скачать книгу бесплатно
Сергей резко захлопнул паспорт, небрежно сунул его в карман куртки.
– Спасибо тебе, – бросил он бармену, – спасибо.
– За что?
– За все спасибо.
– Не за что.
– Есть за что.
Бармен пожал плечами, продолжая вытирать идеально чистый бокал.
А Дорогин слез с высокого, ставшего неудобным, табурета, заспешил к двери.
«Это завтра мне будет тридцать семь лет. Тридцать семь лет!»
Почему-то он вспомнил, что именно в этом возрасте был застрелен на дуэли Пушкин.
«Христа распяли еще раньше – в тридцать три. Этот рубеж я миновал. В тридцать три я еще был счастливым человеком, а вот в тридцать семь…»
– В тридцать семь, в тридцать семь. – бормотал Дорогин, бредя по улице, не обращая внимания на прохожих, на сигналящие автомобили.
Он вытаскивал из пачки сигарету за сигаретой, прикуривал их одну от другой, брел по городу.
«Вечный огонь», – он смотрел на рубиновый огонек, медленно подбирающийся к пальцам.
Возможно, если бы сейчас ему на пути попался храм, то он свернул бы к нему. И тогда, может быть, глядя на сверкающие огоньки свечей, в душе Сергея Андреевича Дорогина поселилось бы спокойствие, хотя бы на несколько секунд, хоть на несколько мгновений. Но храмы ему не попадались и он даже о них не думал.
Он шел и шел. Шел так, как вышагивает арестованный, посаженный за решетку человек, прогуливаясь по внутреннему дворику тюрьмы. Все его движения были механическими, и Дорогин сам себе напоминал деревянную куклу с хитроумным механизмом внутри. Кто-то дал ему первый импульс, привел в движение, и вот он движется – вроде бы сам, но на самом-то деле, это пружины, колесики вращаются и за счет их он перемещается. И Сергей Дорогин с ужасом понимал, что скоро завод в нем закончится, и тогда взгляд его погаснет окончательно так, как гаснет лампочка в карманном фонарике, а сам он замрет, как детская механическая игрушка.
– Тридцать семь лет…
– Эй, мужик, осторожнее, куда прешь! – услышал он чей-то злой окрик.
Остановился, обернулся. Из «тойоты» высунулась лысая голова с приклеенным к нижней губе окурком.
– Куда прешь?! Напьются, потом шатаются, как придурки, под ноги не смотрят!
– Извини, извини, – пробормотал Дорогин механическим голосом и двинулся дальше, бездумно и размеренно переставляя ноги.
Руки он держал в карманах, за ним тянулся голубоватый шлейф дыма.
«Завтра у меня день рождения, завтра мне будет тридцать семь лет. Я всегда думал, что в этот день должен чувствовать себя счастливым, должен делать только добрые дела, совершать красивые поступки. Завтра, завтра, двадцать четвертого сентября тысяча девятьсот девяносто пятого года, в шесть часов утра мне стукнет тридцать семь».
Дорогину захотелось выпить, чтобы хоть как-то прийти в себя, избавиться от навязчивых мыслей. Но денег у него почти не оставалось.
– Ничего, ничего, – сказал он сам себе. – Вечером Савелий отдаст деньги и тогда я смогу отметить свой день рождения, встретить его достойно. Куплю новую одежду, поеду туда, куда мне захочется. А куда мне хочется? – Тут же спросил он сам себя. – Я поеду на кладбище, поеду туда, где под гранитной плитой лежат жена и дети. Да, да, обязательно завтра поеду к ним! Я виноват, ведь это из-за меня, из-за меня все случилось. О, боже, за что ты меня так покарал? Ведь я почти не делал ничего плохого, я не убивал, не грабил, не насиловал, не воровал. За какие грехи ты так жестоко меня покарал, за какие? Скажи, чтобы я знал. Хотя, господи, мне сейчас все равно. Их уже не вернуть, не воскресить, хотя за жизнь детей я бы, не задумываясь ни на секунду, легко, без восклицаний и слов отдал бы свою. Пусть бы ты взял мою жизнь, но оставил их!»
Дорогин внезапно остановился, замер на месте, затем распрямил спину, поднял голову, высоко запрокинул ее и увидел на темном осеннем небе рассыпанные, как крупинки соли на темном пластике стола, мерцающие звезды.
«Который сейчас час? – он посмотрел на часы. – Черт подери, я же могу опоздать, Савелий меня не будет ждать!» – и он, резко развернувшись, быстро пошел в противоположную сторону, широко и легко ставя ноги, перескакивая через лужи.
Сейчас он уже не был похож на того Дорогина, каким являлся десять минут назад. Сейчас Сергей был целеустремленным, решительным и сильным мужчиной, знающим цель, ясно видящим ее перед собой.
Глава 6
– Вот сука, ну и живучий! – бормотал Савелий Мерзлов, наливая из двухлитровой бутылки в высокий стакан виски. – Ну и живуч! Как тот кот помойный, ему хвост отрубят, с крыши на асфальт сбросят, он еще под колеса машины угодит и после всего этого бегает. Да, живуч, гаденыш! Ну, ничего, и на тебя найдем управу, угомонишься наконец-то.
Деньги, которые Савелий Борисович Мерзлов давным-давно задолжал Сергею Дорогину, он отдавать не собирался. Мерзлов со стаканом в руке и с зажженной сигаретой расхаживал по большому грязному кабинету, заставленному черт знает какой мебелью. Ходил по грязному, вытоптанному ковру, сбивая пепел с сигареты прямо себе под ноги. Столы, компьютер, кресло – все было завалено бумагами, коробками с пестрыми надписями.
«Живуч, живуч, каскадер долбанный, будь ты неладен! Свалился же ты снова на мою голову. Мы уже тебя, гада, давным-давно похоронили, а оказывается нет, жив пока. Ну, ничего, допрыгаешься, доиграешься. С Мерзлова решил деньги сорвать. Да если бы сейчас воскресли мой отец вместе с матерью пришли ко мне в контору и сказали: «Савва, Савва, нам есть нечего, дай денег», так я бы даже им не дал. А тебе, каскадер долбанный, я и не подумаю отдавать».
Долг был немалым, – пятнадцать тысяч долларов задолжал Савелий Борисович Мерзлов Сергею Дорогину, задолжал давно. И если бы Мерзлов был порядочным человеком, хотя бы на йоту, то он бы прекрасно понимал, что за четыре года эта сумма должна была по крайней мере удвоиться, а то и утроиться. Ведь он брал деньги у Дорогина под проценты, твердо обещая отдать все до последнего цента. Но Мерзлов поступал так всегда: брал деньги в долг, а затем не отдавал.
За последние четыре года, которые он не виделся с Дорогиным, дела его пошли в гору. В общем, сумма в тридцать тысяч долларов для него была не очень большой, ведь Савелий Мерзлов мог проиграть в карты за ночь десять, а то и пятнадцать тысяч. Но одно дело оставить деньги на столе, оставить тем, кто выиграл, тем кому повезло больше, и совсем другое отдать заимодавцу-неудачнику. Тут уж Мерзлов не мог пересилить себя. Он скрежетал своими вставными челюстями, кривил тонкие губы и сплевывал на пол, делая глоток за глотком, поглощая сорокатрехградусную золотистую жидкость.
– Фу, какая мерзость! – сплюнув после очередной порции виски, пробормотал Мерзлов, пригладил редкие волосы на крупной голове. – Что б ты сдох, каскадер долбанный! – в который раз как заклинание повторил одну и ту же фразу Мерзлов.
Затем подбежал к телефону, нервно сорвал трубку и принялся вдавливать клавиши.
– Ну, ну, ну, – говорил он, подгоняя самого себя.
Телефон не отвечал. Тогда Савелий Борисович выскочил из кабинета в комнату поменьше.
– Эй, слушай, – зло крикнул он своей секретарше, та сидела за столом, заложив ногу за ногу и хохотала, слушая очередной пошлый анекдот, который рассказывал водитель Мерзлова.
Тот, увидев шефа, смолк.
– Соедини меня с Бирюковским. Набирай, пока не ответит. Он должен быть на месте. А ты никуда не уходи, сиди тут.
– Что, куда-нибудь едем? – осведомился водитель.
– Едем, не едем, не твое дело. Места своего держись.
Хлопнув дверью, Мерзлов вновь скрылся в своем кабинете.
«И когда в конце концов у меня здесь порядок будет? Грязь несусветная, коробки, ящики, бутылки. Надоело, не могу все это видеть».
Он зло ударил ногой по ящику с сигаретами. Тот раскрылся, перевернулся, покатился, содержимое высыпалось на пол. Прямо по пачкам Мерзлов буквально побежал к письменному столу.
«Где же этот козел, мудак? Должен же сидеть на месте. Когда не надо, он всегда держит задницу в кожаном кресле, бумажки читает. А тут, когда вопрос надо решить, ему не дозвониться!»
Савелий Мерзлов еще налил виски, налил почти половину стакана и, сделав несколько глотков, плюхнулся в кресло. Он был невысокий, широкоплечий. Очки в тонкой золотой оправе абсолютно не гармонировали с его грубым мясистым лицом, одутловатым, землистого цвета и с розовым большим носом. Маленькие мутные глазки поблескивали под стеклами.
«Вот незадача. Думал, все сложится хорошо, а тут, на тебе… И говорила же мне жена, что по гороскопу именно на сегодняшний день, именно на двадцать третье сентября мне придется рассчитываться с кредиторами. Вот уж угадала, как в воду смотрела. Дура жирная, свинья! Накаркала!»
Ни жену, ни детей Савелий не любил. И вообще, он на этом свете не любил никого. Даже самого себя и то презирал.
Наконец ярко вспыхнула лампочка на пульте большого телефонного аппарата, и раздался гудок.
Мерзлов схватил трубку:
– Алло, алло! – буркнул он в микрофон.
– Бирюковский говорить с вами будет, – прочирикала секретарша.
– Савелий, я как узнал, что ты меня ищешь, сразу же все бросил.
– А, ты? Вечно тебя где-то носит.
– Собрание акционеров, я сказал, чтобы меня не беспокоили, пока не кончится.
– А меня не колышит, Лева, что там у тебя было – собрание акционеров, онанистов, мудаков, коммунистов – не колышет.
– Что стряслось? – прозвучал из трубки вопрос. – Ты что, опять в дрезину нажрался?
– Да нет, я почти трезвый. А вот у тебя проблемы могут быть. Уже начинаются.
– У меня проблемы? – взволнованным голосом спросил Лев Данилович Бирюковский.
– Да, да, Лева, у тебя.
– Ну, и что же это за проблемы?
Услышав голос своего партнера, сумев с ним связаться, Мерзлов немного успокоился, пришел в себя и, поудобнее устроившись в кресле, вытряхнул из пачки сигарету, закурил, и сопя в трубку, принялся объясняться.
– Хороших новостей у меня для тебя, Лева, нет. А плохих сразу несколько.
– Ну, давай, давай, что ты тянешь, Мерзлов, говори! Вечно ты напустишь туману.
– Какой на хрен туман, тут такое…
– Какое такое? ФСБ на тебя наехала или налоговая инспекция прижала, что стряслось?
– Налоговая инспекция. ФСБ!.. С этими я разобрался бы, даже не ставя тебя в известность, не засоряя словами телефонную линию.
– Тогда что, жена с другим переспала?
– Пусть бы она хоть со всей Москвой переспала, мне это до задницы, ей за мной в этом вопросе не угнаться.
– Тогда что, война началась?
– Не шути так, Лева, дело серьезное.
– Так не тяни кота за хвост, говори дело.
– Каскадер объявился, – выдавил из себя Савелий Мерзлов. Ты меня слышишь, Лева, каскадер объявился.
В трубке воцарилось молчание. Затем тяжелый вздох и сопение.
– Как объявился? Мы же деньги заплатили! Я лично заплатил, чтобы он больше не шлялся по приличным людям.
– Ты заплатил, я заплатил, а он объявился, живой и здоровый.
– Ты его видел?
– Нет, не видел, но зато слышал. Слышал так же хорошо, как и тебя.
– И что ты думаешь делать? – задал довольно-таки глупый вопрос Бирюковский.
– Как это что? Исправлять ошибки надо.
– Я у тебя конкретно спрашиваю.
– Ах, конкретно. А что ты собираешься делать?
В трубке опять послышалось натужное сопение, словно бы из продырявленного баллона выходил воздух.
– Да не сопи ты, как паровоз, говори.
– А что тут скажешь?
– Ты ему много торчишь? – задал вопрос Мерзлов.
– Ну, раза в два или три больше тебя, это если без процентов.
– Тогда тебе и принимать решение. Я уже принял один раз, – Мерзлов подвинул к себе стакан, сделал один большой глоток виски и тут же закашлялся прямо в трубку.
– Хватит пить, – сказал Бирюковский, сказал так, словно бы они находились в одном помещении, будто бы он сидел напротив Мерзлова.
– Допинг, допинг, Лева, нервы сдают.
– Не волнуйся, – уже более спокойным голосом сказал Бирюковский, – с ним мы разберемся.
– Ну, ну, мы уже пробовали с ним разобраться, а он как кот помойный, ничто его не берет. Вилами его коли, кирпичом бей, а ему хоть бы что.
– Про кота это ты хорошо придумал. Люди у тебя есть?
– Какие люди? – спросил Мерзлов.
– Твои, которые как пионеры – всегда готовы.
– Конечно есть, куда же им деться, я плачу деньги, они при мне.
– Я тебе оплачу половину расходов, только пусть не ходит.
– Не понял, – сказал Мерзлов.
