скачать книгу бесплатно
Здесь была самая плодородная почва в стране. Жизнь самого Альвхейма проникала сквозь землю под Завесой, потоком вливаясь в нашу жизнь, и дарила миру людей щедрые, ни с чем не сравнимые урожаи. Мы неустанно благодарили Первородную природу из Альвхейма, потому что она взяла почву и воду и, вдохнув жизнь в получившуюся глиняную форму, создала первых людей. Она защищала нас от фейри, но в итоге даже она, по слухам, обращалась с нами как с неразумными питомцами.
Завеса содрогалась и как будто ворчала, сквозь нее проносились грозы с громами и молниями, часто без видимых причин, словно сама магия была соткана из бурь. Но все-таки не из неба черпала силы завеса, а из чистой, непредсказуемой, дикой магии. Внутри вспыхивали осколки света, заставляя барьер мерцать закручивающимися спиралями лунного сияния, и ничего красивее этих вспышек я в своей жизни не видела.
Люди, которых заставляли работать в Королевском саду, были беднейшими жителями Мистфела и соседних деревень: расходный материал для лорда Байрона. Ему требовались рабочие руки, чтобы поставлять королю его любимые плоды на зиму, но это не означало, что он не имел права оказывать кому-либо покровительство или выделять любимчиков среди тех, кто исполнял его поручения.
И поэтому нам с братом приходилось собирать лиловые ягоды в глубине сада. Кусты росли довольно далеко от Завесы и укоренившейся там магии, но зато рядом с поместьем Мистфел. Таким образом, лорд приграничной деревни мог наблюдать за мной с балкона своей библиотеки, когда пожелает. Наша семья была одной из самых бедных. Таких, как мы, обычно отправляли работать у самой Завесы, в страданиях от всепроникающей магии, которая пыталась достать нас через барьер. Наша мать должна была бы заниматься этим каторжным трудом вместе с нами. И никого не волновало, что она осталась почти калекой после тяжелой беременности и моего рождения и что сама работа могла очень быстро убить ее.
Долг есть долг, даже если ты почти мертв.
Однако ей повезло. Она работала в самом поместье, помогая консервировать продукты, которые нельзя хранить долго. Но за это везение следовало платить.
Я тяжело сглотнула. Платить приходилось мне. Немного позже, ночью. Ночью мягкие, ухоженные руки лорда Байрона будут кормить меня лиловыми ягодами и другими деликатесами, а его затвердевший член будет прижиматься ко мне.
Он не мог лишить меня девственности – не с нашими законами и требованием богов сохранять непорочность до брака. Иначе вечным страданиям предадут не только меня, но и его самого. Но это не значило, что он не мог прикасаться ко мне, не мог причинять боль.
Пока я боролась с дрожью во всем теле от этих мыслей, страж оставил наконец в покое меня, двинулся дальше и принялся тиранить другого сборщика. Я с облегчением вздохнула, немного утешившись тем, что меня не выпороли за медлительность. В последний день сбора урожая все мы были смертельно уставшими, истощенными, готовыми свалиться чуть не замертво и проспать целую неделю. Мы с нетерпением ждали конца дня, который все никак не наступал.
– Бран, – прошипела я себе под нос, обращаясь к брату, когда тот сунул в карманы две лиловые ягоды.
Ему повезло, что карманы до сих пор не порвались, потому что он постоянно воровал плоды из Королевского сада, рискуя своей рукой. Только ради того, чтобы вкусить немного той роскоши, попробовать которую иначе он не мог бы и мечтать.
– Однажды тебя поймают.
– Расслабься, сестренка, – сказал Бран с приглушенным смешком, казалось, совершенно не обращая внимания на бдительные глаза стражей Тумана, когда те прохаживались по дорожкам в саду. – Все так торопятся закончить сбор урожая, что никто и не заметит двух пропавших ягодок.
– И все же это не помешает им лишить тебя руки, если тебя поймают на воровстве, – огрызнулась я, раздраженная его безрассудством.
Он осуждал меня за склонность к полуночным прогулкам в лесу, но рисковал всем ради того, чтобы пару раз укусить запретный плод. Он мог лишиться не только руки, но и благосклонности, которую я зарабатывала для него все эти годы, терпя прихоти лорда Байрона. Благосклонности, которая дорого обходилась лично мне.
Какой бы ужасной ни казалась цена, которую меня вынуждали платить, какой бы невообразимой она ни представлялась мне по ночам, когда тело сочилось по?том и я не могла уснуть от страха перед воспоминаниями, что могли преследовать меня в кошмарах, работа у границы с Завесой была куда более грозной перспективой. До меня доходили слухи о растениях, которые росли непосредственно перед мерцающей Завесой, – что они могут с легкостью поглотить тебя, как будто ты и есть они. Если человеку вдруг удавалось выжить после этого, он страдал от спровоцированной магией болезни, которая высасывала молодость из человека и превращала его в скелет – кости и кожу.
– Прекрасно. Значит, мне не придется делиться с тобой позже, да? – спросил Бран с самодовольной ухмылкой, прекрасно зная, что именно лиловые ягоды я когда-то считала своим любимым лакомством.
Когда была маленькой девочкой.
В самые первые дни после смерти моего отца лорд Байрон вызывал меня в свою библиотеку, чтобы жрица обучала меня частным порядком, и угощал меня лиловыми ягодами. Мне ужасно нравился этот намек на роскошь. И если бы не дурные намерения лорда Мистфела, которые испортили сладость, превратив в кислятину, то я бы до сих пор любила эти плоды.
Глаза Брана потемнели, когда он увидел, как я, сунув руку между ветвей и взявшись за очередную ягоду, побледнела. В кожу на тыльной стороне ладони вонзился шип. Я дернулась, зашипев от боли, но он, отвалившись от ветки, только глубже погрузился в мою плоть.
Медленно я вытащила руку из куста, стараясь не уронить зажатую в пальцах ягоду, и отогнала от себя воспоминание: лорд Байрон, водя по моей коже губами, нашептывает обещания о жизни, которая могла бы быть у меня, если бы только я была терпеливой. Если бы я могла закрыть глаза на некоторые детали, которые делали отношения между нами одновременно невозможными и отвратительными.
Например, на его жену, его возраст (он был в два раза старше меня) и на тот факт, что он заставил меня смотреть, как Верховный жрец перерезает горло моему отцу и приносит его жизнь в жертву Завесе.
Такие вот мелкие детали.
Со всей осторожностью положив ягоду в корзину и поставив ту на землю, я посмотрела на свою руку и вздрогнула. Шип, вонзившийся в кожу, проник глубже, чем я надеялась. Я растопырила пальцы, и плоть вокруг шипа шевельнулась, а когда я неуверенно прикоснулась пальцем к ране, из-под него хлынула кровь, окрашивая кожу красным.
– Вы должны работать более аккуратно, леди Эстрелла, – произнес мужской голос у меня за спиной.
Я застыла на месте, сердце замерло от страха, и краем глаза я заметила, как Бран с большим усердием продолжил собирать лиловые ягоды. Медленно повернувшись и уважительно опустив взгляд в землю, я присела в реверансе, сжимая грязными, окровавленными руками края поношенного серо-зеленого платья.
– При всем уважении, милорд, мы оба знаем, что я не леди, – сказала я, выпрямляясь во весь рост, но отводя глаза в попытке выказать ему уважение, которого он, по его мнению, заслуживал.
– Терпение, – проворковал он, приблизившись ко мне и взяв мою руку в свою.
Он зажал шип между большим и указательным пальцами и принялся медленно вытягивать его, а мои губы кривились в болезненной гримасе.
Он завороженно смотрел, как оставшаяся после шипа ранка заполняется кровью, и наслаждался видом моих страданий. Он знал, что сегодня вечером сможет заняться моими ранами в уединении своей библиотеки.
– Вы позволите мне позаботиться о вашей ране позже? – спросил он, приподняв бровь.
Возможно, он и сформулировал фразу как вопрос, но на самом деле это было не что иное, как требование прийти к нему ночью.
– Прошу прощения, милорд, но должна вам признаться, что сегодня я очень устала, – сказала я.
Он уставился на меня, изучая мое лицо, и, вероятно, круги у меня под глазами заставили его поверить.
– Очень хорошо. Тогда завтра, – сказал он, слегка улыбаясь, и наклонился вперед, чтобы коснуться ртом раны на тыльной стороне моей руки.
Его губы оказались перепачканы моей кровью, когда он отстранился, и лорд, высунув язык, облизал их.
– Завтра, – согласилась я, возненавидев это слово, как только его произнесла.
Мне как никогда хотелось сказать, чтобы он заботился о здоровье своей жены, а не проводил время со мной. Но я промолчала и повернулась к кустам с лиловыми ягодами.
Потому что долг был превыше всего.
2
Блики от закатившегося солнца погасли, сменившись свечением Завесы, из-за которого я не могла заснуть. Сияя в лунном свете, она влекла меня к окну тесной спаленки, и я смотрела и смотрела на нее, пока стекло не запотело от моего дыхания. В голове у меня, как всегда, звучали последние слова отца, призывавшего меня вырваться на свободу, в ночь, узнать обо всем том, что ожидало меня за пределами этой жалкой деревушки.
Улетай на свободу, Маленькая птичка.
Я плотнее укуталась в старое драное одеяло, пытаясь прогнать озноб, но холодный воздух поздней осени упрямо просачивался сквозь щели оконной рамы. После смерти отца много зим назад, в жалкой попытке сохранить тепло самыми суровыми зимними ночами, я заткнула дыры лоскутами ткани от старых платьев, из которых уже выросла.
Осенью я была почти уверена, что этого окажется достаточно. Но как только наступала настоящая зима, я присоединялась к брату на полу перед огнем, а наша мать спала рядом в кресле-каталке, которое лорд Байрон изготовил для нее после принесения нашего отца в жертву.
Моя спальня когда-то служила чуланом. Сейчас в ней практически не было мебели, за исключением моих скудных пожитков и кровати, сделанной руками отца. Пол почти полностью прогнил, и брат латал его каждый раз, когда он проваливался у меня под ногами.
Дотронувшись до прохладного потрескавшегося стекла, я заскользила пальцами по кругу, который вытирала рукавом столько раз за эти годы, что и не сосчитать. Когда дрожащие пальцы наконец коснулись защелки посередине, я оглянулась, чтобы убедиться, что брат не появился в дверном проеме, намереваясь поймать меня, когда я в очередной раз ускользаю на ночную прогулку.
Открыв защелку, я потянула створки, и ветер почти распахнул их настежь. Холодный воздух резко ворвался в спальню, и у меня перехватило дыхание. Я едва успела поймать, створки, чтобы они не стукнули и не перебудили немногочисленных обитателей нашего ветхого домишки. Пряди темных волос, выпавшие из косы, сдуло с лица. Я забралась на подоконник и села, свесив ноги. Кожу покалывало, когда лунный свет целовал мои голые руки.
Мне не хотелось проводить эту ночь в заточении, внутри этой полуразвалившейся ловушки, которую трудно было назвать настоящим домом. Только не сегодня, когда с другой стороны подоконника меня призывало к себе ночное небо, а из леса лился свежий аромат сосны, которым я никак не могла надышаться.
Мои бунтарские прогулки по лесу действовали на меня глубоко исцеляюще. Было в них что-то привлекательное – некий протест против строгих запретов, наложенных на меня прогнившим обществом, которое требовало от женщин сохранять чистоту и непорочность для мужей, которых даже еще не выбрали. Приличных мужчин в Мистфеле насчитывалось совсем немного – они были скорее редкостью, чем нормой. Я не смела и надеяться на такой брак, в каком жили мои родители, – полный счастья, любви и тепла.
Сбросив одеяло на пол спальни, я опустилась на траву и пошарила руками в поисках своей палки, пока глаза привыкали к темноте. Ощупав пальцами землю, я нашла палку и стряхнула с себя пыль, поднявшуюся с лишенной ухода почвы, на которой отказывались расти даже сорняки.
Когда я поднялась на ноги и закрыла оконные створки, с пальцев посыпались сухие песчинки. Просунув ветку в щель в подоконнике, я повернула ее так, чтобы она зацепилась с другой стороны и удерживала окно закрытым. Вернувшись, я смогу проскользнуть внутрь через окно, чтобы брат не обнаружил, что я опять гуляла.
Наш дом представлял собой старую мазанку. Наружные стены были возведены частично из досок, частично из переплетенных веток и покрыты глиной. Поскольку за домом никто не ухаживал, стены деформировались и потрескались, а дырявая соломенная крыша протекала во время дождей и нуждалась в ремонте.
В доме было всего два стеклянных окна, составленных из осколков, которые отец и брат получили в подарок, когда помогли одной из богатых семей заменить их окна.
Оставив дом позади, я направилась к роще, которая располагалась прямо за нашей деревней. Вдали что-то выло на луну, призывая меня во тьму, где под звездами бродили разные твари, а жители деревни Мистфел опасались за свою жизнь. Но вместо страха, который должен был бы пульсировать в теле, мной владело только одно чувство, которое никогда не посещало меня в дневное время, когда по улицам бродили люди.
Свобода.
Конечно, это была лишь временная иллюзия в моем мире, самообман, притворство, чтобы смягчить гнетущую реальность, ведь я не могла выбирать. На данный момент мою жизнь определяли в первую очередь лорд Мистфел и силы элитной Стражи Тумана, которые отошли от своей первоначальной цели и превратились в извращенную армию, выполнявшую все, что бы ни потребовал лорд. Следующим учитывалось мнение моего брата. В отсутствие отца, которого лорд Байрон и Верховный жрец принесли в жертву Завесе, он диктовал мне, что делать.
Придет время – гораздо раньше, чем мне хотелось бы, – и мою судьбу и мою жизнь будет определять муж, вот тогда-то для меня и начнется настоящий кошмар.
Я подошла к опушке леса, провела рукой по коре первого попавшегося дерева и покружилась вокруг него, не удосужившись оглянуться. Затем нырнула в рощу, и тьма, заключив в тесные объятия, быстро поглотила меня целиком и понесла вперед, взывая к той моей части, которая жаждала ночи, в отличие от тех, кто ее боялся.
Даже звуки, которые издавали маленькие существа, ползающие в подлеске у ног, не заставили меня бежать из леса. Даже холодный воздух, что щипал кожу, оставляя на щеках розоватые пятна, не побудил повернуть назад.
Единственное, что имело значение, – это окружавшая меня тьма и чувство уединения, которым одаривала глубокая ночь. Только она спасала меня от назойливых взглядов людей лорда Байрона, следивших за мной, искавших признаки, не собираюсь ли я выкинуть очередной фортель.
Я ускользала все глубже в лес, стремясь уйти настолько далеко от деревни, насколько хватит смелости. Обычно каменные тролли предпочитали не слишком отдаляться от своих домов. Они предпочитали добычу, которая сама охотно шла к ним в руки, чтобы укрыться от стихии. Но я не хотела испытывать судьбу и бродить вблизи их мест обитания.
Если я попаду в ловушку каменного тролля, свобода, которую я обретаю лишь на мгновение, обратится в жестокую смерть в пасти чудища в три раза больше меня. Плоть мою разорвут в клочья, а то, что от меня останется, истечет кровью на земле.
Я держалась подальше от тропинок, по которым, без сомнения, будет патрулировать Стража Тумана, и проводила пальцами по деревьям, словно могла запомнить каждое и потом найти дорогу домой. Я и раньше ходила этой дорогой, ориентируясь только по луне и звездам, освещающим мой путь. Много раз – так много, что не сосчитать.
Мое внимание привлекла целая россыпь мерцающих вдали огней, двигавшихся кругами среди деревьев. Остановившись, я оглянулась, стараясь определить, не следят ли за мной, не поджидают ли меня среди деревьев лорд Байрон и его прихвостни из Стражи Тумана, чтобы поймать, как любопытную домашнюю кошку, которая гуляет сама по себе там, где ей не место.
Но за спиной у меня был только лес. Сначала я решила, что пора бы вернуться, но потом передумала и, пригнувшись к земле, стала медленно пробираться вперед, чтобы посмотреть на странные всполохи.
Они напомнили мне об огнях фейри, о которых рассказывали родители, когда я была маленькой. В давние времена, еще до Завесы, эти мерцающие блики завлекали и уводили человеческих детей – их похищали фейри, а взамен похищенных оставляли подменышей. В те века фейри свирепствовали над миром людей и забирали себе все, чего желали, заставляя остальных гнить и страдать от последствий их набегов.
Мерцающие огоньки перемещались по поляне и манили к себе. Когда я подошла достаточно близко, то увидела людей, одетых во все белое, и у меня перехватило дыхание.
В центре поляны на своде блестящего бежевого черепа стояла одинокая свеча, а вокруг, тихо бормоча что-то себе под нос, чтобы их никто не услышал, ходили фигуры в белом. Я присела у подножия вечнозеленого дерева, прижалась щекой к шероховатой коре и принялась наблюдать за их ритмичными движениями. Внутри меня любопытство боролось со страхом, заставляя сердце бешено колотиться, и в какой-то момент мне показалось, что незнакомцы могут его услышать.
Люди шли по кругу, тихо напевая, в пределах границ, которые выложили из веток. Внешняя граница была примерно в дюжине шагов от черепа, расположенного в середине и напоминавшего центр мишени.
Время от времени один из незнакомцев поворачивал голову в мою сторону. В руках у них были плотно зажаты свечи, которые они поднимали и опускали. Огоньки плавали вверх и вниз, периодически освещая приоткрытые рты людей. Я не могла отвести глаз от черепа на земле – все остальное сосредоточилось вокруг него. И мне стало интересно, кому же это так не повезло, что его кости используют в каком-то непонятном ритуале.
Я понятия не имела, чему стала свидетелем, однако, без сомнений, это было что угодно, но только не поклонение Отцу и Матери, разрешенное Короной. Прошли столетия с тех пор, как король Беллхэм Первый освободил нас от Древних богов, которые погрузили наши жизни в пучину греха и разврата, а затем привел к добродетели, которую мы обрели с Новыми богами.
Одна из фигур в мантии остановилась, тело изогнулось в сторону так, что стало понятно: это женщина. Она повернула голову ко мне и посмотрела так многозначительно, что я не сомневалась – меня заметили. Я ожидала от нее враждебности и страха, поскольку поклонение Древним богам было строго запрещено Короной, но женщина одарила меня доброй улыбкой, вздохнула, склонив голову набок, и ее темная коса упала на одно плечо.
Она вышла из круга, перешагнув через границу, которую они выложили из палок и веток. Когда женщина направилась ко мне, все в кругу остановились. Меня же словно пригвоздило к земле, хотя самым разумным в моем положении было бы бежать. Прямо сейчас я могла поплатиться за свое любопытство – вряд ли эти люди решат оставить меня в живых. Они не стали бы рисковать, ведь я могу сообщить о них Страже Тумана и потом посмотреть, как их сожгут на костре за ересь.
Дыхание у меня сбилось, в легких застрял воздух, который затем вылетел легким облачком изо рта, проплыл перед лицом и рассеялся в ночном воздухе. Женщина шла ко мне, и добрая улыбка не сходила с ее лица. Двигалась незнакомка медленно, будто приближалась к испуганному животному. Когда она подошла совсем близко, я уже не сомневалась, что она жила не в Мистфеле, а оглядевшись, поняла: и ее спутники, с чистыми волосами и кожей, в хорошей одежде, тоже. Откуда бы ни пришли, они точно были чужаками и просто не могли жить в мрачной деревушке, которую я называла домом.
– Здесь ты в безопасности, – произнесла наконец женщина, и эти слова повисли в воздухе между нами.
Она переложила свечу в одну руку, а другую протянула ко мне, будто приглашая к себе.
– Боги приветствуют всех, кто хочет знать о них и их обычаях.
– Отец и Мать никогда бы не допустили этого, – сказала я, качая головой и глядя на руку.
Было в этом жесте что-то такое, что звало меня, тянуло вперед. Почувствовав, как кончики пальцев незнакомки коснулись моих, я поняла, что двигалась не она, а я.
Щеку обожгло в том месте, где холодный воздух коснулся кожи, оцарапанной о кору дерева. А левой рукой я цеплялась за грубые ветви, неумолимо удаляясь от иллюзии безопасности, которую они давали.
– Я говорю не о тех богах, которым поклоняются в храмах, на коленях моля о помиловании существо, которое обещает спасение только тому, кто послушно исполняет все приказы.
В ее голосе звучала какая-то задумчивость и грусть, будто ей было больно, что я ничего не знаю об альтернативах той вере, которую мне пихали в глотку всю жизнь, сколько я себя помню.
– Поклонение Древним богам нарушает закон. Если вас поймают…
Я замолчала, когда она проницательно, без всякого страха взглянула на меня.
– Мы знаем, каковы будут последствия, если нас обнаружат, но все равно предпочитаем поклоняться им. Есть вера, которая важнее жизни, – ответила незнакомка, скользя своей рукой по моей, пока не ухватила меня покрепче.
Она осторожно потянула меня, отрывая от дерева – моего убежища – и увлекая к кругу в центре поляны.
– По крайней мере, уйдите подальше от Мистфела. Поблизости ходят патрули стражников, – сказала я, поморщившись от улыбки, которой женщина меня снова одарила.
– И все же ты здесь, хоть и рискуешь быть наказанной за то, что ушла среди ночи. Думаю, ты понимаешь, в отличие от большинства, почему мы здесь, почему должны пренебречь опасностью. Ведь это прекрасно – знать, кто ты есть, и принимать это, несмотря на возможные последствия. Мы приходим сюда, чтобы быть ближе к богам, чтобы чувствовать энергию, исходящую от самой Завесы, – сказала незнакомка, кивнув в сторону границы, отделявшей Нотрек от Альвхейма.
Завеса колыхалась, танцуя в воздухе, пока мы смотрели сквозь просветы между деревьями на мерцающее сияние, что постоянно манило меня, несмотря на таившиеся в нем угрозы.
Ходили слухи, что те, кто прикасался к магии самой Завесы, отдавали ей жизнь, питали поддерживающую ее силу. Нарушать целостность единственного барьера, который защищал нас от фейри Альвхейма, было запрещено. Это считалось самым страшным преступлением против человечества. Но в интересах сохранения Завесы и ее подпитки Верховный жрец каждый год выбирал одного человека, чтобы принести его в жертву на границе у барьера. В благодарность за еще один безопасный год, в последний день сбора осеннего урожая, он поливал кровью землю.
Так они поступили с моим отцом.
– Это неправильно, – сказала я, остановившись у выложенного на земле круга из ветвей и палок.
Я не могла заставить себя уйти, но и ступить в круг, где происходило поклонение, казалось неправильным. Это походило на предательство всего, что вбивали в меня на протяжении жизни, всех добродетелей, которые должны были иметь для меня значение, но никогда особенно не привлекали. И не шло ни в какое сравнение с наблюдением из любопытства за неким ритуалом незнакомцев, на которых я случайно наткнулась в лесу. Если я перешагну эту черту, то стану активным участником действа, которого не понимаю.
– Тебе не следует судить о том, чего ты никогда не пробовала, – сказала женщина, перешагивая через границу и пристально глядя на меня.
Мы все еще держали руки сцепленными, и пока она ждала, наши переплетенные пальцы парили над границей круга.
– И неважно, во что ты веришь сейчас. Нет ничего плохого в том, чтобы попробовать другую веру, которая отличается от вашей. Ты можешь исследовать другие религии без обращения в них. Если к утру ты все еще будешь считать нас язычниками, просто расскажешь Страже Тумана обо всем, что видела, и получишь отпущение греха.
Глубоко вдохнув, я подняла ногу и шагнула в круг, больше не в силах игнорировать притяжение.
У меня возникло чувство, будто я нырнула в воду: все, что находилось за пределами поляны, казалось, исчезло. Женщина подхватила с земли свечу, зажгла ее от своей и протянула мне. В кругу нас терпеливо ждали десять-двенадцать человек. Они расступились, освобождая место для меня.
– Кем он был? – спросила я, разглядывая череп, лежавший на земле в центре.
– Это Джонаб, – ответила женщина. – При жизни он был богом Смены Времен Года. Его убили во время первой войны фейри между дворами Благих и Неблагих, когда Маб сражалась против своего брата Рейгана.
