Буквари и антиквары

скачать книгу бесплатно

Кэтино, дорогая моя! Сегодня случилось что-то настолько ужасное, что я, кажется, не сумею объяснить тебе этого ни по-русски, ни по-грузински.

Доктор Хейг раздобыл для меня редкое масло для растирания ног. Индийское снадобье, полезное беременным женщинам. Его открытый саквояж стоял на маленьком столике. Метичара вспрыгнула на столик, надеясь засунуть свой любопытный нос в сумку. Столик опрокинулся, и саквояж, падая, перевернулся. Из него посыпались инструменты, флакончики и коробочки, и прямо к моим ногам спланировал лист с яркой картинкой. Я думала, доктор Хейг нарисовал мой портрет – ведь мы уже так подружились, рассказывали друг другу все, и он открыто, хоть и деликатно восхищался моей душой и лицом. Но нет! Это было… turpitude, horreur, vilenie[2 - Рассказ написан в соавторстве с М. Воскобойником.]… там изображались два гусара и дама без одежды в одних чулках и в шляпке. Это невозможно пересказать словами, даже если бы ты не была девицей. К сожалению, я упала в обморок. Когда очнулась, возле меня хлопотала одна Тамрико. Храбрая женщина кликнула повара, и они вдвоем буквально вытолкали мерзавца из моей спальни.

А ведь я ему доверяла… рассказала о папеньке, о тебе, о Саше и даже о Сашиной работе.

Я больше не могу жить здесь на чужбине одна, без мужа и отца. Саша и папенька в каждом письме умоляют меня вернуться в Тифлис. Я думала, что мой долг находиться поближе к мужу. Но теперь я решилась. Несмотря на ужасы дороги, я возвращаюсь домой. Всего пару недель, и мы с тобой увидимся.

Из письма британского резидента в Лондон

Сэр, признаюсь и каюсь, я потерпел полнейший афронт. Вчера доктор Хейг явился ко мне с письмом от юной особы, которую, Вы помните, он часто навещал в связи с ее беременностью. В письме на безупречном французском ему отказывали от дома в выражениях недвусмысленных, и, пожалуй, оскорбительных. Доктор утверждает, что причины для появления такого письма ему неизвестны, и, конечно, лжет. Я непременно заставлю подлеца рассказать все, но не в этом же дело. Теперь потеряна всякая возможность узнавать, чем занимается русский посланник в Тегеране, и я думаю, что нам необходимо срочно найти способ прервать общение этого господина с шахским двором. В этом всецело полагаюсь на Вашу мудрость.

Письмо министра иностранных дел Британии лорда Джорджа Гамильтона Гордона Абердина ее величеству королеве Виктории

Ваше королевское величество! На Ваш запрос со всей искренностью отвечаю: британские агенты не имеют никакого касательства к трагическому разгрому тегеранской чернью русского посольства. Разумеется, мы не хотели такого душераздирающего, бессмысленного и, более того, невыгодного для британской дипломатии злодейства. В наших интересах было только чуть-чуть осложнить отношение персов к русской миссии, чтобы стимулировать возвращение Александра Грибоедова в Тебриз, к своей супруге. Не хочу вдаваться в мелкие подробности, но пребывание русского посланника в Тебризе открывало перед нами перспективы некоторой экстраординарной информированности в вопросах русско-персидских отношений. Однако управлять толпой разъяренных фанатиков оказалось невозможно, несмотря на все усилия нашего резидента в Тегеране. Разумеется, он отозван в Лондон и понесет соответствующее карьерное наказание.

Примите мое глубочайшее сожаление о случившемся вместе с изъяснением моей полной покорности желаниям Вашего величества. Я готов немедленно уйти в отставку, если такова будет Ваша воля.

Из письма Нины Александровны Грибоедовой скульптору Демут-Малиновскому

Дорогой Василий Иванович! Еще раз выражаю Вам свою благодарность за Ваше согласие изваять надгробие для моего мужа Александра Сергеевича Грибоедова на Святой горе в Тифлисе. Одна маленькая просьба. Мне бы хотелось, чтобы на могиле была надпись: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»

Накануне экзамена

Лена родилась в подмосковном поселке. У родителей там был свой просторный деревянный дом. В соседних домах жили такие же, как и они, инженеры, математики и архитекторы. Мама и бабушка Лены были врачами, так что ей и в голову не приходило поступать на какой-нибудь другой факультет. Ездить на занятия каждый день из дома было невозможно, так что ей законно дали место в общежитии в Москве.

Ее соседку по общежитию звали Надей. Она приехала из уральского поселка. Ее мама работала портнихой. Девочки быстро и крепко подружились. Лена была отличницей, а Наде учеба давалась не без труда, и Лена охотно ей помогала. К экзаменам они готовились вместе.

Шла зимняя сессия. Лена сидела с ногами на кровати, обложившись атласами, и читала учебник. Надя вошла и молча стала разматывать пуховый платок. По ее лицу катились слезы. Лена ужасно встревожилась. Подружка была веселой легкомысленной девочкой, и Лена еще ни разу не видела ее плачущей. Случилось действительно что-то очень плохое.

Надя, плача, продолжала раздеваться. Сняла пальто и сапоги, стащила шерстяные рейтузы и свитер и повалилась, уже безудержно рыдая, на свою кровать.

Кружка горячего чаю и бутерброд с колбасой ее немного успокоили. Доедая последние крошки, она сказала:

– У меня будет ребенок!

Лена была потрясена.

– Как это может быть? – вскричала она. – Кто он? Да когда вы успели? И где?!

– Это Костик, – уныло ответила Надя. – Я не хотела. Правда не хотела. Мы в парке…

– Как, – взвилась Лена, – в парке? В такой мороз? Да как же это могло случиться? Ты же одета, как капуста!

Технические подробности так заворожили Лену, что она и думать забыла о коварстве Костика.

– Мы с ним сидели на скамейке, шептались, а потом поцеловались.

– Ну? А дальше?

– Всё, – ответила Надя.

– Подожди, что ты несешь? Мы же учим эмбриологию! А сперматозоид откуда?

– Дура ты, Ленка! – заревела Надя. – Какая еще эмбриология?! Мне мама сказала: если буду целоваться с мальчиками, рожу ребенка. Тебе мама не объясняла, что ли?!

– Мне – нет, – сухо ответила Лена. – И реви потише. У меня завтра экзамен.

Скорая помощь

Впервые я увидел фею, когда мне было уже за шестьдесят. Впрочем, она была не похожа на фею – толстая тетка, моего примерно возраста.

Мы разговорились на остановке, ожидая автобуса. Ждать пришлось минут сорок. Говорить с ней было необыкновенно легко. Как в студенческие времена – текучий стеб, перемежаемый цитатами, намеками на хорошо знакомые обоим анекдоты и фильмы, которые мы смотрели сорок лет назад, быть может, в одном и том же зале. Ее звали Майей. Она попросила мой телефон, чтобы позвонить домой, – свой Майя забыла на работе. Я дал ей мобильник, она поговорила с мужем и вернула трубку.

Черт его знает, что заставило меня через пару дней разыскать номер, против которого не было ничьего имени, и позвонить моей фее по ее домашнему телефону. Мы стали перезваниваться.

После первого же разговора, и даже еще во время него, я начал что-то чиркать на разорванном конверте. Закончив болтать, я продолжал рассеянно двигать ручкой по бумаге и с изумлением увидел, что нарисовал кошку. И не просто кошку, а свою Эльзу. Томную голубую британку, пушистую и благосклонную ко всем на свете. В этом бы не было ничего удивительного, если бы не одно обстоятельство: я совершенно не умею рисовать.

Когда дочь была маленькой, мне приходилось, пока жена уходила к врачу или пекла торт, рисовать по ее требованию животных. Я нисколько не затруднялся. Всякое четвероногое изображал в виде огурца, на одном конце которого был кривоватый кружочек с ушами, а на другом – метелочка хвоста. Ну и конечно четыре палочки, уходящие от огурца вниз. Если требовалась лошадь или корова – ноги снабжались копытами. Их я тщательно заштриховывал. А если это был заяц или собака, то просто так.