Слепой. Антикварное золото

скачать книгу бесплатно

Бройлер, не устояв перед искушением, тоже взял из кейса одну пачку – не потому, что это было необходимо, а просто ради удовольствия подержать в руках часть своей доли – и стал повторять манипуляции каталы, до смешного напоминая большую голую обезьяну, подражающую поведению хозяина. Муса дал ему по рукам, отобрал пачку и бросил обратно в кейс.

– Порядок, – заявил катала и на всякий случай взял из кейса еще одну пачку.

– Вот уроды эти американцы, – проворчал Бройлер, издалека разглядывая непривычные розоватые разводы на купюрах. – Была зелень, а теперь хрень какая-то серо-буро-малиновая…

Муса хотел что-то ответить, но в это время со стороны прихожей донеслось шепелявое тарахтенье дверного звонка – древнего, как все в этой квартире, и такого же, как все остальное (за исключением электросчетчика, разумеется), неисправного.

Подельники замерли в странных позах, словно их застигли врасплох на месте преступления.

– Это еще кто? – вполголоса удивился Бройлер. – У нас все дома…

– Пойди проверь, – так же тихо скомандовал Муса. – Шпалер возьми, только не отсвечивай.

Бройлер кивнул, беззвучно поднялся с табурета и, порывшись в груде беспорядочно сваленной на рассыпающемся от старости диване одежды, извлек оттуда обшарпанный «TT». Когда он, пряча пистолет за спиной, скрылся в крохотной прихожей, катала, спохватившись, бросил деньги в кейс, опустил крышку и убрал кейс под стол. Его правая ладонь осторожно легла на рукоятку ножа.

В два не слишком широких шага преодолев расстояние, отделявшее его от входной двери, Бройлер приник к глазку. Стоял он при этом так, чтобы не оказаться на линии огня, если поздние гости вздумают стрелять прямо через дверь.

Но стрелять в него никто не собирался. За дверью стояла какая-то телка – молодая и вполне аппетитная, хотя и намазанная, как дешевая проститутка. Покуда Бройлер ее разглядывал, девице, судя по всему, наскучило стоять под дверью, и она снова потянулась к звонку.

– Тебе чего? – спросил Бройлер из-за двери.

– Чего-чего, – сердито передразнила эта размалеванная коза. – Вы мне весь потолок залили, вот чего!

– У нас не течет, – заявил Бройлер, вовсе не будучи уверенным в том, что это заявление соответствует действительности. – Давай вали отсюда.

– Я тебе повалю! – высоким истеричным голосом парировала соседка. – Месяц назад ремонт сделала! Устроили тут притон, житья от вас нету! Вот я сейчас милицию вызову, пускай у вас регистрацию проверят!

Бройлер поморщился. Милиция, проверка регистрации и вообще шум был совсем ни к чему. А чертова девка и так уже вопила на весь подъезд, и было понятно, что это еще не предел.

– Тихо, тихо, не ори, – примирительно сказал он сквозь дверь. – Сейчас посмотрю, что там у тебя течет…

– Знаю я, как вы посмотрите! – не сдавалась соседка. – Открывай, я сама посмотрю! Каждый месяц заливают. Посмотрит он… Открывай!

– Сама напросилась, сучка, – чуть слышно пробормотал Бройлер и отпер замок.

Катала и Муса, внимавшие этому диалогу сидя за столом, услышали щелчок замка и скрип дверных петель. Затем в прихожей раздался странный звук, напоминавший негромкий хлопок в ладоши. Сидевшие за накрытым столом подельники даже не успели удивиться, потому что вслед за хлопком в прихожей раздался короткий, моментально оборвавшийся и перешедший в сдавленное мычание женский визг, а сразу за ним – глухой шум падения.

В комнате появилась девица – молодая, смазливая, с недурной фигуркой, одетая и накрашенная, как верно подметил Бройлер, на манер «ночной бабочки». Это и была проститутка, согласившаяся за умеренную мзду помочь двоим симпатичным ребятам проникнуть в квартиру, где сидели их должники.

Один из этих симпатичных ребят, здоровяк в длинном кожаном плаще, в данный момент находился у проститутки за спиной, прикрываясь ею как щитом и зажимая ладонью в черной кожаной перчатке мычащий, густо накрашенный рот. В другой руке он держал пистолет с глушителем, ствол которого торчал у проститутки из-под мышки, как диковинный градусник. Высоко оголенные ноги в сетчатых колготках подворачивались на высоких каблуках; девушка не столько шла, сколько волочилась по полу, подталкиваемая сзади верзилой в плаще.

Катала мгновенно оценил ситуацию и метнул нож. Бросок был мастерский: узкий клинок, молнией сверкнув в свете лампочки, рассек задымленный воздух и вонзился в беззащитное горло проститутки, прямо под запрокинутый подбородок. Девушка конвульсивно содрогнулась и обмякла, прекратив сопротивление. В тот же миг верзила в кожаном плаще открыл огонь. Огромный заграничный пистолет с длинным глушителем хлопал раз за разом; катала с простреленной головой опрокинулся вместе с табуретом и затих на замусоренном полу. Три пули одна за другой ударили в костлявый торс Мусы, оставляя на застиранной, растянутой майке кровавые дыры с рваными краями. Одна из них прошла навылет, разбив стоявшую на столе бутылку, и окровавленный труп рухнул в водочную лужу и осколки стекла, а потом сполз на пол, увлекая за собой остатки нехитрой закуски.

Убийца наконец отпустил тело проститутки, и оно упало ему под ноги, как сломанная кукла. Он посторонился, пропуская в комнату еще одного человека в таком же, как и у него, кожаном плаще – уже не столь модном, как когда-то, но зато немарком. Этот второй бегло оглядел комнату, заметил под столом серебристый кейс и, перешагнув через мертвую женщину, устремился туда.

Через час деньги, все сто двадцать четыре тысячи, вернулись туда, откуда были взяты в начале дня, – то есть в сейф Александра Антоновича Гронского. Господин Гронский был в высшей степени серьезным и деловым человеком и умел при любых обстоятельствах соблюсти свою выгоду и извлечь прибыль. В данном конкретном случае чистая прибыль господина Гронского выразилась в таком пустячке, как трехкомнатная квартира в одном из арбатских переулков, доставшаяся ему совершенно бесплатно.

* * *

Рукопись обнаружилась на антресолях, среди старого пыльного хлама, который Дмитрий давно собирался, но все никак не мог собраться выкинуть на помойку. Попытка вытащить что-то – Дмитрий почти сразу забыл, что именно, – из самого низа этой груды привела к небольшому обвалу, который едва не сшиб Крестовского с шаткой стремянки, помнившей, надо полагать, если не его прадеда, то уж деда наверняка.

Выглядело это именно так, как должно было с учетом десятилетий, на протяжении которых вместительная антресоль заполнялась пришедшими в частичную негодность (руки дойдут – починим) или просто ставшими ненужными предметами домашнего обихода. Все это обрушилось вниз с рассыпчатым грохотом, в облаках едкой пыли. Ржавый конек, привинченный к облупленному коричневому ботинку, ощутимо треснул Дмитрия по темечку; фарфоровый Пушкин – в задумчивой позе, за столом, с пером в руке и со взором, устремленным в вечность, где обитают музы, – памятный с раннего детства, кувыркнувшись в воздухе, с достойной лучшего применения точностью приземлился прямо на этот конек. Раздался негромкий треск, и кучерявая голова с бакенбардами, подскакивая, укатилась под комод.

В этот момент Дмитрий чувствовал себя так, словно некий деревянный Гаргантюа, улучив момент, отрыгнул излишки чересчур обильной трапезы прямо ему в лицо. Это происшествие заняло достойное место в ряду глупых, досадных и даже катастрофических событий последней недели. Строго говоря, чего-нибудь в этом роде следовало ожидать; как-никак, антресоль являлась неотъемлемой частью старого родового гнезда, которое Дмитрий разорил и пустил по ветру, и имела полное право тем или иным способом выразить свое недовольство.

Крестовский боком сполз со стремянки, добрел, разгребая ногами хлам и отряхивая с одежды пыль, до кухни, взял со стола пачку сигарет и прикурил от сторожевого фитилька газовой колонки. Виски у него ломило с похмелья, к горлу то и дело подкатывала тошнота, и, говоря откровенно, курить ему сейчас не следовало бы.

Отметив про себя это обстоятельство, Дмитрий присел на стул с высокой гнутой спинкой и мягким сиденьем и стал курить, с тоской разглядывая груду старых вещей в коридоре. Лучше всего было бы просто перетаскать весь этот мусор на помойку, где ему самое место, но заниматься этим было лень. Кроме того, каждый отдельный предмет, будучи извлеченным из беспорядочной кучи, которую иначе, как мусором, просто не назовешь, при ближайшем рассмотрении оказывался не таким уж никчемным. Эти вещи навевали легкую, приятную грусть по ушедшим временам, возрождали давно похороненные в самых дальних уголках памяти воспоминания – имена, лица, события, разговоры…

«Кой черт, – подумал Дмитрий. – Пускай Гронский выбрасывает, если ему надо. Или кому он там эту квартиру продаст… Для новых хозяев это будет вот именно мусор, от которого следует поскорее избавиться. Вот пускай и избавляются на здоровье. Они будут полны энтузиазма по случаю приобретения отличного нового жилья, и расчистка антресоли станет для них чем-то вроде символического акта: долой память о прежних обитателях, даешь новый порядок! Ну и на здоровье. А я им не дядюшка Том, чтобы задаром спину гнуть».

Очень хотелось оставить все как есть – пускай валяется, раз такое дело, – но он понимал, что заняться уборкой все равно придется. Не станешь же целый месяц обо все это спотыкаться! Да и дверь в туалет завалило, а без него как же? На балконе, что ли, оправляться?

«Черт меня понес на эти антресоли!» – с чувством подумал он.

На антресоли Дмитрия занес, конечно же, никакой не черт, а некое свойство его собственной натуры, имевшее, правда, большое сходство с вселившимся в человека бесом, который постоянно нашептывает ему в ухо соблазнительную чушь, толкая на нелепые, а порой и самоубийственные поступки.

Произведя полный и окончательный расчет с Мусой и его компанией, Дмитрий Крестовский ушел в трехдневный запой, оставивший его почти без средств к существованию и на целых трое суток сокративший и без того недолгий срок, дарованный ему судьбой на то, чтобы завершить земные дела. Жить ему оставалось чуть больше месяца, но Дмитрий об этом даже не подозревал, а потому относился ко времени с присущей ему во всем расточительностью.

Кроме того, в этом эйнштейновском мире все относительно. Месяц – это очень короткий срок, но по сравнению с тремя днями, изначально отведенными Дмитрию на выплату чудовищного проигрыша, он кажется почти вечностью. Посему, вернувшись домой без денег, но более или менее успокоенным, Дмитрий Крестовский прибег к испытанному лекарству от всех горестей. Когда люди Гронского убивали в Наро-Фоминске Мусу и его приятелей, он уже не вязал лыка, и, если бы кто-то поведал ему о печальной и поучительной участи троих кидал, он встретил бы это известие лишь бессмысленным хихиканьем.

Однако все, что имеет начало, имеет и конец. Что касается запоя, то продолжительность его, как правило, определяется двумя факторами: количеством имеющихся в наличии денежных знаков и терпением окружающих, которые, исчерпав свои запасы христианской кротости, могут вызвать бригаду скорой психиатрической помощи. Факторы эти действуют когда как – то вместе, то по одному; когда же не действует ни один из них – например, денег у человека хватает на то, чтобы непрерывно пить в течение года, а в «скорую» позвонить некому, – рано или поздно срабатывает третий фактор. И по эффективности он намного превосходит первые два, вместе взятые: познакомившись с ним, человек не просто выходит из запоя, а прекращает пить раз и навсегда. Данный фактор люди называют по-разному, а медики – «летальный исход».

Правда, упиться до смерти или хотя бы раздражить соседей настолько, чтобы они позвонили в психушку, Дмитрий Крестовский не успел – деньги у него закончились раньше, чем здоровье и терпение окружающих. Кроме того, алкоголиком он не был и, более или менее протрезвев, решил, что с него довольно.