скачать книгу бесплатно
Адам ласково потрепал ее ладонь:
– Идем, сама увидишь.
Первая человеческая пара скользила по шелковистому ковру райского разнотравия, огибая деревья и кустарники, мелких и не очень, животных, безразлично взирающих на проплывающих мимо странных бесшерстных собратьев, не обращающих внимания на извивающегося следом за ними чешуйчатого преследователя. Адам прекрасно знал Сад и уверенно вел свою разность к намеченной цели.
Фонтан располагался на просторной поляне, окруженной низкорослыми деревами с роскошными, серовато-розовыми шевелюрами-кронами. Невидимые в листве птицы оглашали поляну громким, жизнерадостным гомоном, сливавшимся самым удивительным образом в мелодию, успокаивающую и умиротворяющую. Ева ахнула, увидев очертания изящного, воздушного, изумительно-утонченного сооружения, гармонично сочетающегося с той субстанцией, ради которой был воссоздан. Некоторые элементы были выполнены столь искусно, что, казалось, вода самостоятельно образует в воздухе причудливые формы, поверхности и изгибы, вдруг замирая в своем движении, оставляя взирающему загадку своего покоя и звучания струй, недвижимых для глаз.
– Это Фонтан? – восхищенно прошептала пораженная Ева.
– Это вода, – коротко ответил Адам.
Чаша Фонтана имела двенадцать углублений в ободе бордюра. Адам уселся в одно из них, Ева, обойдя Фонтан кругом, в другое, прямо напротив. В ту секунду, когда руки их расстались, Адам испытал неведомое ранее чувство, вернулось одиночество, но в новом качестве. Сейчас он глядел в воды Фонтана, как в зеркало омута (потомки прекрасно знают, о чем я), понимая, что антипод порабощает его необъяснимым образом, накидывая на его волю путы, незнакомые, неведомые, невесомые. Зачем Отец привел нас сюда – задавался он вопросом, хлопая и хлопая ладонью по розовому мрамору Фонтана.
Антипод, напротив, как и полагается антиподу, вел себя возбужденно весело, плескаясь в воде, подставляя струям лицо, руки, тело, хохоча и повизгивая от явного удовольствия. Создавалось впечатление, что и вода отвечает на ее радость буйством света в своих каплях, звонко ударяющихся о подставленные ладони. Вода буквально оживала на женской стороне Фонтана, вспенивалась, переплеталась струями, перемешивалась слоями и пела, вторя голосам райских птиц, каким-то непостижимым образом зависших над головой Евы.
На стороне Адама воды Фонтана сохраняли штиль. Серо-зеленое неподвижное зеркало отражало молчание, покой, сон. Потоки, поднятые вверх, застыли опущенными ресницами, сомкнутыми веками, окаменевшими водопадами, безжизненными полупрозрачными лучами. Адам с удивлением переводил взгляд со своей части Фонтана на противоположную.
– У всего есть антипод, и у воды тоже, – услышал он голос Отца. – Ты у мертвой воды, Ева – у живой. Опусти руку в воду.
Адам повиновался, рука тут же почернела, пальцы обожгло холодом, и он перестал их ощущать.
– Опусти руку в живую воду, и все исправится.
Адам поднялся с места.
– Иди скорей ко мне, – крикнула ему Ева, – здесь весело.
Но едва он сделал шаг к ней, как темная часть воды повернулась на тот же угол, Адам остановился, остановилась и вода. Он сделал шаг назад, и водораздел вернулся на прежнее место.
– Отец, мертвая вода идет со мной, она не отпускает меня.
– Не она, а ты не отпускаешь ее от себя, – улыбнулся, как и прежде, Отец, – думай, сын мой.
Поразмыслив, Адам совершил первую хитрость в грядущей богатой истории человечества (сказалась близость антипода), он быстро зашагал вокруг Фонтана в другую сторону, ситуация с водой повторилась – мертвая часть отслеживала каждое его движение. Адам вернулся на место, хмурясь еще сильнее, вода на его половине потемнела до сине-серого оттенка. Ева, с удивлением наблюдавшая его лихорадочные перемещения через радугу фонтанных брызг, развеселилась вконец:
– Какой же ты неуклюжий, иди ко мне прямо по воде, не утонешь.
«И вправду, – подумал Адам, – как я сам не догадался?»
Он поставил ногу на бордюр и уже собирался спрыгнуть в Фонтан, как голос Отца прогремел над ним:
– Короткий путь заманчив, но, как правило, обманчив.
– Чего? – не поняв ничего в который раз, переспросил Адам, но шага не сделал, вера в слова Отца все еще была велика в нем.
– Ног не жалко? – вопросом на вопрос ответил Отец.
Адам взглянул на ноги, а затем перевел взгляд на руку, безжизненно висевшую почерневшей плетью вдоль тела.
– Тьфу, – чертыхнулся он, и за спиной Евы в красно-листном кусте довольно зашуршало.
– Осторожней со словами-призывами, – предупредил Отец.
Адам пропустил замечание мимо ушей:
– Ева, лучше ты иди ко мне.
Ева отрицательно покачала головой и поморщила нос:
– Ну нет, у тебя скучно и пасмурно, не пойду.
– Мертвую воду удерживаешь ты, живая вода удерживает тебя, в данном случае ее, – прокомментировал Отец. – Ева не сможет сопротивляться силе Живой воды и подойти к тебе.
– Отец, подскажи, как поступить? – взмолился Адам.
– Смешай Живую и Мертвую воды, иначе Адам и Ева так и будут ходить по кругу, не понимая друг друга, не привнося свое другому, но уберегая свое от другого, являясь при этом частями единого.
– Половинками Фонтана, – догадался Адам.
– Истинно так, – подтвердил Отец.
– Но если смешать две воды в одну, то она станет полуживой? – Адам совершил первое логическое умозаключение.
– А возможно, и полумертвой, – согласился с ним Отец и залился таким смехом, что птицы сорвались с ближайших деревьев, а Ева завистливо посмотрела на Адама:
– О чем это вы?
– О смешении, – крикнул ей Адам, пытаясь перекрыть шум журчащих струй.
– А, эклектика, – равнодушно выдала Ева и вернулась к полосканию пальцев в теплых потоках.
У Адама упала челюсть, а Отец поперхнулся глотком райского воздуха.
– Во дает, – восхищенно произнес Адам, снова оказавшись вне интеллектуальной игры. – Отец, так все-таки полуживая или полумертвая после смешения?
– Зависит от пропорции, – раздался голос Евы, стоящей в мертвой воде по колено без всяких последствий для ее ног (здесь Адам почувствовал какое-то волнение в межреберном пространстве).
– Пропорция везде одна, – в отличие от разволновавшегося Адама спокойно сказал Отец, – Живой и Мертвой воды в моем мире поровну. Вам, дети мои, надо научиться соединять эти воды, пресные и соленые, кипящие и хладные, мертвые Адамовы и живые от Евы, и не быть этому общему Океану ни полуживым, ни полумертвым, но Абсолютно Живым, ибо смерть, сталкиваясь с жизнью, оживает, а жизнь, прикоснувшись к смерти, не умирает – таков мой Закон Перевоплощения.
– Как это сделать, Отец? – вспыхнул Адам, еще ничего не понимающий, но так много чувствующий.
– Возьми за руку ее, к тебе пришедшую.
– И что будет?
– Возьми, увидишь, – Отец улыбался.
Адам протянул руку Еве и, крепко сжав ее пальцы, вошел в Фонтан. Темно-серые воды очистились, в них отразилось солнце Рая и Небесные Врата. Она улыбнулась ему, и он ответил ей улыбкой.
– Истинно так, – прозвучало над их головами.
Камень
Гора не встанет на Пути,
Когда идешь по дну ущелья.
Разрешите представиться, я – Камень. Мне несколько тысяч лет, точнее сказать не могу, жизнь камней не предполагает значительных изменений формы и частых перемещений в пространстве бытия, а посему отсчитывать срок возлежания на одном и том же месте не имеет никакого смысла. Изначально я был частью скалы, истязаемой северными ветрами, несшими на своих крылах сырость летом и ледяные иглы зимой. Единственным развлечением в бесконечности пребывания здесь были птицы, но и те предпочитали лепить свои гнезда на теплой южной стороне. Мне же оставалось только наблюдать за их парением в воздухе и жадно ловить звуки их насыщенной, бурной жизни с той стороны. Здесь, на севере, мы понимали, как же повезло южанам. На их плечах и ладонях пернатые устраивали брачные игры, строили жилища, растили птенцов. С их растопыренных каменных пальцев подростки отправлялись в первый полет, на их стороне всегда стоял гвалт, шум, суматоха, в общем, Жизнь.
Но однажды все прекратилось. Обитатели теплых склонов, побросав свои дома, поднялись в воздух, все до единого, и стар и млад, и покинули скалу, огромным черным пятном растворившись в восточном направлении. Местность погрузилась в звенящую тишину. Моя недавняя зависть трансформировалась в злорадство по отношению к южанам – пусть посидят без развлечений и осознают наконец-то свою окаменелость в полном объеме.
Что, удивились? Думаете, камень, а рассуждает, да еще и злобствует. В таком случае разрешите представиться снова: перед камнем здесь я был человеком не-здесь, на другой планете, но, видимо, плохим человеком, раз мой эволюционный путь там замуровал меня в тело скалы здесь.
А пока тишина, не предвещавшая ничего хорошего, продолжалась некоторое время, и вот в глубине утробное ворчание, клокотание и недовольство недр, перешедшие сначала в потряхивание (наконец какие-то перемены), а затем в более явственные толчки, удары, уханье и тяжелые вздохи земной коры. Телом я начал ощущать изменения температуры, скалу лихорадило. В один момент вдруг грохнуло так, что зазвенели кристаллические связи, стало очень горячо и над склонами поднялось черное огненно-грозное облако. Скала превратилась в вулкан. Все вокруг ходило ходуном, эта безумная пляска тверди под вой извергающейся лавы вынесла наружу не только огонь, но и страх. Это человеческое качество выдавилось из памяти, выбросилось в мир, собралось в пепельное облако.
Страх, чувство, сравнимое по силе с Созиданием, но имеющее противоположный вектор, расколол скалу. Вулкан взорвался, и я, обретя самостоятельную форму, получил свободу, взлетев в небо, как пернатый подлеток. Описав широкую дугу и счастливо избежав столкновения с такими же ошалевшими себе подобными, я приземлился вдалеке от потоков огнедышащих рек, уткнувшись меж двух пузатых валунов, треснувших от негодования.
Подобное приключение для камня схоже с походом ребенка-домоседа в балаган. Цирковое представление впечатывается в память на всю жизнь, вот только цена на билет в моем случае оказалась неподъемной. Обретенное мной пристанище, из которого не было видно ровным счетом ничего, на многие века стало воспитателем Терпения, коего, по всей видимости, мне не хватало в человеческом исполнении. Не стану обременять читателя описанием бесполезного, бессмысленного вечного возлежания в объятиях Братьев-Валунов. На безжизненном месте (ни мхов, ни пауков, ни дуновения ветерка) только и учиться Великому Терпению. Но, как известно, ничто не вечно, прошло время, и давно остывший Вулкан снова ожил, правда, не той кипящей, громогласной, выплескивающейся жизнью, а тихим увяданием, точнее, оседанием. Слегка потрескивая трущимися друг о друга пластами пород, он, постепенно сгибая спину, уходил под землю, открывая мне и Братьям перспективу. Из этой-то перспективы и пришла Большая Вода. Как сказал бы человек – ушел Вулкан, пришел Океан.
Первая волна, мутная, соленая, ревущая, впечатала меня в животы Братьев еще крепче, но, отходя, выдернула из их объятий, осыпав острые края, оставившие вмятины на пухлых боках моих соседей. Следующая волна не заставила себя ждать, и я снова, обламывая торчащие заусенцы и у себя, и у других, полетел в заданном направлении. Через несколько циклов эти качели уже надоели и мне, и Братьям, но Океан не собирался договариваться с нами, он пришел показать нам, что есть суета сует. Столетиями я летал, несомый волнами, из точки в точку, превращаясь в гальку. Вода придавала мне форму, удобную ей, не спрашивая меня. Суетящийся, вечно спешащий человек становится галькой, не принадлежащей себе, но внешним обстоятельствам. Мелкие части меня, отбитые в процессе приливов и отливов, волна откатала в песчинки, сбившиеся в прибрежную полосу, там, где Океан останавливал свое дыхание. Всякий раз, подлетая к животам Валунов, я думал – стоит им подождать пару тысяч лет, и сюда придут красивые, молоденькие женщины, которые возлягут на пески и будут наслаждаться солнцем. Будь я песчинкой, непременно прилип бы к одной из них (вполне человеческое Вожделение овладело моими мыслями), но я, к сожалению, камень, булыжник, и таким нет места на пляже. Даже если повезет и меня выбросит на эти райские берега, в лучше случае какая-нибудь дева, наступив мне на спину аккуратной ножкой, вскрикнет от негодования, и ее загорелый мускулистый спутник зашвырнет меня в морские глубины, где, покрывшись илом, я закончу дни свои (по крайней мере, до того момента, пока не иссякнет Океан), а в худшем – первый же шторм похоронит меня в мокром песке, и тогда – полное забвение.
Печальные мысли прервала очередная волна, легко подхватившая меня с места и, о чудо, втиснувшая меня меж Братьев, я лишь слегка задел их гладкие телеса. Вуаля, гладкая, блестящая, самодовольная галька лежала посередине пляжа. Начиналась новая жизнь.
Рано или поздно, но сто лет одиночества (шутка, их было более пяти тысяч) закончились, появился человек. Конечно, не такой, каким был я: солнце, мало того что одно, так еще и желтое, воздух, лишенный метана, в воде полно солей – в таких окружающих условиях он не походил на человека моего мира, но все-таки это был человек.
