иногда мы просто заслуживаем того, что с нами происходит…. А еще очень часто умереть должен кто-то хороший, чтобы всё закончилось, потому что их слишком мало. И чем меньше становится, тем сильней это отражается на прочих, мобилизуя, заставляя думать, менять. Условность? Конечно. Страшно? А как же….

Благодаря Тейту – его смерти – все они выросли, проскочили порог иллюзий, где всё было не взаправду, и вошли в зону ответственности. Время королей Звенящего леса истекло. Стоило ли брать на себя обязанности Бога? Сейчас без-секунды-Олден понимал, что нет. Понимал, как ошибся. Хотя можно ли подобное назвать просто ошибкой? Не там свернуть – это ошибка. Забыть снести бутылку в погреб – это ошибка. А то, что сделал Олден – это убийство. Причем массовое. И пусть точку в этом всем поставил он сам…. Хотя разве? Если летел сейчас головой вниз избитый и переломанный со второго этажа дома, в котором вырос, и откуда сбежал?

Но тогда в восемьдесят девятом ему, находящемуся на грани безумия, казалось, что это конец…. Уничтоженный болью потерь, покалеченный физически и в какой-то степени тоже умерший Олден сбежал в Канаду. Он превратился в совершенно другого человека, словно создал персонаж, машину без сердца, которая должна была постоянно идти вверх, к власти, чтобы понять систему и достать тех, кто отнял у него самое дорогое. А когда это произошло, Олден просто не смог остановиться, потому что мертвые не вернулись, и дыра в душе не зажила. И тогда он вышел против самого Бога, пожелав стать гораздо хуже, чем Он, безжалостней и кровожадней. Это стало делом принципа. Вызов, брошенный своему злейшему врагу – Всевышнему. Олден сменил имя на Лиланд Барлоу, превратившись в тень человека, которым он когда-то был.

Однажды приходит время, когда во всех своих неудачах и трагедиях начинаешь винить Бога. И что бы там ни понимал Олден за мгновение, как сломать себе шею, в глубине души он так и не смирился со своими потерями, и злость, накопленная с годами, лишь окрепла. Злость, скрываемая под личиной сдержанности и безразличия. Хорошо, что его убили сейчас. А то еще бы год, и Олден совершил бы геноцид какой-нибудь африканской страны, а еще через пару лет придумал бы как развязать атомную войну.

Он создал удивительную систему, словно паук выплел свою паутину. На него работали, даже не зная этого, не осознавая, к чему на самом деле причастны. Освобождает ли это от ответственности? Подумаешь, письмо отослать…. Разве можно знать наперед, что его содержимое обанкротит или доведет до самоубийства какого-нибудь власть имущего? Информация как рыба – чем опытней ловец, тем крупнее особи. Когда-то Олден начал с мелких афер и шантажа, пытаясь подступиться к своим врагам за океаном, хотя тогда казалось, что весь мир у него в руках. А уничтожив одних, он просто не смог остановиться, ведь играть информацией так просто и увлекательно. Играть людьми, которых по-детски разделяешь на плохих и хороших. Но только если детское сердце искренне, то взрослое просто считает так по инерции, а сердце Олдена и вовсе согнулось. Он играл в Бога, который сверху следит, как истребляют семьи, села, города. Огнем ли, болезнями ли из пробирки…. Умелый манипулятор никогда ничего не касается сам.

По природе своей люди любопытны, но никто никогда не вскрывал его конверты, а случись подобное, находился и соглядатай неподалеку. Иногда имела место быть и личная встреча, но очень редко, если Олдену становилось скучно, но в любом случае это был замкнутый круг без конца и края. Лишь недавно он изменил своим правилам, поэтому и оказался здесь в своем старом доме, чтобы привести мысли в порядок. Он нарушил два своих основных постулата: не отходить от придуманной им системы и не влюбляться, а последнее в его пятьдесят просто смешно. Но девушка напомнила Олдену Кейт. Не внешне, нет. У нее внутри жил тот же ослепительный блеск. Сияние, о котором она и не помышляла. Бесстыдно младше, но что поделаешь…. Не подпустить, не оттолкнуть – мужества не хватило. Бедная девочка, как он измучил ее! Да и себя не меньше. Вся эта история так смутила Олдена, так сбила и резанула по живому, что он снова сбежал, только теперь домой. Для последней точки, как оказалось. Не иначе как провидение. Так должно было всё закончиться. Именно так.

У Дэйва Шамуэй, которого они убили с друзьями, имелась очень большая семья, не всех членов которой Олден уничтожил впоследствии. И его возвращение в родные пенаты не осталось незамеченным. Чуть больше месяца спустя его приезда четверо здоровенных мужиков вломились к нему в дом и избили до полусмерти, а потом сбросили со второго этажа вниз головой.

Как ни странно, но уже потерявшийся в боли Олден Макнелли, улыбался…. И не потому что он хотел позлить этих парней, а потому что видел не их, а своих мертвых друзей – Джеймса Комина по прозвищу Борода, Марти Гранта, Гэйвена Тюленя Кларкса и Тейта Маккейна, которому все предрекали большое будущее. Они вновь были вместе, вернувшись во времена беззаботности и негнущихся сердец, когда всё еще не вышло из под контроля, задолго до цепных реакций, где они оставались самими собой и планировали прожить так всю свою жизнь. Короли Звенящего леса неслись сейчас во весь опор на украденных лошадях по изумрудным холмам навстречу своей мечте, задыхаясь переполняющей радостью.

АДЕЛЬ

Она стояла на пороге дома человека, с которым стала очень близка за последний месяц. Не роман, не связь, а дружба. Адель буквально вломилась в его жизнь со всем своим табуном личностных проблем и заставила проникнуться к себе. Они спасали друг друга и, возможно, даже спасли бы, будь на то время. Но картина, открывшаяся глазам Адель, говорила об обратном.

Человек, которого все знали под прозвищем Старик, лежал сейчас лицом вниз на дощатом полу, словно поломанная кукла. Руки, ноги, а главное шея располагались под совершенно немыслимыми углами, о которых Адель даже думать не хотелось.

– Олден… – ахнула она, и волна нестерпимой жалости сковала нутро мертвой хваткой.

– Господи… – Адель закрыла ладонью рот, впившись ногтями в щеку, и бросилась к нему.

Она боялась дотронуться, совершая забавные движения, словно диснеевская волшебница. Так и не решившись, Адель снова вцепилась руками в лицо и горько заплакала. Не было никаких сомнений в том, что Олден мертв.

Они познакомились месяц назад в маленьком местном пабе «Труба и лошадь» и прямо таки взбесили друг друга с первого взгляда. Хотя говорят, в отторжении кроется подсознательная заинтересованность. Только утром Адель прилетела сюда из Нью-Йорка и чувствовала себя дико вымотанной изнурительной дорогой. Она долго искала по интернету такое место, которое можно было бы охарактеризовать как «безлюдное», в условиях дикой чарующей красоты полной задумчивости и деревенской прелести. Подобных мест много, но почему-то при взгляде на фотографию именно этого дома посреди шотландских фантастических природных красот защемило сердце. Словно всё это было предрешено. Адель бежала сломя голову от неудач, пустоты и себя самой, но ответы на ее многочисленные вопросы брали свое начало лишь здесь.

Дожив до тридцати лет, она поняла, что ее жизнь не сложилась. Ни семьи, ни работы, съёмное жилище, зато целый букет неврозов. А ведь она всегда выделялась из толпы, отличаясь красотой и талантом, но вот только совершенно не умела пользоваться этими дарами. Словно всю жизнь прождала, когда кто-нибудь преподнесет ей все блага мира на блюдце. По сути, неудачница, жертва бесконечного самокопания Адель подошла к безумию на довольно близкое расстояние, на полногтя. Она выбрала уютный домик на самом краю Звенящего леса в деревеньке близ Элгина, только вот уже на подъезде позвонил риэлтор и, страшно извиняясь, сообщил, что снять дом не получится, так как неожиданно вернулся владелец. Адель, было, приготовилась впасть в истерику, а потом вдруг вспомнила, сколько дерьма с ней приключилось за последнюю пятилетку, и успокоилась…. Подумаешь, всего лишь очередная неудача. И почему-то от этой мысли ей сразу стало легче. По-настоящему легче.

Она ничего не сказала водителю, а спокойно доехала до обещанного ей дома. Он оказался даже ещё восхитительней, чем на фотографии. Одинокий, на лесной опушке в сельской глухомани – всего пара домов в округе, словно сошел с иллюстраций старинной сказки. Хотя, возможно, это лишь видение жителя бурлящего мегаполиса. По стенам тенью элементаля, рукой природы, желающей поглотить их в своем череве, поднимался плющ, а за домом разросся давно запущенный сад. Слева среди могучих деревьев пряталась уютная беседка, увитая покрасневшим диким виноградом. Адель буквально умирала от желания засесть в ней с ноутбуком и написать пролог к своей книге. Она бросила туда вещи, словно застолбив это место, и отправилась в живописный и по виду очень традиционной паб под названием «Труба и лошадь», который видела еще из окна такси. Топать, конечно, пришлось немало – миль пять, но место и вправду оказалось чудесным, пронизанным духом старины. Говорят, владелец прикормил оленей, и теперь они бесстрашно приходили сюда, но Адель за время, проведенное здесь, видела ну разве что диких лошадей, которых из-за низкого роста все называли «пони».

Внутри почти никого не было. Двое за стойкой и престарелая пара, занимавшая с достоинством столик. Поразмыслив, Адель стала третьей у бара, заказав Глен Элгин – прославленный местный скотч. Словоохотливый бармен, половину слов которого она не понимала, тут же расспросил ее, кто такая и откуда, но несколько странно среагировал на саму суть проблемы. Отошел даже…. Адель почувствовала некоторую неловкость, окончательно смирившись с перспективой заночевать прямо в беседке с сумкой вместо подушки, ведь мало ли когда хозяину дома взбредет в голову вернуться. По туманным словам риэлтора ей показалось, что фигура владельца весьма загадочна, и ожидать можно всего, что угодно. А ночи-то здесь вряд ли теплые….

Подав второй Глен Элгин бармен, видимо, осмелел или собрался наконец с мыслями, чтобы заговорщически кивнуть вправо, где на достаточном расстоянии друг от друга сидели двое мужчин. Он шепнул ей что-то типа: «Спроси старика», но по виду оба не доходили до указанной градации, хотя кто знает этих шотландцев….

Допив вторую порцию, Адель подошла к сидящему ближе и, чувствуя себя при этом полной идиоткой, спросила:

– Старик?

Но тот лишь смерил ее насмешливым взглядом и кивнул на соседа, укрепив во мнении, что «старик» – прозвище. А к нему так не хотелось подходить…. Он показался ей персонажем из древних легенд, у которого боги в наказание отобрали всё, что тот имел. Человек выглядел злым, мрачным и бесконечно уставшим. Груз проблем на его плечах едва не ломал хребет. Он походил на потасканного рокера в глубокой депрессии. Будто всё уже попробовал, и осталась лишь смерть. Последний деликатес. Рядом с ним к барной стойке была прислонена трость с золотым набалдашником – слишком изысканная и дорогая на вид, чтобы вязаться с образом человека в мятой растянутой серой футболке.

– Простите, а может быть, у вас найдется не такое глупо звучащее имя? Так же невозможно общаться… – обессиленно выдала Адель.

Человек, которого все звали стариком, медленно повернул голову, смерив подошедшую уничтожающим взглядом.

– О Господи… – выдохнула та. – Не смотрите на меня так. Я чувствую себя совсем нелепо! Позвольте мне вас угостить. Что пьете?

Но мужчина продолжал также напряженно и издевательски смотреть на Адель, только теперь к этому прибавилось раздраженное покачивание головы. Чувствуя себя на грани побега, она подала знак бармену, и тот, испытывая дикую жалость к этой несчастной, поставил две новые порции: Элгин для Адель и Лагавулин для Старика.

– Я не знаю тебя. – тихо и зло сказал тот, отодвигая стакан.

– Дело в том… – уже более уверенно и настойчиво начала та. – Что произошло недоразумение. Я сняла дом на окраине леса и уже заплатила. Ваш дом…. А теперь мне просто некуда идти.

– Но я здесь, так? – бросил Старик и отвернулся, не желая больше разговаривать.

Адель была в бешенстве. Вообще она очень быстро зверела. Могла сделать нечто такое, о чем потом бесконечно жалела. Могла ударить во что-то, разбить, сломать, протаранить…. Ярость ослепляла ее настолько, что она совершенно не могла контролировать себя, вследствие чего все ее руки были изувечены глубокими уродливыми шрамами. И никого рядом, чтобы схватить за руку….

Чиркнув стаканом по барной стойке, словно желая оставить борозду, Адель села за столик у окна. Веселенькая же ночка ее ожидает, ничего не скажешь. Почему?! Почему она не обрушила стакан на его голову?! Вечно Адель жалела о том, чего не сделала! С этого ракурса дела обстояли, куда драматичней. Исходя ядом, она испепеляла спину домовладельца с идиотским прозвищем. Ну почему ей так не везет?! Столкнувшись с новой неудачей, Адель потонула в старых, чего зареклась больше никогда не делать. Тридцать лет… ни мужа, ни детей, съёмное жилье, копеечные подработки – одна говённей другой – не сложившаяся писательская карьера и ни малейшего представления о том, чего она хочет на самом деле. Как будто проклята! А может, просто недостаточно старалась?.. Эта мысль особенно сводила ее с ума. Как же надо стараться, чтобы было достаточно? Она всё никак не могла попасть в нужную струю – оказаться в нужном месте и в нужное время, словно бы постоянно делала неверный выбор, проживая чужую жизнь. В итоге целый букет неврозов.

Адель умела убеждать, умела проникать в тайны людей, в прямом смысле владея словом. Они сами ей всё выкладывали. Может, надо было стать психологом? Она и себя убеждала, что рано или поздно всё изменится, и удача улыбнется. Иногда срабатывало, но всему есть предел, поэтому количество шрамов неизбежно увеличивалось. Адель подумала, а что если и через двадцать лет ничего не изменится, а она всё также будет себя убеждать, что когда-нибудь удача улыбнется, сделав ее обычным среднестатистическим жителем планеты со своим домом, взятым в ипотеку, семьей со всеми их недостатками и даже собакой. Неужели и в старости, если доживет до оной, она продолжит надеяться на «когда-нибудь»? Это же просто невыносимо…. Как с этим справиться? Как к этому относиться? И когда эти мысли загнали Адель во мрак, она подумала, что было бы здорово просто сбежать на какое-то время, чтобы расслабиться и ни о чем подобном не думать. Туда, где не надо быть обязанной никому, а главное себе, стать успешной, завести семью, купить дом…. Где ты не думаешь о деньгах, о том, что тебе их просто может не хватить в какой-то момент. Где ты можешь наконец сбросить с себя амбиции, навязанные обществом, словно доспехи, и просто жить. Есть, спать, пить, веселиться, отдыхать.

По статистике процент самоубийств на Ямайке и Гаити равен нулю. Может, там такое место? Все одинаково бедны и обкурены. Но там ведь есть масса вариантов «двинуть кони» по иным причинам…. Писатели и режиссёры обычно называют раем то место, о котором так грезила Адель. Они утверждают, что лишь после смерти мы можем отдохнуть и не заботиться ни о чем. А Олден всегда говорил, что всё зарождается внутри человека. Думать или нет о последствиях, о завтрашнем дне – его выбор. Нас учат ставить вопрос: «А что если?». В нас воспитывают нравственность, заставляя постоянно обдумывать корректность поведения – что сказать, как сказать, смотреть ли пристально, дотрагиваться ли. Общество взращивает в нас комплексы – так легче управлять. Вся наша жизнь состоит из правил, которым мы послушно следуем, даже порой, не понимая этого. Манеры, такт, воспитание – жестокая градация на хороших и плохих. Можно уехать на край света, но на самом деле, пока человек не даст себе свободу сам, он нигде не обретет покой. Даже в раю.

Несколько следующих ночей Адель спала в беседке в собственном чемодане, словно гамбургер. Так было теплее. Чистила зубы, ополаскивая рот Витель, окуналась в лесном озерце, проклиная вслух Старика, ведь вода оказалась дико холодной для нее, а питалась в пабе. Она уже начала задумываться об осени и зиме, с ужасом представляя, как будет нырять в прорубь и ночевать в чемодане в мороз. Адель оплатила дом только за июнь, но она словно втягивалась в это место и в жизнь, какую начала вести. Без мыслей, ясную, как южная ночь. Правда, и книгу пришлось отложить, но это даже к лучшему, всё равно в ее дверь не ломились агенты. Когда то, чего ты опасаешься, происходит, жить становится намного легче. Какая-то сила таилась в этом условном бродяжничестве – дикая, забавная, привлекательная, поэтому, когда в голову проникала мысль – а не позвонить ли риэлтору, чтобы тот подобрал другой дом, она беззаботно отмахивалась от нее.

Между ней и домовладельцем шла телепатическая борьба, за которой было очень интересно наблюдать. Борьба, переходящая в такую же телепатическую симпатию. Он ведь не выгнал ее палкой, втайне забавляясь этой хрупкой иностранке, ночующей в чемодане. Олден безразлично следовал мимо, но стоило закрыть двери, и он едва ли пополам не складывался со смеху. Держал мину, а потом не мог сдержаться от хохота. Она помогала ему избавиться от собственных мрачных мыслей.

Однажды, вернувшись из паба, Адель не увидела свои вещи в беседке и грешным делом подумала, что теперь они плавают в лесном озерце, но Олден всего лишь перенес ее чемодан в дом в свою бывшую спальню. Сам он теперь спал в отцовской. А потом подошел к ней и сказал, что да, у него есть не такое глупо звучащее имя и протянул руку.

У Олдена практически не было акцента, так что Адель понимала его хорошо. В тот же вечер они оба сильно напились в Трубе, положив начало дружбе. У бармена глаза на лоб полезли, когда они заявились вместе в его пабе. Они много пили и смеялись, и он изо всех сил пытался подслушать, что может быть общего у Старика и этой иностранки. А потом они отсели за столик, и бармен больше не мог их слышать, лишь заметив, что разговоры пошли серьезные.

Сначала Адель рассказала про свою жизнь, с которой она никак не могла сладить, потом Олден поведал о своем беззаботном детстве, прошедшем в этих краях. О том, как единственный из всех своих друзей поступил в университет, как все верили в его большое будущее, и он практически тридцать лет пытался соответствовать этим надеждам, но в итоге вернулся сюда ни с чем. У него была семья, но из-за постоянных неудач жена бросила его и забрала сына. Всё это заставило Адель задуматься, а что лучше – ничего не попробовать и остаться на бобах, или попробовать всё и прийти к тому же знаменателю? Ведь неудачный опыт приносит гораздо больше боли и сожалений, чем его отсутствие.

Так незаметно прошел целый месяц. Они много гуляли, разговаривали, смеялись и, разумеется, пили. Олден, как никто, сумел поставить голову Адель на место. Так как же вышло, что его собственная голова оказалась сейчас под столь немыслимым углом?..

* * *

– Адель… – позвал приглушенный голос, услышав который, та в ужасе отпрыгнула. Сердце буквально сходило с ума в грудной клетке. – Адель, хватит озираться. Помоги мне.

Жуткое зрелище. Олден походил на куклу, умеющую говорить.

– Я вызову «скорую»! – воскликнула дрожащая Адель. Ее било, словно в лихорадке.

– Никакой «скорой»! – приказал Олден. – Ни полиции, ни «скорой»! Просто переверни меня на спину.

– Переверни?.. – повторила та, не зная, что делать, но в итоге подчинилась, потому что Олден был крайне серьезен и настойчив.

Адель бормотала себе под нос, что нужно срочно позвать помощь, что сделает только хуже, ворочая друга в таком состоянии, и постоянно извинялась за боль, которую причиняет. Но Олден не реагировал, потому что не чувствовал никакой боли…. Он сказал – не надо полиции и «скорой», значит, здесь что-то нечисто. Адель поняла это, даже не смотря на свое теперешнее шоковое состояние. Кто-то сотворил с ним это. Кто-то жутко избил его и сбросил сверху. Не воры, потому что они переворачивают всё верх дном, а неслучайные гости….

Зрелище и впрямь шокировало. Если поймать паука и захлопнуть его между страницами книжки на некоторое время, будет не так ужасно. Лицо и одежда Олдена были перепачканы в крови, голова свернута, а конечности лежали на полу, словно поломанные палки. Но он не кричал, не охал и не вздрагивал, а лицо не сводило судорогой от боли. Глаза спокойно смотрели на Адель, словно всё было в порядке.

В порядке?! Какое там! Достаточно лишь посмотреть на него. Адель едва держалась на ногах, боясь дотронуться. Она впервые в жизни была близка к обмороку, и заодно истерика подступила вплотную. Но ей даже и не снилось, что сейчас чувствовал Олден. Переломанный и по всем параметрам мертвый, но, тем не менее, всё-таки живой и не ощущающий боли. Если петуху отрубить голову, он еще некоторое время будет метаться кругами, словно оглашенный, то ли по инерции, то ли в агонии. А вдруг подобное может произойти и с человеком? Он сосредоточился на собственных ощущениях готовый тут же прекратить, если хоть на полмиллиметра почувствует боль. Подвигал пальцами рук, ног, осознав, что не парализован. Скованно, словно встречая сопротивление, но ни сколько не больно. Боль ведь это субъективное понятие – всё здесь, в голове. Может, он сильно ударился и повредил центр мозга, отвечающий за боль? Нет… что-то здесь не так. Олден чувствовал это.

– Приподними меня, я хочу сесть.

– Сесть… – снова повторила Адель, всхлипывая, но не смогла отказать. В конце концов, он же Старик – человек, который всё знает. – О Господи….

Словно чашку династии Сун десятого века из тончайшего рисового фарфора, она осторожно обхватила его за плечи и, не дыша, приподняла. Раздался ужасающий хруст, будто упало дерево, и Адель, взвизгнув, отскочила в сторону. Она корила себя за это, но ничего с собой поделать не могла. Грудь разрывалась на части от жалости, ужаса и подступившей рвоты. Глаза говорили, что всё очень плохо, а уши лишь подтвердили это. Но она не знала, что таким образом Олден всего лишь выправил свой позвоночник…. Да он и сам толком этого не знал, просто согнулся пополам с этим ужасным звуком и выгнулся чуток, ставя позвонки на места, снова поражаясь отсутствию боли.

Но голова всё еще была на боку, а конечности походили на раздавленные паучьи лапки, зато движения стали чуть более свободными, после того, как Олден разобрался с позвоночником, что бы он там с ним не сделал….

– Ади, прекрати плакать. – тихо и успокаивающе попросил он. – Не раскисай, ты мне еще нужна.

– О нет… – жалобно прохныкала Адель.

– Соберись-соберись.

– Но с тобой точно… всё будет в порядке? Я слышала этот хруст….

– Хруст – это нормально. Когда кости встают на места, так оно и происходит.

– Точно?

– Точно. – как всегда со знанием дела ответил Олден.

Адель осмелилась вновь приблизиться, еле выдерживая это зрелище – вид перекособоченного тела. – Что я должна делать?

– Ади… у меня скорей всего не переломы, и я бы вправил сам, но…

– Нееет… – проныла та. – Я же не умею!

– Спокойно. – попросил Олден. – Я никогда не попрошу того, чего ты не в силах сделать. Ты мне нужна.

– Ладно-ладно… поняла. Чего ты хочешь?

– Мы начнем с правого колена. Это не будет сложно. Задери брючину так, чтобы видеть выпирающую кость.

– Кость… – повторила глухо Адель в полном отчаянии и опустилась на корточки.

Она подчинилась, едва выдержав это зрелище – словно маленький ребенок неумело и отрывисто нарисовал ногу палочному человечку. Через кожу что-то было готово прорваться – кость, вышедшая из суставной сумки.

– Ой, мамочки….

– Хорошо. – похвалил Олден, укладываясь на спину. – Теперь потяни за голень и нажми на выпирающую кость. Всё это должно быть одновременно и быстро.

– Ты ведь хромаешь на эту ногу. – напомнила Адель, абстрагируясь на время от полученных указаний. – Мы не сделаем хуже?

– Всё будет в порядке. – спокойно ответил Олден. – Давай.

Адель шумно выдохнула, сцепив зубы. Она боле-менее взяла себя в руки и аккуратно обхватила голень Олдена в самом узком месте. Другую ладонь она не без отвращения положила на выпирающую кость и замерла.

– Давай. – повторил Олден, готовясь к боли.

Адель задержала воздух и, резко дернув его за ногу, надавила на выступающий под кожей бугор, который тут же встал на место с глухим мерзким щелчком.

Она взвизгнула и с испугом посмотрела на Олдена, но тот даже не поморщился, просто подвигал ногой, согнул, разогнул и улыбнулся. У Адель от этой улыбки побежали по спине мурашки.

– Теперь руки.

– Ладно. – крякнула та.

– Левое плечо. – сообщил Одден и перевернулся на бок. – Сядь передо мной и возьми меня за локоть одной рукой, а другой – у запястья.

Адель подчинилась, испытывая теперь даже некоторый азарт. Всё ведь получалось?.. Она втягивалась буквально на глазах. Может, ей надо было стать врачом? Хирургом-ортопедом, например? Сколько нервов она бы сэкономила, избежав мытарств, связанных с самоопределением.

Олден был одет в светлый вязанный косами кардиган, резать который Адель сочла преступлением, поэтому решила попытать счастье через кофту. Она оказалась очень мягкой на ощупь, поэтому о ножницах вопрос так и не встал.

Теперь оттяни мою руку книзу, согнув локоть под прямым углом, и прижми.

Подождав, пока Адель выполнит все указания, Олден продолжил:

– Теперь медленно поверни плечо к себе, пока внутренняя сторона не станет перпендикулярно мне.

Адель, от напряжения обливаясь потом, повторила сказанное и была вознаграждена щелчком, от которого сердце ее дрогнуло. И вновь Олден даже не поморщился, а просто лег на спину и сказал:

– Локоть.

– Также как и колено? – со знанием спросила она.