скачать книгу бесплатно
– Суд завтра, – коротко ответил старший.
– Да покарает же его власть Императора за дерзкие речи и самозванство, – подобострастно произнес Мордохей и, запахнув халат, вернулся к повозке.
«Иисуса завтра будут судить, – пронеслось в голове Дисмаса. – Хочешь видеть рыбака – иди в тенета».
Караван вошел в ущелье, Дисмас дважды крикнул птицей и, не давая опомниться легионерам, с воплем бросился на них с голыми руками.
4
Разбудил меня стук в дверь, больше напоминавший схождение лавины в горах. Я сорвался с места и рванулся к двери.
– Битый час колочу, – недовольно выговорил мне Читатель, – а вы, дорогой Писатель, похоже, заснули и про апельсины, видимо, запамятовали.
Я потирал лоб, пытаясь вспомнить сон – душное ущелье, римские солдаты, разбойники, ковры, в общем, всякая чушь.
– Будут тебе апельсины, проходи, сейчас нарежу, да вот только, брат, хотел рассказать тебе что-то важное, а что – забыл.
Читатель усмехнулся, похлопал сначала меня по плечу, затем бутылку и успокаивающим тоном заметил:
– Вспомнишь – расскажешь. Лучше послушай: я вот, пока в магазин бегал, стал твоим коллегой – Поэтом – стихи написал:
Предательством своих пленен,
Наместником чужим казнен,
И сам Христос мя ввергнул в ад.
Не ты ли в этом виноват?
Он гордо посмотрел на меня и спросил:
– Не знаешь, о чем это?
– Не знаю, – ответил я и пошел чистить апельсины.
Думаете, ангелам легко? Или Семь ангельских забот
Мне выпала большая честь —
На темном небе звезды счесть.
Но по ночам я сплю всегда,
А днем видна одна звезда.
Я – ангел. Если не верите, посмотрите на меня: светящийся лик, большие голубые глаза, очаровательная улыбка и легкое, невесомое тело. Крылья также имеются. Спросите, как увидеть меня? Например, покинув физическое тело. Удобнее всего во сне, хотя можно и наяву, только не вздумайте находиться в этот момент за рулем автомобиля или возле банкомата с введенным кодом, и уж точно не применяйте для этого какой-либо акт самоуничтожения с помощью яда, веревки или керосина – самоубийца не увидит ангела, у него будут иные соседи.
Итак, вы не за рулем и не у банкомата, и вы настроились на ангельские сферы. Закрывайте глаза, делайте глубокий вдох… вот и я, прямо перед вами, можете потрогать перья на крыльях и послушать меня. Я расскажу вам об ангельских заботах.
Первая забота ангела – его хранимый, как правило, тот, кто был ангелом-хранителем теперешнего своего ангела в земной жизни. Мой подопечный, к слову, на месте не сидит, каждую секунду держи ухо востро, а глаз – на его ауре – пускается во все тяжкие с безрассудством новобранца. У меня к вечеру крылья свинцовые и руки в мозолях, а при этом еще шесть забот.
Вторая – это служба в ангельском воинстве. Призывают ежедневно, и если нет битвы добра со злом, то Михаил проводит учения. Он нахватался этого у Суворова, когда был его Хранителем, вот и гоняет свои крылатые войска, поддерживая тонус и дух. А ты, ангел-воин, создавая сознанием светящийся щит от нападения условного демона, не забывай о земной голограмме, которая в этот момент полезла на дерево спасать кошку, а радикулит и гнилой сучок под ногой ей нипочем. Но вот условная атака условного зла отражена при треснувшем сучке, но я успеваю подвинуть муравейник в нужную точку, и кошка, вопящая от страха и возмущения, спасена ценой искусанной спины. Теперь можно ангелу и вздохнуть?
Нет, потому что имеется третья забота, и это осознание собственной земной жизни, той, в которой вот этот искусанный спасатель кошек работал на моем месте. Это нелегкий труд, доложу я вам. Все ваши пороки ведут себя как блохи на теле у спасенной кошки. Во-первых, они видны на светлом теле ангела, как черные точки, и прикрыть их нечем. Во-вторых, они «кусаются», напоминая о себе, и здесь вы не можете почесаться – тело света не чешется, просто вы ежесекундно понимаете, что требуется соскрести с себя в следующий ваш земной раз, но знаете, что позабудете обо всем при рождении, – это ужасный зуд.
И отдельно остановлюсь на грехах. Каждый из них утяжеляет ваш «невесомый» вес, нет, вы не испытываете нагрузок и даже не ощущаете земного притяжения, находясь в его поле. Речь о низких энергиях греха, которые понижают ангельский потенциал. Набейте карманы камнями, возьмите в руки чугунный казан и погоняйтесь за бабочками. Тяжко? А ведь параллельно во времени вы отбиваетесь от сил Зла и двигаете муравейник. Совсем тяжело? Но подождите, есть четвертая ангельская забота.
Ангелы чистят тонкие планы, да-да, на Небе, как и на Земле, требуется уборка окружающего пространства. Смеетесь, представили себе ангела с ангельской метлой? Ну, мы тоже следим за прогрессом и пользуемся, нет, не пылесосами, а молитвами, по принципу работы они схожи. Мы читаем специальные молитвы очищения, если перевести на человеческий язык, то звучат они примерно так: «Мать, приютившая и накормившая, прости неразумных, пачкающих одежды твои, и дозволь с благодарностью снять с них следы неразумения, ибо, очищая тебя, очищаем и руки свои».
Энергия молитвы очищения, как вихрь, втягивает в себя более низкие энергии загрязнений и пересылает их, трансформированные особым образом, в хранилища низких энергий. Тонкие планы грязнятся постоянно, молиться нужно все время, не забывая о сборах Михаила, шустряке в бурном земном существовании и кусачих блохах. Тут у любого голова пойдет кругом, тем более никто не отменял пятой ангельской заботы.
Ангелы – строители тонких планов. Конечно, создают их Иерархи, но ангелы восполняют разрушенный или отобранный Альтернативными Силами первичный материал тонкого мира. Этими кирпичиками становятся энергии спасения земных жизней, они передаются Иерархам для нового сотворения, мы – муравьи тонкого мира, тянущие травинки и веточки в свой муравейник. Вибрации спасения питают и нас самих, земное счастье подопечного – десерт на столе у его ангела. Но засиживаться за перекусом не приходится, как вы уже поняли: одновременно с этим ангела ждет Михаил, самобичевание, пылесос и новые земные приключения. Уф, даже перечислять нелегко, не то что жить с этим. И плюс к вышеупомянутому перечню имеем шестую ангельскую заботу.
Мы, ангелы, проводники. Здесь, на Земле, полно гостей – душ из других миров. Их ангелы не могут сопровождать своих подопечных в подобных путешествиях, имеющиеся заботы, теперь уже известные вам, оставляют их в своих мирах. Но души свободны в собственных намерениях и желают познавать Вселенную, они неудержимы, хотя мой искусанный муравьями непоседа постоянно рвется на Марс, видимо, в детстве начитался фантастики, только намерение его слабо, и поэтому болтается он возле Земли, притянутый сознанием закона притяжения, под моим присмотром.
Но вернемся к гостям. Новый для них мир – как лабиринт. Даже тонкие планы планет различаются очень сильно, не говоря о физических свойствах, размерах и условиях. Вот тут и появляемся мы, ангелы-проводники, и пока душа-гость пребывает здесь, мы остаемся при ней, вместе с маневрами Михаила, самопознанием, активностью земного персонажа и кирпичами для Строителей-Иерархов. Вам кажется, что пора заканчивать с обязанностями ангелов? Нам тоже этого хотелось бы, но существует седьмая, самая важная и сложная забота – Любовь к Богу.
Пробовали ли вы возлюбить Бога на земле? Существующего в сознании, в книгах, в молитвах, в искусстве, во всей вашей жизни, но невидимого, неосязаемого, неслышимого, не определенного отдельной формой. Любить нечто одной лишь Верой сложно, не так ли? Думаете, было бы проще возлюбить Бога, оказавшись у стоп Его?
Мы, ангелы, подле Него, в Лучах Славы Его, в музыке Имени Его, мы, свето-телесные, ощущаем Любовь Его «физически», но она столь велика и так отличается от всего, описываемого земным языком, что возможно только учиться любить, и мы учимся любить Бога.
Хочешь чуть-чуть понять меня – представь: ты в пустыне под палящим солнцем, умираешь от жажды, и в этот момент тебя накрывает цунами – тебе нужно научиться не захлебываться.
Представил себе? И не забудь о шести заботах, которые я поведал тебе. Такова жизнь ангела. Теперь просыпайся и входи в свои земные заботы с новым знанием. Придет время – примеришь светящийся лик, большие голубые глаза, очаровательную улыбку и, конечно же, крылья.
Гвоздь из Креста
Крестишься – значит, соглашаешься с Христом, через омовение же «вытаскиваешь» гвоздь из Его Креста.
Их было четверо. Всех вместе крестили в Иордане, затем выдали оружие, нацепили доспехи, поверх оных – накидки с крестами и отправили под стены Иерусалима. Там они снова совершили омовение, на сей раз в крови сарацин, перемешанной с собственной, и полуживые еле унесли ноги из Святой Земли, прихватив с собой каждый по Гвоздю.
Первый вынул Гвоздь из левого запястья. Он ближе всего к сердцу Христа, а значит, наиболее ценный – таковы были его рассуждения. Он упрятал Гвоздь в шкатулку из палисандрового дерева, внутрь уложил подушечку пурпурного атласа, а золотой замок запер на золотой ключ, который Первый всегда носил с собой на шее. Шли годы, каждый вечер шкатулка открывалась, владелец реликвии рассматривал ее, нежно поглаживал и тихо радовался тому, что стоимость артефакта заметно выросла по сравнению с прошедшим годом. Затем крышка захлопывалась, и радость Владения сменялась страхом Потери. Гордый когда-то взгляд стал подозрительным, а двери, никогда не закрывавшиеся для друзей, обзавелись запорами, и шею оттянула связка ключей, среди которых золотой ключ совсем затерялся.
Второй взял Гвоздь из правого запястья. Правая рука – самая сильная, а Спаситель был плотником, значит, и умелая – таковы были его резоны. Сначала Второй попытался сделать из Гвоздя инструмент мастера, но в качестве молота он был неудобен, а как стамеска или долото не годился вовсе. Тем не менее в нем была Сила, и тогда обладатель этой Силы решил сделать Оружие. Но Гвоздь, омытый Христовой кровью и ставший частью плоти Его, не мог убивать, и Второй выбросил его за ненадобностью. Время покрывало песками то место, где лежал в забвении Гвоздь, слой за слоем, а Второй приобретал одиночество, лишаясь ближних своих одного за другим.
Третий вытянул Гвоздь из ступней Христа. Думал он так: «Сколько дорог помнят стопы Его, и все они под властью Его, ибо стали после Него святыми и так называются. Возьму этот Гвоздь, он самый Святой». В своем жилище Третий водрузил Гвоздь на стену и назвал его Богом, дом свой – Храмом, а себя – Апостолом. И пришли в этот храм поверившие, но Гвоздь сорвался и упал, а упав, развалил храм-жилище, ибо назвавшийся святым, им не являясь, всегда падает. Все разошлись, а Третий поднял Гвоздь и ушел в лес, где мог называть святым кого угодно и поклоняться кому угодно.
Четвертый выбрал Гвоздь, украденный цыганом. Этот гвоздь не мучил Христа, он есть Истина и Чистота, он есть Грааль – так уверовал Четвертый и отправился вослед за кочевым народом на поиски реликвии. Время мучило его дорогами, но желание ощутить в руке Гвоздь давало силы ногам его, и он шел, шел, шел…
Каждый из четырех проявлялся во мне, слабее или сильнее, в моих земных жизнях. По разу я был целиком Первым, целиком Вторым, Третьим и Четвертым, случались и симбиозы – больше одного, меньше другого, иногда с добавлением третьего, но не было случая, когда проявились бы все четверо вместе.
– Теперь все части себя нужно собрать воедино, – так сказал Учитель. – В Переход идут целостными, для Распятия требуются все Гвозди.
Я начал, естественно, с Первого. Ключи висели у меня на шее, но все они были одинаково ржавые, ищи, где золотой. Разложив тринадцать ключей, я принялся за дело, и – о чудо – ключ, с которого началась чистка, заблестел, но до шкатулки добраться – сорвать двенадцать печатей. Я попробовал – и снова чудо – первая дверь открылась именно этим ключом. Следующий очищенный код подошел к своей, следующей, печати, и мне пришлось чистить все ключи-коды от ржавчины. И вот наконец тринадцатый входит в замок шкатулки, проворачивается и… ломается внутри.
– Иуда! – вырвалось у меня. Вся цепочка кодов, казалось, очищена, а Гвоздь остается недоступным.
Первый во мне, поутихнув, пока я занимался с ключами, снова поднял голову и съязвил:
– Мое. Ключи стали покрываться рыжими пятнами. Самость в аспекте Обладания сумела остаться нетронутой в первопричине.
«Пойду за Вторым, а шкатулку возьму с собой, – решил я. – Пусть Гвоздь пока недоступен, но уже при мне».
Искать Второго долго не пришлось. Место обитания одиноких известно каждому – это Печаль в самом себе. Второй вел себя сообразно выбранной стезе – он скорбел. В сферу его страданий попадали несостоявшиеся Мастера всевозможных, в том числе и боевых, искусств, а также Гвоздь как символ Силы, который он поторопился под влиянием депрессии выбросить. Лицо скорбящего, впрочем, как и мысли, было печальным, что негативно отражалось на его памяти. Второй совершенно не помнил, где оставил Гвоздь.
Пришлось очищать его память, начав «плясать» от стен Иерусалима, где Второй получил удар по голове боевым топором, слава Богу, был в шлеме, и до той самой минуты, когда обладатель Силы, пытаясь применить ее не по назначению, эту самую Силу выпустил из рук.
Здесь Гвоздь нашелся. Теперь можно было отправляться в леса самости, на встречу с Третьим, непризнанным святым. Я обнаружил его в яме, заваленной валежником высохших мыслей и листьями былого процветания. Зацепившись космами за корни деревьев, Третий не мог выбраться наверх. Надо было состричь лохмы обид и вычистить клопов самобичевания из его одежд, после чего Третий стал похож на человека, а не на йети, и первым делом протянул мне из ямы Гвоздь.
Три части, точнее, две с половиной, были собраны, оставалось притянуть четвертую, вечно ищущую, постоянно скитающуюся. Четвертый в своей бесконечной погоне за Граалем являл собой самую сложную мишень.
В пределах собственного «я»
Я вышел к замку в сгущающихся сумерках. Под лучами уставшего солнца он выглядел устрашающе великолепно. Узкий крутой подъем к единственным воротам, пять сторожевых башен, нависших над стенами чудовищными наростами, обратный уклон на зубцах стен, сложенных скальным камнем толщиной в десять футов, запутанные, сложные, многоуровневые переходы внутреннего двора и глубокий подвал-лабиринт – все это фортификационное великолепие мне предстояло преодолеть для достижения дальней комнаты в подвале. Она была моей целью.
Но стоило бы мне приставить лестницу к стене и занести ногу на первую перекладину – лучники двух смежных башен, не торопясь и даже с удовольствием, расстреляли бы такую прекрасную мишень. Или обмани их глаза густой туман безлунной ночью и заберись я на стену – ждет меня стража с факелами у каждого десятого зубца, а на крики сбегутся еще, и как бы меч мой ни был искусен, но, многих положив, и он будет выбит из усталой руки, и приму я смерть от копий и стрел, и числа им не будет. А если удастся под ливнем невиданным, как тот, что заливал палубу Ковчега Ноева и не дает факелу светить, но только тлеть, умертвить одного из стражи и, воспользовавшись доспехами его и шеломом, спуститься со стены незамеченным в подвал, так куда идти и какой лестницей спускаться, не знал и мертвец, кем прикидываюсь, не то что я. Где комната заветная, сокровище хранящая, и сколько каверз и препятствий на пути к ней?
Пока рассуждал я так, замок погрузился во тьму. Нет у меня лестницы никакой, веревка – что хвост ослиный, ножны пусты, разве что паук паутину там сплел, да и зачем мне меч, коли махать им начну – скорее себя покалечу, чем другому вред причиню? Вот и ждет в дальней комнате меня душа моя напрасно, потому что эго вон какой бастион выстроило: стены зубчатые, башни с лучниками и лабиринт, запутанней не бывает… красота.
Остров сокровищ
1
После долгих месяцев пребывания в неустойчивости – моральной (а вдруг не найдем?) и физической (корабельная палуба тому причина) – вы наконец ступаете на горячий песок одинокого острова в компании, нет, не головорезов, а хоть и покачивающихся от усталости, но твердо верящих в успех, в сокровища, спрятанные где-то здесь, единомышленников. Вдоволь напившись чистой воды – тошно вспоминать, какой смрад источало то, что осталось на дне питьевых бочек, – из ближайшего ручья, вы достаете каждый из своего кармана кусочки общей карты, складываете вместе и… готовы бежать выкапывать свои пиастры. Все в радостном возбуждении бросаются к тому месту, что обозначено крестом, и пока продираются через девственные заросли и карабкаются на скалы, мы, дорогой читатель, зададимся вопросом: ведь это не их пиастры, и даже не того, кто отобрал, привез и спрятал их на острове. Так чьи они?
Спрашивает ли себя Ищущий, что ищет? Ему кажется, что знает. Он точно ответит, как и его товарищи, сбивающие сейчас друг друга с ног в лихорадочном возбуждении: пиастры. Но чьи они, эти пиастры? То, к чему стремишься, будет ли принадлежать тебе, станет ли твоим или протечет сквозь пальцы горячим песком Острова сокровищ, оставив на ладони только ожог, черную метку напоминания о Мире Бога, Едином и Неделимом?
2
Я сидел в кафе, приютившееся на узкой улочке, ведущей к морю. Столик на двоих, зарезервированный редакцией на шесть вечера, стоял прямо у окна. Было уже четверть седьмого. Человек, позвонивший вчера в газету и представившийся Спасителем, опаздывал. Я, вчерашний выпускник журфака, ждал его с волнением. Это было мое первое редакционное задание. Кафе называлось «Остров сокровищ». Внутри было безлюдно. Жара поделила город на две части. Пока одна половина жителей сидела в воде, другая возлежала на песке, затем они практически синхронно менялись местами так, что можно было сказать – весь город был у моря. На столик я положил свежий номер нашей газеты в качестве опознавательного знака для встречи, хотя сейчас это не имело смысла. В «Острове сокровищ» я был один. Умиравший от жары и духоты бармен поглядывал на меня с удивлением, но ничего не предлагал, ожидая, видимо, сигнала от меня. Минутная стрелка на часах, стилизованных под морской компас, приближалась к шестерке. Спаситель явно не торопился на встречу.
В ожидании я обдумывал вопросы, впрочем, думать над ними я начал еще вчера, когда получил задание на интервью, и не прекращал делать это всю ночь и утро, с перерывом на завтрак, и день, без перерыва на обед.
Ничего умного, значительного или искрометного не выходило, сплошные штампы. Я не представлял, что за личность мне предстоит разговорить, а следовательно, домашние заготовки получались сухими и пресными.
Вот войдет он, представлял я, и кстати: а как он может выглядеть? Высокий, худощавый, в хитоне, почему в хитоне, в рубашке от кутюр или в тенниске, в рыцарских латах, нет, в латах запарится, и почему худощавый, полный и невысокий, улыбающийся, добродушный или строгий и… лысый.
Я достал записную книжку и начал создавать портрет Спасителя, наподобие фоторобота в полиции. Густые брови менялись на густые усы, пухлые губы – на пухлые щеки, волосы то отрастали до плеч, то исчезали вовсе. Некоторые варианты выходили уморительными, и я начал похохатывать, соединяя всевозможные мимические комбинации.
– Мне нравится больше вот этот, – услышал я голос над собой, и указательный палец подошедшего уперся в портрет примата, весьма отдаленно напоминающего homo sapiens. Я поднял глаза и взглянул в… зеркало. Конечно, никакого зеркала здесь не было, просто на меня смотрел я. Точная копия. Утром, бреясь и обдумывая каверзные ловушки для интервью, я порезался. Сейчас я смотрел на этот самый порез. Порез растянулся вслед за улыбкой моего гостя. Он протянул мне руку для рукопожатия и представился:
– Спаситель.
Две идентичные ладони слились в приветствии. Я, как «опытный» журналист, не смог вымолвить ни слова.
– Могу я присесть? – продолжил он. Я утвердительно замотал головой, пока еще не в состоянии перейти к общению с помощью языка. Спаситель сел напротив, и любой, кто сейчас посмотрел бы на нашу пару, сказал бы: вот сидят два близнеца, и одного от другого отличить можно только по очаровательной улыбке и глуповато распахнутому рту. Ему снова пришлось начинать:
– Если вас смущает мой внешний вид, могу сменить.
Наконец я очнулся:
– Вы серьезно?
– Вполне, можете выбрать из своей коллекции, – и он кивнул в сторону моих издевательств над бумагой.
– Нет, оставайтесь так, – почти справившись с дыханием, ответил я.
– Будете задавать вопросы?
– Да, – я взял себя в руки. – Вы называете себя Спасителем. Что собираетесь спасать?
Он наклонился к столику и заговорщически произнес:
– Сокровище.
Я молчал, недоуменно глядя на него. Спаситель, не меняя позы, продолжил:
– Мы с вами где находимся сейчас?
– На острове сокровищ, – скаламбурил я.
– Правильно, – кивнул мой собеседник, – и оно на нем имеется, и его-то и надо спасать.
Примерно представляя, какого рода персонаж находится передо мной, я подыграл ему:
– И где оно?
– Здесь. – Он торжествующе поднял палец и ткнул мне в грудь. Я вздрогнул, то ли от испуга, то ли от пронизывающего насквозь его безумного взгляда. Псих, натуральный псих. Подобное развитие событий было предусмотрено. С барменом я договорился на условный знак – сброшенную на пол газету – для вызова полиции. Обычная редакционная практика, можно сказать, профессиональная техника безопасности.
– И что там за сокровище, – спросил я, почесывая грудь, нужно было потянуть время, – которое нужно спасать?
– Ты, спасать нужно тебя. – Глаза Спасителя уставились на меня, как на кролика. Я толкнул свободной рукой газету, но она прилипла к столу. Мне стало нехорошо, я схватил… нет, ничего я не схватил – газета прилипла, примерзла, приклеилась, приросла к столешнице.
– Ни к чему это. Вся полиция на пляже, а если кто-то и приедет сюда, как ты думаешь, кого он увидит? – Спаситель показал глазами в сторону барной стойки. Там, усердно протирая салфеткой бокал, в форме бармена стоял я.
– Остров сокровищ, как известно, необитаем, – продекламировал мой визави, используя при этом мои же интонации. Он начинал по-настоящему пугать меня. «Нужно отвлечь его, пока ищу выход», – подумал я и сказал:
– Хорошо, я понял, что спасать надо меня, но от кого?
– От самого себя, – блеснув глазами, ответил он и откинулся на спинку стула. – Ты репортер и посвятишь свою жизнь погоне за новостями, как пират гоняется за добычей. Твоей страстью станет сенсация, ты будешь поджидать ее, как флибустьер поджидает свой приз на торговых путях, ты будешь писать о людях и событиях, о чужих судьбах и складывать свои статьи в память, как пиастры в сундуки, и ты, вольно или невольно, станешь судить их, пересчитывать свое богатство, и это погубит тебя, ибо, став судьей многим, судим будешь Им одним.
Еще не выработав план отступления, я продолжил разговор:
– И ты поможешь мне?
– Да, я же Спаситель, – радостно возбудился мой «зеркальный» братец. – Я помогу, я спасу.
– Что мы будем делать? – осторожно поинтересовался я, поглядывая в сторону двери и оценивая свои шансы на рывок в ее направлении.
