скачать книгу бесплатно
Водолазы бесполезны. В обычной лодке их бы выпустили наверх через торпедные аппараты – но здесь, в К-3, аппараты заряжены уже на базе. Конечно, можно было бы выстрелить одну торпеду в никуда. Но не с ядерной же боеголовкой!
Гром выстрела.
Пуля с визгом рикошетит по узкой трубе, ведущей в рубку. Все, кто в центральном посту, невольно пригибаются. Затем – грохот, словно по жестяному водостоку спустили металлическую гайку.
Матрос ссыпается вниз, держа автомат одной рукой. На левой щеке у него длинная кровавая царапина.
– Засел в рубке, сука, – докладывает матрос. – И в упор, гад, садит. Не пройти, тарищ командир. С этой дурой там не развернешься. – показывает на «калаш». Потом матрос просит: – Дайте мне пистолет, тарищ комиссар, а? Я попробую его снять.
Комиссар лодки делает шаг вперед, расстегивая кобуру.
– У меня граната! – слышится голос сверху. Сильный и такой глубокий, что проходит через отсеки почти без искажений – только набирая по пути темную грохочущую мощь.
– Отставить! – приказывает Меркулов. Обводит взглядом всех, кто сейчас в центральном. Ситуация аховая. Сумасшедший Забирка (сумасшедший ли? диверсант?) держит под прицелом рубочный люк. Кто сунется, получит пулю в лоб. Скомандовать погружение, и пускай этот псих плавает в ледяной воде, думает командир К-3. Эх, было бы здорово. Но нельзя, вот в чем проблема.
Не задраив люк, погрузиться невозможно, потому что затопит центральный пост. В итоге, понимает Меркулов, мы имеем следующее: один безумец держит в заложниках атомную лодку, гордость советского Военно-морского флота, и сто человек отборного экипажа. А еще у него есть «калаш», два рожка патронов и граната, которую он может в любой момент спустить в центральный отсек. Особенно забавно это смотрится на фоне надвигающегося из подводной темноты американского Ктулху.
– Гребаный Ктулху, – произносит Меркулов вслух.
– Аварийный люк, товарищ командир! – вскакивает матрос с автоматом. Громким шепотом: – Разрешите!
Секунду капитан медлит.
– Молодец, матрос, – говорит Меркулов. – За мной!
4 минуты до
Восьмой отсек – жилой. Здесь как раз лежит на койке старшина Григорьев, когда раздаются выстрелы. Теперь матросы и старшины, собиравшиеся отдохнуть, с тревогой ждут, что будет дальше. Руки у старшины замотаны тряпками – раскаленные трубы парогенератора находились очень близко, ремонтники постоянно обжигались.
Но ничего. Лишь бы разобраться с выстрелами.
Появляется командир лодки с пятью матросами. Все с автоматами, у Меркулова в руке пистолет. За ними в отсек вваливается адмирал Васильев – с запахом перегара наперевес, мощным, как ручной гранатомет.
– Раздраивай, – приказывает Меркулов.
Аварийный люк не поддается. Несмотря на ожоги, Григорьев лезет вперед и помогает. Механизмы старшину любят – поэтому люк вздыхает, скрежещет и наконец сдается. В затхлый кондиционированный воздух отсека врывается холодная струя.
Один из матросов отстраняет Григорьева, лезет наружу, держа автомат наготове. Тут же ныряет обратно, выдыхает пар. Звучит короткая очередь – пули взвизгивают о металл корпуса.
Матросы ссыпаются вниз с руганью и грохотом.
Григорьев падает. Поворачивает голову и видит адмирала флота Васильева. У того лицо белое, как простыня.
– Я же предупреждал! – раздается знакомый голос. Звяк!
В следующее мгновение граненая металлическая шишка выпадывает из люка сверху. Стукается об пол, отскакивает со звоном; катится, подпрыгивая и виляя, и останавливается перед Григорьевым прямо на расстоянии вытянутой руки.
Еще через мгновение старшина ложится на гранату животом.
Момент 0
Один, считает старшина.
В следующее мгновение боль ломиком расхреначивает ему ребра – почему-то с левой стороны. Еще через мгновение Григорьев понимает, что его пинают подкованным флотским ботинком.
– Слезь с гранаты, придурок! – орут сверху.
Еще через мгновение семьдесят килограмм старшины оказываются в воздухе и врезаются в стену. Каждый сантиметр занят краниками и трубами, поэтому Григорьеву больно. Старшина падает вниз и кричит.
Пол снова вздрагивает. Только уже гораздо сильнее. Старшина открывает глаза – над ним склонился каперанг Меркулов с гранатой в руке. Кольцо в гранате, думает Григорьев, ах я, дурак.
Через открытый аварийный люк восьмого отсека льется дневной свет. Становится холодно.
– Ктулху фхтагн, – слышит старшина сверху. И не верит своим ушам. Ему невероятно знаком этот сильный красивый баритон – глубокий, как дно океана. Только в этом голосе сейчас звучит нечто звериное, темное. Этот голос пугает, словно говорит сама глубина.
– Пх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'льех вгах'нагл фхтагн. Но однажды он проснется…
Автоматная очередь. Крики.
– Ктулху зовет, – изрекает капитан-лейтенант Забирка. Его не видно, но голос разносится по всем отсекам. У Забирки автомат и гранаты, но он забыл, что нужно выдернуть кольцо. Капитан-лейтенант стремительно превращается в первобытное существо.
Адмирал Васильев встает на ноги и говорит Меркулову:
– Теперь ты понял, для чего нам ядерные торпеды?
Каперанг кивает. Потом выдергивает чеку, размахивается и кидает гранату через люк вверх, как камешек в небо.
– Ложись, – говорит командир К-3. – Три. – Меркулов падает, закрывая голову руками.
Два, считает старшина. В ту же секунду пол вздрагивает и слышен потусторонний жуткий скрежет.
Один, думает старшина.
Пять секунд после
По лодке словно долбанули погрузочным краном. От взрыва гранаты лодку прибивает к краю полыньи – скрежет становится невыносимым. Матросы зажимают уши. Каперанг вскакивает, делая знак матросам – вперед, наверх! Если этот псих еще жив – его нужно добить. Поднимает пистолет. «Черт, что тут нужно было отщелкнуть?! А, предохранитель…»
Вдруг динамик оживает:
– Товарищ командир, рубочный люк задраен!
Сперва Меркулов не понимает. Потом думает, что это хитрость. Забирка каким-то образом пробрался в центральный и захватил лодку.
– Кто говорит?
– Говорит капитан-инженер Волынцев. Повторяю: рубочный люк задраен.
– Очень хорошо, центральный, – каперанг приходит в себя. – Всем по местам! – командует Меркулов. – Срочное погружение!
Пробегает в центральный пост. Там лежат два тела в черной форме: сердце колет ледяной иглой, Паша, что же ты… А кто второй?
Посреди поста стоит «механик» Волынцев с рукой на перевязи. Лицо у него странное, на лбу – огромный синяк.
Вторым лежит Рокуэлл, лейтенант Военно-Морского флота США, с лицом, похожим на шкуру пятнистого леопарда. Глаза закрыты. На черной робе кровь не видна; только кажется, что ткань немного промокла.
– Вот ведь, американец, – рассказывает «механик». – Забрался наверх и люк закрыл. Я ему кричу: слазь, гад, куда?! Думал, убежать штатовец хочет. А он меня – ногой по морде. И лезет вверх. – Волынцев замолкает, потом говорит: – Люк закрывать полез, как оказалось. Герой, мать вашу.
Топот ног, шум циркуляционных насосов. Лодка погружается без рулей – только на балластных цистернах.
– Осмотреться в отсеках!
– И ведь закрыл, – заканчивает Волынцев тихо, словно не веря.
– Слышу, – говорит акустик. Лицо у него побелевшее, но сосредоточенное. – Цель движется. Даю пеленг…
– Боевая тревога, – приказывает Меркулов спокойно. – Приготовиться к торпедной атаке. Второй торпедный аппарат – к бою.
Ладно, посмотрим, кто кого, думает каперанг. «Многие мили» ростом? Что же, на то мы и советские моряки…
В колхозном поселке, в большом и богатом,
Есть много хороших девча-ат,
Ты только одна-а, одна виновата,
Что я до сих пор не жена-ат.
Ты только одна-а-а, одна виновата,
Что я до сих пор не жена-ат.
Комсомольская сказка
Кривой острый нож пластает белые кирпичи, похожие на пенопласт. Вжик, вжик, вжик. Быстрый, как крылья скользящих над водой буревестников. Кюхюль обрезает углы, подравнивает, чтобы снеговой кирпич плотнее встал на место. Построить дом из снега не так-то просто. Все делается на глаз. Тут главное, чтобы угол наклона крыши был правильный. Тогда иглу будет держаться без всякой опоры, только за счет собственной тяжести.
Старик Кюхюль их проводник и надежда. Кюхюль умеет делать дома из снега.
Сапунцов кивает и говорит "хорошо". Следующий кирпич ложится в стену. Острие ножа скользит в щели под ним, подравнивая, подрезая, укладывая точнее. Через пару часов стыки между кирпичами замерзнут, и кладка будет держаться, как единое целое. При желании, на крыше готового иглу можно даже стоять.
Сапунцов уходит от строящегося дома. У него время передачи. Он достает передатчик, антенна уже выведена, он задает волну. Берется за ключ рукой в толстой рукавице и начинает отстукивать текст. Он зашифрован. Следующая страница шифровальной книги: за 12 мая 1959 года.
Сапунцов отстукивает:
"Крачка – Гнезду. Объект не подает признаков жизни".
Он выключает питание, потом заворачивает передатчик в толстый мех. Температура сегодня за сорок, еще чуть-чуть и металл начнет разваливаться под пальцами. Батареи садятся в мороз только так. Самое странное, что молчит лодка. Они уже должны были найти полынью и всплыть для передачи сообщения.
Если они живы.
Сапунцов закрывает глаза. Даже с закрытыми глазами он знает, что вокруг. Белая беспросветная пустыня. Холод и лед. Заунывный вой ветра. Белые медведи, у которых нельзя есть печень – отравишься. Все остальное можно (его учили инструкторы по выживанию), а печень нельзя. Печень белого медведя почему-то видится Сапунцову большой и жирной, и почему-то насыщенного синего цвета. Как отравленная.
Через короткое время он открывает глаза. Кюхюль уже подготовил дом, из белого полушария иглу, от самой макушки отваливается клубами белый дым. Вернее, это скорее пар.
Сапунцов опускает на глаза картонные очки с узкими горизонтальными щелями. Это чтобы не ослепнуть от блеска льда и снега.
Пар вырывается изо рта. Сапунцов идет добывать питьевую воду. В Арктике это целая проблема. Хотя, казалось бы, вокруг один снег. Бери, не хочу. Но куда там. Приходится выдалбливать в твердом, как алмаз, льду особые углубления – для системы фильтрации. В первую ямку кладешь немного веток и мха, поджигаешь. Вода оттуда течет густо-коричневая. А дальше, перетекая из одной ямки в другую, проходя сквозь фильтры из снега, все светлеет и светлеет, пока, наконец, в последней не оказывается чистая и вкусная.
Он зачерпывает воду алюминиевой кружкой, пьет, аккуратно прижимая металл к губам.
Губы растрескались, но хорошенько смазаны тюленьим жиром (воняет). Все-таки правильно, что мы взяли с собой юпика Кюхюля. Дед полезней, чем два ящика со спецснаряжением.
Кстати, где он?
Сапунцов идет (брови у него – два белых айсберга) к снежному дому и видит лаз внутрь. Кюхюль, похоже, уже развел огонь. Внутри тепло. Лаз должен быть ниже уровня пола, чтобы угар уходил вниз, а кислород приходил сверху, через отверстие для дыма.
Сапунцов опускается на колени и ловко залезает внутрь. Дед развел костер и сидит, держит руки над пламенем. Отсветы пляшут на его коричневом морщинистом лице. Кюхюля нашел Васнецов возле Нарьян-Мара, когда собирали группу. И вот Васнецова уже нет, Филатов погиб, Рябенко оставлен с обморожениями на СП-6, а старикану хоть бы хны. Он самого Ктулху переживет. Сапунцов садится у огня на корточки и тянет руки. Его загорелые, но бледные в полумраке снежного дома кисти рядом с черными морщинистыми руками Кюхюля кажутся призрачными. Меня здесь нет, думает Сапунцов. Вот он, рядом, "настоящий человек" Кюхюль, как переводится с их языка слово "юпик".
Повесть о настоящем человеке, думает Сапунцов.
Который прополз десятки километров, чтобы ему отрезали обе ноги.
Кюхюль кивает Сапунцову и говорит что-то. Сапунцов уже месяц с ним вместе, но так и не привык – русского Кюхюль не знает, общаться с юпиком можно только жестами. Все хорошо, говорит Сапунцов. Есть хочешь, спрашивает Кюхюль. Да, отвечает Сапунцов. Кюхюль кивает и начинает строгать ледяную рыбу. Он срезает ножом бело-розовые стружки и передает Ивану. Одну ему, другую себе в рот. Юпик задумчиво жует. Сапунцов задумчиво жует.
Васнецов погиб в самом начале похода, еще до прихода на СП-4. Хороший был мужик. Настоящий. Сапунцов по привычке запускает пальцы в бороду – отрастил ее за два месяца. Где тут бриться, не до бритья. Васнецов выглядел как истинный полярник. Вот примерно как Отто Юльевич Шмидт на фото в "Огоньке" – борода, усы, толстый свитер крупной вязки с горловиной. Васнецов был похож на него, только погиб глупо.
А смерть вообще нелепая штука, думает Сапунцов, разжевывая замороженную стружку. Когда она оттаивает на языке, вкус ледяно-пресный, только слегка напоминающий рыбный. Сок нужно высосать и затем проглотить остальное.
Васнецов провалился в трещину во льдах. Глупо.
Но то, что он умирал два дня, еще глупее. Сапунцов вдруг вспомнил… нет, не лицо – лица он не может вспомнить… белое пятно на месте физиономии Васнецова. Группа тридцать, особое задание партии. Комсомольцы-добровольцы…
Зачем все это? Впрочем, он знает, зачем. Поэтому они с Кюхюлем доедают кусок рыбины, ставят чайник на огонь, а когда вода закипает, бросают туда листья брусники (запах взлетает клубом пара вверх и к потолку), замороженную клюкву и еловые иголки. Отвар странный на вкус, вяжущий, но полезный. Главное, чтобы не было цинги.
Ну, и войны тоже.
Кюхюль не говорит по-русски, поэтому после чая они садятся и рассказывают друг другу истории. Иногда Сапунцову кажется, что где-то в затылке он чувствует понимание того, что рассказывает старик. Иван думает, что это истории про китов и тюленей, северных богов и смазанных жиром великанов, про похищенных красавиц и отважных воинов-юпиков. Тут уже неважно, понимаешь слова или нет. Тут важна сама история. Кит, рисует Кюхюль на снегу пальцем. Сапунцов прикрывает глаза и сквозь дрему слушает, как кит превратился в человека и похитил жену одного охотника. Охотник пришел забирать жену на остров, где кит жил, но сила его была ничто против силы кита. Тогда он с женой пустился на хитрость. Она (женщины!) сказала киту, что хочет видеть его в настоящем облике, а когда тот превратился в человека, воткнула ему в спину острогу. Раненый кит бросился в погоню за лодкой охотника, но не смог догнать, охотник с женой убили его и съели, оставив только кости.
Сапунцов дремлет. Во сне его совершенно не волнует жестокость сказки старика. Во сне он видит себя, сидящего на серых камнях, покрытых мхом. Неподалеку хижина кита-оборотня, похожая почему-то на заброшенный бункер. На рубку врытой в землю ржавой подводной лодки. На борту белый полустертый номер. Сапунцов-спящий встает. Вокруг клубится белый туман; слышны звуки, точно лопатой скребут по камням. Сапунцов вдруг видит под ногами кусок костяного хребта. А дальше еще кусок. Он начинает собирать из осколков скелет кита, чтобы наполнить его водой и отпустить. Собирает, собирает. Но как-то не складывается. Костей все больше… вот уже третья нога, четвертая… восьмая, девятая… Сапунцов работает все быстрее, а костей меньше не становится. Вдруг из тумана доносится жуткий рев, такой низкий, что и тромбону далеко. От него по коже мурашки и тоска.
Сапунцов опускает голову и видит, что в руках у него скелет осьминога. И он только что приделал к нему одну из очередных конечностей. Разве у осьминога бывает скелет? Не знаю, думает Сапунцов.
Вспышка.
Сапунцов просыпается, открывает глаза. Оказывается, он все еще сидит на корточках у огня. Кюхюль заканчивает рассказ. Сейчас будет финал. Старик показывает на Сапунцова – давай, мол, твоя очередь рассказывать.
Сапунцов думает: черт. А вслух:
– Наконец построили. Слушай, старик.
И начинает говорить – напевным манером, как сказывают сказки.
– Давным-давно жили два брата, – рассказывает Сапунцов. – И была у них сестра…
