скачать книгу бесплатно
Как выжить среди принцесс
Шимун Врочек
Легенда русского Интернета
Принцессе Злате 4 года, принцессе Василисе 12, их папа – писатель-фантаст, принцесса-мама работает в школе бухгалтером. Вместе с ними обитают британская кошка Фифа и три мыша-песчанки – Бублик, Джерри и Бурундук. Вернее, раньше обитали. Однажды три бравых мыша постарели и отправились на мышиное небо, полное зернышек кукурузы, массажа пузика и чудесных беговых колес… И папа Златы и Василисы остался единственным мужчиной в семье. Теперь его задача – выжить среди принцесс.
Шимун Врочек
Как выжить среди принцесс
Трагедия
(вместо увертюры)
Отправляли Василису в Уфу, к бабушке, до конца лета. Отправляли с родственницей жены.
Злата тоже решила ехать.
Рюкзачок собрала крошечный. Сложила туда колготки и штаны – что влезло. И еще какие-то книжки. Все, как у старшей сестры.
Надела футболку и джинсы. Взяла зонтик от дождя и розовую кепку.
Надела теплую красную жилетку, чтобы не было холодно в дороге.
Надела желтые носки (для красоты) и белые садиковские туфли (они удобные). Потом рюкзачок.
Примерилась к Василисиному чемодану (я буду тихо сидеть), но сказала со вздохом: я туда не влезу.
Поменяла планы. Никогда не сдаваться. Никогда.
– Лиса, без меня не уходи!
Посидела со всеми на дорожку. Вздохнула.
Вышла за дверь и деловито вызвала лифт для всех. Когда спустились, открыла дверь и держала двумя руками, чтобы все прошли. Вышла из подъезда – в темноту и штормовое предупреждение.
А когда поняла, что ее не берут в машину, в аэропорт, в самолет, к бабушке до конца лета, заплакала, стоя на тротуаре под дождем, и закричала на всю улицу:
– Лиса! Лиса!
Потом:
– Мама, мама!
Слезы и сопли лились потоком на красную жилетку на случай дождя.
Потому что вдруг трагически показалось, что мама тоже уезжает надолго, как Василиса.
И этого оказалось не пережить.
– Мама, мама!
Машина уехала. Злата осталась. С рюкзачком за спиной, с крошечным зонтиком, на руках у папы. Над головой гремел гром, сверкали молнии, шел дождь, шумели от ветра листья. Трагедия. Сопли и слезы сверкали на красной жилетке, словно бриллиантовое колье.
…А потом мы с ней, рыдая, пошли в магазинчик и купили зеленого зубастика. Потом, по-прежнему рыдая, пошли домой. В лифте, дружно всхлипывая, распечатали коробочку с зубастиком. Входя в квартиру, подхлюпывая носом, рассмотрели его хорошенько. Ничего так себе зубастик, в короне. Дома тепло и пахнет гречкой. И мама сейчас приедет из аэропорта. Совсем скоро.
И Злата развеселилась и перестала рыдать. А потом даже засмеялась и съела гречку. Почистила зубы и послушала книжку на ночь. Уснула, положив руку под щеку и сжимая папину ладонь. И улыбалась во сне, забыв про зубастика. Трагедия закончилась.
Да.
Но осень в сердце все-таки осталась.
Я знаю.
От Автора
Если я когда-нибудь соберу истории о Злате и Василисе в книгу, это будет прологом. Хотя, может быть, слишком мрачно? Не знаю.
Но вообще, по ощущениям, это будет книга о детях. Но не детская. А скорее, взрослым о детях.
А начать, наверное, лучше с момента, когда двух моих девиц еще не было. Как в сказке. Однажды, давным-давно, будущий папа Златы и Василисы взялся подводить итоги одного странного года…
2004. ПРИНЦЕССА И ЗАМОК
– Почти поступил на очную режиссуру в ГИТИС, к Леониду Ефимовичу Хейфецу. Помню, как говорил о Сирано де Бержераке, а в глазах стояли слезы. Стриженный налысо, в синей рубахе с закатанными рукавами. За десять минут до этого меня размазали по полу. Опытный режиссер нащупает твои болевые точки очень быстро. А там были суперпрофи. Следующие девять минут я на живую лепил себя заново. Слепил. А потом говорил о Бержераке, который сначала бьет, а потом разбирается. Я показывал: кулаком – н-на! Но он еще поэт… А потом я прошел на конкурс. Меня поздравляли. Я уже считал себя студентом. А потом меня размазали по полу второй раз. На экзамене по актерскому мастерству. Чистая формальность, да? Из ГИТИСа я вышел мертвый. Вместо лица – гипсовая маска. Я рассыпался на ходу. И опять пришлось собирать себя заново. Брать мастерок и намазывать раствор на битые кирпичи. Заняло это месяца три. Даже поступив на режиссерский факультет «Щуки» и закончив сессию, я все еще не был целым. А стал целым, когда…
– …понял, что люблю одну, определенную женщину. Понял, что другие мне не нужны. И понял, что обычное мужское «хочу вон ту» останется при мне навсегда. Но это уже ничего не значит. Когда на тебя наступают мамонты, танк «Тигр» и полчища киборгов Аттилы – а раствор плохой, стены кривые и четвертая башня недостроена, и, мать вашу за ногу… где же подмога?! Нет подмоги. И вдруг слышишь женский голос. И видишь тонкую фигурку на балконе, обвитом плющом. И понимаешь, что сдаваться нельзя. Подмоги не будет, но есть она – принцесса твоего разрушенного замка. А ты – ее верный, хоть и разрушенный, замок. И тогда кривые стены держат удар, словно цельный гранит. И деревянные ворота с почерневшими створками хватаются за таран, как живые руки. И сдавленно рычит танк «Тигр», на который рухнула четвертая башня… Тогда мамонты, киборги Аттилы и все в мире танки могут идти лесом.
Потому что эта принцесса – моя жена, а я ее верный, хоть и разрушенный, замок.
– Поступил на заочную режиссуру «Щуки». К тому же самому Хейфецу. На коллоквиуме говорил с ним «за жизнь». «Какое событие вызывает у вас наибольшую боль?» Надо бы понять. Это важно. Важнейшее качество режиссера – восприятие. Когда чужую боль – как свою собственную. Впрочем, об этом я узнал позже. А у меня перед глазами: трое мужчин несут младенцев. На заднем плане – школа. И дети – без воды. И ощущение чего-то громадного, неподъемного, которое надо повернуть, чтобы осмыслить или хотя бы окинуть взглядом. Физическое ощущение беды. Гулкое такое. Громоздкое, как огромный лист жести, который и уронить нельзя, и перехватить поудобней не получается. Лист срывается и углом – по горлу.
Я и сказать-то ничего не смог. Пару слов выдавил. А Хейфец – понял.
– И я понял. Понял, что не могу не писать. Полгода до поступления на режиссуру я не писал ничего. Выматывался на актерском. Учился тогда на очном. Приходил домой и падал. А моя принцесса смотрела на внешне еще целехонький замок, и ей было не до смеха. Чувствовала – в подвалах замка завелись крысы. И – грызут. Крыс звали Зависть, Не-наиграй и Таких-не-берут-в-космонавты. Завидовал другу, который играл легко и свободно. А рядом я, каменный истукан, с одной мыслью в извилине: «Не наиграть, главное – не наиграть!» Худший враг актера – самокопание.
Самоедство. Иногда полезно отключить мозги и – как ребенок. А я думал: ну его-то понятно. А меня почему взяли на актерский? С моей-то рожей?! И была четвертая крыса, четвертая голова Крысиного Короля. Я перестал писать. Перекрыл воображению кислород. Фантазии указано ее место – этюды. Здесь и проявляйся. А это оказалось ошибкой. Этюд – это учеба. Он должен быть прост и жизнен. Очень сложно сыграть пограничные ситуации. Легче соврать. А главная цель этюда – приучить тебя существовать на сцене правдиво. Поэтому – будь проще.
А воображению требовались пограничные ситуации.
Замок ветшал. Я чувствовал это и искал выход. Режиссура казалась ближе. Я пошел поступать. Изгрызенный изнутри, замок рухнул после пяти минут собеседования. А потом я собрал из груды камней некое подобие крепости. И заговорил про «Сирано…
– …де Бержерак» Эдмона Ростана. Трагедия носатого поэта, который… Впрочем, история всем известна. Но что стоит за ней? Кто он, Сирано? Так ли проста эта история? Мне нравилась пьеса. Мне нравилась сама мысль – вот он я, некрасивый, но жутко талантливый, прячусь за красивой маской. Потом страдаю. Потом умираю. А потом смотришь со стороны – и выходит, что Сирано – трус, которому не хватило смелости признаться. Но героическая смерть так волнует юношей… «И когда об этом вдруг узнаешь ты – тогда поймешь, кого ты потеряла!» В любимых крысах Сирано я узнавал своего Крысиного Короля.
А потом я прочитал книгу Анатолия Эфроса «Профессия: режиссер». Сирано там уделено немного. Страницы три. Эфрос размышляет, как бы он снимал фильм по Ростану. Приведены в пример две сцены. Все. Две сцены, три страницы – и я пропал. Потому что влюбился в пьесу, еще ни разу ее не прочитав. А когда прочитал – влюбился еще раз. И еще.
– Сделал предложение. Вообще, это она меня вынудила. Говорила, казалось бы, в шутку: мама, меня никто замуж не берет! А разбитый в груду камней замок пытался утешать. Только принцессе были нужны не утешения. Принцесса хотела здесь жить. Пройти в белой фате. В конце концов: стойка на одном колене и кольцо были бы не лишними! А замок не мог поверить, что голые камни и сквозняки ее не пугают. Уходил от ответа. Говорил: я – властелин колец! Принцесса смеялась. Но однажды не выдержала и расплакалась. «Ты меня замуж не берешь! Ну и не надо! Дурак такой!» И замок сложил к ногам принцессы свои камни.
И до сих пор этому рад. Дурак такой.
– Свадьба. Это особая история.
– Режиссура. Оказалась не просто ближе. Но об этом в другой раз. Пока что я…
– …читал принцессе вслух Стивена Кинга. Принцесса гладила животик и требовала еще. Животик острый. По всем приметам – мальчик. А УЗИ – врет, наверное. Замок, в котором идут белые четкие куски вперемешку со старыми потемневшими и достраивается четвертая башня… Замок, который замазал раствором ходы для Крысиного Короля… Замок рассказывал принцессе страшную волшебную сказку. Сказка называлась «Глаза дракона». В ней были принц Питер и чародей по имени Флегг. Чародей только что убил мать Питера. Принц играл с кукольным домиком своей мамы. А король Роланд смотрел на игру Питера и вспоминал умершую любимую жену. Принцесса сказала: «Как грустно». Потом сказала: «Еще!» А замок делал вид, что у него першит в горле, и ходил на кухню пить чай. Ему было хорошо. Он играл в этой сказке. Легко и свободно.
– Буквально несколько часов назад, в 7.45 утра, у меня родилась дочь. А мамонты, танк «Тигр» и киборги Ганнибала идут лесом.
Потому что в замке появилась еще одна принцесса.
30 декабря 2004
Нижневартовск
1. Ускользающая красота и другие диалоги со Златой
О ПОЭЗИИ
Суббота, утро. Дочь тормошит меня идти гулять, а я никак не могу проснуться.
Злата (три года) – грустно:
– Все качельки ждут меня, а ты не встаешь.
Представил грустные качельки, ждущие Злату, и чуть не заплакал.
ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ… …
Жена с дочкой возвращаются с прогулки. На дверях висит объявление. На фото мужик в бейсболке и надпись «ПОХИТИТЕЛИ ВЕЛОСИПЕДОВ». Недавно в нашем подъезде несколько велосипедов вынесли с лестничной площадки. Злата спрашивает: «Кто это?» Жена объясняет: это плохой дядя, вор.
Злата, глядя на фото, совершенно серьезно:
– Очень похож на нашего папу.
Занавес.
ВОЗРАСТ УЛЫБОК
Злата с очередным философским наблюдением:
– Когда я была маленькая, мама улыбалась.
Я:
– А сейчас не улыбается?
Злата, подумав:
– Улыбается…
Просветлев, девица радостно вытягивается на кровати:
– Я – маленькая!
БУДУЩЕЕ
Злате три года, пора задуматься о будущем.
– Когда я вырасту, я буду Микки-Маусом. Смешным. С ушками на голове. И в красивых белых перчаточках!
КОЛЬЦО ВСЕВЛАСТИЯ
Младшая девица учудила. Укладывал ее на дневной сон. Она меня обнимает крепко-крепко и шепчет: «Моя прелесть». А потом начинает смеяться мелким зловещим смехом. Почувствовал себя странно.
ДЕТСТВО ГИНГЕМЫ
У Златы в очередной раз поменялись жизненные приоритеты. Еще недавно она собиралась стать смешным Микки-Маусом в белых перчаточках, балериной в розовых туфельках… Сегодня: я вырасту и буду феей. С крылышками и волшебной палочкой. Правда, папа? Я сделаю тебе большой дом!
Ну, почему нет-то?
А потом бегала по квартире в крылышках (достались от старшей сестры) и с карандашом (это волшебная палочка) и превращала всех в лягушек.
И тут я что-то заподозрил…
ЗЛАТА И СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО
– Я боюсь черного квадрата… Он такой страшный!
– Э-э… Черный квадрат? А где ты его видела?
– В гостиной. Я больше не хочу его смотреть.
Заинтригованный папа, который совершенно точно не вешал картин Малевича в гостиной, идет и обнаруживает там… черный квадрат.
Черт побери. Действительно. Выключенный телевизор.
– Он такой страшный! – говорит Злата. – Такой!
Малевич был гений.
УСКОЛЬЗАЮЩАЯ КРАСОТА
Папа интересуется жизнью дочери:
– Кто у тебя друзья в садике?
– Валя, – говорит Злата.
– Ясно, Валя. А еще кто?
– Тема. Он красавчик.
