скачать книгу бесплатно
Руслан неожиданно оказался свободен, и это опьянило его, привыкшего существовать в жестких рамках долга. Так человек захлебывается воздухом улицы, выйдя из многолетнего заточения в подвале.
И он ничего больше не хотел знать ни о каких обязательствах, не хотел даже думать о том, есть ли они у него перед женщиной, три года делившей с ним постель.
Что ж, пришло время за это расплатиться.
Инга обошлась с ним круто, но в целом справедливо.
Волчеткин засмеялся и залпом выпил виски. Только если о крахе карьеры профессора Волчеткина узнает Макс, это будет уже перебор. Этого он не заслужил.
Макс возник на пороге в семь ноль пять вечера, строго в назначенное время плюс несколько минут для хорошего тона. Как всегда, в идеально сидящем двубортном костюме и сияющих ботинках. О стрелки его брюк можно было порезаться, а узел галстука представлял собой маленький шедевр. Прическа – волосок к волоску. Не будь Макс так завораживающе, просто волшебно некрасив, его скорее можно было бы принять за манекен, чем за живого человека.
Плащ благородного цвета беж перекинут через локоть с тщательно продуманной небрежностью, в другой руке – чемодан на колесиках.
– Тетя Аня… Руслан… – хозяева удостоились тщательно продуманных родственных поцелуев, – очень рад вас видеть. Спасибо, что пригласили погостить.
– О чем ты говоришь, дорогой! Живи сколько хочешь, хотя я надеюсь, твоя семейная жизнь скоро наладится.
Макс как-то неопределенно повел бровью.
– Руслан, помоги брату распаковать вещи, и будем ужинать.
Зная педантичность двоюродного брата, Руслан ограничился тем, что поставил его чемодан в центре комнаты, развалился на диване и принялся с любопытством наблюдать, как тот достает идеальные стопки сорочек, два костюма, упакованные в специальные чехлы, носовые платки и прочее. Сильное душевное волнение и неопределенность семейной жизни не помешали родственнику обстоятельно собраться. Затем на свет божий появились такие странные вещи, как специальные ящики-ячейки для нижнего белья, вешалки для носков и маленький утюг.
– Это-то тебе зачем, господи, – не выдержал Руслан, – куда ты, думал, едешь? В дикие племена? Мы отсталые, не спорю, но уж утюг-то есть у нас.
– Такого нет, – наставительно произнес Макс своим надтреснутым голосом, – это специальный портновский утюжок для мужских костюмов.
– Ну извини. – Волчеткин полюбовался на свои ноги в потрепанных джинсах и перевел взгляд на брата. Тот тщательно расправлял на плечиках пиджак цвета маренго.
Чужой человек, увидев их рядом, ни за что не предположил бы, что эти двое связаны кровным родством. Объединяли братьев только высокий рост, широкие плечи и жилистая конституция. Все, на этом сходство заканчивалось. Руслан являлся привлекательным брюнетом с резкими, но тонкими чертами лица и замечательным галльским носом.
А Макс… Его высокая худощавая фигура была ужасающе нескладной, и этого не мог скрыть ни один из его знаменитых костюмов. Волосы густые, пшеничного цвета, пожалуй, хороши, но слишком безукоризненная прическа убивала всю их прелесть. Создатель наградил Макса лицом треугольной формы, с острым подбородком, удивительно длинным носом и серыми, слегка раскосыми глазами, и черты эти настолько не гармонировали друг с другом, что казались смелым экспериментом Бога. Будто устав от однообразия симпатичных лиц, тот взял и прикинул: а если так?
Из-за глубоких носогубных складок братец казался суровым и мрачным человеком, но ушные раковины, поставленные перпендикулярно к голове, и длинная тонкая шея делали из него вечного подростка.
Бедняга Макс был очень некрасив, но это была некрасивость уникальная, притягивающая взгляд. Как картина Пикассо среди рождественских открыток. Надо сказать, что улыбался двоюродный брат редко, еще реже смеялся, и в такие моменты его лицо действительно становилось хаотичным нагромождением ломаных линий.
– Еще раз прими мои соболезнования, – сказал Макс, закончив распаковываться и в растерянности глядя на свой чемодан, не зная, куда его пристроить.
– Спасибо, – кивнул Руслан, сделав подобающую мину, – давай свой сундук на колесах, я поставлю его в кладовке.
(Не слишком далеко, добавил он мысленно.)
– Подожди минуту, График, – Макс придержал его за локоть, и Руслан невольно улыбнулся, услышав свое детское прозвище, – я хотел бы сразу обсудить с тобой один деликатный момент, чтобы позже у тебя не создалось впечатление, будто я наблюдал за тобой, как профессионал.
Руслан пожал плечами – мол, давай.
– Я мог бы поработать с тобой, если хочешь.
– Не хочу!
– Пожалуйста, подумай над моим предложением. Я хороший специалист в своей области и мог бы помочь тебе справиться…
– Я справляюсь, как ты видишь! – перебил Руслан.
– Внешне да! Но ты долгое время находился в психотравмирующей ситуации, и я был бы рад помочь тебе преодолеть последствия. Мы не настолько близкие друзья, чтобы это помешало мне видеть в тебе пациента, а тебе во мне – врача.
– Спасибо, обойдусь. Знаю я вас, психиатров! Начинается все с желания исследовать запутанные лабиринты человеческой души, а в итоге аминазин и мягкая фиксация.
Макс покачал головой и заметил, что брат путает психиатрию с психотерапией, собственно, негативное отношение к последней и есть причина всех несчастий нашего народа. На Западе, мол, совершенно здоровые люди ходят на терапию при каждом удобном случае, а у нас все общество состоит из невротиков и психопатов, которые не обратятся за психотерапевтической помощью даже под дулом пистолета.
– Стало быть, я невротик. Или психопат, это как тебе больше нравится. Если вообще есть какая-то разница, – буркнул Руслан.
Макс наставительно поднял палец:
– Разница принципиальная! Невротик мучает себя самого, а психопат всех окружающих.
Руслан молча подхватил пустой чемодан и понес в кладовку. При всех своих аристократических манерах Макс никогда не страдал излишней тактичностью. Не успел приехать, сразу с порога: психиатра вызывали? Мог бы сообразить, что у Руслана теперь, после многолетней жизни с душевнобольной женой, аллергия на само это слово!
Когда Оля заболела, братец был еще молодым специалистом, и помощь его заключалась в том, что он связывал Руслана с корифеями. А теперь профессионально вырос, окреп и нацелился на руслановский мозг, едва распаковав свои дурацкие манатки!
Кладовку давно не разбирали, в ней скопилось огромное количество очень нужных вещей, которыми никто и никогда не пользовался, так что пришлось изрядно постараться, чтобы втиснуть туда еще и Максов чемодан. С усилием закрывая дверь, Руслан подумал, что, вероятно, согласился бы с братом, если бы речь шла не о нем самом, а о каком-то постороннем человеке. Конечно, в голове у него творится черт знает что, но отдать свой мозг в руки этого аккуратиста, чтобы он там ровненько разложил все извилины… Нет, спасибо! На крайний случай у него в ящике с инструментами лежит психотерапевт. В стеклянном халате, усмехнулся Руслан.
На кухню вышла мама и захлопотала, накрывая стол к ужину. Краем глаза Руслан отметил, что в обращение вернулся их фарфор, и это почему-то было неприятно.
Представив себе предстоящую трапезу, он решил, что братца на сегодня, пожалуй, хватит.
Соврал Анне Спиридоновне, что его вызывают на работу, быстро соорудил несколько бутербродов и был таков.
Руслан любил раннюю осень, с ее темными вечерами и дождями, по-летнему сильными и шумными. Рыжеватые сумерки спустились на Васильевский остров, приглушая цвета и делая его похожим на старинную фотографию. От Невы тянуло сыростью, а мелкие выщерблинки гранитного парапета набережной были полны воды. Дорога была вся в черных лужах, а листва на редких деревцах в Румянцевском садике уютно блестела в свете фонарей от недавно прошедшего дождя.
Подняв воротник куртки, он зашагал на работу. Полина сегодня дежурит, ей будет приятно его видеть.
Пока дойдет, пока пообщается с возлюбленной… К его возвращению Макс, ярый поборник режима, будет спать, а потом Руслан потихоньку к нему привыкнет…
Брак старшей сестры Анны Спиридоновны много лет был бездетным, и вдруг, когда все уже смирились с этим положением вещей, на свет появился Макс.
Что ж, стоило больше десяти лет ждать этого чудо-ребенка! Маленький гений, истинная услада родителей, Макс был послушным и любящим сыном, круглым отличником, вежливым и культурным мальчиком и настоящим кошмаром для всех детей, имеющих несчастье состоять с ним в родстве и свойстве.
Странное дело, улыбнулся Руслан, если муж ставит жене в пример другую женщину, мол у нее и фигура лучше, и лицо красивее, и готовит она ого-го, то он нахал, грубый человек и никуда не годный супруг! А если родители предлагают своему ребенку двоюродного брата как образец для подражания, это считается совершенно нормальным.
Все детство Руслан только и слышал о невероятных достижениях брата, который мало того, что учился на одни пятерки, еще уверенно брал все призы на олимпиадах и даже участвовал в телепередаче «Умники и умницы»!
Конечно, вздыхала мама, у такого талантливого мальчика неизбежны проблемы со сверстниками… Но в этом Руслану тоже чудилось восхищение, а не упрек. Не принятый в детском коллективе Макс не заставлял мать волноваться, гоняя целыми днями на велике и падая с деревьев, а чинно сидел с книжечкой и набирался ума.
Единственный ребенок пожилых родителей, болезненный, тщательно оберегаемый от дурного влияния улицы, Макс был обречен на грустную участь «маленького взрослого». Бабушка учила его красиво есть, по-офицерски шаркать ножкой, и к пяти годам он приводил в восторг весь реликтовый островок старой аристократии, который представляло собой семейство. Анна Спиридоновна с ее интересом к жизни и авантюризмом со временем отдалилась от родственников, встречи были редкими, но тягостными для обоих детей. Руслану не разрешали вовлекать Макса в разные интересные штуки типа катания на тарзанке или прыжков с гаражей, а когда они стали постарше, мама говорила прямо: «Если я узнаю, что ты дал Максу сигарету, я убью тебя собственными руками. Просто из милосердия, чтобы избавить от пыток, которым подвергнет тебя тетя Вера». Приходилось сидеть дома и вести жутко скучные беседы о книгах и учебе. И то родители всегда подслушивали, чтобы Руслан не сболтнул чего-нибудь лишнего, способного испортить чудо-ребенка.
Потом родители Макса переехали в Москву, унаследовав там квартиру, и общение, слава богу, свелось к телефонным разговорам, из которых Руслан всегда знал, что поделывает брат. И всегда Макс оказывался на шаг впереди…
Они одновременно поступили в мединститут, но Руслан в свой год и в Петербурге, а кузен – перескочив два класса экстерном и в Москве. Вместе закончили, но Руслан просто так, а Макс – с красным дипломом. Оба защитили кандидатские диссертации и тут сравнялись на короткое время, ноздря в ноздрю пройдя путь от ассистентов до доцентов, и вместе вышли на защиту докторских.
Оба получили степень докторов наук, но Макс при этом выпустил по материалам диссертации монографию, благосклонно принятую научным сообществом, и научно-популярную книжку, которая очень неплохо раскупалась. А еще он был младше Руслана на два года!
Дальше все продолжалось в том же духе. И Руслан стал заведующим кафедрой, и Макс, но брат к тому же открыл частную клинику и весьма преуспел.
В молодости Руслан утешался тем, что зато он живет нормальной жизнью, где есть и друзья, и девушки, и неожиданные повороты фортуны, а не обречен на унылую судьбу книжного червя, как Макс.
Но брат и тут его обошел. Долго влача герметичное существование вечного девственника, Макс сделал неожиданный спурт, женившись на неправдоподобно красивой дочери весьма состоятельного предпринимателя.
Руслан всегда чувствовал себя немного виноватым перед матерью, что он не такой гениальный, как брат. Это было глупое, детское и, что там, недостойное чувство, которое следовало давно вырвать с корнем из души, но корни эти сидели слишком глубоко.
Не заведя друзей среди ровесников, Макс льнул к Руслану и не понимал, что тот совсем ему не рад. После института брат вернулся в Петербург и одно время был слегка навязчив, а потом Оля заболела, стало не до родственного общения, Макс не лез больше со всякими билетами в филармонию и на выставки, но профессиональную его помощь нельзя было не оценить. Он находил пути к лучшим специалистам, договаривался о стационарном обследовании, а потом, когда Оля умерла, помог с организацией похорон. Не сумевший толком адаптироваться в социуме, классический «ботаник» оказался безупречным родственником, так что мама сделала все правильно, пригласив его погостить. Но в такие грустные минуты, навеянные сумерками и прошедшим дождем, Руслану казалось, что она позвала брата специально, не желая оставаться наедине с сыном, который не мог дать ей тепла и внимания.
Мама старалась утешать и поддерживать Руслана, но почему-то ей понадобились другие люди, чтобы утешаться самой. Кристинка эта несуразная, теперь Макс.
«А вдруг семейные неурядицы брата – это предлог? – с ужасом подумал Руслан. – вдруг мама специально пригласила Макса, чтобы он привел в порядок мои мозги?»
Нет, это уже не дедуктивный метод, а паранойя! С такими мыслями действительно пора…
В приемном отделении он с трудом протолкался через маленькую толпу агрессивно настроенных людей, пришедших за медицинской помощью. Как всегда по пятницам, запах перегара был особенно густым.
Окинув толпу профессиональным взглядом, Руслан определил, что в действительно срочной помощи нуждается дай бог треть всех этих людей, остальные просто явились в удобное для себя время, не желая обивать пороги поликлиник.
Несмотря на недавний ремонт, отделение казалось мрачным и запущенным. Белая кафельная плитка кое-где отвалилась, обнажив безысходные серые шлепки цемента, на потолке расплылось бурое пятно от протечки, с которого на зазевавшихся докторов периодически падали куски краски.
Отделение располагалось на первом этаже, поэтому тут даже летом бывало сыро и промозгло, усиливая общее ощущение безнадежности.
Из-за двери хирургической смотровой доносились ставшие уже почти родными угрозы: вы мне отказываете в помощи? вы обязаны! как ваша фамилия?
Подобные вопли превратились в неизменный атрибут практики врача и от частого повторения уже не производили того впечатления, на которое рассчитывали граждане.
– Моя фамилия – пошел отсюда вон, – с этими словами в коридор вышла Мила и по инерции продолжила: – А имя – завтра в поликлинику обратишься. Давай-давай, иди отсюда, пока я милицию не вызвала, – крикнула она явно нетрезвому мужчине средних лет и наконец повернулась к Руслану: – пойдем покурим?
В курилке, странное дело, никого не было, и Мила с неожиданной для своей комплекции легкостью вскочила на высокий подоконник. Руслан полез в заначку, на верхней полке железного шкафчика со швабрами они всегда хранили пачку сигарет для таких вот некурящих докторов, как они с Милой. Потому что нет-нет, да и наступала минута, когда вдохнуть горький дым становилось просто необходимо.
– Откуда это взялось? – сказала Мила с недоумением. – Нет, всякое бывало, конечно, но к врачам относились с уважением, если писали жалобы, то почти всегда по делу. А сейчас – вздохнешь невпопад, и пожалуйста! Иди отписывайся! Иногда возникает чувство, что каждая спасенная мною жизнь – это удар по эволюции.
Руслан затянулся и глубокомысленно выпустил дым.
– Из всего информационного потока санитарного просвещения наш любимый гражданин уловил только одну идею: врачи кому-то там что-то давали и теперь по гроб жизни должны лично ему, – сказал он с усмешкой, – и, в общем, успех лечения зависит не от того, насколько тяжело он болен, а от того, как громко он на врача орет. Он не понимает, что иногда вылечить человека – это все равно что пройти по минному полю. Шаг вправо, шаг влево, и всё!
– Так медики сейчас как штрафбат! – расхохоталась Мила. – Гонят нас на минные поля, а за спиной заградотряд из всяких проверяющих, которым пациенты с радостью пулеметные ленты в виде жалоб подносят. А никаких миноискателей или там защитной амуниции ни фига не выдают, кстати, особенно в последнее время. Все ножками, ножками… Ну ладно, черт с ним! Подумаем об этом, когда нас пригласят разрабатывать новую концепцию здравоохранения, а сейчас нечего воздух сотрясать.
Мила коснулась его плеча, и даже сквозь куртку Руслан почувствовал тепло ее ладони:
– Ты как? Держишься?
– Спасибо, Мила, я в порядке. Сама понимаешь…
Так вышло, что они с Милой не виделись очень долго, то она была в отпуске, то на учебе, потом отпуск брал Руслан, и у него не получилось поговорить о смерти жены с единственным человеком, которого он считал своим настоящим другом.
– А ты на нас не сердишься? – вдруг спросила она. – Не думаешь, что в смерти Оли есть вина наших врачей?
Он покачал головой:
– Ну что ты! Может быть, шанс был. Может быть, один из ста, а может быть, и больше. И если бы доктор нашел тропинку через это минное поле, я был бы благодарен ему до конца жизни. Наши не сумели, так это судьба, куда деваться. Как сказал Пушкин: но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья, да брат мой от меня не примет осужденья, и дух смирения, терпения, любви и целомудрия мне в сердце оживи… Да я вообще, – Руслан махнул рукой, – сам я хорош! Сидел как идиот возле Оли и ни о чем не думал, кроме того, что не хочу ее терять. Наверное, надо было искать консультантов, сгонять всех профессоров к ее постели, самому, может, сунуть нос в историю болезни, а я тупо сидел, держал ее за руку и плакал. Хотя толку от моих слез не было никакого. Так что если кто и виноват, то только я.
Мила вздохнула. Слишком долго стряхивала пепел с сигареты.
– Знаешь, Руслан, – сказала она тихо, – не бывает ведь абсолютного счастья, правда? Может быть, несколько минут, а потом обязательно привкус разочарования, пусть капля на ведро, но обязательно есть. Зато и абсолютного горя тоже не бывает. Как на солнце есть пятна, так и во тьме найдется лучик света. Всегда есть что-то, ради чего надо идти дальше, какой бы мрачной и беспросветной ни представлялась тебе жизнь.
Дежурные терапевты были почти исключительно женщины, но кабинет имел казенный, тоскливый вид, его обитательницы не прилагали никаких усилий, чтобы хоть немного смягчить обстановку. Стены, оклеенные дешевыми обоями с невнятным рисунком, были совершенно голыми, никто не озаботился повесить даже календарь. Вместо занавесок окно закрывали вертикальные жалюзи с кое-где уже оборванными полосками. В единственном цветочном горшке, слегка тронутом плесенью по краям, под слоем пыли произрастало какое-то вечнозеленое растение, изумляя своей живучестью, потому что по его виду сразу становилось ясно, что его никто не поливает.
Руслан присел к маленькому столу и с неудовольствием отметил, что цветочный рисунок на клеенке почти весь стерся, углы клеенки прорваны, и вся она изрезана ножом, словно кто-то кромсал хлеб жадно и небрежно.
И кружка, в которой Полина подала чай, тоже показалась сомнительной. С какой-то разухабистой надписью, щербатая, Руслан так и чувствовал, что, когда выпьет свою порцию, обнаружит внутри на стенках густой чайный налет, поэтому отставил кружку, даже не пригубив.
– Нет, что эта сучка о себе возомнила! – воскликнула Полина, убедившись, что дверь кабинета плотно закрыта. – Выспала себе ректорское кресло, так теперь может людям жизнь ломать? Ничего, найдется на нее управа!
– Полячонок, не воспаляйся, – с улыбкой посоветовал Руслан, пытаясь обнять любимую девушку, но безуспешно, так быстро и энергично она расхаживала по кабинету. – что теперь поделать… Мы с тобой ее сильно обидели. Я предал, ты глумилась. Ничего удивительного, что она решила отомстить.
– Знаешь, ты как хочешь, а я не допущу, чтобы какая-то шлюха мне жизнь ломала, – воскликнула Полина с интонацией, показавшейся Руслану несколько театральной. – если уж на то пошло, она сама во всем виновата! Никто ее не заставлял к женатому мужику в постель ложиться. Уж в тридцать-то лет пора бы знать, что раз стала подстилкой, ею и останешься. Не было у тебя перед ней никаких обязательств, так что нечего было лезть на место твоей жены!
Руслан поморщился. Эта мораль вдруг показалась ему такой же дешевой и пошлой, как кружка, в которую Полина налила чай. И такой же слегка грязноватой.
– Пусть так. Моя совесть, допустим, чиста. Но ты-то зачем к Инге заявилась с нравоучениями? Неужели так хотелось ногами попинать поверженную соперницу? Блажен, Полина, «кто крепко словом правит и держит мысль на привязи свою, кто в сердце усыпляет или давит мгновенно прошипевшую змию».
Она нетерпеливо махнула рукой, как бы отгоняя от себя пушкинские строки:
– Я сделала, что надо. Она хоть заткнулась, а иначе, представь, сколько бы эта шлюха тебе еще мозг высасывала, пока бы до нее доехало, где ее место в твоей жизни! Так что нечего мне теперь стишки читать, лучше скажи спасибо.
– Спасибо, – сказал Руслан.
– Нет, я это так не оставлю, не беспокойся. Если она думает, что стала царицей мира, то очень сильно ошибается. Мне обещали место ассистента кафедры, и я его получу!
Полина была очень хорошенькой, даже когда злилась. Пожалуй, особенно когда злилась. Волнение придавало румянец ее очень белой, как у всех рыжеволосых людей, коже, а выражение томных, немного сонных зеленых глаз в такие минуты становилось острее. У нее было овальное личико с пухлыми губами. Когда-то она казалась Руслану таинственно-прекрасной, как сказочная принцесса.
– Разве тебе так плохо тут работается? – спросил он, наконец поймав Полину и усадив к себе на колени. – зарплата лучше, чем на кафедре, сутки оттарабанила – и три дня делай, что хочешь. Случаев интересных море, а наукой хочешь заниматься – оформляй соискательство, и вперед.
– Не разыгрывай из себя дурачка! Тут перспективы нулевые, и я поступила сюда только потому, что мне было твердо обещано место ассистента. До старости тут всякому быдлу сопли вытирать да с бабками безмозглыми возиться – это не предел моих мечтаний, знаешь ли. Как они достали все! Мозгов не хватает не то что лекарства принимать по назначению, об этом я уж не мечтаю, так хоть в чай сахар не хреначить по десять ложек при диабете! Основной инстинкт только остается, каждую минуту ноль три наяривать. Создается впечатление, что у бабок медицина вместо секса.
Руслан только хмыкнул. Каждый врач становится мизантропом – это неизбежные издержки профессии, но, кажется, Полина за два года работы продвинулась на этом поприще дальше, чем Мила за двадцать.
– А я хочу общаться с нормальными людьми, которые понимают, что для получения нормальной помощи, а не отписки для страховой компании врача надо правильно мотивировать. И знают, что вопли про прокурора и Гиппократа в протокол правильной мотивации не входят, – засмеялась Полина. – но такие люди понимают и то, что мозги у участковых врачей и скоровиков давно высосаны таким вот быдлом, и идут не в эту помойку, а на кафедру. Да что я тебе рассказываю, ты сам не больно-то увлекался дежурствами.
– Ты знаешь, почему.
– Да знаю, знаю. – Полина обняла его, и Руслану вдруг захотелось самого простого, первобытного человеческого утешения. Не удовольствия и экстаза, а чтобы прильнуть всем телом, растворить в мягком женском тепле свои горести и заботы. В точности по Маяковскому: ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское…
