скачать книгу бесплатно
Хейта вздохнула.
– Я, правда, с ними даже не попрощалась.
Шарши открыл рот, но ответить не успел. В тот же миг распахнулась входная дверь, и на пороге показалась заплаканная Лахта.
– Доченька! – судорожно воскликнула она.
Следом дверной проем подпер мрачный как туча Борхольд. Хейта кинулась матери на шею. Дед стоял рядом и молчал, но подслеповатый взгляд был горьким-горьким.
Неведомо, сколько они так простояли, когда Лахта, наконец, отстранилась. На бедной женщине не было лица, но она изо всех сил держалась, чтобы снова не заплакать.
– Дошли так быстро, как смогли, – заговорила она. – Я, почитай, сразу к дому бросилась. Мне никто и не подумал мешать. Все судят о том, что делать с Вархом. Даже потешников втянули. Но они вроде против него настроены. – Глаза ее вдруг потемнели. – Вот и хорошо. Пусть ему столько работы присудят, чтобы он руки стер и спину вовек не разогнул!
– Мама! – изумленно воскликнула Хейта.
– А что? – ничуть не растерялась та. – Из-за него мою дочь изгнали. Это я еще мало пожелала. – Она пытливо огляделась. – Ты в этом доме будешь или в каком другом?
Хейта открыла было рот, но слов не нашла и просто застыла, уставив на мать широко раскрытые глаза. Лахта испытующе посмотрела на дочь, склонила голову набок.
– Уходишь?
Девушка сглотнула.
– Да, решила до Фэйра пойти. Как ты говорила.
Лахта кивнула.
– Хорошо. Стало быть, я не зря твои вещи взяла. – Она обернулась к Борхольду, и тот передал ей видавший виды дорожный мешок. – Когда-то, – сказала Лахта, – он принадлежал твоему отцу. А теперь будет твоим. Я тут одежды в дорогу припасла, одеяло, немного еды.
Хейта онемела.
– Но как ты…
Лахта улыбнулась уголком рта.
– Считай это материнским чутьем. – Она вздохнула. – Да и недобрая это затея— жить подле деревни, из которой тебя изгнали. Чтобы каждый звук, долетевший оттуда, изо дня в день напоминал о случившемся.
Хейта с трепетом переняла вещь, которая когда-то принадлежала ее отцу, горячо поцеловала мать, а следом и деда. Борхольд прижал ее к широкой груди.
– Ты прости, что не зашла попрощаться, – прошептала Хейта. – Времени было в обрез.
Дед только крепче ее обнял и сурово произнес:
– Ничего. Они у меня еще попляшут. Кровопийцы проклятые.
Лахта тронула дочь за плечо.
– Вот, кошель еще возьми. Тут, правда, всего одна монета, зато золотая. Берегла на черный день.
Хейта хотела воспротивиться, но мать так на нее поглядела, что она не осмелилась. Подвязала кошель к поясу и закинула за спину мешок.
– Да ты его оставь пока, – спохватилась Лахта. – Тяжелый. Успеешь еще натаскаться. Отдохни, отоспись. Путь предстоит неблизкий.
Хейта потупилась, переступила с ноги на ногу и веско проговорила:
– Я сегодня пойду.
Лахта вытаращила глаза.
– На ночь глядя?! Зачем? Куда торопиться?
Хейта решительно тряхнула головой.
– Осень настала. Дожди со дня на день зарядят. Не хочу промокнуть, и дороги развезет.
Девушка оглядела недоверчивые лица родных и добавила мягче:
– Да и сердце толкает в путь. Когда оно так горит, лучше не мешкать.
Они не ответили ей. Просто разом понурились, как цветы, которые покинуло солнце, и трудно кивнули. Отпускать ее им было тяжело, но отпускать тотчас— вдвойне тяжелее.
Хейта тряхнула мешком.
– Сперва в дорогу обряжусь.
Один за другим Лахта, Борхольд и Шарши покинули стены теплого дома. Маленькая дверца со скрипом затворилась, вспугнув с окна черно-синюю сойку. Яркой стрелой взмыла та в воздух и тотчас исчезла в гуще темной листвы.
Птицы с таким оперением довольно редки. Знай они, что эта сойка появилась подле Хейты не в первый раз, наверняка бы насторожились. Но они того не знали. Только Тэш снова ее заприметил, но, с истинно детской беззаботностью, значения тому не придал.
Вскоре, снарядившись в путь, в дверях показалась и сама Хейта. Окинув чутким взором застывших в молчании пастырей, она нерешительно замерла на пороге. Девушка не знала, что надо было сказать, но слова как-то сами нашлись.
– Спасибо вам, дорогие пастыри, – улыбнулась Хейта. – За то, что все эти годы нянчились со мной, учили уму-разуму, кормили, в дом привечали. Спасибо и тем, кто меня любит, и тем, кто еле терпит. – Она мельком поглядела на Кхоша, а тот неожиданно отвел взгляд. – Мне будет не хватать всех вас.
Маленький Тэш громко зашмыгал носом.
– Я не прощаюсь навсегда, – поспешно добавила Хейта. – И обязательно буду время от времени вас навещать. – Она вздохнула. – Однако сегодня я вынуждена проститься.
Не в силах дольше терпеть, Тэш бросился вперед и повис у нее на шее. Хейта крепко прижала к себе названого брата, ласково погладила его по волосам.
– Не уходи, – прошептал он. – Тебе не место среди людей. Ты ведь не человек. Не такой, как они. Ты можешь остаться с нами.
Хейта бережно коснулась пальцами его щеки.
– Ты прав, я не человек. Но и не пастырь.
В глазах маленького Тэша протаяло понимание.
– Ты – Фэй-Чар.
Девушка кивнула.
– Верно.
Он сдвинул брови.
– И что это значит?
Хейта усмехнулась.
– Думаю, именно это мне и предстоит узнать.
Тот вздохнул и грустно кивнул в ответ. Горячо простившись с матерью и дедом, Хейта ступила на тропу. По правую руку от нее черной тенью вырос Ройх. По левую— воспарил волшебный фонарик. Чувствуя, как щемит сердце тоска, Хейта быстро пошла вперед. Шевельнулись еловые лапы, скрыв ее из виду. Вот и второй дом остался позади.
Лунный свет окутывал деревья загадочной голубоватой пеленой. Прозрачная, неуловимая, легкая, она беспрестанно мерцала, точно тонкое полотно, вытканное руками неведомых небесных ткачей. И казалось, что это не деревья стоят, а неземные стражи-хранители в волшебных одеждах, неустанно и чутко оберегающие всемирный сон, согласие и покой.
Лес кончился внезапно. Деревья расступились, являя взору тусклый, пепельно-серый простор. Узкая дорога еще некоторое время бежала вдоль леса, потом резко сворачивала и бесследно терялась в нагромождении холмов. Сердце Хейты от волнения бешено заколотилось. За ее спиной, удрученный предстоящей разлукой, заскулил лисоволк.
Хейта опустилась перед ним на колени, порывисто обхватила за шею, уткнулась лицом в мягкий, теплый мех. Эти двое понимали друг друга без слов. Каждый ощущал боль другого как свою. Неведомо сколько они так просидели – показалось, что целую вечность, – когда Хейта вдруг отстранилась, поглядела зверю в глаза и трудно произнесла:
– Я должна идти, понимаешь? С собой взять не могу – небезопасно тебе. Поймают – живым не уйдешь. Беги домой, в лес. Я вернусь, и мы непременно увидимся.
Лисоволк поглядел на нее, ничем не выказав недовольства, покорно прошелся по щеке теплым языком. Сердце девушки болезненно сжалось. Глотая незваные слезы, она медленно поднялась с колен, затушила волшебный светильник и, глядя перед собой невидящим взором, шагнула в проем между деревьями, как в распахнутую настежь дверь.
Она пошла по дороге быстро, не оборачиваясь, точно страшилась, что один только вид Заповедного леса мог заставить ее передумать. Как вдруг ночную тишину, как мягкое тело ножом, прорезал надсадный, раскатистый вой.
Ройх наконец-то дал волю растерзанным чувствам. И столько в этом вое было неизжитой тоски, что Хейта чуть не задохнулась от боли. Вздрогнув, она запнулась и медленно оглянулась. Безотчетной муки были полны жемчужные глаза. Броситься назад, обнять, прижаться щекой, никогда больше не отпускать… Нет! Хейта упрямо мотнула головой. Стиснув зубы, она отвернулась и зашагала еще скорей. Больше девушка не оборачивалась.
* * *
А неутомимая птица тем временем летела на юго-запад, все больше отдаляясь от Заповедного леса и деревни Кихт. В холодной темноте сизо-голубые перья сойки казались иссиня-черными. Маленькие глазки грозно сверкали, придавая облику поистине зловещий вид.
Неуловимой тенью проносилась птица над мрачной землей. И ни люди, ни оборотни, ни даже пастыри не ведали, что посланника с новостями более важными в мире было не найти.
Бессчетные холмы постепенно сменились лесистыми горами и цепочками каменистых кряжей, покуда впереди не замаячил исполинский Поднебесный хребет. Птица ловко обогнула его, промчавшись над плоскогорьем, и вырвалась в бескрайний угольный простор. В высоком небе горели частые звезды, точь-в-точь повторяя себя внизу. Сойка летела над морем.
Нежные крылья трепал соленый ветер, но стойкая, упорная птица удалялась все дальше и дальше от обозримой земли. Неожиданно из темноты проступили громадные черные пики. И вот, подобно древнему чудищу, восставшему из морских глубин, на горизонте вырос могучий неприступный замок. Невероятно высокий, с тонкими остроконечными башнями, испещренными множеством арочных окон, крепкий и массивный у основания, он безотчетно тянулся к небесам, но при этом глубоко вгрызался стенами, как корнями, в землю, в непроглядную тьму. И эта борьба, это противостояние словно раздирали его изнутри.
Местами виднелись полуразрушенные окна, а камни, выпавшие из них, расплывчатыми грудами темнели у подножия. Довершали эту тягостную картину крылатые фигуры каменных горгулий. Носатые, клыкастые, остроухие, они злобно скалились со стен, карнизов и кровли, безропотно неся службу в качестве безмолвных охранников-часовых.
Сойка влетела в одно из верхних окон центральной башни и плавно опустилась на дощатый стол. Рука, что лежала на нем, тотчас пошевелилась. Но что это была за рука! Неестественно длинная и жилистая, она была покрыта роговой коричневой чешуей и скорее напоминала лапу неведомого зверя. Каждый палец оканчивался острым, как лезвие кинжала, когтем.
Шустрая птица проворно вспрыгнула на подставленную руку. Та тут же поднялась в воздух, к диковинному лицу. Его тоже покрывала чешуя, но лишь на висках и скулах, обнажая неестественно бледную, едва не прозрачную кожу.
Черты лица были на удивление правильными: точеные губы, прямой нос, высокий лоб, густые брови вразлет. И только глаза выбивались из общей картины. Большие, округлые, желтые. Хищные глаза змеи.
Из-под вьющихся иссиня-черных волос выходили два крепких рога, изогнутых полукольцом. Вот крупные губы растянулись в коварной улыбке, обнажив белоснежные клыки, а в змеиных глазах заплясало янтарное пламя.
Невиданная дева была красивой. Но красота эта вызывала не восхищение, а кромешный первобытный страх. Он холодом пробирался в сердце и обвивал ноги незримой бечевой, заставляя их трусливо дрожать. И звалась эта дева – химерой.
Жадно впившись глазами в пестрого вестника, она коснулась его головы и вдруг застыла, как изваяние. Перед ее пламенным взором замелькали яркие картины.
Какой-то нелепый людской праздник. Огненная потеха. Пастырь! Детеныш лесных пастырей среди людей! Творит невесть что… А вот и девушка… Волшебство! Ей подвластен свет. Как же ловко с ним управляется! Жалкие людишки перепугались. Хейта… Имя ей Хейта! Изгнание. Как же они предсказуемы! Сборище трусливых, напыщенных глупцов! Девушка идет в лес. Селение пастырей. Наивные, миролюбивые простофили! Девушка уходит! Куда же? Куда она идет? Слово. Название города… Хольтэст!
Химера вздрогнула и очнулась. Глаза ее полыхали янтарным огнем. Она кивнула птице.
– Благодарю, Аргат. Лети, получай заслуженное угощение.
Птица сорвалась с ее руки, влетела в высокую напольную клетку и принялась склевывать зерно. А химера поднялась и направилась к окну. Следом за ней устремился длинный, увенчанный ядовитым жалом хвост.
Одежды на ней не было – за ненадобностью. Сильное тело химеры покрывала выпуклая чешуя коричнево-красного цвета. Пламя светильников жадно облизало фигуру химеры и на мгновение могло показаться, будто это не чешуя, а кровь… Густая, темная кровь от несметного числа порубленных тел бурыми пятнами растекалась по ее телу.
В распахнутое окно ворвался ледяной ветер, бесстрашно налетел на химеру, растрепал тяжелые черные локоны. Но та не поежилась – химеры легко переносили и холод, и зной, – лишь по-звериному выгнула спину, всем телом окунаясь в манящую ночную прохладу.
А звезды горели неистово, точно желали излиться на землю испепеляющим огнем. Луна то выплывала, то вновь скрывалась за рваными клочьями угрюмых, серо-черных туч. На лице химеры застыла улыбка, исполненная мрачного, безумного ликования.
– Значит, все-таки Чара, – прошептала она. – Мерзкие, ненавистные людишки. Они заплатят за все. Сами прогнали ту, что могла вступиться за них, защитить. Теперь им ничто не поможет… – Она резко обернулась.
– Укрут!
В залу тут же, неуклюже прихрамывая, вбежало донельзя уродливое, тощее существо ростом с пятилетнего ребенка. Его грубая, корявая кожа была землистого цвета, длинный нос по форме напоминал крысиный, а из большого рта торчали кривые черные клыки. Засаленные жесткие волосы на голове торчали во все стороны, точно всклокоченная трава на болоте. Одеждой ему служила лишь ветхая роба на заплатках.
Химера столкнулась с укрутами очень давно. И скоро смекнула, что легко может ими управлять, подавляя волю, даже единожды взглянув в их маленькие бесцветные глаза. С тех пор укруты ей и прислуживали, беспрекословно исполняя все, что она ни велела.
– Позови Рукс. Есть у меня одно дело… – Жгучие глаза химеры недобро сверкнули. – В местечке под названием Хольтэст.
Она нетерпеливо махнула рукой, побуждая вошедшего поспешно ретироваться, и вновь отвернулась к окну. В желтых змеиных глазах разгорался зловещий восторг.
– Ну что ж, Хейта, не ты одна нынче отправишься в путь. Отправятся и за тобой. – Она хищно усмехнулась. – Отличная ночь для полета!
Высунувшись из окна, химера негромко свистнула. А в следующий миг одна из горгулий дрогнула… Медленно повернулась на бугристых плечах уродливая голова, и два багровых глаза свирепо вспыхнули в ночи.
Часть 3
Зверь
– Пап, старый Гэл сказал, что охотники и следопыты убивают зверей. – Энар натянул теплое одеяло до подбородка. – Это правда?
– Да, сынок, – кивнул Гэдор. – Но только чтобы прокормиться. Настоящий охотник не станет бить зверя ради забавы или когда его семье хватает еды. Все, кто делает иначе, простые убийцы.
«ЛИСТЫ ПАМЯТИ» ПАСТЫРЯ НАЙШИ
I
Стылый, темный вечер накрыл и без того мрачный еловый лес. Мутный свет первых звезд изливался на узкую прогалину, густо заросшую кроваво-красной калиной. Угрюмо взирали на нее из поднебесья могучие ели, широко раскинув колючие, цепкие лапы.
Из замшелой чащи не доносилось ни звука. Не кричали бойкие птицы, не сновали осторожные звери, даже ветер не шумел ветвями деревьев. Все замерло в испуганном, напряженном, мучительном ожидании…
И тут вдалеке раздался каркающий треск. Он стал неминуемо нарастать, делаясь страшней, отчетливей и громче. Кто-то неведомый и огромный шел густым ельником в сторону прогалины, не выбирая дороги.
