скачать книгу бесплатно
– Что это на рукаве? – спрашивает.
– А это я охотился за красным зверем, – отвечает и смеется.
Услыхали товарищи и тоже засмеялись.
Поглядела она на мужа – был он ей нелюбый, а теперь еще стал и страшный.
Поглядела она на его товарищей – ни одного хорошего лица нет!
Подумала, каково это жить с ними, и забыла все другие страхи, и положила убежать!
– Убегу, куда глаза глядят!
Сечевику очень нравилась сказка: какие важные дела ни заботили его голову, он так глядел на Марусю и так улыбался, точно его сладким медом поили.
– Только дождалась, что все выехали из дому, сейчас она наглухо позатворяла и ворота, и двери, и окна и пустилась бежать по лесу.
Ни дорог, ни тропинок, никакого следа не было, только вечерняя звезда ей светила, и по ней она путь держала.
Целую ночь она все шла да шла, а лес все гуще да гуще, все сплошней да сплошней.
Вот чуть-чуть забрезжилась утренняя заря, и тихо-тихо пробирались в лес алые полоски. Она уже подумала, что с зарею ей веселей станет, как вдруг слышит, за нею погоня, и все ближе, все ближе. Ветки трещат, кони фыркают, мужнин голос грозит: найду! и его товарищи переговариваются: вот тут она! вот там она!
Поглядела она туда и сюда – нет нигде приюту!
Только одно дерево стоит косматым шатром; она поскорей кинулась к тому дереву, взобралась на самую верхушку и притаилась.
Да в поспехе она уронила платок с шеи, и как погоня ворвалась на это место, сейчас они все и увидели белый платок на земле…
– Ай-ай! – сказал сечевик с живостью.
– Сейчас все закричали: «Ее платок! ее платок! она тут! она недалеко! она в эту сторону бежит!»
И начали искать, шарить, саблями ветви рубить, конями кусты топтать.
А муж и говорит: «Не забралась ли она куда на дерево?»
Схватил свою пику и со всей руки почал ею колоть промежду ветвей.
– Ай-ай! – сказал сечевик. – Бедная молодица! натерпелась же она лиха!
Вдруг острое копье вошло ей в бок, потом попало в руку, потом тронуло плечо – она не вскрикнула, не ахнула, да теплая кровь так и закапала, так и закапала с дерева…
Сечевик совсем разжалобился над бедною молодицею; охи и ахи его были самые жалостливые.
– Капельки ее крови попали прямо на голову мужу. «Ох, какая теплая роса каплет с этого дерева!» – сказал.
– Видно, она пробежала дальше, – говорят ему товарищи. – Дальше в погоню за нею!
И все рассыпались между лесною гущиною.
А она тогда тихонько слезла с дерева и опять пустилась бежать.
Долго она бежала, очень долго, и выбежала на дорогу, и видит, едет по дороге старый козак и везет воз с сеном. Кинулась она к козаку и начала его просить: «Возьми меня, добрый человек, схорони меня где-нибудь! За мною погоня! Меня поймать и убить хотят!» – А козак ей говорит: «Да вот я везу сено; ложись на воз, закопайся поглубже, да только лежи смирно!»
– Бравый козак! дай ему Боже здоровья чорзнапоки![3 - Чёрт знает, до коих пор.] – сказал сечевик с удовольствием.
– Только успел старый козак закопать ее в сено да махнуть на волов батогом, а тут и наскакала погоня.
– Не видал ли молодицы? – кричат козаку. – Куда она побежала?
– Не видал, – отвечает козак.
– А что ты везешь?
– Сено везу.
– Хорошее сено у тебя? А ну, удели-ка немножко нашим коням.
Козак остановил воз и накидал сена их коням.
– А у тебя, кажись, люлька не погасла? – спрашивает один разбойник.
– Нет, курится еще, – отвечает козак.
– Дай-ка раскурить.
Козак подал им свою люльку, и они начали друг дружке ее передавать да свои раскуривать.
А атаман ни люльки не раскуривает, ни коня своего не кормит, подошел к возу и приклонил к нему свою грозную голову, да все только глухо твердит: «Найду я ее! найду!»
А она все это слышит и даже его горячее дыханье чует.
Так время шло долго, пока товарищи закричали:
– Атаман! на коня! на коня! Уж день белеется!
И все они кинулись на коней и ускакали в темный лес…
А старый козак поехал дальше и довез молодицу до батькова двора.
– Пусть служит ей доля! – сказал сечевик. – Чудесная сказка, Маруся милая, и великое тебе спасибо за нее! Славная, славная сказка! Такая славная, что и не выразить словом!
VII
Они ни на минуту не убавляли быстрого шагу и успели уже далеко уйти.
Заря еще не занималась, но мягкий, теплый ночной воздух уже посвежел; из далекого, невидного за неясными очертаниями дальних лесов, монастыря разносился слабый благовест; какой-то особый тихий звон пробегал по прибрежным камышам, и река, залившись далеко в мягкий берег сонною струею, возвращалась оттуда, словно внезапно разбуженная и взволнованная, катилась вперед и бурлила беспорядочно и шумно, потом все более и более унимала порывы волн и брызги и исчезала из глаз с глухим ропотом.
У этого залива они повернули.
Ни дороги не было, ни тропинки, но Маруся хорошо знала места и скоро вывела сечевика в чистую степь.
На них пахнуло сильным, крепким, трезвым ароматом свежескошенных степных трав и цветов от огромных, разбросанных по степи стогов сена; сечевик пристально оглянулся во все стороны. За собою невдалеке он увидал в полутьме жилые строенья, укутанные в сень густых деревьев.
– Это наша хата, – сказала ему Маруся. – Загородь близко – впереди.
– Веди, Маруся, – сказал сечевик.
И хоть нигде поблизу не видно было и признака никакой загороди, он, нимало не сомневаясь, зашагал по легким следкам Маруси.
Не успели они сделать пяти шагов, как Маруся промолвила: «Здесь!», и они очутились над чем-то вроде обширной впадины посреди ровной степи, спустились в нее, и на самом дне сечевик разглядел вербовую загородь, а в ней две пары величавых круторогих волов, представлявшихся крутыми холмами на ровной поверхности.
Маруся отворила загородь и дрожащею рукою слегка погладила прежде одну, потом другую рогатую голову. Легкое ласковое мычанье было ей в ответ, и, будто уразумев, что самое главное теперь осмотрительность и тишина, волы, выведенные из загороди, пошли по степи, как тяжелые ладьи по тихим волнам – бесшумно, ровно и быстро.
Воз стоял неподалеку у стога, доверху уже наваленный сеном.
– Что? – спросила Маруся, видя, что сечевик остановился и глядит на нее.
– Какая же ты малая, Маруся! – промолвил сечевик. – Какая же ты малая! Всякий тебя скорее примет за степного жаворонка, чем за деловую особу!
И вправду Маруся не велика была, а среди безбрежной степи, у громадного воза, запряженного мощными волами, подле исполинского сечевика она казалась еще того крохотнее, еще хрупче и еще беззащитней.
– А вот мамин большой платок забыт у воза, – ответила Маруся. – Я его надену по-старушечьи и как сяду на воз, то покажусь старушкою…
И уже ее большие глаза глядели на сечевика из-под старушечьей повязки, под которою исчезла кудрявая светло-шелковистая головка и розовые плечики.
Сечевик не мог не улыбнуться и несколько минут не мог или не хотел промолвить ни одного слова.
Голос его был очень тихий, когда он снова заговорил:
– Ты хорошо знаешь шлях, Маруся?
– Знаю. Все прямо до озерца, а у озерца шлях повернет вправо и уже виден будет хутор пана Кныша, а за хутором уже вольный путь до Чигирина, сказывал пан Крук батьку…
– А ты знаешь пана Кныша?
– Знаю. Он ездит к батьку, разные разности покупает.
– А как он тебя, думаешь, примет?
– Не знаю, как меня примет.
– А как худо?
– Но он ведь не изменит?.. – и ответила и вместе спросила Маруся. – Он к батьку ходит… он приятель…
– А знаешь, Маруся, что теперь повсюду войска стоят, всюду враги шатаются? Знаешь, Маруся, что теперь, вместо цветов, должно быть, по обеим сторонам дороги дым клубится от стрельбы? Резня идет!
– Знаю! – отвечала Маруся.
– Будут глядеть недобрые вражеские глаза тебе в лицо, и если ты собьешься в одном словечке, если только дрогнешь – все пропало!
– Я не собьюсь в слове, не дрогну… Я не боюсь врага, а только боюсь неудачи.
– Маруся, знаешь, может, смерть нас постигнет…
– О, прежде до Чигирина тебе добраться! – промолвила Маруся.
И столько мольбы и решимости прозвучало в ее тихих словах!
На этом разговор у них прервался. Волы быстро были запряжены.
– Маруся, – сказал сечевик, – если кто тебя остановит, не падай около воза, как пташка около гнездышка… разумеешь?
– Разумею! Надо быть, как ты.
– Всем говори, что везешь сено пану Кнышу, а коли благополучно доберемся до Кнышова двора, то ты скажи тому, кто выдет навстречу: «Чудесные зеленя у вас, хоть и неспелыми жать – так хорошо!» Слышишь?
– Слышу, – ответила Маруся.
Сечевик зарылся в громаду сена, наваленного на возу, Маруся заняла место возницы, волы тронули, и воз, пошатываясь и переваливаясь, потянулся по росистой степи.
Звезды уже начинали меркнуть; ветерок стал живее, и капельки росы виднее заиграли по траве.
VIII
Тихо подвигался огромный воз по степной дороге; при свете меркнувших звезд мерцала степь, недавно скошенная и уже густо и мягко застлавшаяся новыми травами и цветами, усыпанная еще неувядшими стогами пахучего сена. Тихо подвигался огромный воз по дороге. Тихо было кругом, и два-три далеких крика, два-три далеких выстрела еще больше давали чувствовать эту тишину.
Перед Марусею вид расстилался во все стороны широко и далеко. Каждый легчайший звук уловляло ее чуткое ушко: и самомалейший шорох трав, и шелест птичьих крылышек, и безустанно ее глаза обращались во все стороны и следили за каждою точкой.
Во тьме летнего рассвета неясно видно было ее личико, ничем не выражала она своих мыслей, ни чувств, но вся фигурка ее на высоте косматого зеленого воза говорила о ее неусыпной бдительности, о ее томительной тревоге.
Вдруг послышался топот многоконного отряда; справа показалась толпа верховых и неистово неслась прямо к Марусиному возу.
Несколько диких, охрипших голосов издали закричали ей:
– Стой! Стой!
Она остановила воз.
Мгновенно ее окружили, и грубые вопросы на чуждом ей наречии посыпались со всех сторон:
– Куда?.. Откуда?.. Чья ты?..
– Из хуторка, – отвечала Маруся. – Данила Чабана дочка. Везу сено в хутор Гоны, к пану Кнышу.
Успокоенные всадники раздались немного, и сиплый голос сказал с досадою:
